Стихи из папки, забытой на антресолях
***
Сколько я видел картинок лубочных и переводных,
И этикеток, и марок, и заоконных пейзажей,
И разворотов, и фокусов прочих иных –
Да только что из того! – вот что мне удивительно даже.
Что прикипело к сетчатке? – Всего ничего.
Хоть бы один зацепился какой захудалый образчик!
Царство моё, по всему, не от мира сего,
И ни к чему не даёт прилепиться Верховный Приказчик.
Всё, что я делал – выделывал странные па.
Что-то водило и корчило и вытворяло ужимки.
И никуда-то меня не вела никакая тропа,
Я только падал и дёргался, словно паяц на пружинке.
Где моё царствие? Чахнут мои берега.
Где и когда я сойду с наболевшего круга –
Пусть оглашённые вóроны вскрикнут у городского герба
И мурава фиолетовой станет с испуга.
***
Та страна неизвестна Европе:
Ни пожары, ни пашни.
Та страна курит опий утопий
И заходится в кашле.
Когда уходит эпоха
Словно беженка с Востока,
Ковыляет, охромев,
Переломная эпоха,
Мамка чудищ и химер.
На огни святого Эльма,
Городские маяки,
Медленно возводит бельма
Межеумочной тоски.
Взгляд белесый, ядовитый,
Убивавший голубей…
С нею мы ещё не квиты,
Должники своих скорбей.
Наследники Амана
Когда нищие духом выбирают вождями бесноватых, поднимается мусорный ветер.
1.
Солью земли или горстью изюмин
Нищие духом не станут вовек.
Но что я слышу! – безумия зуммер;
Вижу – вербовку духовных калек.
Их роль тебе знакома
До колотья в груди.
Ты плакальщик погрома,
Который впереди.
Ты плачешь, ты пророчишь? –
Да будет по сему!
Ты наглядишься в очи
Безумию сему.
И поднимается мусорный ветер,
И от ошмёток его и щедрот –
О, Боже мой, на каком же я свете –
Вот он: грозит и беснуется сброд.
Час неприкаянный, вздох половинный
К горлу подкатят за то, что я прав.
Знаю – и руны пишу о руинах,
Прячу в рукав.
2.
Болезнью Аманова мания
Переболела Германия.
Россия – звук чистый и звонный –
Период инкубационный.
***
Я хочу в этом городе стать на постой,
Сдать ему на храненье дела мои,
Захлестнуться петлёю черты городской,
С акведуками руки заламывать…
***
На писательском бюро
Было вставлено перо.
Помогал любой и всяк,
Применяя обиняк.
***
Подведём итоги. Дело ахово.
Кончен исторический курьёз.
Выход – вверх по лестнице Иакова
Над четой белеющих берёз.
***
То ли сквозняк, то ли Дух Святой
Пошевелил бахрому.
Это ветер явился к нам на постой.
Хозяйка, открой ему!
Входи же! Я дам тебе стол и кров.
Хозяйка, вино на стол!
Я о ветре сложил четыреста строф,
И он за ними пришёл.
Ещё в помине не было их
Ни в одной из земных столиц.
На Памире ветер узнал о них
По крику своих орлиц.
Сонетов гроздья, розу ветров,
Опушку синих ресниц
Он вытряхнет, как корзину снов
Над крышами столиц.
Стихи, что он сполна получил,
Он развеет во все концы,
Чтоб они летели, что было сил,
Как славы моей гонцы.
***
Я хочу сказать вам слово
Или даже фразу,
Чтобы было хоть сурово,
Но понятно сразу:
Мы из разных были сказок,
Разного зачина –
Вот венец всего рассказа
И всему причина.
Клочья прошлого, как сажа,
Липнут к силуэтам,
К двум понурым персонажам
Грустной оперетты.
***
Где ветви смыкали над ним свой покров
(И тем принимали в опеку),
По слою опавших допросных листов
Ступала нога человека.
Цепляйся, кустарник, к сутанам сутяг!
Трещите, крючки крючкотворства!
Выходит на вас повелитель бодяг,
Носитель здорового торса.
Где белка от жадности знаний грызёт
Еловых параграфов зёрна,
И где в паутину косматых тенёт
Еловый судебник завёрнут –
Но вот не хотят понимать ни аза,
И к правде они не готовы.
Там зенки, как блюдца, как лупы – глаза,
Законоучители – совы.
***
Строки этого поэта
Посетила благодать,
Хоть ковчег его завета
Не нашёл, куда пристать.
Душ ловец расставил сети,
Поэтический конвой.
Сам же он сказался в нетях –
Звёздный паданец, изгой.
***
Возле дома не могут тревогу унять домочадцы,
Воет пёс у ворот, ускоряет круги вороньё –
То ли яды эпохи в грунтовые воды сочатся,
То ли землю трясёт от талантов, зарытых в неё.
Но хоть этак, хоть так, а одна незадача выходит.
Эй, сестрица, скажи: у кого призанять бы ума?
Бойтесь, други, дракона с головой о семнадцатом годе
И дыхания им заражённого социума.
Ухожу на восток. Никому не сыграю побудку.
И о том лишь тревожусь, волхвую, радею, пекусь,
Чтоб вулкан, как старейшина края, раскуривал трубку,
Чтоб над елью завис уссурийской тигрицы прикус.