О Микаиле Мушвиге
Двадцать девять лет, семь месяцев и один день – так недолго длилась жизнь Микаила Мушвига – Микаила «Озарённого». Но за свою короткую жизнь поэт сумел оставить столь значительный след в литературе, что без его имени сложно представить учебник, антологию, энциклопедию – любое издание, посвящённое азербайджанской литературе.
Мушвиг стал писать стихи в очень юном возрасте, и уже в студенческие годы примкнул к обществу революционных поэтов «Красное перо». Поэт искренне принимал строй, при котором ему довелось жить, что нашло отражение и в его стихах. Статьи современных авторов признают: «…основное содержание его поэзии – романтика революции, героика борьбы за социализм». Поэт верил в революцию, в построение нового, справедливого мира: «Высокий я избрал себе маршрут — Подъём, с борьбою сопряжённый, крут», — пишет он. Вплоть до кампании, развернутой против него, в каждом написанном им стихотворении звучат гордость и радость от созерцания меняющегося облика городов родины, меняющегося общества. Однако от съезда к съезду партийные деятели называют поэта «буржуазным тюркским писателем», пока, наконец, на съезде компартии в 1937 году в его адрес с трибуны не прозвучало «мразь!».
Летом 1937 года, на пике сталинских репрессий, поэта арестовали. Удивительным пророчеством звучат строки, написанные им в письме другу в 1931-м году: «Друг мой… Жизнь человека короче жизни цветка. Цветок вянет и осыпается, так же сегодня смеющийся, радующийся жизни человек завтра, быть может, обречён навечно закрыть глаза, распростившись со всеми своими мечтами и стремлениями. И кто знает, будет ли у него могила, на которой прорастёт трава».
Из документов следствия, продлившегося до осени, мы узнаём, что на допросах поэт оклеветал себя. Но обречён он был за несколько месяцев до этого — на «Списке лиц, подлежащих…» — подписи Сталина, Жданова, Молотова… Суд над поэтом продолжался всего двадцать минут – с 11:20 до 11:40. Поэта приговорили к смертной казни и в тот же день расстреляли. Могилы нет.
Люблю
Люблю,
Когда стоишь
Словно фиалка,
Печально голову склонив.
Люблю,
Когда случайно взглядом
Со мною встретишься,
Как молнией меня пронзив.
Люблю,
Когда из-под ресниц
Глядишь пугливо,
Как глядит джейран,
Перед охотником застыв.
Нищий
Зимняя ночь… Седая мгла укрыла твердь и небо,
По улицам пустынным с воем мечутся ветра.
Для тех, кому летать дано, снега и стужа – небыль,
Лишь улицы во власти вьюги зябнут до утра.
Прохожие, ускорив шаг, с опаской жмутся к стенам.
Оборванный старик один приткнулся в уголке,
Мелодию выводит он, а ветер вторит стонам
Разбитой кеманчи, дрожащей в старческой руке.
При нём дитя. Играет он, внося в сердца смятенье.
Летит окрест звук кеманчи, звенит протяжным плачем,
То горькой напоит тоской, то дарит утешенье.
Ветров — и тех не слышен свист,
здесь горький вздох проронят,
И лишь вдали заголосят, замечутся, завоют,
Разносят кеманчи напев, её рыданьям вторят.
– Старик, нет жалости в тебе, дитя лихой эпохи,
Глубокими морщинами навек запечатлён
Тех лет суровых тёмный след
в чертах твоих. Лишь вздохи
Роняет всяк, твоим убогим видом потрясён.
Прошёл твой тёмный век, старик,
К убогой доле ты привык,
Но сжалься хоть над ней – не дай
Пропасть и ей, не обрекай
На участь жалкую твою.
Пусть выберет свою стезю.
В мороз и снег пусть не стоит
Здесь, на углу, дни напролёт,
В глазах тревоги не таит,
Печальных песен не поёт.
Пусть благоденствия звезда, что над отчизною сияет,
Её грядущую судьбу надежды светом озаряет.
Женщина
В дни испытаний, дни невзгод,
Она нам дарит утешенье,
В её безмерной доброте
И бескорыстии — спасенье.
Любовь, забытую тобой,
Она в душе хранит надёжно,
Достичь бессмертия земного
Лишь с силой, данной ей, возможно.
Скажи, какой цветок иль сад,
Какая из земных наград
Милее иль дороже вас?
О, лучшие из нас – жена,
Сестра и мать – где вам дана
Та власть и воля, что у нас?
Перевела с азербайджанского Пюста Ахундова
Хороший перевод.