Секретики

Бусинкой, камушком, мелким секретиком из фольги,
Маленьким, меленьким, голеньким — убеги,
Спрячься под стеклышком в ямочке земляной,
Бабочкой мертвой, цветочком, травинкою под фольгой,
Пупсиком, куколкой, колечком из Луна-парка,
Выигрышем радостным, словно Парки
Девочкам не наткали будущих бед
Через десятки лет.
В вырытой впадинке, как в слюдяном гробу,
Девочки прячут сокровища и судьбу,
Пупса хоронят, стелют перо воронье,
Клевера четырехпалый листок, счастья-беды глоток.
Бусину, главное, бусинку не забыть,
Смальты кусочек, и в виде зонтика сныть,
Фантик, обертку блескучую, шелковистый платочек,
Вышитый между строчек.
Сверху фольгу, стекло бутылочное, но над ним —
Из травинок сухих серебристый нимб,
Гнездышко травяное, и ни гу-гу —
Никакому врагу,
А тем более другу — хуже еще, чем врагу…

                      ***
Когда от внезапного взрыва
Ей руку отбросит красиво
В тот кювет придорожный, где растет подорожник,
Который уже не поможет…
— Как живется тебе с одною рукой?
— Это словно не я, будто кто-то другой.
— Как живется тебе с воспаленной культёю?
— Я лелею ее, как больного котенка.
— Как же хлопаешь ты в ладоши?
— По коленке стучу, мой хороший.
И она научилась жить без руки,
И одною рукою печь пироги,
И доить козу, и стеречь беду,
И полоть лебеду в саду.
А рука прорастала сквозь сорняки,
Будто не было у нее руки,
И сквозь руку росла одолень-трава,
И была нестерпимая синева,
Пожелтевший лист, и небесный жар,
Словно небо врубило пожар.
Как рука болела ночами — вновь
Отрастая во сне, как бежала кровь
По давно истлевшим сосудам —
Говорить об этом не будем…

                ***
Если вас загнали в угол,
Можно превратиться в крысу,
Можно, отрастив присоски,
Как геккон, взбежать по стенке.

Можно ежиком, котёнком
Притвориться, можно в угол
Тараканом черным шмыгнуть,
Из-под тапка увернувшись.

Можно вылететь наружу,
Отрастив большие крылья,
Или маленькие — кто же
Разбираться будет, если
Ты летишь, от смерти скрывшись…

                    ***
Сердце человека фасеточно, как глаз стрекозы.
Это никакие ничего не азы.
Ниточка на ветру бьется, вьется,
никак не уймется и не порвется.

В каждой фасетке, как в капле воды,
отражен или отражена
знойный мачо, лихой господин, девица
или вовсе чья-то жена.
Каждый думает, что он там один/одна —
в тесной фасетке, в клетке, в сердце, у болотного дна.

Жизнь человека причудлива, как полет стрекозы.
То голы забивались, а то в пазы
не входили колышки мебели из IKEA,
трескаясь и темнея.

Счастье человека призрачно, как крыло стрекозы,
как прозрачное трепетание, слюдяной призыв…
Вот она летит над водой, над кувшинкой, над полем, над…
Вот комочек на лобовом стекле — стрекоза иль баб
очка ударилась — уже не понять.
Они будут лететь, разбиваясь, опять и опять…

Путь человека кончается, как путь стрекозы.
В глотки огромных жаб ускользает жизнь.
На стекле лобовом, на летнем лугу, или в морозный день.
вместо светлого блеска крыл — всё накрывшая
серая тень…

Цыплят по осени…

А осенью паутинки звенят в просвете
Между ветвями, когда их срывает ветер.
И льдинки хрустят по утрам, затянувши лужи,
И дети на них наступают – и всяк простужен.
И горло дерет наждаком, и туман над лесом,
Как будто бы покрывала кто-то развесил.
И если идти по траве, то коснутся чресел
Кусты, чьи названья звучат, как строчки из песен.
А я несу цыплёнка в горсти — вдоль просек.
И рук никак ни сжать, ни разжать, и его не бросить.
А вокруг подступают кусты, и сомкнулась осень.
Осень, тебе чего от птенца-то нужно?
Ни звонких туманов, ни нежных паучьих кружев,
Ни этих капель на ветках – серых больных жемчужин —
Тебе не отдам, хоть они и твои, – довольно,
Уже отдавала, кидала в дурные волны
Тех, что несла в кармашке, поближе к сердцу
Тех, кому никогда не играла ни фуг, ни скерцо.
Я вообще ни на чем не играю – только на нервах.
Этот птенец совсем не последний, отнюдь не первый.
Я несу цыплёнка сквозь лес, не сжимая рук.
Ничего не слышу, лишь птичьего сердца стук.

                  ***
Такое стремительное зерно,
Такие крылатые острые птицы –
Как тень от рисунка на кимоно,
Что ночью приснится.
Летели, как пули ночные, стрижи,
И стригли пространство, и не задевая
Ни время крылом, ни пространство веслом –
Летели до рая.
Откуда весло? – ну а пули – откуда?
Откуда растёт это странное чудо?
И росчерк от клюва на рукаве,
Кузнечик в траве, и мотив в голове –
Такой удивлённый и странный мотивчик.
Услышавший музыку эту — счастливчик,
Он сон записать успевает едва ли,
Покуда росточек из сна прорывает
Земное пространство – ужели из сна?
И, снегу не веря, приходит весна.
Вы знаете? Вправду? И будут стрижи?
А пули? Поверь удивительной лжи.
Возможно, от правды не отличая
Её, ты достигнешь и странного рая,
Где смешаны звуки вороньего грая,
Трещанья сверчка и собачьего лая,
Играй же, играй… Не гадай, дарвалдая…

                         ***
Тоскующий хищник стоит в световом луче,
И бабочка сидит у него на правом плече,
За левым плечом притаился большой таракан.
Тоскующий хищник несчастен и сильно пьян.
Он видит: котёнок бежит за тонким лучом,
Он видит: опёнок растет за трухлявым пнём,
Он знает: скоро опять упадёт закат,
А утром — рассвет, и хищник покинет град,
Тот град обречённый, который уже не спасти,
Тот град обречённых, что звезды зажали в горсти,
Он лапой пытался трогать морское дно,
До звезд не допрыгнул — теперь-то ему всё равно,
Он помнит лишь луч, как плясал в световом столбе
Больной мотылёк, и как капля текла по губе.
Как капля дождя оказалась слезы солоней,
Как стыла беда, и все нити тянулись к ней,
А солнечный луч прорезает большую мглу,
Застыл в янтаре мотылек, но стрекочет сверчок в углу…

Декабрьский Петербург

Снег кончился, а ты еще идешь,
Фланелькой протирая окуляры
Бинокля белого. Взгляни на крышу –
Карниз, а меж сосулек спрятан дождь.
Таится дождь в преддверии весны,
Сокрыты шишки в веточках сосны,
Неспешно наливаясь клейким соком.
Укрылось солнце за дворцом высоким,
Невольно проникая в наши сны.
Тут между лунами на небе – пять часов,
В ночи, на ощупь, движутся трамваи,
И не хватает красок, голосов.
Но кто снежинки с варежки сдувает?
Кто топчется в подъезде, отряхнув
Сугробы, что налипли на ботинках?
И кто со хтонью пляшет под сурдинку,
Без поз, и просьб, и слёз, и слов?
Тут прорастает музыкой трава,
А там, потом – случится синева,
Лучи, заря, и корюшки улов —
Потом, не с нами, с кем-то, но сперва
Вдохни морозный воздух, гулкий, колкий,
И, снег стряхнувши тоненькой метёлкой,
Войди туда, где отступает тьма.
И жди: любая долгая зима
Когда-то кончится, и будет май, но толку
Не будет, коль не дадено ума…

                          ***
А ты за музыку, всегда держись за музыку!
Смотри, озябшему котёнку чешут пузико,
Послушай, как волнуется сверчок,
Лежит гниющий яблочный бочок
В снегу под яблоней – но ты держись за музыку,
Тяни из воздуха упругую мелодию,
Покуда музыку твою не покоробило,
Покуда жизнь твою не покорёжило,
Пока не кончилось, пока совсем не кончилось —
Держись за музыку, кричи: «А хочешь пончиков?
А может, чаю с апельсиновым варением?»
Пока не кончилось, пока стихотворение
Не перешло туда, где только музыка,
Пока не стали мы кому-то там обузою,
Пока мы здесь, и остывает в кружке чай
Под острою звездою, невзначай.
Летит над бездною звезда Полынь,
А мы про пончики с вареньем говорим.

                                ***

«И зонтичный цветок тебе
для счастья нужен…»
Антон Яржомбек

Чем ближе тьма и страшнее жизнь,
Тем ярче краски на горизонте.
Тебя пинают — а ты держись
За этот сказочный желтый зонтик.
Там убивают, а ты смотри
На брызги горного водопада..
В тебя стреляли, но снегири
Сверкали грудками, на ограде
Твоей темницы сидят скворцы,
Там, за окошком с решеткой частой
Стрижи летают, и в рыжей ржи
Гуляет ветер, и пахнет слаще:
Считай, что медом или травой,
Не думай: сладко не трупы пахнут.
Птенец под деревом — как живой,
А вдруг никто не сыграет в ящик?.
Чем больше марево, тем заря
Прекрасней кажется и тревожней.
Дожить хотя бы до ноября…
А там так плохо уже, что можно…