Водолаз его величества
глава из нового романа
Тусклое зимнее солнце вставало над севастопольской гаванью, малый катер быстро мчался вперед, оставляя за собой пенный след и Графскую бухту.
– Вы, поди, награды ожидаете за быструю работу? – спросил рулевой. Ленточки на его бескозырке развевались под напором ветра, а сам он, в плотно застегнутом бушлате, с руками на штурвале, больше походил на памятник, чем на живого матроса.
– Так вот не рассчитывайте, не будет вам никакого поощрения. Поручик все под себя подмял. Он в штабс-капитаны давно метит, вот и гребет, откуда может. Он получит, а вы лапу будет сосать. Сосать, сосать и сосать, а иначе…
– Ты бы помолчал, а? – перебил его Базыка. – Язык у тебя, что помело, только мусор и подбирает. Осенью ты нам чего наговорил, помнишь? Мы ушки развесили, да все наоборот вышло.
– И кому от этого хуже стало? – возразил рулевой. – Да ежели б я вас не упредил, может, по-плохому бы и сложилось, а так на лад свернуло.
– Колдуешь, значится, помаленьку? – усмехнулся Димыч. – Ну, колдуй и дальше, лишь бы к добру поворачивалось.
Артем молчал, с трудом сдерживая улыбку.
На «Двенадцати апостолах» ничего не изменилось, Артем и Димыч заняли свои прежние койки в пустом кубрике, и привычно вышли на палубу. Было неуютно, с моря тянул холодный ветер, Севастополь словно нахохлился, сжался, белые дома казались серыми, свечи колоколен, желтые летом, приобрели цвет давно не чищеной бронзы, а малахитовая вода в бухте стала грязно-черной.
– Пошли в кубрик, – сказал Базыка. – Я в Графской намерзся за всю зиму, до самого лета.
Вернувшись, они улеглись в люльки, Артем уже стал погружаться в сон, но Димыч заговорил.
– Гляди, как оно выходит. Жили мы себе в Кронштадте и знать не знали ни про Графскую бухту, ни про мичмана, ни про Грицька. Прибило нас к ним, протащило в кильватере пару месяцев, и снова – жах! – бросило в сторону. Я вот глаза прикрываю, думаю, а есть ли еще тот поручик и баржа, или только в голове моей остались, в памяти? Как же все это называется, Артем? Что в ваших старых книжках про то написано?
– Это все называется жизнь, – ответил Артем, поворачиваясь на другой бок.
Но спать не получилось. Артем только начал погружаться в сладкое марево дремоты, как в кубрике появился дневальный матрос.
– Марш на шканцы, лейтенант вызывает.
– Какой еще лейтенант? – с бьющимся сердцем спросил Артем.
– Из водолазной команды порта.
– А звать его как?
– Почем я знаю? Лейтенант и лейтенант, – пожал плечами матрос.
– Чего выясняешь, – удивился Базыка. – Есть разница, какая холера на холод выдергивает?
Лейтенант, прямой, как палка, в отутюженной форме, расхаживал по пустым шканцам. Когда-то на эту часть палубы могли подниматься только офицеры, матросы попадали сюда крайне редко, для нагоняя или получения благодарности. «Апостолы» давно потеряли статус боевого корабля, но шканцы по-прежнему внушали благоговейный ужас, словно опустевшее капище уничтоженного идола, которому на этом месте много лет приносили кровавые жертвы.
– Водолазы Дмитрий Базыка и Артем Шапиро по вашему приказанию прибыли! – доложил Димыч. Лейтенант окинул внимательным взором стоявших на вытяжку водолазов.
– Я лейтенант Шелепин, старший помощник командира водолазной команды севастопольского порта.
Артем едва сдержал вздох облегчения, но, видимо, сдержал не полностью, Шелепин перевел на него серые, холодные, как утренний туман глаза, и осведомился ледяным тоном.
– Ты спросить что-то хотел?
– Никак нет!
– Хорошо. Итак, начнем с внешнего вида. Строительные работы закончились, сейчас вы на палубе корабля императорского российского флота. После завершения нашей беседы форма должна быть выстирана и выглажена, ботинки блестеть как яйца у кота, пряжки на ремнях, – презрительно опустив уголки губ, он поглядел на потускневшие от соленого воздуха пряжки Артема и Димыча, – чтоб сияли не хуже солнца. Понято?
– Так точно! – гаркнули водолазы. Они и сами понимали, что расслабились за время работ. Мичмана их внешний вид не занимал, его больше заботила скорость укладки блоков. После утомительного рабочего дня сил на основательную чистку перышек не было, поэтому, возвращаясь в мазанку, друзья выполняли лишь самые необходимые починки. Бочкаренко за такой вид точно бы понес их по кочкам.
– Завтра утром, – продолжил Шелепин, – придет катер. На пристани в Артиллерийской бухте вас ждет ученый шпак, археолог. Погрузите вещи на повозку и сопроводите его к месту следования. Поступаете в его распоряжение на две недели. Сегодня – четвертое декабря, значит, восемнадцатого декабря доложите дежурному офицеру о возвращении. Девятнадцатого числа вместе с другими водолазами приступите к текущим работам в порту. Понято?
– Так точно!
Он еще раз скользнул по ним безразличным взглядом.
– Парни вы крепкие, справитесь. Попотеть, правда, придется. Ну, ничего, на дне намерзлись, теперь согреетесь, – вместо улыбки он приподнял верхнюю губу, так, что щеточка усов почти коснулась носа.
– И вот еще… – лейтенант замолчал на несколько долгих секунд.
«Сейчас скажет какую-нибудь гадость, – подумал Артем. – Если его поручик назвал неплохим человеком, какая же тогда сволочь Герасимов?»
– Командир отряда решил наградить вас за хорошую работу, – продолжил Шелепин. – Две недели со шпаком, вне рамок флотской дисциплины – это ваш отпуск. Он же награда. Понято?
– Так точно!
– А сейчас приступить к починке обмундирования. Есть вопросы?
– Есть! – гаркнул Базыка.
– Какие? – прищурившись, спросил лейтенант.
– Одежда не успеет высохнуть до утра.
– Поедете в мокрой, – отрезал Шелепин. Но спустя секунду добавил, чуть смягчившись:
– Разогрейте утюг и подсушите.
Археолога они заметили сразу. Он сильно отличался от матросов и офицеров, сновавших по пристани в Артиллерийской бухте. Его строгое, чисто выбритое, словно у актера лицо, плохо сочеталось с каламянковым костюмом легкомысленного песочного цвета, небрежно повязанном красным в черную клетку шотландском шарфом и благородной сединой на висках.
– Водолазы Дмитрий Базыка и Артем Шапиро прибыли в ваше распоряжение! – бодро отрапортовал Димыч.
– Нородцов Василий Алексеевич, – представился археолог, не по-уставному протягивая ладонь для рукопожатия. – Приват-доцент Московского археологического института.
Ладонь была мягкой и пухлой, как у человека, никогда не занимавшегося физическим трудом.
– И сделайте одолжение, не отдавайте мне честь и не вытягивайтесь в струнку, пусть даже, как вы говорите, посланы в мое распоряжение.
Артем и Димыч переглянулись и рявкнули в две глотки:
– Так точно!
Нородцов испуганно отшатнулся, схватившись за профессорского вида пенсне.
– Пожалейте мои уши, молодые люди, если свои горла не жалеете. Чем орать, давайте займемся делом. Видите вот эти ящики, – он указал на небольшой штабель, – в них оборудование для экспедиции. Их нужно перенести вон в ту повозку в начале набережной, уложить и можно отправляться в Бахчисарай.
Ящики оказались не тяжелыми, водолазы шутя перетащили их в пароконную, крытую брезентом повозку. Кучер, обстоятельного вида татарин, пальцем указывал, как укладывать ящики. Когда погрузка завершилась, он степенно взобрался на облучок, а водолазы и приват-доцент уселись прямо на ящики.
– Поехали, однако, – меланхолически заметил кучер, свистнул лошадям, и те шагом тронулись с места. Спустя полчаса выбрались из города, по ровной дороге лошади шли быстрым шагом, без труда катя повозку. Скрипели колеса, кучер тянул себе под нос заунывную басурманскую песенку. Пахло мокрым кустарником, тополя скрипели ветками под порывами налетающего с моря сырого ветра. Солнце скрылось за облаками, день выдался серым и влажным.
– До Бахчисарая верст сорок, – нарушил молчание Нородцов. – К обеду доберемся, вскроем ящики, нагрузим на себя оснащение и в путь, в путь!
При слове «путь» его глаза засверкали, и весь он задергался, от волнения потирая руки.
– А куда в путь-то? – спросил Базыка.
– Наверх, в горную крепость Чуфут-Кале. Слышали такое название?
– Нет, – ответил Артем.
– Выходит, содержимое этих ящиков придется в гору переть? – вскричал Базыка.
– Не волнуйтесь, ребята, – заверил археолог, – я вам помогу!
Димыч отвернулся, чтобы скрыть язвительную улыбку.
– А что в ящиках? – поинтересовался Артем.
– В основном шанцевый инструмент для раскопок и материалы для консервации находок. Вещи нетяжелые.
Дождь застучал по парусиновому верху, остро потянуло прелью из придорожного кустарника, лошади зафыркали и прибавили шаг. И хоть парусиновые стены и крыша были ненадежным укрытием, но под их защитой у людей в повозке возникло удивительное чувство уюта и близости.
– Чуфут-Кале очень необычное место, – негромко произнес Нородцов. – Я полжизни мечтал попасть в него на раскопки. И вот, мечта сбылась. Так случается в жизни, ребята: когда бьешься, трудишься, отказываешься от многого во имя цели – награда обязательно приходит. Не всегда в том виде, как нам бы хотелось, но приходит. Я ведь подал проект полномасштабных раскопок на три летних месяца, а утвердили грошовый бюджет. Хватит только на меня и нескольких рабочих, да и то в зимнее время, когда труд дешев. Спасибо, флотское начальство помогло.
– Флотское начальство, – удивился Базыка. – Я сейчас лопну от любопытства, кто же в нашем порту помогает науке?
– Это не в вашем порту, а командование куда более высшего ранга,– ответил Нородцов. – Мне повезло, уж не знаю как, через кого и где, только о моей записке услышал контр-адмирал, начальник Главного управления торгового мореплавания и портов. И распорядился помочь. Вот так вы оказались со мной в повозке.
– А звать-то как этого адмирала? – полюбопытствовал Димыч.
– О, это член царской семьи, великий князь Александр Михайлович Романов.
– Вот так штука! – вскричал Базыка, хлопая себя по коленям. – Вот так встреча! А вы знаете, что Артем оказался в водолазах по прямому указанию этого же адмирала?
– Вы знакомы с великим князем? – удивился Нородцов, и Артему в очередной раз пришлось рассказать историю спасения бочки деда Вани.
– Да, бывают в жизни роковые случайности и счастливые совпадения, – заметил Нородцов, когда Артем замолчал. Шум дождя стих, Базыка поднял парусину, и свежий влажный воздух наполнил повозку. И без того неяркие краски пасмурного дня совсем смягчились, придавая медленно тянувшимся вдоль дороги приземистым холмам и полям, покрытым почерневшей стерней, черты печальной и трогательной красоты.
– А у нас говорят, что случайностей не бывает. Все отмерено, но выбор в руках у человека.
– Как такое может быть? – удивился Нородцов. – Или отмерено или в руках!
– Как в русской сказке про богатыря на распутье. Куда пойти решает он сам, а дальше все отмерено – или коня потерять или голову сложить. До следующего распутья.
– Где ты это прочитал? – уважительно спросил Нородцов.
– Так в наших книгах написано.
– По-твоему выходит, мы не случайно тут оказались, – сказал археолог. – Но зачем, для чего?
– Не знаю, – пожал плечами Артем. – Выяснится, наверное, со временем.
– Или не выяснится, – буркнул Базыка.
– Отчего же, – улыбнулся археолог. – Кое-что видно уже сейчас.
– И что? – спросил Димыч.
– Чуфут-Кале по-татарски – еврейская крепость, – ответил Нородцов. – Так ее стали называть после того как татары ушли в Бахчисарай, и в крепости остались одни караимы.
– А кто они такие, караимы? – спросил Базыка.
– Крымские евреи тюркского происхождения. Соплеменники водолаза Шапиро. Так что, как видишь, все отмерено.
– Караимы это секта, – произнес Артем. – Вроде раскольников. А евреев тюркского происхождения не бывает.
– Двумя перстами, небось, крестились? – хихикнул Базыка. – Ладно, ты с Василием Алексеевичем тут не случайно оказались, и через нацию, и через великого князя. Но я-то при чем?
– Не знаю, выяснится, наверное, со временем, – улыбаясь, повторил Нородцов слова Артема. – Давайте я вам про крепость расскажу, все равно до Бахчисарая еще часа три езды.
– Отчего же нет, – отозвался Базыка, пытаясь усесться поудобнее на ящиках. – Уж коли начали рассказывать, шуруйте до конца.
– История крепости предположительно начинается в пятом веке нашей эры, – начал Нородцов. Поправив характерным жестом пенсне, он моментально перенесся на свое привычное место за кафедрой перед аудиторией студентов и начал лекцию.
– Город Фуллы упоминается еще в византийских хрониках. Существует несколько версий его месторасположения, но однозначно историки так и не определили, какая из них наиболее достоверна. Большинство склоняется к мысли, что речь идет все-таки о нашей крепости.
Первыми обитателями города и окружающих его пещер были аланы, осевшее в горном Крыму могущественное сарматское племя, союзники Византии. В 1299 году татары завоевали Фуллы и назвали город Кырк-Ор, Сорок крепостей. Они долго и упорно осаждали эти крепости, отвоевывая их у местных сармато-аланов.
Батый сделал Крым частью Золотой Орды и назвал Крымским улусом. В начале тринадцатого века в Кырк-Оре поселилась Джанике-ханум, дочь хана Тохтамыша, правителя Золотой Орды. Прямая наследница Чингисхана по отцовской линии, она могла бы возглавить Орду, но не захотела воевать за титул. Джанике-ханум переселилась на родину своей матери, в Кырк-Ор и вместо огромной Орды стала править небольшой крепостью. Умная и справедливая правительница пользовалась огромным почитанием среди всех жителей Крымского улуса. После ее смерти в 1437 году, над усыпальницей благодарные горожане возвели мавзолей. Он сохранился до нашего времени, с него я и хочу начать раскопки.
– Разве можно беспокоить прах усопших? – удивился Артем.
– Ради науки – можно, – твердо ответил Нородцов и продолжил. – Спустя сто лет, когда Крым отъединился от Золотой Орды и стал самостоятельным государством, хан Сахиб Герай построил недалеко от Кырк-Ор новую резиденцию, Бахчисарай. Разумеется, все окрестное население устремилось в столицу, и крепость совсем бы опустела, если б не ханский указ. Милостивый и справедливый повелитель правоверных разрешил селиться в ней караимам. С тех пор и до конца прошлого века, то есть на протяжении трехсот лет в ней жили в основном караимы. Старое название Кырк-Ор постепенно вытеснилось другим – Чуфут-Кале, еврейская крепость.
Крепость давно потеряла военное значение, а жить в городе, стоящем на отшибе неудобно, вот караимы и стали потихоньку переселяться в Бахчисарай, Симферополь, Керчь, Феодосию. Сегодня крепость пуста, в ней живет только смотритель. Поэтому ничей покой мы не нарушим, и можем спокойно заниматься научными изысканиями.
– Какие изыскания могут быть в могиле? – удивился Базыка.
– О, в мавзолее правительницы города, прямой наследницы Чингисхана может оказаться немало предметов, рассказывающих о том времени. Самые интересные и красноречивые артефакты археологи находят именно в усыпальницах.
Когда добрались до Бахчисарая, солнце, словно приветствуя путников, выглянуло из-за облаков. Артем и Димыч откинули парусину и с любопытством рассматривали приземистые здания старого города. Их вид сильно разнился от того, к чему они привыкли в России. Узкие, грязные улочки, отходящие от главной дороги, едва успевали отступить на несколько саженей, как тут же сворачивали, подставляя взгляду щербатые стены домов. Деревянные постройки иногда украшала примитивная роспись, порой встречались окна, забранные ажурными решетками. Шпили минаретов торчали там и сям, словно персты, указующие на небо.
– Сколько же их тут? – не выдержал Димыч. – И зачем так много?
– А это, чтобы о Боге не забывали, – наставительно произнес Артем.
– Да-да, – улыбнулся Димыч, – Помни об Аллахе. А вот почему нет булыжных мостовых, что за город с земляными дорогами?!
– Татарин без коня не татарин, – ответил археолог. – А коню мостовая ни к чему. И арбе с ее огромными колесами тоже.
– Востоком пахнет, – Димыч втянул ноздрями воздух. – Чем-то особенным, необычным.
– Баранину кто-то варит, – подтвердил Нородцов.
Миновав Бахчисарай, повозка медленно покатилась по плотно убитой земляной дороге, идущей вдоль белого скалистого хребта. На его вершине ветер раскачивал приземистые деревья. Вскоре вдали показалась церковь, сложенная из белого камня, видимо той же породы что и скалистый хребет.
Возле церкви кучер остановил повозку.
– Все, ребяты, приехали, это Успенский монастырь, дальше пешком. Видите дорожку справа? Она через кладбище вас в Чуфут-Кале и приведет. И поспешайте, до темноты недолго осталось.
Артем и Дима быстро разбили ящики и вытащили содержимое. Нородцов оказался прав, шанцевый инструмент и материалы для консервации весили немного, ящики, надежно сохранившие поклажу, весили куда больше ее самой. Взвалили на себя мешки, археолог нагрузился наравне со всеми, и двинулись в путь. Первым шел Нородцов, за ним Артем, Димыч замыкал небольшую колонну. Поначалу дорога шла через густую рощу, но довольно скоро деревья расступились, и показалась долина, уставленная могильниками.
– Что за кладбище? – крикнул Базыка в спину археологу. Нородцов остановился.
– Старинное караимское. Лет триста, как тут хоронят. Место немного жутковатое, но впечатляет своей стариной и необычностью. Говорят, тут около десяти тысяч надгробий.
– А что это за каракули на могилах? – спросил Базыка.
Артем остановился возле одной из могил внушительного вида и стал читать:
– Здесь покоится Исаак-Шалом, сын Аарона, поразительный и выдающийся, достопочтенный и богобоязненный, наставник наш, пусть вечно светит светильник его учения.
– Ого, ты как по писаному чешешь!
– Я просто читаю, вот и все.
− А тут что написано? − Базыка подошел к надгробию попроще.
− Вот слово пишущего сквозь слезы от имени всех членов семьи Аланкасара, сына Минаша, да пребудет его душа в раю.
– Вы умеете читать на древнееврейском? – уважительно спросил археолог.
– Да, это мой родной язык. Это по-русски я научился читать год назад, уже в Кронштадтской школе водолазов, а на еврейском читаю с трех лет.
– Замечательно! Не поможете перевести кое-какие надписи?
– Пожалуйста.
– Эта долина называется Иосафатовой, подобно такой же в Иерусалиме, где могила царя Иосафата, – сказал Нородцов. – Мы сюда еще вернемся. А пока давайте поспешим.
От вида, открывшегося на выходе из долины, у Артема перехватило дух. Дорога под небольшим уклоном, петляла по желтому склону плато. На его вершине виднелись внушительные стены, сложенные из белого, почерневшего от времени и сырости камня. Рядом со стенами, в откосах склона чернели входы в пещеры, купы кустарника под порывами ветра печально шевелили остатками листьев.
Постепенно уклон возрастал, крепко нагруженным путникам идти становилось все тяжелее. Несмотря на холодный ветер, пот начал заливать глаза.
– Теперь я понимаю шуточку лейтенанта Шелепина, – прокряхтел Базыка, – парни вы крепкие, справитесь. И про «попотеть» он точно заметил. На дне намерзлись, теперь согреетесь, Как в воду глядел, гад!
– Да он просто бывал здесь, знает, что за подъем, вот и вся премудрость, – возразил Артем.
– Давайте остановимся, дух переведем, – задыхаясь, попросил Нородцов. Он был почти в два раза старше водолазов, да и сложен не так крепко, а нагрузился не хуже молодых парней.
Дорога обвивала большую пустошь, чистую от камней. Остановились, сбросили поклажу посреди дороги, между глубоких колей, выбитых в твердом грунте колесами бесчисленных повозок, поднимавшихся к воротам крепости за сотни лет, и уселись вдоль обочины.
– Во время Крымской войны – сказал Нородцов, – тут была застава. Палаточный лагерь, человек на сто солдат и персонала. Они-то и очистили пустошь от камней.
Вечернее солнце выглянуло из-за туч, осветив их лица нежным оранжевым светом. Оставшуюся внизу долину Иосафата уже наполнял предвечерний туман, похожий на белый мох. Базыка потянулся, привольно раскинул руки, оглядел простиравшиеся перед ним серо-коричневые каменные гряды, прореженные островками кустарника, поросшие лесом лощины, желтые склоны плато и воскликнул:
– Как мне здесь хорошо и привольно! Не поверишь, Темка, такое чувство, будто домой вернулся!
Артем только пожал плечами. Вид, конечно, был красивым, но совершенно чужим, ни о каком чувстве дома не могло быть и речи. Может быть под Курском, где вырос Димыч, водилось нечто подобное, вот на него и повеяло родным. Но ни в Чернобыле, ни в его окрестностях не было даже в помине глубоких лощин, каменистого взгорья или плато, окруженного ущельями.
Город действительно оказался заброшенным. Пустые улицы поросли сорной травой, деревья поднялись на провалившихся крышах. В порядке был только дом смотрителя, куда и привел их Нородцов. Смотрителя предупредили об их приходе, поэтому аромат свежевыпеченного хлеба щекотал ноздри, на плите аппетитно булькал казанок с картошкой, а в отдельной комнате были приготовлены три постели.
– Авшин, – представился смотритель. Небольшого роста, смуглый, морщинистый, как печеное яблоко, он выглядел крепким и очень здоровым. Одежда на нем была чистой и отглаженной, черные яловые сапоги блестели. На маленьком строгом лице выделялись синие, точно у варягов, глаза. Широкая улыбка, не совпадавшая с выражением лица, то и дело обнажала три оставшихся зуба.
– Добро пожаловать в Чуфут-Кале, – радостно произнес смотритель. – На правах единственного жителя города, приветствую вас в его стенах!
Разложив вещи, поспешили к столу, ужинать. Нородцов достал бутылку водки.
– Знаю, водолазы привычны к спиртному, так что давайте отметим прибытие на театр военных действий.
Натопленная плита дышала теплом, через приотворенную заслонку багровело не прогоревшее нутро. Авшин ловко откупорил бутылку, поставил на стол глиняные чашки, разлил. Нородцов поднял свою чашку:
– Я посвятил жизнь уделам малых народов, судьбам их счастливых и несчастливых звезд. Друзья, давайте выпьем за великую историю государства российского! Кто только ни жил на нашей земле, и всем доставалось места. Лучше, хуже, но каждый находил свой угол. За наш общий дом!
Выпили, крепко закусили картошкой, обильно политой растительным маслом, похрустели репчатым луком. Пышные ломти хлеба, покрытые селедкой из взятых с собой припасов, немедленно впитывали рассол, и каждый кусочек был неимоверно вкусен.
– Пища богов, – промычал с набитым ртом Димыч. Авшин снова разлил. На сей раз выпили без тоста, просто в охотку.
– А вы знаете, что в этой крепости побывали почти все российские императоры? – спросил Нородцов. Он насытился быстрее других, быстро опьянел от усталости, и сейчас сладкая волна близости и доверия к собеседникам накрыла его с головой, как накрывает прибрежный утес волна, пришедшая из глубины моря.
– За исключением двух столиц, немного найдется в России городов, которые могут таким похвастаться, – не дожидаясь ответа, продолжил Нородцов. – Для удаленной горной крепости вообще явление сверхнеобычное. Первой в Чуфут-Кале побывала Екатерина Вторая, провела ночь в мавзолее Джанике-ханум и уехала другим человеком. Потом она не раз повторяла, что эта ночь полностью изменила ее преставление о мире.
По совету Екатерины все российские императоры, кроме Павла, сюда приезжали. Хотел бы я знать, что Екатерина Великая нашла в этом мавзолее? Многие достойные люди проводили в нем по нескольку суток кряду, и никто ничего не заметил!
А вот цари все ж таки приезжают. И не может быть, что только из-за почтения к совету Екатерины. Что-то еще тут скрывается, но что, никто не знает, а спросить невозможно.
– Почему невозможно? – удивился Артем.
– Да потому, что некому царю такие вопросы задавать, – усмехнулся археолог. – Ну, давайте допьем, – предложил он и сам разлил остатки водки.
– Историю, конечно, вы лучше моего знаете, – встрепенулся смотритель, осушив свою кружку.– А вот про мавзолей я могу рассказать. И про то, что Екатерина там отыскала, думаю, тоже.
– Вот как, – удивился Нородцов. – Неужели это такая известная история?
– Вряд ли, скорее – малоизвестная. Но я не просто смотритель, я – последний из рода, живущего этом городе с незапамятных времен.
– Так вы караим? – спросил археолог.
– Нет, алан. Сейчас нас называют осетинами, по имени той части народа, что ушла от татар на Кавказ. А наш род остался в крепости, поэтому мы настоящие аланы. Караимы сюда пришли гораздо позже нас. Мое имя означает – хозяин. Так вышло, что я стал последним хозяином Чуфут-Кале.
– Авшин, я заинтригован, – воскликнул Нородцов, потирая руки. – После столь роскошного ужинаю, – он обвел рукой стол, – вы решили на десерт угостить нас замечательной историей! Говорите же, говорите скорее!
– Аланы живут тут испокон веков, – начал смотритель. – Пещеры в скалах выдолбили задолго до появления крепости. Наверное, тогда же и возник обычай приносить человеческую жертву Ваюге, богу смерти, чтобы он получил свое и не трогал остальных. Я не осуждаю своих предков, их жизнь была тяжелой и опасной.
Делали это так: в самую короткую ночь года, посередине лета, бросали жребий. В жеребьевке участвовали все без исключения жители крепости, от мала до велика. Ваюге нет дела до возраста, для него ребенок хорош, как и дряхлый старик.
– Что, – вскричал Димыч, – вы убивали маленьких детей?
– Да, – кивнул Авшин, – бросали в пропасть любого, на кого выпадал жребий. Причем должны были это сделать родственники, чтобы показать Ваюге свою добрую волю. Случалось, матери собственными руками кидали в пропасть грудных младенцев, сыновья сталкивали отцов, отцы сбрасывали стариков, но чаще всего вниз летели молодые мужчины и женщины. Некоторые пытались сопротивляться, их оглушали дубинкой, именуемой «жезлом сострадания». Но обычно жертва покорно принимала выбор, ведь это была веками освященная традиция. Когда византийцы возвели стены, под их защитой жизнь стала куда безопаснее, но обычай остался.
– И что, все терпели такое варварство? – спросил Артем.
– Многим это не нравилось, многие роптали, но те, кто были у власти, боялись что-либо изменить. Как говорится, вытащишь камень из фундамента – только один камень – а дом развалится.
К самым говорливым приходил старейшина, окруженный воинами. Но воинов боялись куда меньше, чем жезла сострадания, который нес в руке старейшина. От удара жезлом впадали в беспамятство. Навсегда впадали, никакое лекарство не помогало. В общем, стоило старейшине с жезлом показаться возле дома заядлого ворчуна, как он навсегда закрывал рот.
Только Джанике-ханум прервала этот обычай. Потому ее так и полюбили. За все годы ее правления жертву Ваюге принесли только один раз.
– Но все-таки принесли, – отметил археолог.
– Да. Причем из-за самой правительницы.
– Вот как? – удивился Нородцов. – Неужели ханскую дочь бросили в пропасть?
– Нет, конечно, нет! – вскричал смотритель. – Тут все сложнее и глубже.
– Глубже пропасти? – перебил смотрителя Димыч.
– Имейте терпение выслушать! – чуть рассерженным тоном произнес Авшин, и Димыч в знак примирения поднял руки вверх
– Молчу-молчу!
– Джанике-ханум не вышла замуж, – продолжил смотритель, – прожила свой век одна. Говорила, если женщина хочет править, у нее самой не должно быть правителя. Разумеется, от наложников она не отказывалась, но они были только для услаждения тела, сердце она не отдавала никому. Лишь в преклонные годы, после сорока лет, Джанике-ханум полюбила молодого раба, который ее утешал.
Влюбилась до ослепления, как любят женщины на закате жизни. Поначалу тайну удавалось сохранять, но чем дальше, тем Джанике-ханум больше теряла голову и, в конце концов, начала миловаться с рабом почти открыто.
В один прекрасный или, скорее, ужасный день, пришли к ней самые приближенные вельможи с предупреждением: эту любовную связь нужно немедленно прекратить. Такие отношения подрывают устои. Если правительнице позволено так себя вести, что же станут делать обыкновенные люди? Джанике-ханум подумала и согласилась.
– Хорошо, – сказала она, – он больше никогда не переступит порог моего дворца. Я спрячу его во внутренних покоях.
– Поздно, – возразили вельможи. – Дело вышло наружу. Раба необходимо казнить.
– Нет, – ответила правительница. – Я не могу.
– Тогда отправить подальше и навсегда.
– Хорошо. Я попытаюсь.
Джанике-ханум попыталась, но не смогла. Дни шли за днями, а раб по-прежнему жил во дворце в одних покоях с правительницей. Когда стало понятно, что мудрость на сей раз изменила Джанике-ханум, вельможи собрались на тайный совет. Позвали старого нукера, начальника дворцовой стражи. Он родился в крепости и всю жизнь охранял дворец, сначала простым ратником при предыдущем правителе, затем – при Джанике-ханум. Ох, чего только он не насмотрелся за длинную жизнь во дворце! Сколько тайн прошло перед его глазами, сколько секретов ему довелось выслушать и сохранить?! Не было в крепости человека, более искушенного в интригах, чем этот нукер.
– Как поступить, – спросили вельможи, – как убедить правительницу избавиться от раба?
– Никак, – ответил нукер. – По своей воле женщина не откажется от последней любви. Выход один, возобновить старинный обычай жертвоприношения Ваюге. Пусть к Ханум обратятся старейшины города, пожалуются, будто стали умирать дети, и остановить это можно только одним способом.
– А если она проверит и выяснит, что дети живы?– спросили вельможи.
– Нужно заранее все подготовить, – сказал нукер. – Отправить детей в другие крепости, соорудить фальшивые могилы, привести Ханум на кладбище, пожаловаться на загадочную эпидемию. А уже потом отправить к ней делегацию старейшин. Она все проверит и со скрипом согласится.
– Ну и что? – не выдержал один из вельмож. – При чем тут наша беда?
– А при том, – пояснил нукер, – что жребий падет на того самого раба. И Ханум ничего не сможет предпринять. Ничего!
– Но ведь после этого придется продолжать этот кровавый обычай?! – сказал другой вельможа.
– Вовсе нет! Дети после жертвоприношения продолжат умирать, как и раньше. Тогда вы придете к Ханум и заявите, что воочию убедились в жесткости и бессмысленности этого обычая. И что жалеете всех тех, кто потерял своих родных и близких во имя нелепой и кровавой традиции. И поэтому требуете запретить ее навсегда. А дети через пару месяцев вернутся домой.
– Но если Ханум узнает про обман?
– Кто, кроме родителей, может отличить одного сопливого мальчишку от другого? А от доносов, я уверен, вы сумеете надежно оградить правительницу.
Так и поступили. На церемонии раб сопротивлялся, взывал к милости Джанике-ханум, его утихомирили жезлом сострадания и сбросили в пропасть. Говорят, будто в последнее мгновение он пришел в себя, поднял руку и указал пальцем на жестокую возлюбленную.
Джанике-ханум очень грустила. Часами просиживала у обрыва, читая молитвы в память о погибшем. Но молитвы надо было читать по ней самой, она начала хиреть и вскоре умерла. Перед смертью правительница завещала бросить ее тело в пропасть, вслед за возлюбленным. Конечно, пойти на такое никто не мог, Джанике-ханум похоронили со всеми почестями, неподалеку от обрыва и быстро возвели над могилой роскошный мавзолей, который стоит до сих пор. Существует легенда, по которой верный нукер, тот самый начальник стражи, в ночь после похорон вытащил тело из могилы и выполнил последнюю волю правительницы.
– Вот это любовь, – заметил Артем. – Точно в сказке.
– Думаю, это и есть сказка, – отозвался Нородцов. – В жизни все по-другому. Не так трагично, а куда будничней и скучнее.
– Точно сказка, да еще басурманская, – решительно вмешался Димыч. – У нас под Курском на это дело смотрят куда проще. Как бык покрывает корову, так мужик должен брать бабу. Раз-два, сделал свое дело и пошел дальше.
– Так что же там искала Екатерина Великая? – перебил его Нородцов. Авшин ответил не сразу. Судя по его чуть сникшему виду, он ожидал куда более восторженной реакции на свой рассказ. Но деваться теперь было некуда.
– Согласно нашему поверью, – наконец заговорил он, – Ваюга каждую ночь приходит на то место, где ему хоть раз приносили жертву. А там, где было много жертв, задерживается надолго. Я думаю наш город одно из последних мест в мире, где это делали. Поэтому у нас он бывает постоянно и есть души, которые это чуют.
– А ты чуешь?
– Нет. Ночи целые у мавзолея проводил, закат провожал, восход встречал, и ничего, даже листок в душе не шевельнулся.
– Так по-твоему российские императоры близки к богу смерти? – строго спросил Нородцов.
– Откуда мне знать? – пожал плечами смотритель. – Но к чему-то сокровенному, тайному, недоступному простым смертным точно близки. Иначе зачем бы они стали тащиться на заброшенную гору и сидеть целую ночь у мавзолея давно забытой татарки?
– Я с уважением отношусь к былинам и сказаниям, и очень люблю их слушать вечером у теплой печки, под хорошую закуску, как вот мы сейчас, – с едва заметной улыбкой сказал археолог. – Но не могу не отметить, что это не наука и даже не ее начало. Безымянное устное творчество, народная этимология. А наука построена на фактах, подтвержденных документами, или артефактах.
– Чем-чем подтвержденными? – переспросил Авшин.
– В археологии, – важно произнес Нородцов, – артефактом называется объект, подвергавшийся воздействию человека и обнаруженный в результате раскопок или единичного, иногда случайного события.
– Я эту историю услышал от отца, – обиженно произнес Авшин, – а он слышал от своего отца и тот от своего. Чем такая цепочка хуже какого-нибудь обломка, вытащенного из могилы?
– Тут мы с вами не договоримся, – подвел итог разговору Нородцов. – Большое спасибо за былину, а сейчас давайте укладываться, на завтра у меня большие планы.