Метафизическая паутина
Далёко с идеей вечности
Согласно И. Бродскому, «причина столь неожиданного взрыва творческой энергии была, повторим еще раз, преимущественно географической».
Возникновение Санкт-Петербурга сопоставимо с открытием Нового Света. Созерцание величества – цемент фундамента его набережных. Город представляет собой rêverie – поэтическое видение в процессе сновидения, событие того далёко, которое у Пушкина звучит – далече. Когда такое далёко существует естественно, когда оно не связано с определенным историческим прошлым, суть его – необъятность. Необъятность можно определить как главное философическое измерение этого города. Таким образом, нация видится тут вне географических координат, с некоего географического Alto (высота) до полного отчуждения визуального ракурса.
В этой высокой точке географического далёко обитает Утопия, что суть Петербург, пространство «вне» и «над», логово отчуждения. Оно, это пространство, освобождало людей культуры русской от идеи путешествия. Так во времени исполнялось пророчество Пушкина: «Все флаги в гости будут к нам». «Новый город в старой стране» становится «оригинальнее любого американского города», откуда и «новая надежда», восклицал Белинский. Надежда на некий лучший порядок.
Архитектура обретала, таким образом, особую социальную значимость. Пропорции стали добродетелью. Задуманный под знаком северного эллинизма, город приобретает острое чувство формы. Монумент, или, скорее, саркофаг для Царя, который так четко владел идеей вечности и необъятности, что воображал свой город не подвластным разрушению: город может только исчезнуть, а воздух – даже не стекло, а фарфор. Ведь над Азией он, царь Петр, европеец по духу, хотел властвовать «до самых пределов своего необъятного царства, как капитан, который разместил свой капитанский мостик в самом носу корабля».
Связать несвязуемое
Город – капитанский мостик – метафизическая паутина, город мостов. Архитектурная фантазия ищет метафору: Северная Венеция, Северная Пальмира, Снежный Вавилон. Скорее на ум приходят болота, из которых возник мир, не столько поражающий, сколько воображаемый: неумолимая воля одного человека, мастерство сотен иностранных архитекторов и инженеров, запредельные усилия русских крепостных – строителей мостов. Мостов, пронизанных единым порывом культа идеи. Идеи духа. С восточным качеством созерцания величия. Необъятность, впрочем, склоняет к неподвижности. Петербург при рождении – уже руины. Прошлого и будущего.
Археология праха окутывает ночной город мягким, но густым светом серебра. Грандиозный сценарий, необъятности которого вторят ритмы чередующихся мостов. Паутина, порождающая и поглощающая эхо, и белые ночи, их драгоценное сияние, и туманы, и благородную геральдику их памяти. Ледяная вода в стремительной тишине разматывается из клубка Ладожского озера, огибает крепости и дворцы и, растекаясь меж сорока двумя островами (всего их шестьсот, если считать также отрезки суши между речками и каналами), мощной лавиной уходит в Финский залив. Волны этого набега заметны на расстоянии многих миль от берегов.
Сила течения, долгие льды и мощные ледоходы затрудняли строительство мостов при Петре. Однако не строили их по другой причине. Царь хотел, чтобы его подданные научились навигации. Осенью же и весной, во время ледостава и ледохода, жители невских островов были практически отрезаны от остальной России.
Тем не менее со времени Трезини, первого архитектора и суперинтенданта города, со времени зодчего и скульптора Шлютера, а также Леблона, составившего в 1716 году первый план застройки новой столицы в Петербурге, сплошь равнинном, горизонтальном, без резко выраженных естественных границ, без сквозных железнодорожных линий и наземных участков будущего метрополитена, построено около трехсот мостов. Размах, изначально заложенный в плане Леблона.
Однако первый градостроительный план был рассчитан на время неопределенное: автор интуитивно чувствовал русскую душу. Он задумал избороздить город каналами на манер Амстердама. Город мостов, огромная водная шахматная доска. Посередине от Адмиралтейства до Александро-Невской лавры – четыре километра Невского проспекта, вымощенного шведскими военнопленными (им вменялось также мести его каждую субботу).
Проспект вкупе с мостами составляет сокровенную сущность петербургского пейзажного пространства. В основе последнего – строгое равновесие горизонталей и вертикалей, причем в чисто горизонтальной перспективе. И не только. На плодородной почве классического наследия северный конструктивизм и орнаментальная духовность Востока взаимно приглушают крайности в синтезе, полном не только гармонического равновесия, но и величия.
Принцип Form Follows Function (форма следует функции) оказывается здесь превзойденным: в каждую эпоху над функциональным превалирует современное, то есть новый надвигающийся дух эпохи.
Мосты выгибаются, как будто острова дельты протягивают руки и осторожно ведут друг друга к устью, к Балтике. Словно ломая эти арки, входят большие корабли, проникая в новые пространства и порождая новые мосты – мосты торговли, что есть сама жизнь. Как небоскребы Нью-Йорка, эти мосты органически выражают архитектурное мышление европейского авантюризма.
Первый, деревянный, был построен в 1706 году, спустя три года после основания города. К 1749 году еще 49 деревянных мостов было перекинуто над каналами, заменив естественные переходы из снега и льда. Порою это были мосты-миражи: во время ледохода их сносило. В 1820 году опоры Исаакиевского моста уже были сложены из камня. Они видны и сегодня, одетые в торжественный гранит, как и вся Нева. Но моста больше нет: в 1916 году он сгорел во время прохода большого судна. Нет больше и понтонных мостов, но деревянные еще сохранились возле Петропавловской крепости, на Кировском острове и Обводном канале.
Эхо отражений
С середины XIX века Нева одевается в гранит. Появляются первые каменные мосты, запечатлевшие в камне переход от роскошного, порывистого северного барокко к строгому медлительному классицизму. Время в России, как известно, отнюдь не медленно: оно разнообразно. Отсюда непредсказуемый вид города, пронзенного адмиралтейской иглой. Геометрия проспектов идеальна: она зачеркивает навсегда.
Архитектурный пейзаж, ставший творческим сафари для итальянских, французских, немецких художников и строителей, обретает имперский вид только со всемерным умножением всяческого декора. Изобилие и разнообразие пилястр, колоннад, порталов сливается в архитектурном экстазе. Мосты и парки ограждаются изысканными железными решетками, запечатлевшими орнаментальные формулы времени. Среди этого городского нарциссизма, в мифическом белом сиянии ночей, в неверном свете фонарей какой-нибудь прохожий на мосту внезапно понимает, что имели в виду творцы этих переходов и горизонталей. Гигантское зеркало одинокой планеты. Торжественный и монотонный ритм колоннад, пилонов, фонарей продолжен зыбью зеркальной воды. В ней дрожит метафизическая листва Летнего сада, который, как паук, застыл в самом центре мостовидной паутины.
Население Петербурга было нулевым в 1700 году, но в 1900-м достигло полутора миллионов. Вскоре века в России ужались в десятилетия. Времени всегда присуще мифическое измерение, ибо миф – это прежде всего миф о творении. Иосиф Бродский заметил, что петербургские ребята, наблюдая, как буксир борется с балтийским приливом, как замедляет движение огромная стальная челюсть разводного моста, узнавали о бесконечном, о мудрости стоицизма куда больше, чем из математики или апорий Зенона.
Все же математика, инженерия, экономика, всякого рода академическая премудрость не остались втуне.
Проблема типизации остро встала еще в XVIII веке, когда не только экономические, но и специфически архитектурные потребности заставили придать рекам и каналам композиционное единство и строгий порядок.
Из ранних образцов особо интересны Старо-Калинский и Ломоносовские мосты, гранитные башни которых наглядно запечатлели историю этих так называемых мостов-братьев. В начале XIX века появился новый материал – металл. Первый чугунный мост – Полицейский – построен в 1806 году по проекту архитектора Гесте и инженера Фултона. Новые материалы обусловили новые формы. Чугун, в пять раз более прочный, чем гранит, придал пропорциям особую, воздушную грацию. Между 1820 и 1830 годами инженеры Политехнического института Базен, Адам и Фретер создают новые мостовые конструкции, выделяющиеся ювелирным совершенством. В 1823 году первый в России подвесной мост соединяет берега Фонтанки. Все новые мосты из стали, алюминия, бетона трудно перечислить. Команды архитекторов, инженеров, строителей продолжают их совершенствовать. Шире становятся пролеты, круче арки, сильнее подъемные мускулы.
Но суть города почти не изменилась. Его пять миллионов жителей по-прежнему не образуют толпы. Петербуржец всегда одинок, когда, стоя на мосту, он ищет отражения в воде золотой иглы Адмиралтейства, замирающей в облаках, словно эхо.