Записки пресс-секретаря Сохнута
Из книги воспоминаний
Как Бен-Даган американцев срезал
В начале ноября 2013 года в Иерусалиме состоялось очередное заседание Попечительского Совета Сохнута. Проходило оно уже не с таким размахом, как предыдущие. Я еще застал время, когда Сохнут снимал половину гостиницы “Инбаль” (бывшая “Ла Ромм”). Сто двадцать членов Совета заказывали себе номера на все три дня его работы, а в добавление к этому на четвертом этаже в номерах оборудовали канцелярии руководства Сохнута и ВСО. Стоило это бешеных денег, которые теперь в Сохнуте начали экономить. Еще бы, в связи с мировым финансовым кризисом и пирамидой Мэдофа, укравшего 50 миллиардов долларов исключительно у своих одноплеменников, в еврейском мире стало меньше денег. Точнее – их стало меньше у тех, кто жертвовал средства на еврейские организации, в первую очередь на Сохнут. Но даже и на тот момент бюджет Сохнута составлял 360 миллионов долларов, то есть около полутора миллиардов шекелей.
В феврале 2013 года впервые провели заседание Совета в новом иерусалимском «Хилтоне», называвшемся «Мецудат Давид». Понятно, члены Совета сняли себе номера. Но вот больше никаких канцелярий для руководства не оборудовали. Была только одна комната на этаже, где проходили заседания Совета. В комнате вплотную друг к другу за одним столом сидели те, кто организовывал работу Совета. Я тоже внаглую вклинился туда, хотя мне там вовсе не было предназначено место.
На этом этаже был большой зал, который, благодаря сдвигающимся перегородкам, постоянно переоборудовали под конкретные нужды. Во время открытия и закрытия Попечительского Совета он функционировал как большой зал с президиумом и креслами вокруг. А во время пленарных заседаний зал разделяли на множество небольших зальчиков.
В одном таком зальчике и состоялось заседание религиозной комиссии Попечительского Совета, на котором выступил заместитель министра по делам религии Эли Бен-Даган. Де факто Бен-Даган был практически министром, это звание отобрал у него Яир Лапид, поставивший условие, чтобы в правительстве с участием его партии «Еш Атид» было не более 21 министра. (Спустя восемь лет, когда Лапид сформирует собственное правительство, в нем будет министров намного-намного больше….)
Но Даган, представлявший партию религиозных сионистов «Еврейский дом», хоть и назывался заместителем министра, был полновластным хозяином своего министерства. Реформистские и консервативные раввины, составлявшие большинство комиссии, жаждали не просто послушать Дагана, а и задать ему трудные вопросы об отношении религиозного истеблишмента Израиля к их течениям. Тем более, что официальной темой заседания были гиюры.
Поначалу все шло тихо и благостно. Председатель Сохнута Натан Щаранский, обнявшись с Даганом, представил его как человека, который был членом комиссии Неэмана, то есть занимался решением вопроса о гиюрах. Даган рассказал о том, какие реформы он проводит в своем министерстве. Главные идеи его были такими: мы хотим сделать раввинат более современным, более открытым к пожеланиям граждан. Они хотят, чтобы их слушали, и мы их слушаем. Мы отменили две должности главных раввинов в городах, мы собираемся изменить и систему выборов главного раввина, поскольку последние выборы были просто позорными. «Мы готовы на любые изменения, которые будут в рамках Галахи», – подчеркнул Бен-Даган.
Его внимательно слушали. И до поры до времени сдерживались. Я сидел на дальнем конце овального стола и слышал, как за моей спиной шипели от злости какие-то американцы. Чуть ли не каждую фразу Бен-Дагана они сопровождали едкими комментариями. Едкими, но тихими, так что слышать их могли только ближайшие соседи.
Наконец, пришло время вопросов. Собственно, вопрос был один – почему реформистов и консерваторов в Израиле зажимают? Даган спокойно отвечал, что никто никого не зажимает, просто в Израиле народ не заинтересован в этих двух течениях, и поэтому их представители получают ровно столько, сколько у них есть последователей. То есть – минимум. Что же касается вопросов о проведении гиюров и свадебных церемоний, которые особо волновали спрашивавших, то Бен-Даган объяснил: Государство Израиль решило, что на его территории гиюры и свадьбы делают только ортодоксальные раввины. Гиюры и браки, совершенные за границей представителями консерваторов и реформистов, в Израиле признаются.
Но на него наскакивали и наскакивали, требуя уравнения в правах с ортодоксами. И тогда Бен-Даган не выдержал.
– У нас не Америка, – сказал он, возвысив голос и оглядев атаковавших. – Здесь религия – это неотъемлемая часть государства. И общий знаменатель для всего народа — это ортодоксальный иудаизм. Израиль – единственное место мире, где еврейское население постоянно не сокращается, а увеличивается. Вы в своем либерализме зашли слишком далеко. Вы женитесь на гоях и теряете своих детей. Вы хотите, чтобы с нами произошло то же самое? Не выйдет!
Его оппоненты в изумлении замолчали, Даган же закончил свое выступление и ушел. Пожалуй, впервые (во всяком случае, на заседаниях Сохнута) реформистам и консерваторам было сказано нечто подобное прямо в лицо и без соблюдения так называемой политкорректности. И они растерялись. Бен-Даган их, что называется, срезал.
Как я спас театр «Гешер»
Осенью 2016 года меня направили от Сохнута на очередное заседание комиссии по алие и абсорбции Кнессета. Я называл эти направления: «Чуть что, так Косой». И действительно, на все темы, которые касались русскоязычных израильтян – связанные с Сохнутом или нет – глава канцелярии председателя Сохнута Натана Щаранского всегда отправляла меня. Началось это, понятное дело, с указания Натана. Один раз я сопровождал его на ежегодную церемонию памяти жертв Бабьего Яра, которую организовывал бывший активист Исраэль ба-алия и председатель всеизраильского объединения выходцев из Украины Давид Левин. А на следующий год Натан решил отправить меня вместо себя. Я мог бы послать своего заместителя, «но кто его знает на русской улице? А вас знают все», — сказал мне Натан.
Я поехал и выступил с речью на русском и на иврите. Она оказалась настолько удачной, что с тех пор все время, пока Натан находился в Сохнуте, меня отправляли на эту церемонию памяти. После четвёртого раза я уже не знал, что сказать, и приходилось выкручиваться.
Натану понравилось посылать меня, и я стал неизменным участником еще одной церемонии в музее Яд Ва-Шем, которая проходит 9 мая. На ней присутствуют министр абсорбции, мэр Иерусалима, послы союзных держав. Говорят речи, поют песни – кстати, всегда одни и те же, исполняемые одними и теми же певцом и певицей. Завершается церемония возложением венков – от правительства Израиля, а потом от Сохнута. Щаранский наладился и туда посылать меня, и я много раз участвовал в этом мероприятии. Когда я был на нем в последний раз, то чуть не стал жертвой Второй мировой войны. Церемония проходит на открытом воздухе, у Стелы памяти. Стоял тяжелый хамсин, а я не мог, возлагая венок от имени Сохнута, быть не одетым официально. То есть – в пиджаке. При температуре 38 градусов это было совсем-совсем непросто.
Я также неоднократно присутствовал на заседаниях комиссии по алие и абсорбции Кнессета, посвященных разным темам – радио РЭКА, чествования ветеранов и других. Осенью 2016 года я оказался на заседании, посвященном проблемам театра «Гешер».
Этот театр – особый в израильском искусстве. Создали его, при помощи Щаранского, в начале 90-х годов новые репатрианты из СССР, и сперва в нем ставили спектакли только на русском языке. Но довольно быстро начались и спектакли на иврите, причем актеры заучивали свои роли наизусть, не понимая буквально ни слова. Покойный Гриша Лямпе (незабвенный профессор Рунге в «Семнадцати мгновениях весны») рассказывал мне, какой ужас он испытывал каждый раз, выходя на сцену.
– Понимаешь, когда я на русском забываю текст, то я всегда могу сымпровизировать, сказать что-то свое, но в нужном для развития действия направлении. Его-то я забыть не могу. А на иврите? Что я могу сказать? Поэтому я должен был абсолютно точно знать, что именно я говорю в каждую конкретную секунду. Забуду – хана, пропал…
Со временем актеры освоили иврит, спектаклей на нем стало все больше и больше, и в театр пришли уже сабры, не знающие русского. Что создавало проблемы для бессменного главного режиссера театра Арье, который так и не выучил иврит и объяснялся на английском. Но по большому счету «Гешер» очень быстро начал оправдывать свое название – «Мост». Он стал настоящим мостом не только для труппы, которая вошла с его помощью в израильское искусство, но и соединительным звеном между культурой московского театра и израильской действительностью.
«Гешер» очень быстро стал заметным явлением в театральной жизни Израиля и, на мой взгляд, одним из лучших театров. Поэтому я был очень удивлен, когда на заседании комиссии по алие и абсорбции Кнессета Арье и гендиректор театра Лена Крейндлина заговорили о том, что «Гешер» находится на грани закрытия. У театра скопились долги в размере 5 миллионов шекелей, погасить которые он не в состоянии. Хотя «Гешер» давно получает финансовую помощь от государства, и на все его спектакли билеты всегда распроданы, театр сам себя не окупает.
Проблема одна – маленькая страна. Чтобы быть рентабельным, надо резко повысить цены на билеты. Но тогда публика, посещающая театр, может отказаться от столь дорогого удовольствия, которое, кстати, и без такого повышения цен совсем-совсем не дешевое. Это проблема всех израильских театров, не только «Гешера». В отличие от России, где по бесконечным просторам провинциальной глубинки можно возить один и тот же спектакль несколько лет кряду, в Израиле надо выпускать новый спектакль каждые полгода. А то и чаще. Иначе публику не привлечёшь. И, тем не менее, финансовые проблемы остаются.
В ответ на выступление руководства «Гешера», депутат Кнессета от партии «Куляну», вице-спикер Кнессета Тали Плоскова сразу же ответила, что деньги она из министра финансов Моше Кахлона выбьет и переведёт их для «Гешера» в министерство культуры. Русскоговорящая Плоскова отвечала в «Куляну» за работу с русской публикой, а главой ее партии был Кахлон, занимавший пост министра финансов. Казалось, проблему решили прямо на месте. Но не тут-то было. Слово взяла заведующая отделом театров в министерстве культуры.
– У меня тридцать три театра, – сказала она, – и есть четкие государственные критерии. Если я получу дополнительные средства, то я обязана буду в соответствии с этими критериями поделить их между всеми театрами. Проблемы финансовые у всех, почему «Гешеру» полагается то, чего не полагается всем остальным?
На этом заседание и закончилось. Создалась парадоксальная ситуация – деньги есть, но взять их невозможно.И тут меня осенило. Я подошел к Тали и сказал:
– А почему бы вам не перевести деньги на Сохнут? Мы ведь не государственное учреждение, обязанное руководствоваться строгой уравниловской. Сохнут – частная еврейская организация и поддерживает тех, кого считает нужным. В глазах Сохнута, отвечающего за репатриацию, театр «Гешер» – замечательный пример успешной интеграции репатриантов. И не просто репатриантов, а тех, для кого язык является орудием производства. Поэтому успех «Гешера» – это пример для всех репатриантов, что и они смогут успешно найти себя в израильском обществе. Я не сомневаюсь, что Натан Щаранский, один из создателей «Гешера», не откажется помочь театру.
Тали загорелась.
– Начинай действовать, – сказала она, – и держи меня в курсе.
После этого я подошёл к Наташе Манор, с которой был знаком по совместной деятельности в амуте Центра наследия евреев СССР, и рассказал ей о своей идее. Она тут же подвела меня к Лене Крейндлиной. Выйдя из Кнессета, я позвонил Щаранскому, описал ситуацию и изложил свою идею.
– Молодец, Давид, – воскликнул Натан. – Отличное предложение. Конечно, поможем.
Но, как всегда, быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Мне пришлось несколько раз напоминать замотанному Щаранскому о том, чтобы он вызвал к себе заместителя гендиректора Сохнута по финансам. Наконец встреча состоялась, замгендиректора получил четкое указание помочь театру. И тут начались совещания, заседания и переговоры между Сохнутом и министерством финансов. Ведь просто так взять деньги от министерства и перевести их «Гешеру» было нельзя. В конце концов, пришли к какому-то решению. Я пишу «к какому-то», потому, что глубоко в него не вникал. Да и не интересовали меня эти бухгалтерские подробности. Самое главное, что в результате «Гешер» получил пять миллионов. Причем Сохнут перечислил их, даже еще не получив деньги от министерства финансов – столь плачевной была ситуация у театра. Оформили перевод как ссуду, и Лена Крейндлина даже передала мне отложенные чеки «Гешера» на эту сумму. Но спустя несколько недель эту ссуду мы переоформили как подарок. Крейндлина с Арье пришли на встречу с Натаном и рассыпались в благодарностях. Пригласили его приходить, когда захочет в театр, где его всегда ожидает контрамарка. Которую, как подчеркнула Лена, он честно заработал. Когда стало окончательно известно, что ссуда превратилась в подарок, Лена и Арье прислали – через меня – два благодарственных письма Натану. Привожу текст одного из них, на русском.
1 июня 2017 г.
Уважаемый г-н Щаранский!
Дорогой Натан!
Четверть века тому назад ты был одним из немногих, первым, поддержавшим казавшуюся тогда безумной идею создания русского, двуязычного театра в Израиле. Мы еще не стали тем Мостом, который превратился в «Гешер».
Ты не просто помогал нам, но был инициатором и генератором воплощения этой мечты в жизнь. Ты, как всегда, был на «передовой». Вместе с нами.
Много воды утекло с тех пор. Наша совместная ” авантюра” превратилась в одно из мощнейших достижений алии 90-х.
Сегодня «Гешер» – лицо театрального, культурного Израиля в мире. И ты с нами. На передовой, как всегда, Мы благодарны тебе. Ты был и остался другом.
Мы, как никто, умеем ценить друзей. Гордимся ими. Надеемся, что это взаимно.
Спасибо!
С уважением,
Художественный руководитель Евгений Арье
Генеральный директор Лена Крейндлина