Homo Satiricus, или Кишон Сатирический
(К столетию со дня рождения)
…Я просто малосимпатичный человек,
надменный, замкнутый, богатый, в галстуке
и с ужасным акцентом, ко всему этому мне давно и крупно везет.
Э. Кишон
В январе следующего года исполнится уже двадцать лет, как Израиль живет без Эфраима Кишона… Место замечательного сатирика в израильского литературе не занято, наверное, и не может быть занято. Таков был талант этого человека.
Оптимизм, открытость, юмор, доброжелательность, неиссякаемый интерес ко всему вокруг, жажда жизни – вот что сразу вспоминается, когда думаешь о Кишоне. Наверное, он бывал и другим, иначе и быть не может – ведь жизнь он прожил долгую и очень непростую, разную. Совершенно точно одно – второго писателя-сатирика такого масштаба, одаренности и фантастической работоспособности в Израиле пока нет. Нет последователей, даже эпигонов нет, в своей стихии Кишон был один, к нему и приблизиться никто не мог.
Суммарный тираж его произведений, еще при жизни изданных в мире на более чем 40 языках, превышает 44 миллиона экземпляров. Даже нобелевский лауреат Ш.Й. Агнон и наиболее популярный в последние десятилетия Амос Оз не имели таких тиражей. Автор более 50 книг, нескольких популярнейших в свое время кинофильмов и пьес, Кишон оказал несомненное влияние на развитие иврита в 50-70-е годы прошлого века, а сценариями, фильмами и театральными постановками – на весь облик формировавшейся израильской культуры. Фильм «Салах Шаббати», поставленный им по собственному сценарию, номинировался на получение премии «Оскар» Американской киноакадемии, как и другой фильм Кишона «Полицейский Азулай». Последняя лента удостоилась трех призов «Золотой глобус», присуждаемых Гильдией кинокритиков Голливуда.
В середине 70-х годов XX века, когда началось стремительное развитие новой израильской культуры и литературы, во многом определявшееся мощным влиянием западной, прежде всего американской массовой культуры, популярность произведений Кишона в Израиле пошла на спад. Его рассказы и фильмы продолжали быть забавными, милыми, но стали казаться несколько архаичными по тематике, языку и стилю. Однако именно тогда достигла своего пика популярность Кишона на Западе, прежде всего в странах Центральной Европы.
Ференц Гофман родился в Будапеште в 1924 году в ассимилированной еврейской семье, в которой даже идиш был запрещен. Единственное, что напоминало о национальности, была запись в удостоверении личности: «изр.» – сокращение от венгерского «израэлит» – еврей.
«Я был единственным учеником-евреем в классе, – с грустным юмором вспоминал Кишон, – и прилагал невероятные усилия, чтобы участвовать в рождественских праздниках…
Мой учитель физкультуры… когда мы стояли в шеренге, имел обыкновение подходить сзади, давать мне подзатыльник и под одобрительный громовой хохот всего класса кричал в самое ухо: “Выпрямись, еврей! Что ты стоишь, как фламинго, которого только что оттрахали в задницу?!”»
В 1942 г. Ференц Гофман в числе лучших закончил гимназию и хотел связать свою жизнь с литературной деятельностью, ведь еще учась в гимназии, он вышел победителем конкурса на лучший рассказ, организованного среди учеников средних школ Венгрии. Однако в марте 1944 года началась оккупация страны немецкими войсками, и Эйхман получил полную свободу для возобновления террора против венгерских евреев.
Некоторое время для спасения жизни Гофману и членам его семьи пришлось жить по поддельным документам. Молодой Ференц был даже вынужден временно принять христианство. «Чтобы выжить, я был готов перейти хоть в буддизм, – вспоминал он позднее. – В молодости я абсолютно не выглядел евреем. Высокий, светловолосый и голубоглазый… Экземпляры вроде доктора Геббельса могли только мечтать о такой внешности».
Отдельные эпизоды тех драматических событий Кишон с неизменной иронией отразил в своих рассказах:
«…Помню как-то раз… сидел я в маленьком ресторанчике и ел капусту. Чувствовал я себя не очень уверенно, поскольку выдавал себя за христианина, и документы у меня были фальшивые. И вдруг подходит ко мне нацистский офицер и говорит:
– А ведь ты, мерзавец, еврей!
Подобный поворот событий был мне крайне неприятен:
– Уважаемый господин ошибается, – отвечаю я, – да и вообще, как вам такое могло прийти в голову, ведь у меня курносый нос и светлые волосы!?
– Так ведь ты посыпаешь капусту сахаром! – объяснил фашист.
Мне не удалось бы спастись, не успей я рассказать ему, что в юности слишком часто общался с евреями (будь они неладны!) и под их пагубным влиянием набрался дурных привычек».
В январе 1945 г. в Будапешт вошли части Красной Армии.
Любопытны впечатления Кишона о первой встрече с освободителями, причем он постоянно путал русских с украинцами. Вот что вспоминал писатель почти пятьдесят лет спустя:
«В тот день дверь в наш подвал распахнулась от сильного удара ногой, и вошел солдат-рядовой. Это был высокий огненно-рыжий украинец, толстые щеки которого заросли щетиной. Сверху на нем была гимнастерка бойца Красной Армии, однако снизу – бриджи кавалериста поверженной румынской армии. На плече у солдата висел автомат с круглым магазином в виде диска, а под мышкой он держал что-то большое завернутое в газету.
Боец окинул нас безразличным взором, затем, не проронив ни слова, подошел к окну и выпустил длинную очередь из автомата. Мы бросились к нему на шею и пытались целовать ему руки, однако украинец стряхнул нас с себя. Потом он развернул газетный сверток и выложил его содержимое на стол… Уже много лет мы не видели копченую свиную голову и целую буханку свежего хлеба.
Солдат уселся на стул, широко расставив ноги, и невозмутимо принялся есть, причмокивая от удовольствия.
Тут папа вытащил из кармана какой-то документ, который хранил еще со времен недолгого существования коммунистического режима Белы Куна. Помахивая этой бумажкой в воздухе, отец стал тыкать себя пальцем в грудь, повторяя: «Коммунист! Коммунист!» Боец понял суть декларации, однако она его совершенно не впечатлила. Продолжая так же невозмутимо и размеренно пережевывать хлеб с мясом, он махнул отцу рукой: «А я – нет, – то есть, он коммунистом не был. – Бухгалтер, – добавил он через некоторое время и с гордостью показал нам свои относительно гладкие ладони, – не пролетарий».
Наша дружба стремительно развивалась. Солдат показал на свое запястье и произнес: «Давай час», что должно было означать «Дайте ваши часы». Когда мы освободились от своих наручных часов, бухгалтер засучил рукав гимнастерки, и мы увидели, что от ладони до плеча вся его рука была унизана часами».
Еще в 1944 году, прячась от нацистов в каком-то подвале, Гофман написал на венгерском языке свою первую сатирическую книгу «Декларация лысых», машинописная рукопись которой уже после окончания войны без ведома автора попала на авторитетный всевенгерский конкурс и заняла первое место. Несмотря на победу в конкурсе, рукопись не была опубликована.
Кишон: «Сразу после того, как было объявлено о победе моей повести, члены судейского жюри к своему неописуемому ужасу вдруг вспомнили, что тогдашний диктатор Матиас Ракоши был лыс, как биллиардный шар…» Только в 1998 году эта книга впервые вышла в свет в Израиле в переводе на иврит под названием «Козел отпущения».
После окончания войны Гофман начинает писать юморески и короткие пьесы, которые вскоре принесли ему известность. Тогда литературным псевдонимом молодого сатирика было имя Киш Хонт, на какое-то время литератор даже становится заместителем главного редактора сатирического журнала «Лудаш Мати», то есть он вошел в высшее звено партийно-идеологической номенклатуры Венгрии. Однако коммунистическая идеология и просталинский курс тогдашнего руководства страны были глубоко чужды и органично неприемлемы одаренному юмористу.
Был еще один фактор, несомненно, повлиявший на решение Кишона срочно уехать из коммунистической Венгрии. Об этом автору этих строк в свое время рассказывал сам сатирик. Дело было в следующем: в 1948 году руководство советского сатирического еженедельника «Крокодил», одного из печатных органов ЦК КПСС, направило Кишону – известному венгерскому юмористу, заместителю редактора столичного сатирического журнала, – приглашение приехать в Москву. В свете начинавшейся в СССР и странах-сателлитах антисемитской кампании против «космополитов», а также достаточно насмотревшись на действия местных коммунистов («меня уже тошнило от них»), Кишон посчитал сигнал из Москвы фактически «приглашением на казнь». Он принял решение бежать на Запад через Чехословакию, власти которой разрешали выезд евреев. «Я ведь умный еврей, – довольно смеясь, говорил мне сатирик, – поэтому вместо того, чтобы поехать на восток, я отправился на запад и сбежал от ваших…»
Хотя ранее, откровенно вспоминал Кишон, «Израиль интересовал нас не больше, чем прошлогодний снег. Я слышал что-то о месте под названием Палестина где-то в Турции, или черт его знает где». Тем не менее, в 1949 году, добравшись до Братиславы, а потом до Вены, Кишон решает ехать в Израиль. Вот как позднее он описал момент прибытия на историческую родину:
«Несчастные новоприбывшие безропотно сидели на своих узлах на палубе корабля. Со смешанными чувствами мы всматривались в берег нашей новой родины и мысленно искали там место для себя. Были среди нас хорошо сведущие в экономике, что с преувеличенным спокойствием сидели на своих чемоданах, в которые они предусмотрительно набили по двести тысяч щеточек для ногтей: перед отъездом из северной Италии в среде олимов распространился слух, что эти щеточки сейчас в Израиле идут очень хорошо. Одна многодетная семья из Польши везла с собой немыслимое количество церковных свечей, также рассчитывая на головокружительный коммерческий успех. Я, в свою очередь, находясь в больнице им. Ротшильда в Вене, приобрел подержанную карманную машинку для пришивания пуговиц. Это был совершенный электрический аппарат производительностью две пуговицы в минуту. С другой стороны, дядя Яаков обещал устроить меня в закусочную-автомат в Тель-Авиве на должность автомата. «Главное, – писал он, – не попасть в кибуц, потому что там говорят на иврите. Лучше стать сионистским функционером. Тот, у кого есть бумажечка от Лилиенблюма, получает ссуду». Теперь понятно, почему на нашем корабле обнаружилось сразу 12 бывших секретарей Макса Нордау.
Жилье – это была самая трудная проблема! Полмиллиона олим, устремившихся в Израиль в едином порыве, селились в любой дыре. Нам рассказали, что в Петах-Тикве олимам сдают голубятни на столбе (площадь – полтора на полтора метра) за 12 лир в месяц, из них две – за эксплуатацию лестницы. Кто-то ухитрился заранее купить действующий лифт в какой-то арабской гостинице в Яффо, и все мы страшно завидовали предусмотрительному дельцу.
Тем временем… на причале поставили маленький столик, и спустя несколько часов и я оказался у него. Неизвестный сохнутовский чиновник печально взглянул на меня поверх съехавших на нос очков:
– Имя?
– Кишхонт Ференц, – сказал я правду.
Чиновник несколько занервничал:
– Что из этого – фамилия?
– Кишхонт.
– Кишон, – прошамкал представитель власти ртом с отдельными оставшимися зубами и записал мое имя справа налево.
– Не Кишон, – поправил я, – а Кишхонт, «т» на конце.
– Кишон! Имя?
– Ференц, – ответил я и уточнил:
– Под «ф» и «р» – «сэгол».
Старик посмотрел на меня в изумлении: «Зачем?» – и в итоге написал в бланке: «Эфраим».
– Не Эфраим! – пытался возражать я. – Ференц!
– Такого не бывает. Следующий!
Похоже, что именно в эту минуту мы с государством начали писать юморески вместе. После такого начала остановиться уже было просто невозможно».
К середине 50-х годов Кишон стал самым известным юмористом Израиля, чьи рассказы и повести расходились по стране в десятках тысяч экземпляров, переводились почти на все европейские языки, а также на японский, турецкий и многие другие языки.
В 1955 г. вышло первое издание повести «Нет нам подобных», которая стала очень популярной и с тех пор неоднократно переиздавалась. Так, в 1972 г. она вышла под названием «Лиса в курятнике» и в 1975 г. была переведена на русский язык. Среди множества сборников юморесок, фельетонов, рассказов и водевилей писателя наиболее широко известно издание «Универмаг Кишона» (1972). Поставленные Кишоном пьесы, годами не сходившие со сцен израильских театров, и кинокомедии, снятые им по собственным сценариям и дававшие длительное время полные сборы в прокате, также пользуются успехом во многих странах мира. Такая широкая популярность произведений этого автора за пределами Израиля тем более примечательна, поскольку все творчество Кишона связано исключительно с израильской действительностью.
Вместе с тем писатель, став чрезвычайно популярным в Израиле, продолжал сторониться партий и демонстраций. А попытки партийных функционеров привлечь Кишона на свою сторону имели место. Эти шаги предпринимали еще в 60-е годы и личные друзья писателя, например, Шломо Лахат, видный военный, будущий мэр Тель-Авива, и один из тогдашних молодых лидеров МАПАЙ Шимон Перес. Однажды, вспоминал Кишон о последнем, тот без предварительного уведомления пришел к нему вместе с Моше Даяном: «У нас есть предложение для тебя – стать главным редактором новой ежедневной газеты, которую возглавит Даян». Учтиво, но твердо писатель отклонил предложение, поскольку по-прежнему не хотел связывать себя ни с одной из политических партий. А однажды Кишону позвонила тогдашний премьер-министр Голда Меир и предложила стать главным советником министра информации Шимона Переса и генеральным директором Управления телевидения и радиовещания.
После десятилетий активной работы в израильской прессе, что заслуженно принесло ему неофициальный титул «лучшего газетного юмориста Израиля», Кишон в середине 80-х годов практически перестал писать для газет. Произведения писателя все более активно издавались за пределами Израиля, что часто требовало его присутствия там. Вот почему в последние 15-20 лет жизни писатель большую часть времени жил вне Израиля, главным образом – в городке Аппензель в Швейцарии.
«…По профессии я сатирик, поэтому моя задача – обнаруживать болезни общества», – считал своей жизненной задачей в литературе Кишон. Придерживаясь традиций центрально-европейской юмористики («мои вещи написаны в сатирической манере среднеевропейского кабаре»), писатель, остро подмечавший несуразности в политической, общественной, повседневной бытовой жизни Израиля и его жителей, критиковал недостатки, высмеивал их. Однако он делал это без язвительности и издевки, а благодушно и доброжелательно. Он создавал в своих произведениях типичные образы, наделенные характерными, как правило, утрированными и гиперболизированными чертами. «С самого начала занятий литературной работой, – вспоминал юморист, – я стремился избегать частностей, а концентрироваться на типичном, характерном и общем в поведении человека и существовании общества».
Вместе с тем, порой, стремясь рассмешить, юморист прибегал к утрированной гиперболизации и сбивался на карикатурный стиль, что неизбежно несколько снижает художественный уровень его произведений. С другой стороны, иногда, оставаясь традиционно мягким по форме изложения, Кишон по сути поднимаемой темы мог быть очень резким и принципиальным, правда, таких рассказов очень немного.
И все же размышления Кишона об Израиле, территории которого «на картах мира не хватает даже на то, чтобы обозначить его название», о стране, где «родители учатся родному языку у своих детей», где «маленькая записка может свернуть горы, но горы, увы, рождают одни лишь речи» и т.п., писатель заключал утверждением: «Это единственная страна на свете, в которой я могу жить. Это моя страна». Может быть, при обилии в современном мире оценок и взглядов на Израиль, парадоксальную, но очень емкую и по-своему объективную картину страны дал именно Кишон:
«Вблизи – это куча песка, в которой, потея и ругаясь, демонстрируя свои странные привычки и постоянно находясь на грани нервного срыва, барахтаются существа различного происхождения. Их упорно пытается подчинить своей воле бюрократическая машина, называющая себя правительством.
Издали – это шедевр XX века, государство, которое по численности населения не составляет и половины Лондона, Нью-Йорка или Токио, с народом, создавшим посреди пустыни образцовое демократическое общество; это цветущая страна, которая, несмотря на постоянную опасность войны и на неимоверные трудности, продолжает развиваться и сохранять жизнерадостность».
Многие неологизмы и каламбуры Кишона прочно вошли в повседневную речь израильтян. Языковой стиль сатирика настолько своеобразен и красочен, что для него даже появилось собственное определение – «кишонит», то есть «иврит Кишона». Помимо иврита и венгерского Кишон в последние годы много и успешно писал на немецком языке. По оценкам, тираж его книг на немецком превысил 25 миллионов экземпляров. «Это моя месть немцам», – смеялся писатель.
Рассказы Кишона – это, перефразируя известное выражение Белинского, художественно-сатирическая энциклопедия повседневной израильской жизни. С начала 50-х годов прошлого века сатирик писал свою историю молодой страны, в сотнях маленьких произведений охватывая практически все насущные вопросы становления и развития всех сторон политико-государственной и социально-экономической жизни израильского общества. В миниатюрах внимательного сатирика мы находим отражение почти всех сколько-нибудь заметных событий молодого еврейского государства и его граждан. А написано очень много, потому что на протяжении двадцати лет Кишон писал по одному короткому рассказу в будний день и по одному длинному каждую пятницу (чтобы он был опубликован в субботнем номере газеты).
Кишон был удостоен большого числа израильских и зарубежных премий и призов, отметим только самые интересные: премия «Отличного экспортера Государства Израиля», которой министерство торговли и промышленности удостаивало писателя семь раз. В 1978 г. юморист получил приз… Общества борьбы со смертельной серьезностью на карнавале в голландском городе Аахене. В 2000 г. израильский сатирик номинировался на Нобелевскую премию по литературе. Наконец, весной 2002 г. Кишону была присвоена Государственная премия Израиля. В своем решении о присуждении писателю этой самой уважаемой премии страны судейское жюри назвало его «спасенным из огня Холокоста лучом света, который превратился в одного из величайших сатириков мира». В учебной программе по литературе для израильских школ одноактная пьеса Кишона «Кого волнует критика?» стоит рядом с рассказом А.П. Чехова «Медведь».
Кишон очень хотел, чтобы его рассказы дошли и до российского читателя, и это сбылось: в Москве в переводе на русский язык вышли сразу четыре книги замечательного израильского сатирика.
…Итак, чтобы понять, как развивался молодой Израиль и становились полноценными израильтянами его граждане, чтобы понять загадочную еврейскую душу, нужно и сегодня читать Кишона. Однако не ждите мнения в последней инстанции. Кишон, как скромный человек и честный писатель, на всем протяжении своей долгой и успешной творческой жизни признавался: «…читатели, для кого написаны мои рассказы (т.е. прежде всего израильтяне – А.К.), до сих пор непонятны мне. Черт знает, кто в этом виноват. Может быть, автор, оторванный от масс, как сказал товарищ Ленин…»