Фридучча
Как всегда, видения накатили внезапно. Только что боролась с субтитрами (тридцать шестая серия, благородный отец в патриархальных усах, «мама-свекровь» и кузен-отравитель, дедлайн – утро понедельника) – и вот уже сквозь оахакскую ярмарку на экране просвечивает Вальпараисо, а усы благородного отца обдает брызгами взлетевший пеликан.
Впервые я встретила тебя случайно, бороздя Интернет в поисках книги. Антрополог с японской фамилией обернулся чилийцем, а вместо работ по религии мапуче — гугловолна упорно выносила к моему берегу его стихи. Провозившись с час, я узнала много нового о синих ласточках и бледных маках и ничего – о Великом Отце Генечен. Так, блуждая по саду расходящихся ссылок, я встретила тебя. «Нинья пресьоса худиа», – прокомментировал Интернет.
…На первой фотографии из «Вики» тебе лет 17 – глаза сияют, улыбка открывает ровные крупные зубы. На второй — уставшая улыбаться в объектив восьмилетняя девочка в белом робко прильнула к сестре. На последней густо подведенные по моде 70-х веки опущены, в лице сквозит усталость – ты задержалась в редакции, дописывая статью. Макияж напомнил мне мамин, да и по возрасту ты годилась мне в матери – твой нерожденный ребенок был зачат в том же году, что и я.
С того дня я видела тебя почти ежедневно. Твое лицо то появлялось на моем мониторе за полтора часа до зажигания свечей, когда одной рукой я доводила до ума очередную серию, а другой шинковала капусту, то улыбалось, проступая холодным осенним утром на запотевшем стекле.
То, что моя мапучская подруга назовет однажды красивым словом «висьонес», с детства было такой же неотъемлемой частью меня, как близорукость и маниакальная тяга к зеленым леденцам. Незнакомые лица, сцены и пейзажи внезапно появлялись перед глазами, накладывались на реальность, как новый акварельный слой. Все они были предвестниками недалекого будущего – я всякий раз убеждалась в этом, встретив через пару дней лица из «акварельного слоя» в уличной толпе, экзаменационной комиссии или очереди в булочную.
Однажды таких слоев оказалось сразу два. Сначала, валяясь в шезлонге в своем ашкелонском дворике, я увидела себя в компании смуглой скуластой женщины на фоне дома со стенами, выложенными чем-то вроде деревянной чешуи, а через полгода, сидя на бревнах у той самой стены (смола, мелкий мусор, шустрые крохотные паучки) в деревне на юге Чили, описывала ей свои «висьонес».
Но с твоим появлением характер этого привычного волшебства изменился: вместо эпизодов из моего будущего перед глазами теперь проходили картины из чужого прошлого. Лица твоей семьи и друзей сменяли сельские пейзажи, сценки с Пуримского карнавала перемежались демонстрациями и лачугами «грибных поселков», пляжи на тихоокеанском берегу — видами тель-авивской набережной.
…Порой наши с тобой воспоминания, разнесенные во времени на полвека, накладываются друг на друга. Не это ли еще одна причина, по которой ты выбрала меня? Не оттого ли еще, что наши воспоминания так часто совпадают?
Вот на секунду в «акварельном слое», так близко, что стала видна россыпь мельчайших родинок, промелькнуло смуглое скуластое лицо под шапкой черных кудрей, и рядом другое – бледное, женское, залитое смущенным румянцем под битловской челкой. На картинке, запечатленной в моей собственной памяти — те же лица, только челка женщины успела поседеть за три десятилетия, а ее муж улыбается с портрета над нашими головами. Даже сейчас, через тринадцать лет после нашей последней встречи, порой в длинном запутанном сне я, выйдя из питерской парадной на Чайковского, оказываюсь у входа в красный дом в колониальном стиле на углу площади Бразилии и улицы Сирот.
Вот «висьонес», неожиданно нахлынувшие во время подружкиной отвальной в роскошном фойе «Короля Георга»: сквозь «акварельный слой», в котором ты, 16-летняя и счастливая, поедаешь дорогущие пирожные в компании Клаудии и Мелиссы, просвечивает столик с современными реинкарнациями ваших пирожных и озадаченные лица моих подруг.
Вот 14-летней давности ташлих над грязноватыми водами Мапочо («собак и кошек» в них нет, зато большинство менделеевских элементов присутствует) — посреди негустой толпы местных евреев гринга со странным акцентом, в теплом не по сезону платье торопливо ищет в молитвеннике нужную страницу, нет-нет, да переводя взгляд на гигантский революционный мурраль на бетонной стене. А вот и твой последний, «акварельный» для меня ташлих — ты пришла на набережную, уступая просьбам мамы, но мысленно дописываешь статью про бригаду мурралистов.
Всякий раз, нашаривая в траве гладкую, прогретую солнцем пассифлору, я подсознательно готовлюсь увидеть на ладони теплое зеленоватое яйцо арауканской несушки — такие яйца и я 13 лет назад, и ты в свое далекое, давно оставшееся в прошлом веке утро, — искали в деревенских дворах на чилийском юге.
Мапучская подруга, та самая, из дома со стенами в «чешуе», спросила как-то, не было ли у меня в роду «мачи». Я подумала и ответила, что, наверное, у меня это от бабушки, которая лечила людей, сама составляла лекарства и знала травы.
Ничего сверхъестественного, правда, в бабушкиных знаниях не было: она была не индейской шаманкой, а дипломированным фармацевтом. И я никак не могла унаследовать ее «эспириту» — бабушка умерла, когда мне было 28. Единственными приметами ее «ведьмовства» был неистребимый запах сушеного подорожника, навеки пропитавший все четыре комнатки нашей дачи, да, пожалуй, фантастический нюх на грибы, которые бабуля обнаруживала в любой из дачных «зеленых зон», в придорожных кустах по пути в магазин, в самых негрибных на вид закоулках питерских парков. Через много лет я продемонстрирую то же умение, угадывая шестым чувством похожие на воробьиные яйца древесные грибки чигуэньяс на верхних, неразличимых с высоты моего роста ветках. А вспоминая об этом, неожиданно услышу радостный смех и увижу твою тонкую загорелую руку, пытающуюся дотянуться до чигуэньяс на верхней ветке.
В последний раз (и я откуда-то точно знаю, что он — последний) я вижу твое лицо на поверхности поселковой миквы. Ты улыбаешься на прощанье. Я трижды погружаюсь в пахнущие хлоркой и святостью воды, выныриваю и внезапно понимаю, что готова вернуть тебя домой, а ты готова вернуться.