Встречи с Моше Даяном
Изо всех больших имён геройских,
Что известны нам наперечёт,
Как-то по-особому, по-свойски
Это имя называл народ…
Александр Твардовский
Нисан Мишъал – известный израильский журналист, лауреат премии им. Нахума Соколова. Работал в печатной прессе и на телевидении – ряд лет был гендиректором, вёл популярные передачи «Мокед», «Пополитика» и другие. Автор нескольких публицистических книг. За годы работы в журналистике Мишъалю довелось встречаться и беседовать со многими выдающимися политическими и государственными деятелями Израиля, воспоминания о которых представляют определенный ретроспективный интерес. Об этом одна из его книг: «Разрешено к публикации» (Тель-Авив, 2011), главу из которой мы предлагаем читателям.
Буфет в здании Кнессета – важное место для сбора историй, утечек информации и сплетен. Это известно каждому начинающему журналисту, пишущему на темы политической жизни.
Я впервые попал в депутатский буфет летом 1979 года как журналист, освещающий вопросы партийной жизни для телевидения. И сразу всех увидел… Отцы нации, главы партий и общественные деятели сидели за столами, окруженные помощниками, приближёнными и журналистами.
Вот премьер-министр Менахем Бегин даёт лучшее представление в городе. За соседним столом сидит Эзер Вейцман, и окружающие его постоянно смеются, а там – Ицхак Рабин, мрачный и унылый – похоже, что он ещё не оправился от потери поста главы правительства из-за долларового скандала с его женой, и ещё, и ещё.
Я оглядел заполненный зал буфета. В удалённом углу одиноко сидел человек, отрешённый от общего гомона. К нему никто не подходил, не беспокоил. Своё внимание он сосредоточил на стакане чая и на печенье, лежавшем перед ним. Одно за другим он макал печенье в чай и ел. Человека со знаменитой чёрной повязкой на глазу нельзя было не узнать. Моше Даян.
– Даже не думай, – сказал мне Егошуа Бицур, журналист-ветеран из «Маарив», заметив мой взгляд. – Мы все уже пытались получить у него хотя бы маленькое интервью. Ничего. Даян не хочет, чтобы к нему подходили вот так, без предварительной договоренности. Здесь это железное правило.
Может, потому что тогда я был молодым и напористым, я вдруг решил нарушить местный порядок.
– Здравствуйте, господин министр, – обратился я к Даяну.
Он поднял взгляд от стакана с чаем и холодно посмотрел на меня.
– Как ваши дела? – поспешил я продолжить.
– Почему спрашиваешь? – резко ответил он. – Интересуешься моим раком?
Ответ был шокирующим, ошеломляющим. Прямота беспрецедентная.
Я стоял возле его стола, раздумывая: может, извиниться и прервать незапланированную встречу, принявшую такой неожиданный оборот; однако решил остаться и побороться. Я вспомнил историю первого человека из книги «Бытие».
– Господин Даян, – продолжил я, – когда я спросил вас «Как дела?», это был вопрос в духе «Адам, где ты?» из повествования о первом человеке (Бытие 3:9. – А.К.). Когда Бог пришел в рай, чтобы наказать Адама и Еву за то, что они нарушили запрет и вкусили от древа познания, Он спросил: «Адам, где ты?» Все комментаторы ТАНАХа законно спрашивают, почему Бог задает этот вопрос – разве Он не знал, где находится Адам?
Даян явно заинтересовался.
– Ладно, если уж подошёл, присаживайся. Так что говорят комментаторы?
Тут я привлек на помощь РАШИ, который полагал, что «Где?» Бог использует здесь для того, чтобы вступить в разговор.
Даян улыбнулся и черты его лица смягчились: он понял смысл. Боковым зрением я увидел, что сидящие за соседними столами заинтересованно наблюдают за нами.
Тогда я просидел с Даяном довольно долго. Он хотел послушать ещё комментариев на этот стих. Я рассказал:
– Вот ещё один: когда Бог говорит «Где?», Он хочет знать, куда склонилось сердце Адама…
– Оба комментария великолепны, – сказал Даян. – Я не знал о них. Спасибо.
И он стал говорить о диалоге змея и Евы, и как тому удалось склонить её:
– Вы обратили внимание, что в тот момент, когда змей искушал Еву, Адама не было рядом. А ведь наказаны будут оба, это интересно.
Позднее, когда наши отношения с Даяном стали ближе, я обнаружил, что он очень любит ТАНАХ. Он мог цитировать, объяснять, критиковать, удивляться…
Даян немного помолчал, потом с улыбкой сказал:
– Так мой рак не интересует тебя?
Ему опять удалось застать меня врасплох.
– Я читал об этом в газетах.
– Если хочешь, я тебе расскажу.
И он начал рассказывать историю своей болезни во всех подробностях:
– Всё началось с того, что в последние месяцы я начал чувствовать усталость, наступала слабость, когда поднимался по лестнице, начинало колотиться сердце, когда нужно было взойти на холм; это было трудно для меня, не хватало воздуха, – я понял, что что-то у меня не в порядке. Я связался со своим врачом, профессором Гольдманом, и он назначил серию анализов и снимков. Они показали опухоль в толстой кишке… Спустя считанные дни сделали операцию. Она показала, что метастазов нет, так что я могу и способен продолжать работать…
Даян рассказывал, и я почувствовал, что он продолжает жить с травмой, которую испытал; что ему нужно с кем-то поделиться этим, разделить с кем-то душевный груз. И вот я, случайно подойдя к нему, стал внимающим и заинтересованным ухом.
Я спросил его, пугает ли его рак.
– Если ты имеешь в виду, боюсь ли я смерти, то ответ: «Нет». Я не боюсь смерти. Она вообще не заботит меня. Несколько раз я смотрел ей в глаза и не сломался… Это просто конец, после которого ничего нет.
Прошло уже больше часа. Вдруг прозвучал звонок, призывавший депутатов вернуться в зал заседаний для участия в голосовании. Все поднялись и потянулись к выходу.
Даян не двинулся с места.
– Если потребуется мой голос, за мной придут.
Теперь он начал расспрашивать меня: как я пришёл на телевидение, кто из героев ТАНАХа нравится мне более других, сколько раз в неделю я читаю ТАНАХ, есть ли у меня дети. Когда я сказал ему, что мы почти соседи – я живу в Рамат-Цахала, рядом с его домом в Цахале, – он достал ручку и на листочке написал свой домашний телефон. Даян попросил меня позвонить ему:
– Буду рад встретиться с тобой снова.
Вот она, знаменитая харизма Даяна…
Его поступок очень взволновал меня: я ведь вырос в бараке иерусалимского квартала Тальпиот, и приглашение в дом идеального сабры, воспитанника НАХАЛАЛя, легендарной личности, одной из ярчайших фигур новой истории Израиля привело меня в восторг. «Это было или я видел сон?[1]» – спросил я себя, когда выходил из здания Кнессета.
Моше Даян был одиноким человеком. У него не было друзей, и он не обладал терпением по отношению к другим.
– Его потребность в одиночестве была его глубинной чертой, и она усиливалась по мере того, как возрастал его статус, – рассказывала мне его дочь Яэль Даян. – Его стремление к одиночеству не было одиночеством поэта, это было одиночество политика, стратега, который уединялся на раскопках, в пещерах, в горах и в пустыне, чтобы думать и принимать решения.
С Рахелью – его второй женой – ему было хорошо, и она стала его доверенным лицом. Однако она не раздумывала долго, чтобы сказать ему, когда была с чем-то не согласна.
После назначения Давида Эльазара начальником Генштаба, что было решено правительством вопреки мнению Даяна, Рахель сказала ему:
– Ты должен уйти в отставку: министр обороны не может работать с начальником Генштаба, которого не хотел.
– Рахель, – ответил Даян, – знаешь ли ты, что такое демократия? Это когда решает большинство.
– Ты должен уйти в отставку, – настаивала на своём Рахель, – это вопрос жизни и смерти!
Даян не ушёл в отставку, и всё, что последовало затем, вы можете узнать из книг о войне Судного дня…
Его карьера знала взлёты и падения, гордость и унижение. Накануне Шестидневной войны, когда он был назначен министром обороны, его популярность взлетела до небес. Именно его заслугой посчитали быструю победу в той войне, и за одну ночь он стал национальным героем. Однако по прошествии шести лет, в 1973-м, в результате почти провала войны Судного дня, карьера Даяна разбилась вдребезги. Он оставил пост министра обороны страдающим, подавленным и униженным.Я был свидетелем одного из этих унижений, когда родители, потерявшие сыновей в ту войну, ворвались в зал университета им. Бар-Илана, где Даян читал лекцию…
Спустя месяц после нашей встречи в Кнессете я позвонил Даяну домой. Он тепло ответил мне:
– Конечно, я помню тебя.
Мы договорились встретиться днём в пятницу.
Я пришел к нему в дом, расположенный в Цахале, на улице Йоав, 11. Это в десяти минутах ходьбы от моего дома. Он встретил меня широкой улыбкой и представил супругу – Рахель. Я осмотрелся. Было известно, что у Рахели отменный вкус. Через окно просторной гостиной можно было видеть знаменитый археологический сад Даяна. Одну стену в салоне занимали книги и сувениры.
У Даяна не было рабочего кабинета. В зависимости от настроения он писал в гостиной, в саду, на кухне.
– Более всего мне нравится писать в саду, – рассказывал он. – Там тихо, там мне удаётся сосредоточиться, а иногда заглянуть в прошлое сосудов и камней…
Мы сели в углу гостиной. Он достал с полочки свою новую книгу «Жить с Библией», которая была только что издана.
– Почитай, будет интересно, – сказал Даян, написав что-то на первой странице книги и передавая её мне. – Я получил много отзывов на эту книгу, в том числе от верующих людей, которым нравится не всё, что я написал, поэтому мне интересно твоё мнение…
– В ТАНАХе, – продолжал он, – есть один стих, самый важный, самый существенный, по-моему. Это первая строка книги «Бытие» и фактически первая строка всего ТАНАХа: «Сначала Бог[2] создал небо и землю». В одном стихе суть сотворения мира, переход от хаоса к строительству новой жизни. Дух захватывает. Подумай об этом.
Я раскрыл книгу и прочитал посвящение: «Израиль покинул свою землю, но она оставалась в его сердце, и все земли, где он бывал, были ему чужими, родиной была Эрец Исраэль».
– Вот суть сионизма, – сказал я, прочитав.
– Верно, – согласился Даян. – Эрец Исраэль была и остаётся нашей родиной. Это принцип всей моей жизни.
Вместе с тем Даян чётко разделял свою любовь к Эрец Исраэль и религиозную веру в неё.
– Это очень принципиально, – объясняла Яэль Даян. – Отец пришёл к сионизму через историю и Библию, но не через религию и веру. И факт того, что он не был религиозным, не умаляет его любви к стране…
Даяну очень нравилась трагическая фигура царя Саула, может, потому что Даян ассоциировал себя с ним.
– Саул был захватывающей личностью, – говорил он мне. – Он начал свой путь, не имея народной поддержки; сегодня это назвали бы «отсутствием популярности»… Позднее он громил врагов, одерживал большие победы, стал любим народом, – и вдруг именно тогда теряет симпатии людей. И вот с момента, когда началось его снижение, которое в итоге привело к самоубийству в бою с плиштим, у меня особое чувство к нему…
Даян, как и царь Саул, был самым обожаемым деятелем в Израиле, однако как раз на пике популярности всё рухнуло: после войны Судного дня из народного любимца он превратился во врага общества; может, отсюда и проистекает его любовь к Саулу.
…Май 1977 года. В дом Даяна в Цахале приезжает одержавший блестящую победу на выборах Менахем Бегин, который начинает формировать правительство. Даяну он предложил портфель министра иностранных дел. При разговоре присутствовала Рахель.
– Ты сможешь добиться мира, – говорил Бегин, – у тебя есть возможность совершить прорыв в наших отношениях с соседями. Предлагаю тебе войти в правительство и обещаю полное сотрудничество с моей стороны.
Бегин ценил Даяна, тот даже нравился ему. Бегину нравился даяновский образ героя, оригинальность мышления, любовь к Израилю и исконный дух НАХАЛАЛя в Даяне. Даян тоже уважал Бегина как политика, верного избранному пути, обладателя твердых принципов, и особенно – за скромный образ жизни, который тот вёл.
Бегин очень хотел заполучить Даяна в правительство, несмотря даже на резкие возражения других видных деятелей «Ликуда». Когда он покидал дом Даяна, Рахель вышла его проводить. Бегин поцеловал ей руку и произнёс:
– Уговорите его… Это будет на пользу Государству Израиль… Уговорите его, пожалуйста…
Когда Рахель вернулась в дом, Даян спросил:
– Ну, что скажешь?
Не колеблясь ни минуты, Рахель ответила:
– Ты должен присоединиться – это ради государства.
На следующий день Даян объявил о выходе из Партии труда и присоединении к правительству Менахема Бегина. Как министр иностранных дел он стал ключевой фигурой в достижении мира с Египтом.
В сентябре 1977 года, спустя четыре месяца после вступления в должность, Даян совершил тайную поездку в Марокко, чтобы встретиться с заместителем президента Садата, д-ром Хасаном Тухами. Даян наклеил себе усы и надел тёмные очки.
– Когда в таком прикиде я разгуливал по улицам, всё время боялся, что или усы отклеятся, или очки съедут с лица – и меня разоблачат… Даже без моей повязки на глазу… Но всё прошло благополучно.
Во время успешной встречи с Тухами были согласованы условия визита Садата в Израиль.
Наши встречи в доме Даяна продолжались. В ходе одного из визитов Даян пригласил меня прогуляться с ним по его археологическому парку. Я был впечатлён: просторный сад был полон кувшинов, разных сосудов, больших камней с древними письменами; стояли колонны. Даян особенно часто останавливался возле египетских саркофагов, сделанных из глины.
– Вот эти я нашел на кладбище в Дир эль-Балак, разрушенными. По частям перевёз сюда, склеил особым немецким составом. Теперь они все целы.
Саркофаги установлены в длинный ряд, это впечатляет. Даян увлеченно рассказывает, указывает руками на разные детали.
– Почему вы прекратили свои поиски археологических артефактов?
– Уже не хватает времени. Теперь в свободное время я предпочитаю писать новую книгу. Вот пройдут дожди, и я отправлюсь в поле, в какой-нибудь древний город, посмотреть – не открылось ли что-нибудь интересное.
Даян любил возиться в саду. Каждый свободный час он проводил там – очищал находки, высушивал, склеивал разбитые части.
– Отец был как ребёнок, который строит дворец из песка, – вспоминала Яэль Даян. – Только он строил из камней. У его сада не было какой-то научной или археологической цели, отец просто привозил домой то, что находил на раскопках или покупал у арабов.
Я смотрю на Яэль – у неё те же черты волевого лица её отца. Я не замечаю у неё ни малейшего осуждения того, что отец ведь украл эти древности. Да что она?! А я сам?! Попав под обаяние Даяна и ценя его доброе отношение ко мне, я не осмелился задать ему сакраментальный вопрос:
– Но, господин министр, почему вы говорите: «нашёл в Дир эль-Балак»? Что значит «нашёл»?..
Сегодня я бы прямо спросил у него:
– Ну, господин министр, значит, просто забрали без разрешения?
Отношения Даяна со средствами массовой информации были удивительными. В его бытность министром обороны, с Шестидневной войны до войны Судного дня, СМИ его просто боготворили. Его хвалили, статьи были исключительно положительными, культивировался его образ как национального героя. Его окружала группа видных журналистов – его поклонников. Он встречался с ними приватно, комментировал происходившие события, делился своими мыслями, наконец, «советовал», о чём стоит написать. У него были прекрасные контакты с иностранными СМИ, особенно с телевизионными каналами в Соединенных Штатах и Великобритании.
– Он очень любил американских журналисток, – рассказывала Яэль Даян. – С ними он чувствовал себя комфортно, и особенно любил давать интервью Барбаре Уолтерс.
Всё это рухнуло после войны Судного дня. СМИ кардинально изменили свое отношение к Даяну. Те, кто вчера восхвалял его, начали забрасывать камнями в своих статьях, резко критиковать и выставлять его главным виновником неудач в той проклятой войне.
Отношение СМИ к Даяну несколько смягчилось, когда он был назначен министром иностранных дел в правительстве Менахема Бегина. Разумеется, не поклонение, но осторожное уважение к его деятельности по достижению мирного соглашения с Египтом. В газетах можно было прочитать поощрительные статьи о «творческих подходах», которые позволяли устранить препятствия на пути к мирному договору. А в среде специалистов были и такие, кто решительно утверждал, что если бы не Моше Даян, сомнительно, что дело вообще бы дошло до подписания договора в Белом доме.
21 октября 1979 года Даян ушел с поста министра иностранных дел из-за разногласий с главой правительства Менахемом Бегином по вопросу об автономии для палестинцев. На следующий день я с операторской группой снимал его последний день в министерстве иностранных дел, затем брал у Даяна интервью – также с киносъемкой в его археологическом саду, а он занимался своими артефактами. Это был первый телевизионный сюжет о знаменитом саде Даяна, он был показан в «Дневнике недели» израильского телевидения.
Затем я ещё несколько раз бывал у Даяна по разным случаям. Это был уже другой человек. Ухудшалось состояние здоровья, он страдал от болей, но самое худшее – он терял зрение.
– Я едва вижу, – говорил он мне в ходе одной из наших встреч в апреле 1980 года. – Чтобы читать, мне нужна большая лупа, но и она мало помогает.
Затем с горькой иронией добавил:
– Газеты я уже вообще не читаю, хотя не знаю, может, оно и к лучшему…
Я тогда был корреспондентом по делам политических партий и не удержался, чтобы не спросить у него: верны ли слухи, что он обдумывает возвращение в политику? Даян был категоричен:
– Я не буду выдвигать свою кандидатуру в Кнессет… Я двадцать лет был депутатом и членом правительства; с меня достаточно…
– Но я слышал, что на вас оказывают давление.
– Ну так что?! Оказывают давление, но я всё равно не вернусь в Кнессет. Если мне будет нужно, я смогу выразить свое мнение даже на борту фургона «Тнувы»…
– Политическая история Израиля показывает, – продолжал я своё, – что все выдающиеся деятели, ушедшие в отставку, в конце концов возвращались…
– Ты прав, – отвечал он, – как раз сейчас я закончил писать новую книгу, в которой обращаюсь к этим руководителям (Бен-Гурион, Голда Меир и Эзер Вейцман. – А.К.): «Я хочу уйти из публичной жизни по своему желанию, а не когда буду вынужден сделать это, поскольку кто-то будет против меня. Моё депутатское кресло в Кнессете расположено в правильном месте – у выхода».
Однако вскоре, в соответствии со своей часто высказываемой им политической концепцией: «Только осёл не меняет своего мнения», – Даян изменил своё мнение. По мере приближения выборов в Кнессет в 1981 году он сделался менее категоричен, начал подавать сигналы, что можно поговорить о его возвращении в политику, и что это будет на пользу государству.
– Он почувствовал, что не может сидеть в стороне и смотреть, как «Ликуд» и МАФДАЛ разваливают мирный процесс. – говорил мне Элиэзер Зорбин, один из тех, кто подталкивал Даяна к созданию собственного избирательного списка.
Подобные голоса и, наверное, тот самый вирус политики, с которым Даян не смог справиться, сделали своё, и Даян согласился возглавить список ТЕЛЕМ – «Движения за государственное обновление».
В марте 1981 года я приехал к нему домой с операторской группой, и в эксклюзивном интервью он заявил о своём решении:
– Мы можем получить достаточное количество мандатов, чтобы быть внушительным голосом в коалиции и таким образом выполнить историческую миссию по решению палестинской проблемы.
Несмотря на неуклонно ухудшавшееся состояние здоровья, он выступал на предвыборных митингах по всей стране, и прогнозы предсказывали ему получение шести мандатов. Однако ТЕЛЕМ получила всего два кресла в Кнессете.
– Только я ответственен за этот результат, – произнёс Даян, узнав о результатах выборов. Из-за плохого самочувствия он затворился дома.
В последние дни жизни Даяна приехал навестить депутат Кнессета Гад Яакоби, который был его другом. Он удивился, потому что дом был практически погружён в темноту, едва горела одна маленькая лампочка. «Когда Яакоби позвонил в дверь, он услышал за ней странное шуршание – это Даян шёл в темноте, держась за стену, чтобы открыть входную дверь. Когда Яакоби спросил друга, почему он не зажигает свет в доме, тот ответил:
– Я почти не отличаю свет от темноты, зрение утрачено. Я едва вижу твой силуэт, я ослеп, но знаю, что эти страдания не продлятся долго»[3].
Даян умер в пятницу, 16 октября 1981 года. Причиной смерти был не рак, а обширный инфаркт. Даяну было 66 лет.
Перевёл с иврита Александр Крюков
[1] Слова из известного стихотворения Рахели «Может быть».
[2] Даян всегда произносил «Элоким» (примечание переводчика).
[3] Из книги Эхуда Бен-Эзера «Мужество – история Моше Даяна».
Интереснейший материал. Спасибо!