Долг банку и долг Всевышнему
(Из книги «Пришельцы в иудейском зазеркалье»)
Одной из ярких личностей йешивы был Соломон. «Какой светлый человек этот Соломон, – думал тогда Семён, – как луч в тёмном царстве!». Соломон, еврей из Грузии, лет сорока, в сандалиях, высокий и худощавый, с длинной бородой и орлиным носом, был на редкость радушным человеком, даже подчёркнуто радушным. Он очень резко выделялся на фоне вечно угрюмых и не здоровающихся бывших ленинградцев и москвичей средних лет, в прошлом отказников, – “костяка” русскоязычной иерусалимской йешивы. Те смотрели на Соломона с плохо скрываемой неприязнью. Тоже, видишь ли, культуре поведения поучать нас будет, грузин грёбаный! Но Соломон как будто ничего не замечал. Или делал вид. Всегда громко здоровался, с улыбкой от уха до уха, демонстративно открывал настежь входную дверь в йешиву, широким жестом пропуская перед собой коллег, но главное – совершенно безвозмездно занимался со студентами, которые сильно нуждались в учителе. Он тратил на них каждый день целые часы, вместо того, чтобы посвящать время собственной учёбе. А учиться он умел. И преподавать тоже. При виде его некоторые ленинградцы вместо приветствия, казалось, втягивали шею в туловище, желая провалиться сквозь землю.
В течение нескольких лет добровольным подопечным Соломона был Булат – пухлый низенький еврей лет за 50; весёлое выражение на его лице периодически сменялось кислой миной. Булат, приехавший из Тбилиси, был земляком Соломона. Казалось, эти два человека нашли друг друга – вместе они всегда выглядели весёлыми и радостными. При виде Соломона кислая мина исчезала с лица Булата, и с него не сходила довольная улыбка.
Соломон с Булатом читали Талмуд на иврите, а Соломон переводил и объяснял Булату по-грузински. В перерывах они что-то бурно и весело обсуждали на этом языке, звучащем, как дробь автомата. Семёну всё это очень нравилось. А ленинградцы терпели молча.
С Булатом Семён был в доверительных отношениях, тот приглашал Семёна на шабаты к себе домой, подолгу рассказывал душещипательные истории из своей жизни, которые гость внимательно и с интересом слушал, но Булату не льстил, а говорил то, что думает. Настоящим людям такая реакция всегда нравится, ведь честность слушателя доказывает, что интерес к рассказчику был неподдельным.
Однажды на уроке Галахи проходили законы запрещённой ноши в шабат. Интеллигентный и сердечный раввин из Швейцарии объяснял, что носить в шабат можно только одежду, и только тогда, когда она служит “одеждой”, а не “ношей”. А вместо шапки надеть, например, на голову кастрюлю – нельзя, даже если ты это делаешь за неимением другого головного убора.
Тут Булат оживился.
– Недавно я в пятницу ходил в бассейн, плавать. Когда одевался, заметил, что пропала моя кипа. Как ни искал, да и другие люди помогали мне в этом, – я её не нашёл. Наверное, украли. Но не пойду же я без кипы! И нацепил я себе на голову полиэтиленовый пакет, который нашёл в раздевалке. А если бы это со мной произошло в шабат, я бы мог ходить по улице с таким пакетом на голове, или же должен был бы идти с непокрытой головой?
– Это всё равно, что нацепить кастрюлю. Это не одежда, это ноша. Пришлось бы ходить без головного убора, – ответил раввин.
Булат очень возбудился. Никак его душа не могла принять этот псак[1], что в подобной ситуации надо ходить по улице как гою, с непокрытой головой. Ещё несколько раз в течение урока он задавал свой вопрос, но раввин терпеливо повторял тот же ответ.
На следующий день урок Галахи начался возбуждённым вопросом Булата:
– Ну, и на самом деле: если бы я в микве в шабат потерял кипу, я бы не имел права нацепить на голову пакет?!
– Послушайте, реб Булат, вы уже вчера несколько раз задавали этот вопрос. Не хватит ли? Надо же знать меру! – раздражённо выпалил Семён.
У Булата в глазах заиграла острая обида, но он сдержался и ничего не ответил.
Как гром средь ясного неба грянула дурная весть: Соломон развёлся. Семён недоумевал: такая дружная семья, славная жена и неповторимый в своём благородстве и весёлом нраве Соломон. Ленинградцы недоумевали: “Уж не сглазили ли мы его?”
Семён, в бытность свою неженатым студентом, не раз бывал в семье Соломона на шабат, и всегда восхищался радушием хозяев и доброй атмосферой, царившей в их доме. Однажды Семён рассматривал книги в библиотеке Соломона, и его внимание привлекла книга рава Таубера “Тьма перед рассветом”.
– Соломон, можно взять почитать эту книгу? – спросил Семён.
– О чём речь, азиджан? Только не “почитать”, а я дарю её тебе! – ответил Соломон. А на исходе субботы написал на книге посвящение: «Дорогому Семёну с наилучшими пожеланиями, до 120 лет! От Соломона грузинского». Семён был даже несколько смущён.
После того, как Семён узнал о разводе Соломона, он обратился к Булату с вопросом:
– Реб Булат, как с Соломоном могло такое произойти?
– Я не знаю; никто не знает и не понимает. Это она потребовала развод. Ничем не мотивируя. Соломон плакал, умолял её. Наверное, она – яркая личность, и ей надоело, что её муж не раввин никакой. Он ведь честный парень, не то, что эти карьеристы ленинградцы. Никогда не стремился сделать карьеру; вечно помогает разным юродивым, веселит йешиботников. В общем, шут гороховый. Это то, что я предполагаю о том, что она думает. Ты же знаешь, я о нём совсем другого мнения, он мой лучший друг, поставил меня на ноги…
– Ну да, я помню, он с вами долгое время учился. А что, ещё что-то было?
– Смотри, когда я приехал в Израиль, я был только на самой начальной стадии тшувы[2]. А моя жена вообще не была религиозной. Я к иудаизму-то стал приобщаться ещё в Тбилиси, когда был атеистом. А дело было так. Дома нечего было кушать, начались тяжёлые перестроечные времена, и я потерял работу ведущего инженера, а жена, лучшая преподавательница математики в городе, раньше прибыльно подрабатывала частными уроками, а теперь у людей просто больше не было денег платить. В советское время у нас на столе всегда была красная икра, а потом стали жить впроголодь. И зачастил я к своему брату на шабаты. Он тогда уже несколько лет как был религиозным, и ему из Америки филантропы посылали кашерные продукты. Приходил просто чтобы покушать. И так – через желудок – я стал приобщаться к религии.
– А жена ходила на шабаты?
– Нет, не ходила. Так вот, и в Израиль мы решили переехать с голодухи. Когда мы приехали, нам было страшно тяжело. Жена, учитель математики, мыла подъезды. Никак не получалось у неё усвоить иврит. А я ошивался то там, то здесь. Соломон меня спас, опекал меня, ходил всюду со мной, устроил в йешиву. Без него я бы сошёл с ума. Да… Вот что я забыл: в тот период меня ужасно мучил страх смерти: я отчётливо осознавал, что меня ждёт наказание “карет” – отсечение души, а я очень хотел жить. Ещё в Тбилиси, когда я начал делать тшуву, мне рав Айземан из Америки сказал, что я должен уйти из дома, я не имею права продолжать жить со своей женой. Я ушёл к брату, а тот мне сказал: «Ты выдержишь несколько дней, а потом полезешь на стенку. Возвращайся домой и надейся, что придёт время, и твоя жена тоже сделает тшуву».
– Послушай, Семён, таких, как ты, надо отстреливать! Ты живёшь не по понятиям! – заявил однажды Булат.
– А что такое? – недоумённо отреагировал Семён.
– Вот, посмотри. Почти все аврехи[3] нашей йешивы уже давно перешли в “колель усиленного питания”, а ты всё ломаешься, как принцесса!
Руководство йешивы, постоянно страдавшее от финансовых трудностей, постигла большая удача. Еврей-миллиардер предложил проект: открыть при йешиве двухгодичные курсы будущих раввинов, учителей и лекторов – лидеров русскоязычных еврейских общин по всему миру. За это религиозный миллиардер будет платить студентам двукратную стипендию, а раввинам-преподавателям – трёхкратную зарплату. Обязательным условием для принятия студента на курсы должно быть его письменное обязательство по окончании курсов отработать по специальности два года.
Руководство йешивы смекнуло, что эти курсы – наилучший способ отыскать средства для выплаты стипендий своим женатым студентам. Поэтому, прежде чем набирать людей “с улицы”, оно принялось активно агитировать поступить в этот “колель усиленного питания” своих же аврехов. Долго агитировать не пришлось, ведь это предприятие со всех сторон выглядело как бриллиантовая жила: и деньги получишь, и диплом раввина-лектора-учителя; – в общем, как в сказке. Только одно “но”: в договоре студент подписывался под тем условием, что, если по окончании курсов сам не найдёт соответствующую работу, он будет обязан согласиться на такую, какую ему предложат миллиардер и его контора. Что-то вроде распределения, которое практиковалось после окончания советских вузов. На первый взгляд, даже очень мило. Чем плохо работать раввином, учителем, лектором? И притом тебе подносят эту работу “на блюдечке с голубой каёмочкой”!
– Реб Булат! – отреагировал Семён. – Вы хотите сказать, что я выпендриваюсь, делаю всё специально наоборот. Но я сделал простой расчёт и увидел, что при любой раскладке буду проигравшим. Через два года меня пошлют – в буквальном и переносном смысле – куда-нибудь в Магадан руководить там общиной. Но общину прежде всего надо будет создать на месте самому. Если местных евреев (если вообще они там есть) привлечь не удастся, то поступит негласный приказ от начальства: достань людей хоть из-под земли! Что между нами, девочками, означает: хоть иудаизируй местных чукчей и иже с ними; преврати в людей белых медведей, а потом и их тоже иудаизируй! Одним словом, продай свою душу дьяволу и поступись запретом Торы заниматься миссионерством. И не забывайте, реб Булат, что обратного пути у меня уже не будет, потому что, по договору, я буду обязан везти с собой в Магадан и жену, и детей. И если я не оправдаю надежд, то мне прекратят платить зарплату, и тогда уже за свои деньги я должен буду везти семью обратно в Израиль. Представьте себе, какая досада и разочарование, волокита и неудобства! Ведь перед отъездом из Израиля мы отовсюду должны будем выписаться – из хедера[4], детского сада, школы, где учатся дети, даже из больничной кассы, и так далее. Придётся опять начинать жизнь сначала. Каково в этой ситуации будет искушение пойти на сделку с совестью и согласиться заниматься распространением Торы среди неевреев?!
– Семён! Ты мне напомнил советский анекдот: «Чукчи послали письмо Брежневу с жалобой по поводу того, что о них рассказывают анекдоты. От правительства пришёл ответ: “Дорогие товарищи чукчи! Теперь вы будете называться не чукчи, а евреи-оленеводы”».
Семён засмеялся:
– О да! Очевидно, создатели этого анекдота пророчески предвидели сегодняшнюю ситуацию. Все ребята, думаю, понимают то, что я вам сказал, но верят, что их пожалеют и по окончании курсов оставят в йешиве – просто переведут обратно из “колеля повышенного питания” в “колель скудного”. А для проформы, для отчёта перед спонсорами устроят их читать какие-то лекции, вроде тех, с которыми я выступаю перед пожилыми советскими евреями. Но чую я, что на самом деле будет не так. И уж во всяком случае, не с теми, кто не склонен “лизать начальству”. А если уж кого-то и оставят, так подумайте же, унижение какое: над тобой смилостивились! – и теперь, будь добр, смирись и будь кроток и благодарен до скончания жизни! Противно. Куда ни погляди – проигрышный вариант.
– Но ведь надо же что-то кушать! – парировал Булат. – Деньги же не валятся с небес!
– Если Всевышний захочет, то свалятся и с небес!
Прошли годы. Семён частенько вспоминал разговор с Булатом о том, что деньги не валятся с небес. Неужели Булат был прав? Работу, которая была у Семёна в раввинате – не жирное, но неплохое подспорье к его жалкой колельской стипендии – он потерял. Долг банку и кредитным компаниям стремительно рос. Банковский счёт и кредитные карточки буквально трещали по швам, но Семён старался не паниковать: он верил, что Всевышний поможет.
В один прекрасный день Семён понял, что другого выхода нет: он пошёл в банк и попросил, чтобы ему увеличили разрешённый “минус”.
В пятницу после утренней молитвы Семён заметил на столе в синагоге новую, недавно изданную книгу. Обычно, увидев новую святую книгу, он брал её в руки, раскрывал на середине и смотрел, что там написано. Так он поступил и в этот раз. Семён прочитал следующее: у одного авреха в банке был минус размером в 40 тысяч шекелей. Он решил, что будет отделять десятину – маасэр, ибо Тора обещает, что у того, кто отделяет маасэр, не будет материального недостатка. В течении года “минус” в банке у этого авреха непонятным образом улетучился. Семён решил последовать его примеру: ведь ввиду стеснённых обстоятельств отделять маасэр он прекратил.
В праздник Шавуот Семёна, по пути домой после утренней молитвы, остановил незнакомый ему еврей.
– Я слышал, что ты работал в раввинате, проверял происхождение выходцев из бывшего Союза, которые собираются регистрировать брак. Может, у тебя на приёме были потомки знаменитого каунасского раввина Шапиро?
– Нет, не было. А что такое? – спросил Семён.
– Понимаешь, я занимаюсь поиском его рукописей по всему миру. Кое-что я чудесным образом уже нашёл и издал. Но этого мало – большая часть его рукописей пока ещё не найдена. Среди изучающих Тору сегодня – огромный интерес к его книгам.
– Знаешь, если буду в Каунасе, спрошу там прихожан в синагоге. Ведь это совсем недалеко от моего родного города – Риги, а там я рано или поздно буду. Как твоя фамилия?
– Бамбергер. Я живу недалеко от тебя. Хаг самеах[5]!
– Хаг самеах!
Через несколько лет Семёна пригласили в Ригу – проверить происхождение кантора синагоги, по поводу которого появилось подозрение, что он не еврей.
Жена Семёна Инна была беременна. На день отъезда у неё был назначен приём у гинеколога. Семён не придавал этому большого значения: ведь приём в 10 утра, а отлёт в 17.50. После утренней молитвы Семён пошёл покупать еду в поездку, но примерно в 10.30 раздался звонок жены в слезах:
– Врачиха говорит, что у плода нет сердцебиения. Чтобы знать точно, жив ли он, надо делать ультрасаунд.
Семён попытался хоть немного успокоить жену и побежал в городскую поликлинику, где уговаривал работников принять их сегодня без очереди. Он объяснял ситуацию, показывал свой билет на самолёт, но всё тщетно.
Когда Семён прибежал домой, Инна его уже ждала.
– Быстро едем в больницу! – выпалил Семён.
– А как же твой полёт?
– Не имеет ни малейшего значения. Сейчас полёт – самое последнее дело.
Семён быстрыми движениями положил в рюкзак талит[6] и тфилин[7], и бросил туда же несколько бананов на всякий случай, – хотя ему слабо верилось, что он всё же сможет улететь. Паспорт и билет были у него в кармане пиджака. А чемодан с вещами остался дома.
Приехав в больницу, они дождались своей очереди на ультрасаунд довольно быстро, но это было только полдела: своё заключение должен был дать врач. А очередь к врачу, как назло, двигалась очень медленно. Внезапно врач вышел, и на долгое время приём прекратился. Люди забеспокоились, стали выяснять, что происходит. Им объяснили: смена закончилась, должен прийти другой врач. Ожидание, казалось, длилось вечно.
Наконец, пришёл новый врач, и подошла очередь Инны. Семён уже в принципе забыл про свой полёт – успеть на рейс теперь казалось никак невозможным.
Врач посмотрел результаты ультрасаунда, сделал в своём кабинете повторный ультрасаунд, и его заключение было неумолимо: плод мёртв. Когда убитая горем пара вышла из кабинета, было без пятнадцати пять. Семён с Инной направились к выходу из больницы. Внезапно Инна остановилась:
– Мне нужно в туалет.
Когда она возвратилась, минут через пять, их окликнул идущий к выходу сосед Юра – больничный врач, живущий от них неподалёку.
– Вы домой? Тогда могу подвезти.
Семён с Инной последовали за ним и сели в машину.
– Сегодня я решил испытать новый маршрут. Обычно на выезде из Бней-Брака огромные пробки, но мне недавно объяснили, как их избежать. Делаю это впервые, поэтому если что-то выйдет не так, заранее извиняюсь, – сказал Юра.
За считанные минуты они выехали из Бней-Брака, и уже через 10-15 минут с левой стороны показались самолёты, стоявшие на аэродроме. Семён понял, что они проезжают аэропорт, но тут же отогнал от себя еретическую мысль, возникшую на доли секунды. «Не могу же я оставить жену в такой тяжёлый момент», – подумал он. Внезапно Инна, до этого молчавшая, обратилась к Юре:
– Мы рядом с аэропортом?
– Да, – ответил ничего не подозревавший Юра.
– А вы бы не могли высадить моего мужа в аэропорту? – спросила Инна.
– Да, конечно, через несколько минут.
– Инна, ты уверена, что поступить надо именно так? – спросил Семён.
– Да! – был её ответ.
Когда Семён проходил таможенную проверку, часы показывали 17.20. Благо, в тот период люди, которые зарегистрировались на рейс заблаговременно через интернет, могли проходить проверку отдельно от остальных. А поскольку эта услуга была относительно новой, большинство людей ею тогда еще не пользовались. И Семён прошёл эту процедуру за несколько минут.
Когда Семён покупал билет по телефону в агентстве по продаже авиабилетов, служащая его предупредила: «Зарегистрируйтесь заранее в интернете. Иначе вас могут даже не посадить на рейс. Балтийская авиакомпания на всё способна». Раньше Семён такого не делал, но на сей раз последовал её совету, и это его выручило: стойка регистрации на его рейс давно уже была закрыта. У открытой стойки на паспортный контроль тоже очереди не было.
Когда он подошёл к воротам на рейс, посадка была в разгаре. Семён решил, что у него есть ещё несколько минут, и купил две пачки кашерных пит по баснословной аэропортовской цене: ведь, быть может, это послужит его основной едой в Риге.
Утром в рижском аэропорту Семёна встретил представитель еврейской религиозной общины и отвёз его в гостиницу. Семён решил не терять времени зря и сказал сопровождающему:
– Я хочу начать работу немедленно; организуйте мне встречу с кантором. Скажите ему, чтобы на встречу взял все советские документы, которые у него есть.
Без большого труда Семёну удалось выяснить, что и на самом деле кантор не еврей – сын еврея и русской женщины. Семён привык к делам намного более сложным, но в Риге, по-видимому, прикидывающиеся евреями ещё не научились так искусно врать, как они это делают в Израиле.
Этот кантор, назовём его Владимир Мульман, в детстве обожал отца, а мать не любил. В 16 лет, получая паспорт, он записался евреем – по папе, которого безумно любил и поэтому себя тоже считал евреем. В российской консерватории, где Мульман учился на вокальном отделении, его внимание привлекло объявление о наборе на курсы синагогальных канторов. Шли горбачевские времена. С детства любил Мульман еврейскую музыку, и, окрылённый, он направился по указанному адресу и заполнил там анкету. Через некоторое время, неожиданно для себя, он получил отказ: в анкете он честно написал, что его мать – русская. Ведь не знал же тогда Мульман, что, по еврейскому Закону, он не считается евреем. А синагогальный кантор по Закону не может быть неевреем.
Отказ стал для Мульмана тяжёлым ударом, но из этой истории он извлёк для себя “сермяжную правду”: понял, что отныне должен скрывать то, что его мать – не еврейка.
Закончив консерваторию, Мульман поступил в аспирантуру, по окончании которой вернулся в Ригу. Хотя он был успешным вокалистом, в оперу его не тянуло: Мульман чувствовал, что это “не его”. Больше тянуло к камерной музыке, а в особенности – еврейской. Он пошёл в синагогу и сказал раввину, что хочет учиться на кантора. Раввин подумал: «У нас канторы – старики, скоро уйдут на тот свет, а тут с Небес поступила замена». Но всё же он спросил Мульмана:
– А ваша мама – еврейка?
– Да, конечно, у меня оба родителя – евреи.
– А как девичья фамилия вашей мамы? – спросил раввин.
– Морозова, – честно ответил Мульман.
Раввин немного засомневался, но ему показалось, что он когда-то знал еврейскую семью с фамилией Морозовы. На этом проверка еврейского происхождения Мульмана завершилась. Начала сбываться его давняя мечта – стать исполнителем еврейской сакральной музыки…
Работа была закончена, кантор-нееврей разоблачён, но до отлёта оставалось ещё несколько дней. «Чем чёрт не шутит, может, съездить в Каунас?» – подумал Семён, вспомнив разговор с Бамбергером.
В Каунас поезд прибыл рано утром, и Семён сразу же направился в синагогу. После утренней молитвы Семён подошёл к высокому молодому мужчине, который, как ему показалось, был там центральной фигурой, и спросил:
– Извините, я помню, что тут у вас была гниза[8]. На каком этаже она находится?
– Да нет, это всё в прошлом. Покойный раввин Карпман всё ценное, что было в ней, оттуда вынес. Часть книг, очевидно, успел продать, а часть оставалась в его кабинете. Но когда мы после его смерти взломали дверь, то обнаружили, что книги истлели – кабинет был на верхнем этаже, и его залило дождями. Всё, больше нет ничего.
– А, понял, – сказал Семён.
Он осмотрелся. Ему показалось, что на женской галерее, которую снизу частично было видно, есть какая-то выставка. Он поднялся на второй этаж и понял, что не обманулся. Под стеклом лежали старые, довоенного выпуска, книги раввинов Литвы. Всё было оформлено, как музей, и Семён обратился к находившемуся там хабаднику:
– Я смотрю, тут у вас целый музей. Молодцы! Кто это всё устроил?
– Мы, хабадники. А книги мы нашли в синагогальной гнизе.
– А что, гниза еще существует? – спросил Семён.
– Да, конечно. Только ключи от неё у нас забрали, когда правление выгнало нас из нижних помещений синагоги, – с грустью сказал хабадник.
– А где эта гниза находится?
– На самом нижнем, полуподвальном этаже.
– А у кого ключи?
– У Кремерова, нового раввина. Я с ним не в ладах.
С прозелитом Кремеровым Семён был знаком. Но на утренней молитве в синагоге он его почему-то не заметил. Семён метеором ринулся вниз по лестнице. Внизу стоял Кремеров, который уже собирался уходить.
– Здравствуйте, я слышал, тут у вас есть гниза? – начал Семён без предисловий.
– Да-да, я давно уже хочу все эти книги из гнизы похоронить на кладбище. Думаю, что там, наверное, ничего ценного нет. Мне нужны эти помещения для уроков, а обветшалые книги занимают целых две комнаты, к тому же от них страшно несёт плесенью.
– Послушайте, книги пока не выбрасывайте. Я на два дня остановился в Каунасе, за это время я их отсортирую. То, что можно похоронить, я отложу отдельно, а то, что, может быть, имеет какую-то ценность – отдельно, – предложил Семён.
– А, спасибо, это идея, – ответил Кремеров.
– Вы бы не могли дать мне ключи от гнизы? – спросил Семён.
– Да, пожалуйста, – Кремеров протянул Семёну связку. – Если найдёте книги, которые вам понравятся, можете взять их себе.
– Спасибо. Где дверь гнизы?
– Вот здесь, – показал Кремеров.
Семён немедленно приступил к работе. Ужасный смрад, царивший в гнизе, его не остановил. В бешеном темпе, как угорелый, он вытаскивал книгу за книгой и поверхностно листал её, ища записи на полях. Он знал, что ищет: Бамбергер рассказал ему о том, что раньше раввины оставляли свои комментарии на полях фолиантов Талмуда и других святых книг, которые они изучали. При этом они могли нисколько не думать о публикации: просто письменное изложение своих мыслей в процессе учёбы помогало лучше понять изучаемый материал. Семён понимал, что его время ограничено и поэтому не проверял методично книгу за книгой, а вынимал их выборочно, по наитию. Уже в первые полчаса Семён набрёл на здоровенный том Талмуда, исписанный размашистым раввинским почерком. Не мешкая, Семён быстро, но внимательно пролистал фолиант, страницу за страницей, и вырвал все листы, на полях которых были комментарии, а саму книгу отложил в сторону. Вскоре в руки Семёна попало ещё несколько тонких книг, исписанных уже другим, аккуратным мелким почерком. Вырывать листы он не стал, а книги отложил.
Семён работал, как заведённый, до позднего вечера, сделав лишь короткий перерыв на перекус. С собой у него были израильские питы и кашерные рижские шпроты. Измождённый и вконец обессилевший, Семён заночевал в синагоге на стульях.
Назавтра, сразу же после утренней молитвы, Семён продолжил работу. Через некоторое время в его руки попался здоровенный том Талмуда, в котором комментариев не было, но ими была исписана обложка. Семён оторвал обложку и положил её к себе в сумку. Всё это он делал очень быстро. Через несколько часов Семён набрёл на книгу без обложки, в которой, при поверхностном пролистывании, обнаружил всего лишь один комментарий. И эту книгу он тоже отложил. Стопка отложенных книг выросла до внушительных размеров.
Время заканчивалось, через несколько часов поезд. “Перед смертью не надышишься” – вспомнил Семён русскую пословицу, понимая, что работу надо прекращать. Все отложенные книги и вырванные листы он аккуратно сложил в свой рюкзак и в два прочных продуктовых пакета.
После молитвы Семён отдал ключи Кремерову, поблагодарил его и объяснил, каким образом он сложил те книги, которые можно хоронить, а каким – те, которые, возможно, представляют собой какую-то ценность.
– Но, в принципе, работа по сортировке книг ещё не закончена, – сказал Семён.
– Приезжайте еще, продолжите!
– Если удастся. Всего доброго! – ответил Семён.
По дороге на вокзал Семён размышлял: «Ведь это же Провидение! Сколько людей передо мной уже успели основательно порыться в гнизе и “почистить” там все ценные издания. Но они не знали, что, кроме титульного листа, проверять надо и всю книгу на предмет написанных в ней комментариев! И всё это досталось мне! А вот ещё: почему вдруг правление забрало ключи от гнизы у хабадников и передало их Кремерову? Ведь хабадники не подпустили бы меня к гнизе и на милю! Да и любой другой еврей, наверное, тоже. Только Кремеров – простой русский парень, не вполне понимающий наши реалии – был способен совершить такое. Подсознательно ведь всё это для него вроде как чужое добро. Просто чудеса какие-то! Да, но ведь ещё неизвестно, что я нашёл. Хотя это не имеет принципиального значения: даже если эти книги не имеют большой материальной ценности, я спас еврейские рукописи от уничтожения».
На следующее утро Семён уже был в Риге. Он ещё раз просмотрел найденные книги и, на всякий случай, сфотографировал страницы, на которых фигурировали рукописные комментарии. «А вдруг на таможенном контроле книги отберут?» – подумал Семён. Хотя советские времена уже были позади, Семён решил подойти к делу с максимальной ответственностью – кто знает, что может произойти? Просматривая книги, он обнаружил, что часть из них, очевидно, взял в спешке по ошибке – он не находил в них ни одного комментария.
Хотя из Израиля в Ригу Семён прилетел налегке, теперь в его багаже явно намечался перевес. Поэтому книги, которые, как ему показалось, взяты по ошибке, он оставил храниться у своего друга в Риге. «Разберёмся с ними потом!» – решил он.
Из Риги в Израиль и Семён, и книги прилетели благополучно. Первым делом Семён сообщил о находке Бамбергеру. Тот немедленно поспешил к Семёну. Едва взглянув на вырванные листы, Бамбергер, как ненормальный, стал танцевать, держа их в руках:
– Это почерк раввина Шапиро! – его счастью не было предела. – Надо срочно опубликовать рукописи!
Семён вручил ему ксерокопии вырванных листов, а затем решил поделиться радостной новостью со своими коллегами по колелю. Один из них посоветовал обратиться к представителю аукциона по продаже ценностей иудаики, Гринбергу. Семён позвонил ему и сказал, что нашёл рукописи раввина Шапиро. Гринберг ответил:
– Жаль, что ты вырвал эти листы. Это сильно уменьшает рукописи в цене. Книга, из которой ты их вырвал, где-то существует?
– Да, я взял её с собой, – сказал Семён.
– Тогда нет проблем. Можно будет так искусно вклеить листы, что никто и не заметит. Постой… В принципе, не нужно даже вклеивать! Просто вложи листы обратно в книгу. Мы придумаем версию, вроде той, что листы попали к тебе в руки в советское время, и ты их тайно переслал в Израиль, а теперь произошло их “счастливое воссоединение” с книгой, из которой они были вырваны. Ты ещё что-то нашёл в гнизе?
– Да.
– Принеси мне всё, что нашёл. Через два месяца у нас будет новый аукцион. Мы проверим всё, что у тебя есть, и предложим начальную цену. Чем ценнее книга, тем больше шансов, что цена во время торгов значительно вырастет. Поспеши, потому что мы сейчас готовим к изданию реестр книг и рукописей, которые будут выставлены на следующем аукционе. Если не успеешь, то придётся ждать ещё примерно год, когда будет следующий аукцион.
Через несколько дней Семён принёс Гринбергу все привезённые с собой книги. После экспертизы тот подтвердил, что это действительно почерк рава Шапиро, а в остальных книгах – комментарии менее известных раввинов.
– Есть шанс, что цена на аукционе за рукопись рава Шапиро поднимется даже в два раза. А за остальные книги начальная цена будет маленькая, и вряд ли она вырастет. Слава Всевышнему, если их вообще купят. Но всё равно, я советую тебе продать их тоже, потому что так ты приближаешь эти комментарии к публикации. У нас покупают не только частные лица, но и библиотеки, и хранилища. Комментарии Шапиро, которые ты нашёл, не были раньше опубликованы?
– Мой сосед Бамбергер, который занимается его наследием, сказал, что не были, – ответил Семён.
– Тогда хорошо. А то это сильно влияет на цену.
За две недели до аукциона Семёну внезапно позвонил Гринберг. Его голос звучал обеспокоенно.
– Послушай, ты никому не давал копии комментариев?
– Подожди, надо поднапрячь память… Да, я давал соседу.
– Ну вот! Одно издательство разрекламировало в интернете, что оно готовит к изданию свежие, только что обнаруженные комментарии раввина Шапиро. Это никуда не годится. Я написал в нашей предаукционной брошюре, что продаваемые нами комментарии ранее никогда не были опубликованы. Это будет скандал. Цена опубликованных рукописей всегда в несколько раз ниже, и она на торгах, как правило, сильно не возрастает. С нашей стороны это будет обманом.
Сердце Семёна упало. Он вымолвил:
– Я поговорю с Бамбергером.
Семён позвонил своему соседу.
– Здравствуй, ты кому-нибудь давал копии комментариев?
– Да, конечно. Я же тебе сразу сказал, что наш долг – их опубликовать. Я послал их в издательство.
– Смотри, есть проблема. Прежде чем это сделать, ты был обязан посоветоваться со мной.
Семён изложил суть дела.
– Я не знаю, можно ли теперь что-то изменить. Попробую поговорить с издательством, – ответил Бамбергер.
Прошло несколько томительных дней ожидания. Наконец, позвонил Бамбергер:
– В издательстве согласились не печатать комментарии. Они не хотят, чтобы ты потерпел убыток.
Наконец, состоялся аукцион, и начальная цена книги выросла не в два, а в три раза! Прошёл примерно месяц, пока выигравший на аукционе заплатил за книгу, и Семён получил свои деньги. Он смог покрыть две трети своего долга.
Ещё через две недели в квартире Семёна раздался неожиданный звонок.
– Здравствуйте, говорит Мордухов.
– А да, да, здравствуйте! Мне говорил о вас Бамбергер. Рад вас слышать! – ответил Семён. На проводе как будто не услышали этого дружелюбного приветствия.
– Я нахожусь в контакте с наследниками рава Шапиро. Они узнали, что его рукописи продаются на аукционе, и очень недовольны по этому поводу. По непроверенным данным, книга была украдена из библиотеки в одной из литовских синагог, и вы имеете к этому какое-то отношение. Наследники хотят обратиться в полицию. Они требуют, чтобы книга была возвращена в синагогу, из которой была выкрадена. Может, я могу помочь вам прийти с ними к какому-то компромиссу?
– Я выясню этот вопрос. Если хотите, можете мне перезвонить через неделю. Всего хорошего, – Семён положил трубку. С подобным шантажом он столкнулся в жизни впервые и, не откладывая, позвонил Бамбергеру.
– Мордухов пытался взять тебя на понт. В принципе, у рава Шапиро нет наследников. Одна дочь умерла бездетной, а следы второй затерялись во время Второй мировой войны. Вся эта история придумана. И даже если у него и есть наследники, они никак не могут претендовать на книгу, найденную в гнизе. По еврейскому Закону, всё, что найдено в гнизе, является ничейным имуществом. Это во-первых. А во-вторых, рав Шапиро писал не на принадлежащих ему самому томах Талмуда, а на одолженных у других людей. Так мне рассказывали старики – выходцы из Литвы, которые удостоились видеть его при жизни. Так что при любой раскладке у наследников не может быть притязаний на этот фолиант. Очевидно, Мордухов хочет, чтобы ты ему продал книгу за бесценок. Вот и всё. А книга уже, благо, продана, так что он не сможет продолжать тебя шантажировать, – успокоил Семёна Бамбергер.
Через несколько месяцев Мордухов опубликовал статью о раве Шапиро, в которой, помимо прочего, написал о новой находке. По его версии, рукопись была найдена в одной из синагог Литвы посланником Бамбергера.
Ещё через год родители попросили Семёна съездить в Ригу, чтобы уладить их дела и привезти оттуда вещи, к которым они привыкли, в том числе толстенное одеяло из специального материала. Для этой цели он взял с собой в Ригу большой баул. Собираясь на обратный полёт в Израиль, в тот же баул, не проверяя, он засунул и книги, которые оставил в Риге год назад. Семён решил: «Хотя там, скорее всего, ничего нет, пусть Гринберг проверит!»
В рижском аэропорту Семён выждал очередь, чтобы сдать баул в багаж, но оказался перевес в два килограмма. Служащая потребовала что-то вынуть. Семён машинально вынул толстый фолиант без обложки и положил его на свою тележку. Семён помнил, что в этой книге точно ничего нет: лишь какой-то комментарий был написан на обложке – её он в своё время благополучно оторвал и сдал Гринбергу. Семён вновь положил баул на весы, и теперь у служащей не было возражений.
– Теперь нормально. Но вы должны отнести ваш баул на рентгеновскую проверку, потому что он нестандартных размеров. Это в другом конце аэропорта, – сказала служащая.
Семён водрузил свой баул на тележку и спешным шагом последовал в указанном направлении. Но на полпути его вдруг осенило: теперь ведь он может возвратить книгу в баул! Что он и сделал. Семён сдал баул на рентген, и оттуда он успешно ушёл в багаж.
Как и год назад, Семён с поклажей благополучно добрался до дома, отвёз родителям вещи, отнёс Гринбергу книги и уже почти обо всём забыл, как вдруг раздался звонок Гринберга.
– Ты знаешь, что среди новых книг опять есть комментарии рава Шапиро? Ты мне об этом не сказал.
Семён чуть не потерял дар речи.
– Как?! Не может быть!
– Там их намного меньше, всего несколько. Предыдущая книга была буквально исписана ими. Но после того грандиозного успеха, который она имела на прошлом аукционе, думаю, что у покупателей уже появился вкус, и за эту тоже можно будет получить хорошую цену!
– Что это за книга?
– Фолиант без обложки.
– Я хочу посмотреть.
– Пожалуйста, заходи ко мне.
Семён не поверил своим глазам. Бесценным фолиантом оказался том Талмуда, который он вынул в аэропорту из баула и не знал, что с ним делать! В течение нескольких дней Семён напрягал память, чтобы понять, каким образом он мог совершить такую грубую ошибку. Внезапно он вспомнил: этот фолиант он нашёл во второй день работы в гнизе. Перелистывая, он заметил там всего лишь один комментарий, написанный тем же размашистым почерком, что и на вырванных листах. Проверяя книги в Риге, он не обнаружил в этом томе ничего, и решил, что, видимо, книга была взята по ошибке. Уже через год память подвела его ещё больше, и он подумал, что это совсем другая книга – та, обложку которой он в своё время оторвал.
Хотя изначальная цена, с которой фолиант был выставлен на аукцион, оказалась ощутимо ниже предыдущей, на торгах она выросла аж в четыре раза! Семён смог заплатить оставшуюся непогашенной часть банковского долга. Он сравнил общую сумму долга и доход, полученный от продажи книг – суммы сошлись до тысячи! Рука Всевышнего была видна даже в такой, как казалось, мелочи: свалившихся с Небес денег было не больше и не меньше, чем сумма долга.
– Семён, я понимаю твоё возбуждение, – сказала Инна. – Ты очень горд по поводу того, что оказался прав в споре с Булатом: огромная сумма денег спустилась к нам прямиком с Небес. Причём, когда ты излагаешь всю историю по порядку, просто диву даёшься бесконечному чередованию совпадений, которые в конечном итоге, одно за другим, привели к великому чуду. Точно так же цепь якобы совпадений привела в своё время к чуду Пурима. Выпади тут хотя одна деталь, никакого чуда бы не произошло! Но главной детали ты даже не знаешь.
– Что за деталь? – Семён был заинтригован.
– Помнишь, когда мы выходили из больницы, я пошла в туалет?
– Да, конечно.
– Но я не должна была туда идти. Ты ведь знаешь, что несколько лет назад я приняла на себя обязательство более качественно исполнять еврейские законы скромной одежды. В том числе, вместо чулок я стала постоянно носить колготки. В тот день, перед отъездом в больницу, чтобы не было проблем с ультрасаундом, я вновь надела чулки, но колготки взяла с собой в сумке. Когда мы подошли к выходу из больницы, меня терзали сомнения: ведь сейчас уже нет необходимости оставаться в чулках – ультрасаунд и врачебная проверка позади, надо бы надеть колготки. Но, с другой стороны, – ведь это же можно сделать дома, зачем сейчас задерживаться? Победил внутренний голос: “Инна! Если ты приняла на себя устрожение в исполнении законов скромности, так будь в этом последовательной!” И я пошла в туалет, чтобы переодеться! Вышли бы мы на пять минут раньше, – Юру бы не встретили, а пошли бы на автобус. В принципе, ты ведь помнишь: такси мы не собирались брать, и даже если бы взяли – шансов успеть в аэропорт не было никаких. Пока бы мы вызывали такси, прошло бы как минимум минут десять. К тому же, такси едут обычно по привычному маршруту, а не окольным путём, которым поехал Юра. И потеряли бы ещё, как минимум, минут пятнадцать. А попади ты в аэропорт минут на десять позже, на самолёт бы ты опоздал.
– Неисповедимы пути Всевышнего! Инна, как ты думаешь: другие люди способны поверить, что в этом рассказе ничего не приукрашено? Люди верят в чудеса? – спросил Семён свою жену.
[1] Псак (иврит) – раввинское постановление.
[2] Тшува (иврит) – раскаяние, возвращение еврея к религии предков, к еврейскому традиционному религиозному образу жизни.
[3] Аврех – женатый студент йешивы или колеля (учебного заведения для семейных евреев).
[4] Хедер – еврейская религиозная начальная школа.
[5] Хаг самеах! (иврит) – весёлого праздника!
[6] Талит, талит-гадоль – четырехугольное покрывало, к которому привязаны цицит (“нити видения”). В него евреи укутываются во время утренней молитвы.
[7] Тфилин – филактерии.
[8] Гниза (гениза) – помещение/хранилище, куда складывают вышедшие из употребления святые еврейские книги и тексты.