«…И СКАЗАЛ Я СЕБЕ: ЭТО ВКУС СМЕРТИ…»
Я думаю, поклонники приключенческого жанра сразу вспомнят эти строки:
«Тогда, сжимая в холодеющей руке маршальский жезл с вышитыми на нем золотыми лилиями, он опустил глаза, ибо у него не было больше сил смотреть в небо, и упал, бормоча странные, неведомые слова, показавшиеся удивленным солдатам какою-то кабалистикой, слова, которые когда-то обозначали столь многое и которых теперь, кроме этого умирающего, никто больше не понимал:
— Атос, Портос, до скорой встречи. Арамис, прощай навсегда!
От четырех отважных людей, историю которых мы рассказали, остался лишь прах; души их призвал к себе бог»[1].
Так заканчивается эпопея о мушкетерах несравненного Александра Дюма. А вот финал «Графа Монте-Кристо»:
«– Кто знает, увидимся ли мы еще когда-нибудь! – сказал Моррель, отирая слезу.
– Друг мой, – отвечала Валентина, – разве не сказал нам граф, что вся человеческая мудрость заключена в двух словах:
Ждать и надеяться!»[2]
Два шедевра жанра от одного из его основателей.
А вот, пожалуй, самый яркий из наследников – Роберт Луис Стивенсон:
«Теперь меня ничем не заманишь на этот проклятый остров. До сих пор мне снятся по ночам буруны, разбивающиеся о его берега, и я вскакиваю с постели, когда мне чудится хриплый голос Капитана Флинта:
— Пиастры! Пиастры! Пиастры!»[3]
Это концовка «Острова Сокровищ», а ниже – «Черная стрела», еще два приключенческих шедевра:
«За знаменем, окруженный закованными в сталь рыцарями, ехал честолюбивый, смелый, жестокосердый горбун навстречу своему короткому царствованию и вечному позору.
С тех пор грязь и кровь этой буйной эпохи текла в стороне от них. Вдали от тревог жили они в том зеленом лесу, где возникла их любовь.
А в деревушке Тэнстолл в довольстве и мире, быть может, излишне наслаждаясь элем и вином, проживали на пенсии два старика. Один из них всю жизнь был моряком и до конца своих дней продолжал оплакивать своего матроса Тома. Другой, человек бывалый и повидавший виды, под конец жизни сделался набожным и благочестиво скончался в соседнем аббатстве под именем брата Гонестуса. Так исполнилась заветная мечта Лоулесса: он умер монахом»[4].
Для чего я их привел эти цитаты?
Будучи давним, с детских лет, поклонником приключенческой литературы, я однажды заинтересовался: почему финал этих, как правило, напряженных и динамичных произведений, всякий раз содержит некую недоговоренность, оставляющую чувство щемящей грусти, тоски – даже если повествует о счастливом соединении разлученных влюбленных или о благополучном завершении опасного пути похищенного аристократа, и т.д.? То же самое происходит с фантастическими и детективными произведениями, которые, при всех индивидуальных особенностях, представляют собой, по сути, разновидности литературного жанра. Вспомните, как завершается один из лучших (если не лучший) фантастический роман позапрошлого века – «Машина времени» Герберта Уэллса:
«И я храню, для моего собственного успокоения, два странных белых цветка, теперь уже ссохшихся, плоских, хрупких, побуревших, – свидетельство того, что даже тогда, когда разум и сила иссякнут, благодарность и ответная нежность все еще будут жить в человеческом сердце»[5].
Что это за грусть, тоска, откуда это ощущение какой-то, не сразу формулируемой обреченности? Почему – в жанре, который, на первый взгляд, исполнен оптимизма, главный герой которого всегда буквально одержим волей к победе, полон жизненных сил?
В то же время, это именно грусть, тихая печаль. Не отчаяние, не открытая сердечная боль – тоска. Скорбь.
Мне кажется, тут всё заложено в природе жанра. Причем с самого начала – с первого произведения, с первого приключенческого романа в истории мировой культуры.
Вообще, невероятно, но факт. Мы можем назвать конкретные произведения, с которых началось развитие тех или иных жанров, ныне насчитывающих миллионы романов, рассказов, повестей. Например, детектив «есть пошел» с рассказа «Убийства на улице Морг» Эдгара По, появившегося в печати в 1842 году. Даже еще точнее: 21 апреля 1842 года.
Хотя и с меньшей точностью, но можно указать и первое произведение жанра приключений – первый приключенческий роман в истории мировой литературы.
…В 1954 году на мировые экраны вышел исторический фильм режиссера Майкла Кёртиса «Египтянин». Фильм с триумфом прошел во многих странах и способствовал популярности романа, ставшего основой фильма – романа финского писателя Мики Валтари, тоже называвшегося «Египтянин».
Назвав фильм историческим, я, конечно, погрешил против истины. Такие фильмы традиционно называют «пеплум» (от названия античной одежды). На историческую достоверность они не претендуют, хотя их герои частенько носят имена подлинных исторических деятелей, да и события, в той или иной степени, связаны с событиями реальными. Характерными образцами жанра являются, например, «Клеопатра» с Элизабет Тейлор или, скажем, «Странствия Одиссея» с Кирком Дугласом, а из более поздних – «Александр» с Колином Фаррелом или «Гладиатор» с Расселом Кроу. В случае с «Египтянином» исторические неточности связаны с тем, что, взяв за основу древнеегипетскую «Повесть о Синухете», Мика Валтари распорядился ее сюжетом достаточно произвольно.
Так, он переместил время действия из эпохи Среднего царства (в древнеегипетском первоисточнике – время фараонов XII династии Аменемхета I и Сенусерта I) в эпоху Нового царства (времена фараона-реформатора Эхнатона и его преемников из XVIII династии). Причина такого анахронизма связана, как мне кажется, с тем, что Эхнатон гораздо лучше известен современному читателю, нежели Амнемхеты – Сенусерты, да и Рамсесы – Тутмосы.
Но не только это.
Сюжетно история Синухэ весьма похожа на историю куда более знаменитого человека – Моисея, а мода на отнесение событий Исхода к временам Эхнатона, хотя и прошла, но свой след оставила.
Обойдемся без обиняков и намеков. Я просто вкратце перескажу этот сюжет. Который, хочу заметить, помню примерно с 11-летнего возраста, когда на уроке по истории Древнего Мира впервые услышал о Синухэ. Наша замечательная школьная учительница истории, Мария Акимовна Азарова, царство ей небесное, говорила «Синухет». И я с большим трудом переучивался на более современное – Синухэ. От нее же я услышал и запомнил фразу, ставшую заголовком этих заметок: «И сказал я: это вкус смерти…»
Сюжет таков. Некий египетский вельможа и военачальник по имени Синухэ (простите, Мария Акимовна!) сопровождает одного из царевичей, Сенусерта, в походе. Победоносно разбив врагов, египетские воины готовятся к возвращению домой, но в это время приходит известие о смерти фараона.
Известие первым получает Сенусерт – наследник престола. И немедленно, в сопровождении преданных слуг, не сообщив войску, мчится в столицу.
Но он оказывается не единственным, кто узнал о смерти фараона: гонцы принесли ту же весть и другим царским детям, находившимся при войске. И разговор царских детей случайно подслушал Синухэ. То, что он услышал, повергло его в ужас, ибо из разговора следовало, что столица вот-вот погрузиться в кровавую пучину междоусобицы. Видимо (об этом в повести не сказано, однако можно предположить), права Сенусерта на престол оспаривались другими сыновьями покойного. Судя по некоторым неясным местам в тексте повести, выходит так, что у Синухэ есть какие-то провинности перед наследником, и он опасается, что теперь, когда царевич станет царем, ему об этих провинностях припомнят. Можно предположить так же, что провинился Синухэ основательно, поскольку всерьез опасается за жизнь. Поскольку, как это следует из еще одного намека в рукописи, источником опасности Синухэ, видимо, считает супругу наследника, которая теперь станет царицей Египта.
Словом, наш герой принимает решение бежать. И бежит он немедленно, даже без предварительной подготовки – что едва не приводит его к смерти в пустыне от жажды. Именно там появляются слова, выбранные мною для названия этой статьи: «И сказал я себе – это вкус смерти…».
Его спасают бедуины, шейх племени которых оказывается знакомым Синухэ – бывал в Египте в прежние годы. Беглого египетского военачальника передают от племени к племени, пока он не оказывается где-то в Сирии, в стране Ретену.
Далее Синухэ становится мужем старшей дочери правителя Верхней Ретену, правителем одного из племен, богачом и вельможей.
Однажды ему приходится сразиться с неким силачом, подчинившим себе почти все племена страны. Силач, не знавший себе равных, бросил ему вызов, но на поединке Синухэ побеждает противника и сам становится владельцем несметных богатств, по сути – вторым после правителя человеком в Ретену.
Всё хорошо, но героя нашего снедает жуткая тоска по родине. Его ужасает мысль о том, что он будет похоронен в чужой земле, без надлежащих погребальных обрядов.
К счастью, фараон узнает о нем и присылает письмо, в котором зовет его вернуться, обещая полное забвение всех неприятностей, обещая позаботиться о его теле и о гробнице после смерти Синухэ. Письмо фараона заслуживает того, чтобы быть приведенным полностью:
«Тебе препровождается этот царский указ, чтобы довести до твоего сведения следующее.
Ты обошёл чужеземные страны, отправился из Кедема в Ретену. Одна страна передавала тебя другой стране по совету твоего собственного сердца. Что же ты совершил, чтобы надо было преследовать тебя? Ты не злословил, чтобы надо было опровергать твои слова. Ты не говорил в совете сановников так, чтобы надо было выступать против твоих речей. Замысел этот, он овладел твоим сердцем, (но) не было его в (моем) сердце по отношению к тебе.
Это твоё небо (царица) — она продолжает здравствовать (и) ныне; глава её увенчана (знаками) царской власти над страной, дети её — при дворе. У тебя будут в изобилии великолепные дары, которые они будут давать тебе, ты будешь жить от их щедрот.
Возвращайся в Египет! — ты снова увидишь родину, где ты вырос, ты поцелуешь землю у великих двойных врат, займёшь место среди сановников. Ведь ты уже начал дряхлеть, утратил мужскую силу, вспоминаешь о дне погребения, о переходе к состоянию блаженства.
Тебе назначат ночь, посвящённую маслу сефет и пеленам из рук Таит. Тебе устроят похоронную процессию в день погребения; футляр для мумии — из лазурита; над тобою, находящимся в саркофаге, поставленном на полозья, — небо, и быки влекут тебя, и музыканты впереди тебя.
Исполнят пляску Муу перед дверью твоей гробницы. Огласят для тебя список даров, совершат заклание против твоей стены; колонны твои будут возведены из белого камня среди (гробниц) царских детей.
Не умрёшь ты на чужбине, не похоронят тебя азиаты, не завернут тебя в баранью шкуру, не насыплют для тебя могильного холма. Слишком поздно (для тебя) скитаться. Позаботься о своём трупе и возвращайся»[6].
И Синухэ с радостью соглашается «позаботиться о своем трупе» и вернуться. Он оставляет свои богатства выросшим детям, разделив все по справедливости; сам же, наконец-то, прибывает в Египет, ко двору фараона, где его встречают с радостью. Повелитель Египта делает его старшим над сановниками, ему дарят роскошный загородный дом. И – главное! – фараон приказывает немедленно начать строить гробницу для вернувшегося Синухэ, рядом с гробницами царских детей. Кроме того, специальным указом фараон назначает для него заупокойных жрецов.
Теперь наш герой спокоен и счастлив.
Читатель уже убедился, что перед нами – самый настоящий приключенческий роман, со всеми элементами, присущими таковому: незаурядным героем, опасным путешествием, разнообразными приключениями. Утрата родного дома, смертельно опасное путешествие, приход в чужую страну, любовь царской дочери, могучий и опасный враг, победа над ним… В эти несколько страниц укладывается и «Копи царя Соломона», и «Одиссея капитана Блада», и «Морской ястреб», и уже упомянутые в начале «Черная стрела» или «Остров сокровищ»… Конечно, это не буквальные копии, всего лишь раскрашенные в другие цвета. И Хаггард со Стивенсоном вовсе не были добросовестными копиистами. Да и не факт, что им была знакома древнеегипетская повесть. Мы и не рассматриваем пути, которыми «Роман о Синухэ» оказал влияние на литературу XIX или, тем более, XX века. Но слова, сказанные некогда А. И. Куприным насчет того, что весь Холмс как скрипка в футляр укладывается в три коротеньких новеллы Эдгара По о Дюпене, можно было бы повторить насчет всех приключенческих романов (вплоть до сегодняшнего дня) и коротенького древнеегипетского «романа о Синухэ».
Вот тут-то мы и сталкиваемся с интереснейшим фактом. Факт этот – форма древнего произведения. А она весьма и весьма оригинальна.
Вот что пишет о ней выдающийся египтолог Б. А. Тураев:
«В этом увлекательном рассказе все естественно и соответствует эпохе и действительности, начиная с формы. Последняя заимствована из надгробных надписей биографического характера, в которых изложению от имени героя предпосылается перечень его должностей, эпитетов, его имя, и затем слово «говорит» вводит прямую речь в первом лице…
Наш памятник сохраняет форму подобного рода текстов, начинаясь с перечня должностей, которыми герой был облечен уже на вершине своей карьеры, переходя затем к рассказу в первом лице, не с рождения и детства, а с обстоятельств бегства, которое явилось исходным пунктом событий, приведших к дальнейшему благополучию и милостям»[7].
Вот так-так! Выходит, что «Роман о Синухэ», увлекательнейшая приключенческая история, формально представляет собой развернутую надгробную надпись!
Вот вам и ответ на вопрос, откуда берется иррациональная тоска, необъяснимая грусть, которой окрашены вполне оптимистичные авантюрные, приключенческие романы всех последующих эпох. Какими же еще должны быть произведения, ведущие свое происхождение от некролога?
И неважно – знал ли автор, какая матрица лежит в основе его произведения. Но герой приключенческого романа, сознательно или нет, стремится, в конце концов, туда, куда стремился его очень дальний, но, все-таки, прямой предок – египтянин Синухэ.
К отеческим гробам.
К собственной гробнице. Таков финал.
Может быть, Борхес был неправ, выделяя в мировой литературе только четыре сюжета?
Может быть их еще меньше?
Может быть, только один – вот этот?
[1] Пер. Н. Таманцева
[2] Пер. В. Строева
[3] Пер. Н. Чуковского
[4] Пер. Н. Чуковского
[5] Пер. В. Бабенко
[6] Пер. И. Лившиц
[7] Б. А. Тураев. Рассказ египтянина Синухе и образцы египетских документальных автобиографий.