Железная музыка
Архивариус
Его просили сидеть дома, ведь оповещения о воздушной тревоге запаздывали. Будоражащий вой продолжался обычно минут пять. А когда затихал, мессенджер попискивал сообщением: «Тревога продолжается. Оставайтесь в укрытии». Поэтому дальше коридора Дима не выходил. Ожидая окончания тревоги, читал новости об убитых взрослых и детях, о разрушенных городах.
Особой опасности Дмитрий не ощущал. Ему нужно было успеть заархивировать все, пока город не сложился стопочкой карт. «Человек может убежать, укрыться, уехать, — думал он, — а дома стоят беззащитные, встречая фасадами удар». Конечно, сейчас их укрепили. Притащили с пляжа мешки с песком, но, особенно в центре, дома готовы развалиться от любой взрывной волны.
Фотографии во время военных действий делать запрещалось (на них могли случайно попасть нежелательные объекты), поэтому он решил город рисовать. Дмитрий был художником и еще до войны верил в то, что под кистью архитектура оживает. Получает дополнительный смысл. Как слово, просто сказанное вслух, — и слово, вплетенное автором в интересную книгу. Причем это касалось не только старинной одесской архитектуры, но и архитектуры новых районов. Дитя Таирова, Дмитрий любил этот соленый морской воздух широких проспектов. А еще любил Фонтан и маленькие одноэтажные домики Люстдорфа.
Пусть вначале будет нарисован родной Таировский двор. Не обязательно начинать с привычных туристических достопримечательностей. Он прежде всего постарается передать колорит серебристых тополей и маленьких ухоженных клумбочек возле домов, где даже во время воя сирен бабульки высаживают цветочки. Закат, окрасивший новострои солнечной охрой. Котов-попрошаек нарисует. Какая же Одесса без обилия попрошаистых разноцветных морд? Нарисует соседей, «кучкующихся» во дворе на взятых из квартир стульчиках — здравствуйте, а вы разве не уехали?
Можно немного вернуться назад. В детство. Ближе к морю. На фонтанский берег, еще не изуродованный отельчиками нахрапистых нуворишей. Вот только вкус пломбира из брикета, текущего по грязным детским ладошкам, как нарисовать? Можно нарисовать теплый свет сквозь листву на фонтанских дачах и сбегающие с обрыва раскаленные под солнцем дорожки…
Грохнуло круглым металлическим ударом. Один раз, а затем второй. Третий. Перемещаться из района в район сейчас опасно. Но память не заставишь соблюдать осторожность. Неплохо было бы нарисовать глубокие одесские катакомбы. Входы в них спрятаны во многих дворах старого города. Теперь можно и эти дворы-колодцы углем набросать. Лето. Окна открыты. Жильцы разные такие. Все слышно: кто-то смотрит телевизор, старое кино. У кого-то еще сохранилась настоящая печатная машинка. Равномерные постукивания по клавишам. Тишина. Сквозь нее слышно, как в угловой квартире муж с женой ссорятся.
Резкий звук заставляет вздрогнуть: какой-то умник промчался на машине с гулко гремящей выхлопной трубой.
Затишье. Дмитрий как раз успеет нарисовать аллею межрейсовой базы моряков и лестницу к морю. Возле нее когда-то стояли импровизированные языческие божки и лежали выложенные кругами камни. Прошлой весной он дал себе зарок: каждую неделю ходить на рассвете на пляж. Медитировать и расслабляться. Затем наступило лето. Слишком жарко. Так желание и не осуществилось.
На картинах Дмитрия продолжается мирная жизнь. Там нет противотанковых ежей и Дюка, облепленного мешками с песком, дрейфующих мин и эвакуационных очередей на границе. Дмитрий старается не загадывать, что произойдет завтра или через день. Он заканчивает очередную картину и относит ее в подвал, в убежище.
Веронику бесит
Самое главное для нее теперь – слух. Любой грохот или даже просто стук двери заставлял вздрагивать. Люди, включающие сирену, похоже, решили устроить дискотеку. Звук взлетал снизу вверх и гас. Вдалеке булькали взрывы ПВО.
Опять мама начинает бегать из угла в угол, хаотично выставляя под ноги кувшин с водой, домашние цветы, деревянную солонку-медведя. Вероника о них спотыкается…
Веронику бесило поведение матери, которая каждые полчаса то собиралась эвакуироваться, то решала остаться. В коридоре был собран «тревожный чемоданчик», если придется бежать. Рядом полная сумка круп: если придется остаться и забаррикадироваться в квартире. И еще — сумка с документами и зеленкой, если в дом попадет снаряд.
Кроме того, Веронику бесило, что мать отказывалась принимать собственную нерешительность. Звонившим подругам она, жертва материнских обязанностей, рассказывала, что истинная причина оставаться в городе — ребенок, с которым тяжело выбраться за границу. Веронику коробило от такой лжи. Какой «ребенок», если ребенку уже шестнадцать?!
Услышав очередные поперхивания сирены, Вероника взяла заранее приготовленный рюкзак с заряженным пауэрбанком и ноутом. Немного постояла и захватила еще кое-что в сумке, украшенной черными шелковыми лентами и вышитыми серебристой шелковой нитью черепочками. Затем спустилась вниз.
Бомбоубежищем служил провонявший мочой подвал. Кроме Вероники, в нем сидело три бабушки и раскормленная мамашка с ребенком лет трех. Бабушки с любопытством рассматривали Веронику. Вероника ждала от них желчных замечаний. Но нет; судя по выражению лиц, одетая во все черное, с пирсингом в носу, барышня бабушек скорее забавляла, чем раздражала. Так ей показалось. Хотя, на самом деле, бабушкам было все равно.
Пока длилась тревога, Вероника читала. Она открыла в «ридере» на телефоне повесть «Вампир» Полидори, и в очередной раз убедилась, что врачам лучше лечить людей, а не писать готические романы.
Сирена гыкнула, как диковинный павлин, и замолкла. Телефон Вероники пискнул: пришло сообщение в мессенджер, что тревога продолжается и отсутствие сигнала не означает ее окончания. Или электроэнергию экономят, или маскируются, чтобы по ним не попали…
Продолжать вдыхать подвальные ароматы Веронике не хотелось. Домой не хотелось тоже. Мало того, что мать обвиняет ее в невозможности покинуть город, так еще и устраивает истерики насчет пропадающих и появляющихся в неожиданных местах предметов. Хотя теряет их сама. В «тревожной сумке», например, обнаружилась подставка для утюга и еще куча всяких, собранных в панике, вещиц. Уже сил нет каждое утро натыкаться на этот бардак.
Мессенджер пискнул опять. Тревогу отменили. Город выгорал в зимнем закате. Недостроенные многоэтажки на полыхающем фоне казались средневековыми замками. Людей на улицах почти не было, но транспорт еще ходил.
Вероника добралась до вокзала. Она ожидала увидеть эвакуационный переполох, как в старых фильмах, но народа было не так уж и много. Тетеньки средних лет, похожие на гардеробщиц, составляли списки. Было скучно, как в поликлинике…
По перрону ходили военные с намотанными на рукава зелеными лентами, еще какие-то люди в военной форме. Полицейские проверяли документы. Это напрягало, но, слава богам, ее вещи никто досматривать не стал. Их больше интересовали скрывающие лица молодые люди из «провожающих».
Сидя уже в эвакуационной электричке, Вероника начала дремать. Сон черным шелком холодил ей руки и ноги. Снились Веронике древние короли с усеченными революцией головами. Головы они держали в руках. Проснувшись, Вероника покрепче сжала черную сумку.
Еще пару часов — и она уже возле границы. Затем придется еще немного потерпеть неудобства, и желаемое осуществится: Вероника окажется на месте…
Сумерки. На границе горели костры в железных бочках. В одеялах, на земле, с пустыми глазами сидели беженцы. В основном, женщины и дети. Ждали отправки. Что-то в громкоговорители кричали волонтеры. Тяжело было разобраться. Вероника решила отойти подальше от толпы. Уверенности в правильности решения у нее было все меньше и меньше.
Хлопнула дверца машины. Из ржавой «девятки» вылезло двое чернявых мужичков.
— Красавица, подвезти?
И уже коротенькие грубые лапы схватили ее за куртку.
Из очереди никто не вступился. Все были поглощены своей бедой. А Вероника не боялась. Она возмутилась. Своей черной сумкой-торбой отработала, как пращой, по небритым мордам. Пока тряпичная ручка не порвалась. Пока из сумки не выпала и не покатилась женская голова с длинными черными волосами.
Мужички тут же спрятались в машине. Дверца закрылась. «Девятка» уехала.
Применяя знание французских ругательств на практике, Вероника подняла обрубок. Отряхнула от пыли. Держа его на весу за волосы, подождала, пока подоспевшие полицейские немного оправятся от шока.
— Это всего лишь кукла. Моя любимая готическая кукла — «Голова Марии». У девочек ведь должны быть любимые куклы? Я сама ее из пластика сделала. Куда направляюсь? В Париж. Хочу посмотреть на отсеченные головы королей в музее средневековья Клюни. Вы знаете о таком, или не в курсе? Остатки каменных скульптур там хранятся. Знает ли моя мама, где я? Есть ли у меня документы? Ну… У меня есть школьный билет и проездной.
…Дочь матери вернули. Предложили выехать им вместе в очередной раз. Мать в очередной раз отказалась. В коридоре родного дома, в «тревожном чемоданчике» возле входной двери Вероника обнаружила цветочную подставку и провод.
Двое в крепости
Телевизор в ее квартире работал круглосуточно. Даже сирена воздушной тревоги и сообщения о «прилетах» не могли вытянуть Татьяну Сергеевну в бомбоубежище . Она и стекла крест-накрест скотчем клеить не стала.
Слух Татьяны Сергеевны постепенно становился музыкальным. Абсолютным, замечающим нюансы: не примешиваются ли к звучащей на одной ноте сирене интервалы ракет и ПВО. Это ветер шатает балкон или «прилетело»? Татьяна Сергеевна уже знала из телевизионных новостей, что ракеты должны протяжно шелестеть, а «Грады» — стрелять очередями. Она была внимательна к каждому шуму, как музыкальный критик.
Время от времени раздавались телефонные звонки. Это друзья и родственники просили ее срочно уехать. На что Татьяна Сергеевна иронично улыбалась. Уехать? В неизвестность? Спасибо за советы. Это же так просто для пожилого человека — отправиться в одиночку в путь. Куда проще, чем такую ерунду советовать.
Дом Татьяны Сергеевны из хрущевки превратился в крепость. Собран возле дверей тревожный чемоданчик. Много ли нужно: документы, перевязочные материалы, сухари. Пару легких вещей. Теплая кофточка. Вода в запечатанной бутылке. Возле опорной стены она приготовила сумку с печкой-щепочницей, консервы и крупы. Продержаться ей хватит.
Телевизор работал еще и потому, что в доме Татьяны Сергеевны, в соседних квартирах, теперь некому было шуметь. На днях умолкла стиральная машина у соседа справа, работавшая обычно по утрам. Перестали делать ремонт жильцы на съемной квартире снизу. Тишина давила страшнее ожидания бомбежек.
Как только очередной вой сирены замолк, она обошла почти всю парадную под предлогом одолжить соли. Никто так и не открыл. Понадеялась, что некоторые соседи просто спали. Татьяна Сергеевна уже и сама хотела ложиться спать, как услышала завывание. Вначале робкие пробы голоса, затем все сильнее. Собака? Вой перешел в скулеж, раздражая ее больше и больше.
Прежде чем вызвать полицию, она попробовала справиться собственными силами. Вышла опять на площадку. Не переставая звонила в дверь. Но больше ничего сделать не получалось. Самой в квартиру не попасть. Могут обвинить в мародерстве.
Позвонила в полицию. Там поверили ей сразу (не первый случай, когда оставляют в квартирах животных), и очень скоро парочка молоденьких полицейских вскрыла старую дермантиновую дверь.
Хрущевская «двушка» была обставлена в стиле стариковского модерна. На гвоздях в коридоре висели веночки сушеных трав и мешочки с не-пойми-чем. Из накиданных на диван и стулья вещей можно было организовать магазин «секонда». Нет, это не было похоже на брошенные впопыхах вещи. На стеклянных банках в коридоре лежал толстый слой пыли.
Вначале никто не появлялся, затем из-под кучи тряпок вылез кто-то черный, всклокоченный. Весь в паутине, лохматый такой, что породы не видно. И не гавкнет, и не мяукнет. Не пойми что.
Оно не бросилось сразу к людям. Коготками по линолеуму цокало в нерешительности: вперед-назад, вперед-назад. Или радовалось так, или сбежать пыталось. В конце концов девушка-полицейская обратилась к Татьяне Сергеевне:
— Что с ней… с ним… с этим делать?
Татьяна Сергеевна пыталась изобразить, что она свою миссию выполнила: до свиданья. Но девочка в форме так умоляюще смотрела на нее, что отказать не получилось.
В итоге лахудрочка, вся в паутине, сама вошла в квартиру-крепость. Даже и упрашивать не пришлось. Прикасаться к ней Татьяна Сергеевна боялась. Она налила в одно блюдце молоко, в другое положила ложку каши. Хотела понаблюдать, что выберет это существо. Оно выбрало и то, и другое.
— Всеядное. Прокормим, — обрадовалась Татьяна.
В свободное от еды время странное животное пряталось где-то в глубине квартиры, особых проблем старушке не доставляя.
Снова знакомый гул сирен. Увлеченная теленовостями, Татьяна Сергеевна краем глаза увидела, как лахудрочка выползла в коридор, а значит, разум и чувство самосохранения у нее имеется. Вдруг ударило глухим звуком по барабанным перепонками. Секунда – и Татьяна оказалась рядом с лахудрочкой в коридоре. Ракета? Снаряд? Рычащий мотоцикл. Просто проехал по улице. Затем все стихло. Кроме сирены.
Через час на улице появились люди. Устали испытывать страх. Каждый был уверен, что его уж точно беда стороной обойдёт.
Она тоже собралась в магазин. Кудлатый зверь бежал впереди, как собачонка. Он, наверно, решил, что новая хозяйка идет с ним гулять, а она надеялась, что приблуда потеряется.
Но не потерялся… Преданно ждал ее возле магазинного пандуса. Татьяна Сергеевна даже сплюнула. Отгонять не стала, так как руки были заняты сумками.
На дворовых участках из-под снега пробивались цветы. Во дворе ее дома, в детском садике, расположился центр территориальной обороны. Обыденно так в него заходили гражданские и вооруженные люди.
Завибрировал телефон. Трубку она схватила сразу. Подруга, которой дозвониться не могла несколько дней, взахлеб рассказывала, что они с семьей удачно пересекли границу. Все, конечно, не так просто как думалось. Но, повезло, что две машины свои, не пришлось ехать в переполненном поезде. Как бы они втроем с дочкой и зятем доехали? Да еще бы и вещи смогли провезти? Теперь на месте. Здесь такой удобный домик. Садик. Кафешечки. Места хватит всем. «И да, дорогая Танечка, хорошо, если бы ты когда-нибудь смогла выбраться ко мне…».
— Ладно, Лида. Я за тебя, конечно, рада. За своевременное предложение спасибо. Подумаю. А сейчас мне некогда, прости.
Опять пошел весенний снег. Одессу укрыло тишиной и туманом. Татьяна Сергеевна выключила телевизор и включила бра. Зверь расположился у нее на коленях полноправным хозяином.