Орли Кастель-Блюм – мастер реалистического абсурда
Одной из наиболее интересных современных писательниц Израиля по праву является Орли Кастель-Блюм, ярко заявившая о себе еще в конце 80-х годов прошлого века первым сборником рассказов «Недалеко от центра города».
Творческое лицо этого автора несколько необычно: свои произведения Кастель-Блюм попеременно создает в двух художественно-стилевых направлениях – это модернистский абсурдизм и реалистическая, холодная манера наблюдения за окружающей жизнью. Иногда сквозь абсурдную рутину повседневности в рассказах прозаика проглядывает и ненавязчивый юмор. Так или иначе, рассказы и романы, которые выходят из-под пера этой писательницы, становятся очень популярными, обсуждаемыми и, как правило, получают престижные литературные премии в Израиле и за его пределами.
Известный литературовед Дан Мерон писал, может быть, излишне категорично: «Никакой другой писатель ее поколения не является столь интересным… Никто сегодня не пишет, как Орли Кастель-Блюм. В ее творчестве звучит крик сопротивления, презрение к общественным нормам и вкусу… Уникально…» И это при том, что сегодня в израильской прозе активна целая генерация одаренных писателей, начинавших одновременно или несколько позже, чем Кастель-Блюм. Это Дуду Буси, Узи Вайль, Асаф Гаврон, Рои Ешурун, Этгар Керет, Хагай Линник, Ронит Маталон, Эшколь Нево, Цруя Шалев, Лиад Шохам, Алекс Эпштейн и некоторые другие, которые стали заслуженно известными, читаемыми и широко переводимыми на многие языки, и сегодня их произведения во многом являют лицо ивритской литературы. Следует отметить, что некоторые из них в своем раннем творчестве не избежали в той или иной форме влияния произведений Кастель-Блюм.
Александр Крюков, введение и перевод с иврита
Смерть в масличной роще
– У меня есть кое-кто для тебя, – сказал Рони. – Араб.
– Приводи, – ответил Кувалда.
Кувалдой его звали потому, что он долбил человека до тех пор, пока тот не говорил правду, да и вообще – что ему взбредало в голову, то он и вытворял. Однажды он застукал свою девчонку с другим, тогда он разложил ее на столе и сделал ей татуировку на предплечье: «Я девушка Кувалды, и кто прикоснется ко мне, заразится сифилисом».
Договорились с арабом о встрече. Вообще-то Кувалда не любил иметь дело с арабами, будь они даже из Яффы или из Лода, но иногда не приходится выбирать. Этот выглядел прилично, хоть и был с территорий. Арабы с территорий, считал Кувалда, – это даже хуже, чем самые ссучившиеся евреи. Есть такие: ты его полгода кормишь-поишь, а потом он вдруг раз – и вытаскивает из кармана удостоверение полицейского.
С арабом договорились встретиться в рощице недалеко от дома Кувалды.
Это была масличная роща, однако уже много лет никто не приходил собирать маслины, они осыпались на землю и медленно высыхали, и вся земля там была покрыта косточками. Кувалда провернул в этой роще много дел и уже привык к этому месту.
На стрелку он всегда приходил расфранченный: белый костюм, белые же туфли и даже белая шляпа, скрывавшая половину лица. Сначала он обычно выслушивал, что предлагает та сторона, а уж потом говорил свое. Если интересы слишком расходились, то Кувалда обычно вставал и уходил. Как бы ни звал его партнер, как бы ни призывал вернуться, Кувалда продолжал идти и не оборачивался. Оборачиваться было нельзя.
У него была примета, связанная с одним из масличных деревьев: если он доходил до этого дерева, и за это время его не звали назад, то сделка точно не состоится, и самое лучшее – быстро отвалить. Если же его позвали, пока он не дошел до дерева, Кувалда был открыт для переговоров. «Ну, ладно, – обычно говорил он, возвращался и выслушивал противоположную сторону. Потом быстро обдумывал – стоит ли ему в это ввязываться, при этом рот у него приоткрывался и немного высовывался язык. – Я готов обсудить это», – бросал он в конце.
Кувалда был таков, что лучше было делать с ним гешефт сразу, на месте. Он говорил: пятьдесят косых, та сторона – сорок, соглашались на сорока пяти и расходились.
В роще обычно расставлялись телохранители Кувалды, чтобы заметить, если появится полиция или какой-нибудь паршивый наркоман, скулящий, чтобы ему дали на ширево, иначе он настучит на них. Они ведь такие, что за дозу маму родную продадут. Братва была при пушках. Когда речь идет о таких деньгах, можно и замочить кого нужно, лишь бы не париться в тюряге.
Известно, что Кувалда никогда не прокалывался. Он просто всегда отстегивал легавым: десять процентов от стоимости краденых товаров и пятнадцать, а то и двадцать – от сделок с порошком.
…Араб пришел вовремя и сказал, что у него есть товар из Турции и что он принес немного на пробу. Кувалда взял чуть-чуть на кончик пальца, занюхал, а потом и лизнул. И вдруг араб выхватил пружинный нож, нажал на кнопку и начал пырять Кувалду. Ударив первый раз, он сказал:
– Это за моего брата Юсуфа.
Ударив второй раз, сказал:
– Это за мою сестру Файзу.
Ударив третий раз, он сказал:
– Это за моего двоюродного брата Ибрагима.
Кувалда не мог позвать на помощь своих громил, стоявших со всех четырех сторон рощи, так как второй удар ножом – тот, что за Файзу, – пришелся ему в горло, и он мог только хрипеть и тихо загибаться. Поэтому каждый из четверых бойцов Кувалды по краям рощи продолжал внимательно наблюдать за отведенным ему направлением.
– Это – за мою сестру Самиру, – продолжал араб наносить удары и приговаривать, – это за дядю Махмуда, а вот это – за моих папу и маму, – и со всей силы всадил нож в живот Кувалды. Тот испустил дух и рухнул, как высохшее дерево. Тяжело дышащий араб, держа в руке окровавленный нож, стоял над ним и смотрел на поверженное тело…
Самое отвратительное место в Израиле
Уже давно появилась отвратительная манера говорить: это место, где самый лучший хумус в Израиле, а там – место, где самая лучшая шакшука в Израиле, или – самая лучшая шаварма в Израиле, а где-то – самая красивая мебель в Израиле, и вообще, Израиль – это вообще, и можно классно путешествовать по Израилю, и есть-то в нем и то, и се, и все, и вообще: весной, летом, осенью и зимой Израиль – это место ва-а-ще полный отпад.
Однако любой живущий в Израиле знает, что в Израиле полно мест, от которых просто тошнит.
Самое отвратительное место в Израиле несколько дней назад обнаружила одна моя подруга, которая там постоянно проезжала, не обращая внимания, пока не застряла в очереди с другими автомобилями, терпеливо ожидавшими, когда перед ними проедет мерзкий поезд, пересекавший шоссе туда-сюда.
Было одиннадцать утра, и моя подруга ехала в «Маркс энд Спенсер» поменять коричневые брюки, которые ее сестра, фанатка распродаж в лондонских магазинах, привезла ей, не угадав с размером. И тут моя подруга осознала, что находится как раз на пятидесяти definitely самых отвратительных квадратных метрах в Израиле. Речь идет, разумеется, о перекрестке, на котором нужно повернуть направо с улицы Шитрита на идущую на юг улицу Мивца Кадеш в Бней-Браке, это по дороге в каньон Аялон. Там ужасы со всех сторон: справа ядовито-зеленый Ха-Яркон, посередине непрерывный унылый поток машин, а слева идут огромные грузовики, везущие бог знает что и бог знает куда, а еще левее там эти чудовищные бетонные конусы, из которых идет дым, а между ними – магазины, торгующие мебелью из Китая и Палестины. И везде рекламные щиты, сообщающие, какие программы нам смотреть и по каким каналам, и какой моделью телефона пользуется президент Соединенных Штатов, и что сделала несуществующая героиня бесконечного сериала «Все за все».
Моя подруга не поверила, что она должна потреблять все это, тем более, что у нее другие приоритеты и намерения, которые она предпочитает реализовать, а именно: съездить в Индию и забыть на время о сумасшедшем мире, пожить в Гоа, укрыться от всех в Таиланде, махнуть в Сидней, обогатиться духовно, а тут вот она едет в «Маркс энд Спенсер» поменять брюки и вынуждена залпом проглотить такое количество мерзости всего лишь в ста метрах от своего дома!
Моя подруга почувствовала, что она явно не в своей тарелке, съехала на обочину и хотела как-то выразить окружающим все то, что вызывает у нее эта демонстрация уродства и китча. Стоявшие в пробке водители думали, как бы поскорее поехать, поэтому никто не обратил внимания на ее маневр, что могло бы отвлечь ее внимание от бросившейся ей в глаза отвратительной картины всего окружающего. Тогда она продиктовала своей секретарше составленное в крайне резких выражениях требование, которое та должна была разослать по факсу в редакции всех газет, – немедленно прислать фотографов заснять самое отвратительное место в Израиле – это она обнаружила его – и присовокупила описание места и как до него добраться.
Ни один фотограф не пожелал сфотографировать это место. Секретарша сообщила моей подруге ответы из редакций: все знают это место, оно просто врезалось им в зрительную память, но они никоим образом не хотят увековечивать его. Тогда моя подруга обратилась в иностранные информагентства, и ей ответили, что хорошо знают это место, но сегодня у них все сотрудники заняты, а вот завтра, завтра… Ну, в крайнем случае, на следующей неделе. У моей подруги было так мерзко на душе.
В конце концов, она позвонила прямо мне, а я как раз на уроке вождения автомобиля, и спросила, могу ли я что-нибудь сделать, ведь она обнаружила самое отвратительное место в Израиле, она просто уверена, что места, отвратительнее, чем это, в Израиле нет.
Я ответила, что знаю это место, оно действительно отвратительное, но точно есть еще более отвратительные, ну и что в этом такого?
«Извини, дорогая, – сказала я ей, – я как раз на вождении и не могу сейчас говорить». Она сказала «Bye» и отключилась.
Позднее я узнала, что она все-таки поехала дальше, приехала в каньон, запарковала автомобиль, прошла охранника на входе, пришла в «Маркс энд Спенсер» и перевернула вверх ногами весь магазин, потому что брюки ей не поменяли. Могли поменять лишь коричневые на коричневые, но в этом году «Маркс энд Спенсер» не поставил в Израиль коричневых брюк. В магазине отказались поменять ее коричневые на зеленые, голубые или черные. Не захотели. Сказали, что это невозможно.
Моя подруга разбушевалась, обзывала их всякими словами, кричала им – вы ханжи и лицемеры, лицемеры и ханжи, и тому подобное, при этом работники магазина вообще не могли понять, чего это она так разошлась, а один человек спросил ее: «Госпожа, что с вами происходит?» А другой предположил, что это из-за сексуальной неудовлетворенности, а третья сказала – точно, это от недостатка любви. И вот так люди там обсуждали, чего моей подруге не хватает в жизни, а она выходила из себя и кричала, психовала и скандалила.
Спустя несколько недель израильский филиал «Маркс энд Спенсер» закрылся, и многие теперь вынуждены искать новые места, где можно купить коричневую, зеленую, голубую и черную одежду.
Вечеринка
Уже несколько дней говорят о том, что будет вечеринка в одном месте, на крыше здания, в котором когда-то, двадцать лет назад, жила супружеская пара, что покончила с собой. Точнее: они решили покончить вместе, и женщина действительно умерла, а мужчина выжил, но остался калекой на всю жизнь. Квартиру он не сменил и с тех пор так все двадцать лет и жил в этом доме на первом этаже, с двумя кошками. Соседи, жившие там в то время, смотрели на него так, будто он виноват в том, что не погиб, или что он должен был завершить дело позднее.
Однако правда в том, что после того, как мужчина понял, что жена мертва, а его жизнь врачи спасли, он вдруг почувствовал, что ему очень неплохо одному в их большой квартире. Жена больше не доставала его, и постепенно он вообще осознал, что причина, по которой он хотел тогда умереть, – это же она, а теперь, когда ее нет, а он честно сделал все, чтобы покончить с собой, он чувствует себя гораздо лучше. Ему больше никто не капал на мозги, никто изо дня в день не смотрел на него осуждающе и не читал нотаций о том, как он выглядит или о том, какую пустую жизнь ведет. Никто более не говорил ему, что он ничего не достигнет. Теперь мужчина ничего не достигал, и в этом был его кайф. Его жизнь принадлежала только ему. По его мнению, в мире, где все пытаются чего-то достичь, жить, ничего не достигая, было уже немало.
Год за годом верхние этажи в этом доме заселяли молодые карьеристы – люди того типа, что стремятся достичь максимума, вложив минимум. Мужчина-инвалид обычно сидел у себя в квартире в кожаном кресле, на котором еще оставалось несколько пятен крови, и слушал. Карьеристы поднимаются и спускаются по лестнице, торопятся на встречу и никогда не расстаются с мобильными телефонами: разговаривают, заводя двигатель, набирают новый номер и, уже резко трогаясь, оставляют кому-то сообщение на автоответчике.
Мужчина понял, что темп новой жизни – не для него, ему не хотелось принимать в ней участие. Люди, которые жили на верхних этажах, были для него «они». Он чувствовал, что «они», эти новые, чужие для него, между ними нет ничего общего. Он не знал, кто из них на ком женат, кто с кем живет, но понимал, что они хорошо зарабатывают. Когда люди хорошо зарабатывают, это видно по ним. Человек, который прочно стоит на ногах в материальном плане, и ходит уверенно, каждым своим шагом как бы говоря: «Я – в порядке, я – в порядке». Когда мужчина стоял на своей лоджии и видел, как эти молодые вместе идут по улице, он даже не мог сказать, то ли они женаты, то ли хорошо воспитаны.
Он обратил внимание, что эти карьеристы хорошо одеваются, постоянно меняют наряды, вообще следят за собой. Только вот когда выводят собаку гулять, они выглядят неряшливо, словно им действительно неважно, как они выглядят. Иногда появлялись люди, которых он потом более не видел. Спустя полгода или что-то около этого он обычно спрашивал себя: эй, а где тот, что ходил, согнувшись, или: а где та, что так стучала каблуками по тротуару, что ее было слышно за пятьдесят метров.
Уже несколько дней жильцы с верхнего этажа, там, где пентхаус, говорили, что должна состояться вечеринка по случаю получения одной квартиранткой с верхнего этажа огромного наследства от дальней родственницы-мультимиллионерши. Слово «мультимиллионерша» теперь постоянно звучало на лестничной площадке. Все соседи были приглашены, и все они хотели прийти. Стало известно, что будет и какой-то мультимиллионер, муж или сын этой «мультимиллионерши», так как она хотела, чтобы он познакомился со всеми. Все просто умирали как хотели познакомиться с мультимиллионером. Кто-то даже сказал, что тот «мульти-мультимиллионер». А мужчина, участвовавший в двойном самоубийстве, даже слышал, как кто-то сказал о богаче, что тот «мульти-мульти-мультимиллионер».
Многих вещей этот одинокий, выживший после самоубийства мужчина-инвалид не знал о новом мире, в котором жили все эти карьеристы, да и он сам. Он жил немного выше черты бедности, и у него не было сомнений, что все его соседи суетятся напрасно. Мысленным взором он видел свою жену, кончающую с собой у него на глазах, а потом самого себя, совершающего то же самое, что на фоне этого может значить возня этих молодых?
В холле на доске объявлений появилось такое сообщение:
Дорогие соседи.
В субботу я организую большую вечеринку.
Во-первых, приглашаются все, во-вторых,
прошу прощения за шум у тех, кто не придет.
Ваша и т.д.
Большая суббота настала.
Мужчина слышал, как они поднимаются, их были сотни. Автомобилям приехавших уже не было места для парковки, и они начали вешаться на фонарных столбах, а гости шли и шли на крышу к новой богачке. Инвалид думал, прибыл ли уже мультимиллионер, хотя и не знал, как его распознать. Как можно догадаться, мужчина периодически выглядывал в окно, чтобы посмотреть на прибывающих. Это был интересный спектакль. Люди поднимались и поднимались, и еще поднимались. Подъезжали такси и высаживали пассажиров, которые поднимались. С крыши гремела музыка, сверкала иллюминация, раздавались голоса, сдержанные смешки и громкий смех.
Мужчина точно не знал, прибыл ли мультимиллионер, не знал до той самой минуты, когда тот прибыл. Инвалид просто не поверил тому, что увидели его глаза, он не мог представить себе, что такое возможно в Государстве Израиль в эти дни. Когда он это увидел, то окончательно понял, что совершенно выпал из жизни.
Мультимиллионер приближался. Он прибывал со стороны моря верхом на огромном ките, который доставил его до берега, где миллионер пересел на слона. Потом оказалось, что кит был подводной лодкой, но слон был слоном. Верхом на слоне богач доехал до подъезда и стал понукать животное подниматься по лестнице.
Обществу защиты животных, как сказали некоторые из приглашенных, это бы не понравилось. Однако мультимиллионер хотел, и его родственница тоже считала, что это круто. Инвалид открыл входную дверь и наблюдал, как несколько приглашенных тянули веревки, пытаясь затащить слона по лестнице наверх. Что чувствовал при этом слон, их мало интересовало. Гости тянули слона и за хобот, при этом животное постоянно помахивало ушами. Это не значит, что эти люди были жестокими, нет, просто все выпили, смеялись, было весело. Просто сейчас другое время, другие люди. Коллективная потеря прежних ориентиров на бегу вперед.
…Перила обрушились. Мультимиллионер сказал, что оплатит ремонт всего здания. Под весом слона лестница дрожала. Инвалид закрыл дверь, его кошки жалобно мяукали.
Он позвонил в полицию и сообщил, что слона заставляют подняться по лестнице, затем позвонил на телевидение и сказал то же самое. После этого он позвонил в общество защиты животных сказать, что слона заставляют подняться на последний этаж здания для участия в вечеринке.
Пока он звонил, слон поднялся на последний этаж, ошибиться в этом уже было невозможно. Мужчина начал опасаться, что «они» не сумеют свести слона вниз и просто сбросят его с крыши (инвалид ужаснулся). Но этого не случилось, а случилось нечто другое – все здание рухнуло. Чудом никто не погиб, никто, кроме одинокого. Даже слон остался жив и был передан в зоологический институт.
Во всем мире обсуждали чудесный случай, «когда никто не погиб», и только по прошествии двух недель был найден труп инвалида, случайно. Его обнаружил бульдозер, прибывший разгребать руины дома. Тело было далеко не в самом лучшем состоянии…
Кто-то вспомнил, что у этого человека была жена, которая похоронена на одном кладбище, но похоронить мужа рядом с ней уже не было возможности, поскольку все места вокруг были заняты, может, оно и к лучшему.
Его похоронили на относительно новом кладбище, на похоронах никого не было, только сами могильщики, делавшие свою важную работу.
Что же до слона, то зоологический институт, в который его передали, получил от мультимиллионера приличное пожертвование, был отремонтирован и стал очень популярен среди посетителей. В нем даже соорудили большой вольер – двадцать на двадцать метров, стены которого были стеклянными. Это особое стекло было импортировано из Франции, а закуплено у одной семьи стекольщиков, которых лично знал мультимиллионер.
Внутри вольера было совершенно темно, а снаружи он был ярко освещен, как днем. Внутри вольера порхали пещерные летучие мыши чрезвычайно редкого вида, доставленные с какого-то далекого острова в Индийском океане. Зоологический институт взял на себя задачу разведения этих мышей.
Все пойдем…
Это был трудный период в силу стольких причин! Люди еще не бросались с крыш, но многие были убиты в этой войне на уничтожение, которая непрерывно велась уже два года, а кому-то казалось – целых сто лет. Однако другие скажут: все, как обычно, так было из поколения в поколение…
Так или иначе, но нынешняя жестокая война принесла еврейскому государству экономический спад и безработицу, замер рынок. Три-четыре года назад людям так не хватало на все времени, что, даже затормозив на красный свет светофора, они начинали нервно нажимать на педаль акселератора в нетерпеливом ожидании, когда же, наконец, загорится зеленый. Теперь же они сидели по домам, неподвижные, как мумии, от вынужденного безделья.
Некоторые отказывались получать пособие по безработице, однако другие говорили «А мне что за дело?!» или «У меня нет выбора» и брали деньги, пока не теряли право на пособие. После этого им ничего не оставалось, как пытаться дальше просуществовать практически без средств. Обесценивались акции, падал шекель. Люди беднели. Мужчины стеснялись такого положения, делались неуверенными в себе, превращались в неопрятных, небритых нерях.
Женщины, которые в предшествующий благополучный период приходили на работу разодетые по последнему слову моды и не жалели денег на косметику от известных фирм, теперь выглядели ужасно. У них завелись вши, появились глисты – следствие употребления недоброкачественных продуктов. У всех представителей среднего класса и ниже, будь то мужчины или женщины, разрушалась иммунная система.
Среди представителей этого слоя, пребывавших в состоянии транса, распространились негативные психофизиологические явления. Долгие часы эти люди проводили в ожидании: отстояв в бюро занятости, они переходили в очередь к врачу. Однако очереди не двигались и не сокращались, наоборот. Атмосфера в поликлинике стала, как в бюро трудоустройства: болезни там словно раздавали всем нуждающимся. У стоящих в очередях были огромные номера: четыреста двадцать, пятьсот шестьдесят. Врачи из числа тех, кого еще не сократили, видели, что пациенты слабы, практически все больны или заболевают. Доктора понимали, что сочетание ужаса войны и отсутствия работы ведет к серьезным болезням населения.
Когда подходила их очередь, люди вскакивали со своего места и входили к врачу. Первым делом они требовали полное обследование, все: кровь, функционирование печени, легкие, сердце, почки и так далее. Таким образом, очереди росли как в бюро занятости и поликлиниках, так и в диагностических центрах, которые работают с больничными кассами. Там тоже определяли ожидавшим большие номера – шестьсот шестьдесят девять, девятьсот пятьдесят восемь…
Цур Буганим был из тех, кто не брал пособие по безработице. Из принципа. Он не хотел становиться обузой стране, которая и так едва поддерживала своих граждан в это трудное время. А вот его подруга, Ариэла Экштейн, пособие как раз получала. В силу другого принципа: она считала, что если уж попала в затянувшийся вынужденный отпуск, то почему бы не извлечь из этого максимум выгоды? Ведь все годы сознательной жизни она была образцовым гражданином: служила в армии, платила подоходный налог и взносы в фонд национального страхования. Теперь она хотела посмотреть, что вернут ей, когда она в трудном положении. Вдобавок к вынужденному безделью, у Экштейн развились разные странные аллергии. Несколько раз в месяц ее лицо то распухало, то сморщивалось, и она уже прошла углубленное обследование в отделении аллергологии медицинского центра им. Хаима Робинсона.
У Цура Буганима не было ни болезней, ни симптомов болезней. Он сидел дома и ломал голову: что делать? Как мы дошли до такого состояния? Что будет? Доколе?
По профессии он был гидом, однако за отсутствием туристов в Израиле, из-за той же войны на уничтожение, сидел без работы. В начале периода своей безработицы Буганим пытался придумать для израильтян – жителей страны всякие тематические экскурсии. Ну, например, «По следам Маккавеев» или «По следам болотной ласточки», или литературные экскурсии типа «По следам рассказов о Цфате». Однако по мере того, как положение ухудшалось, у него пропало желание и пальцем пошевелить. Объявления, которые Цур расклеил по окрестностям Тель-Авива («Хватит сидеть дома, все пойдем на экскурсию «По следам пустынной серны…»»), так и болтались осиротело на столбах и стволах деревьев. Никто не оторвал ни единого листочка с номером телефона Буганима.
Приблизительно в самую жару, в середине лета – период, когда в прежние времена даже в послеобеденные часы Цур был загружен работой, как правило, с японскими туристами, с которыми он разговаривал на их языке, выученном в молодости в университете, – так вот, именно тогда произошел серьезный конфликт между Цуром и его подругой Ариэлой. А ведь Буганим как раз с ней связывал свои планы на многие годы, надеясь, что у них двоих впереди еще много счастливых дней, сейчас же им только нужно пережить этот трудный период. Однако, словно волна цунами на прибрежный город, на них обрушился всеобщий моральный кризис, и они расстались.
Расставание было тяжелым. Тяжелым настолько, что Ариэла просто бросила все здесь, в Израиле, и уехала к своей двоюродной сестре, у которой был обувной магазин на одной из главных улиц в Чикаго. А Буганим… похоже, что все его планы, планы обычного безработного как-то выжить, рухнули, будто их и не было.
Неделю он безвылазно просидел дома, питаясь продуктами из холодильника, которые постепенно заканчивались, пока вдруг в его воспаленном мозгу не появилась идея. Идея о том, как можно хотя бы частично решить проблему безработицы в стране, по крайней мере, среди мужчин.
«Безработные мужчины ведь не бреются каждый день, – думал Буганим. – Почему бы тогда не использовать их щеки и подбородки в качестве наждачной бумаги? Ведь у разных мужчин и разная щетина – как по жесткости, так и по длине волосков. Мебель, статуэтки, а также украшения и драгоценности ручной работы, любые самые тонкие вещи – все это можно до блеска отполировать небритыми щеками или подбородком.
Это нововведение позволит добиться существенного сокращения потребления наждачной бумаги, которую можно будет использовать совсем в других целях или вообще отказаться от ее применения. Разумеется, это приведет к массовым увольнениям в компаниях, производящих наждачку, но тут уж ничего не поделаешь. Пусть и уволенные отрастят щетину и присоединятся к своим товарищам-шлифовщикам».
Буганим попытался добиться аудиенции у министра финансов, чтобы рассказать тому о своей идее, но был остановлен его преданными секретаршами. Пару недель спустя Цур понял, что пользы от его идеи нет, на последние деньги купил себе одноразовую бритву и побрился. «Какое вопиющее расточительство», – думал он, глядя в зеркало на свое гладко выбритое лицо.