Запад есть Запад, Восток есть Восток?
Из книги «Воспоминания пресс-секретаря Сохнута»
В бытность пресс-секретарем Еврейского агентства я много времени уделял проблеме, которой занимался, да и продолжает сейчас заниматься Сохнут – как сблизить евреев США и Израиля. Увы, расхождение между ними усиливается с каждым годом и очень тревожит израильтян, которые смотрят хотя бы на десятилетие вперед. Один из них – Натан Щаранский. Чтобы понять, что он предлагает для решения этой проблемы, опишу вкратце историю своей семьи.
У моего прадеда Хаим-Дувида Айзенштейна было восемь братьев и сестер. Все они жили в Одессе, на Молдаванке. В конце XIX – начале XX века братья и сестры Хаим-Дувида уехали в США. Он тоже оформил документы на выезд, но в последний момент вмешалась его теща. Хаим-Дувид должен был уехать первым, поселиться возле родных в Бостоне, а потом вызвать жену Рысю и шестерых детей. Но теща убедила Рысю, что ее Хаима в Америке «облапошат шиксы» и она останется соломенной вдовой с кучей детей на руках. Прадед никуда не уехал, и история нашей семьи стала историей страданий.
Во время погрома 1905 года Хаим-Дувиду проломили голову на улице, и до конца жизни он мучился страшными головными болями. Прадед был знатным краснодеревщиком, но после революции у него отобрали мастерскую, и до выхода на пенсию он работал простым столяром за нищенскую зарплату. Когда началась Вторая мировая война, трех его сыновей и трех зятьев призвали в Красную армию. Пятеро погибли на фронте. Рысю убило осколком бомбы 9 ава, в день самой страшной бомбежки осажденной Одессы. Дед с дочерьми и внучками не умер с голоду в эвакуации только благодаря приютившей их семье бухарских евреев.
После войны к нему в Одессу начали приходить посылки от родных из Бостона. Но в 1948 году, после разговора с сотрудником «компетентных органов», Хаим-Дувид был вынужден пойти на почту и отказаться от посылок – «мне не нужны подачки американских империалистов».
Когда в самом начале 80-х годов я начал учить иврит, то сразу же оказался в поле зрения недреманного ока КГБ. Меня и сажали (к счастью, всего на полмесяца), и таскали на допросы в КГБ, проводили дома обыски, угрожали многолетней посадкой. Рассказы матери о войне, об эвакуации, мой вынужденный отъезд в Сибирь на учебу (хотя в Одессе было больше десятка вузов, но еврею попасть было туда почти невозможно), опыт общения с КГБ сформировали мою ментальность и, во многом, ментальность моих детей.
А какова была история моих родственников в Бостоне? Им не пришлось получать похоронки, страдать от голода, подвергаться преследованиям властей. Они шли от успеха к успеху – материальному и социальному. Моя мать в девяностые годы прошлого века, немного освоясь в Израиле, побывала в Бостоне. Она прожила два дня у какой-то троюродной сестры, но общего языка с ней не нашла. Да и что у них было общего, кроме нескольких старых фотографий в семейных альбомах?
Что могло быть общего у моей матери и богатых американцев, имеющих большой дом в центре Бостона, яхту и даже маленький самолет? Понять друг друга они не могли. И не только потому, что мать выпустили из СССР со 150 долларами в кармане. А из-за разницы в жизненном опыте, в мировоззрении. Да, они по крови были родственниками, но говорили – в прямом и переносном смысле – на разных языках. Смысл жизни моей матери можно сформулировать одним словом – «выживание». А наших бостонских родственников – «продвижение». В те годы, что моя мать спасалась от смерти и голода, они продвигались все выше и выше по лестнице преуспеяния – материального, духовного, социального.
Сегодня в Израиле собрались евреи (и их потомки), которые выжили в Катастрофе или, как минимум, подвергались гонениям. Те, кто чудом не оказался в лагерях смерти, которые особая бригада эсэсовцев при Роммеле планировала устроить в Марокко, Алжире, Тунисе. Те, кого, обобрав до нитки, насильно выдавили из Ирака, Египта, Йемена. Американским евреям чужды страхи израильтян, и они не понимают, почему мы, чуть что, кричим об опасности новой Катастрофы. Кто не пережил Катастрофу, ужас которой передается и в третьем поколении, тому этого не понять… Груз пережитого, семейная и личная память, коллективный опыт евреев, собравшихся в Израиле из Европы и Азии, и евреев, вот уже более ста лет процветающих в США, абсолютно разный. И эта разница столь существенна, что еще немного – и можно будет говорить о двух разных народах.
Да, мы сто лет назад были родственниками. Да, у нас пока еще одна религия. Но консервативные и реформистские движения в иудаизме, к которым принадлежит большинство американских евреев, уходят все дальше от ортодоксального направления, которого придерживается подавляющее большинство израильтян.
Эта ситуация ставит совершенно новые задачи перед Еврейским агентством и теми, кто занимается в Израиле связями с диаспорой, прежде всего – с еврейской общиной Соединенных Штатов. Одна из самых главных – попытаться остановить поляризацию, навести мосты между американскими и израильскими евреями. И у Натана Щаранского есть ответ, как это сделать: путем усиления еврейской идентификации.
Позволю себе процитировать определение идентификации – identity – из одноименной книги Щаранского: «Человек – это не просто отдельная независимая личность, он ощущает себя частью некоего сообщества, ощущает себя в связи и взаимозависимости с другими людьми. В этом смысле identity представляет собой своего рода групповое “я”. Именно эта связь между прошлым, настоящим и будущим своего сообщества придает повседневной деятельности человека иной, более глубокий смысл. Человек не просто вступает в схватку с жизнью один на один. Все, что он делает, становится частью более широкой картины, связывая его жизнь с жизнью его современников, с прошлыми и будущими поколениями этого сообщества».
Как помочь евреям в Израиле и евреям диаспоры ощутить себя частью одного сообщества? Ведь даже само определение – кто такой еврей – у них разное. Мы, евреи, жившие в бывшем СССР, воспринимали свое еврейство как принадлежность к одной большой семье. В определенной мере это сложилось из-за навязанного нам большевиками подхода, в котором на первом месте было коллективное «МЫ», а не индивидуальное «Я». Возник даже некий эвфемизм, заменявший слово «еврей», считавшееся в брежневские времена не совсем приличным, – «наш человек». Вместо того, чтобы спросить – «он еврей?», спрашивали – «он наш человек?». То есть, он принадлежит к семье, пусть большой, но семье? Когда американские евреи устраивали демонстрации под лозунгами «Отпустите наших братьев!», то они укрепляли это ощущение принадлежности к семье. И оно еще более усиливалось, когда советские власти разрешали выезд на основании «воссоединения семей».
Этот подход остался у всех бывших жителей СССР, где бы они сегодня ни жили – в России, Израиле, США или Германии. Спроси у них сегодня, кто такой еврей, и они ответят – это семья, братство по крови. Кстати, поэтому в Израиле выходцам из СССР совершенно непонятно определение еврейства, построенное на Галахе: «тот, кто родился у матери-еврейки». Для русскоязычных евреев – это, безусловно, и тот, у кого отец еврей. «Кровь – великое дело», – говорил герой одного из самых популярных произведений русской литературы.
У американских евреев подход совершенно иной. Точно так же, как и протестанты, играющие главенствующую роль в США, американские евреи воспринимают мир не через коллективное «МЫ», а через индивидуальное «Я». Для них важна не семья, не кровь, а личные взгляды человека. Поэтому для них еврей – это тот, кто исповедует иудаизм. Если еврейский парень стал буддистом, то для американца он перестает быть евреем. А вот для выходца из бывшего СССР он был и остается еврейским мальчиком. Ну, подумаешь, распевает себе «Харе Кришна» – гезунтер гейт («на здоровье»)!
Но вот чего не было у советских евреев, так это ощущения единства, базирующегося на некой общей, высшей цели – одного Б-га, одного Храма, одной Эрец Исраэль. Советская власть украла у нас еврейскую культуру, еврейскую историю, еврейскую религию. И поэтому единство народа Израиля, построенное на единстве Торы Израиля и Земли Израиля, для нас просто красивая фраза. А у американских евреев нет ощущения этого глобального «Мы», нет отношения к народу как к одной большой семье. Тут к протестантскому индивидуализму добавился и процесс разрушения понятия семьи, характерный для американского общества последних десятилетий.
По мнению Щаранского, существует способ, который поможет усилить еврейскую идентификацию и у американских, и у российских евреев, причем у первых за счет усиления ощущения принадлежности к одной большой семье, а у вторых – за счет усиления экзистенциального фактора. Этот способ – укрепление связи с Израилем путем максимального увеличения числа евреев диаспоры, посещающих Израиль.
Для американцев это создаст ощущение принадлежности к семье. Да, ты можешь жить где угодно, в том числе и на еврейской улице Америки, но отцовские пенаты, родительский дом, где когда-то возникла твоя семья, и где по-прежнему живут и борются за свое существование твои братья, – это Израиль.
А для русскоговорящих евреев знакомство с Храмовой горой, Стеной Плача, Гробницей праотцов и другими святынями Израиля поможет понять и, главное, прочувствовать то, чего они были лишены, – ощущение принадлежности, отождествление себя с прошлыми поколениями, осознание себя как определенной части нации и культуры.
Таким образом, усиление еврейской identity поможет бороться с отрицательными тенденциями. Если еврей в большей мере будет осознавать себя евреем, то есть отождествлять себя с определенным национально-культурным сообществом, тогда он, естественно, будет менее склонен ассимилироваться, то есть принять другую identity. Он станет более активен и в своей общине, которая будет иметь для него намного большее значение, чем прежде. Он совершенно иначе будет относиться и к государству Израиль. И, конечно же, он будет более положительно рассматривать возможность репатриации на историческую Родину.