Работа для неграмотного
Больше всего на свет Ицхак Турджеман любил пустыню. Палевый песок, кремовые барханы, желтые горизонты. Он родился, вырос и прожил многие годы в маленьком городке Эрфуд, на краю великой Сахары. В Тафилалетском районе этот оазис был последней остановкой, последним зеленым пятном перед уходом караванов в безграничное море песков.
Евреи жили здесь с незапамятных времен. Когда римские легионы пришли в Марокко, они встретили там процветающие иудейские общины. В семье Турджеманов об этом, разумеется, не знали. Последние триста лет они провели в этом оазисе и водили караваны через пустыню. А что было раньше, никто не помнил.
Конечно, многое написано в книгах, но чтобы ими пользоваться, надо знать грамоту, а на учебу у Турджеманов не хватало ни времени, ни возможностей. Мальчики начинали работать с пятилетнего возраста, а девочки… Про девочек лучше не вспоминать.
В оазисе всем заправлял шейх. Власть его была такой же безграничной, как пески Сахары. Он мог безнаказанно убить любого жителя оазиса, араба или еврея, мог взять себе в наложницы его малолетнюю дочь и, наигравшись, продать в рабство, мог разрубить на куски протестующего отца или брата, а мясо скормить собакам. Только с приходом французов владычеству шейха пришел конец, хотя его влияние на жизнь в Эрфуде по-прежнему оставалось огромным.
Несколько поколений семьи Турджеманов выросли в страхе. Один шейх сменял другого, но все, как один, оставались жестокими, корыстолюбивыми и развратными. Для Ицхака страх был составной частью жизни, он вырос с ним, знал, чего бояться и как уходить от опасности.
По счастью, большую часть своей жизни Ицхак Турджеман, для арабов Ицхак-альехуди, проводил в пустыне, водя караваны по тропам от одного оазиса к другому. Это лишь несведущему человеку Сахара представляется скопищем похожих друг на друга барханов. На самом деле все барханы разные, а через пустыню проложены дороги, различать которые могут только знающие люди, проводники.
Это знание передавали в семье Турджеманов от отца к сыну. Ицхак ни за какие деньги не показал бы постороннему приметы и знаки, не выдал бы под любыми пытками. Ведь именно они столетиями кормили его род.
Разумеется, львиная доля из того, что платили караванщики, перепадала шейху, но и Турджеманам оставалось.
Вместе с французами в Сахару пришли автомобили. Увы, грузовики не шли ни в какое сравнение с верблюдами. Автомобили оказались весьма капризными устройствами, способными поломаться прямо посреди пустыни и в самый неподходящий момент. Кроме того они постоянно требовали дорогостоящего обслуживания и ремонта
То ли дело верблюд! Нет на свете более надежного, неприхотливого и приученного к человеку животного. Часами покачиваясь на его спине, Ицхак мог спокойно молиться и повторять Учение. Да, он не умел ни читать, ни писать, но мужчины его рода с детства заучивали наизусть все молитвы, книгу псалмов и десятки разделов Мишны.
Пять семей в Эрфуде знали наизусть Пятикнижие, каждая семья одну книгу. По субботам и праздникам в доме молитвы выносили на всеобщее обозрение свиток Торы в красивом деревянном футляре, на который женщины так любили привязывать свои платки. Свиток разворачивали, но читали наизусть. Не раз и не два проезжие евреи говорили, что так неправильно, но что можно поделать? Лучше так, чем вообще без Торы.
Ицхак-альехуди привык и к этому, и был уверен, что сыновья пойдут по его стопам. Он уже готовился передать им свои знания, как вдруг, несмотря на бешеное сопротивление шейха, французы открыли школу. Мальчики стали ходить на уроки, в доме появились книги, много разных книг. Заставить детей учить наизусть то, что они могли с легкостью прочитать, стало невозможным.
В 1962 году король Марокко разрешил евреям, которые того пожелают, переехать в Израиль. Жена и дети Ицхака заволновались: неужели все родственники уедут, а они так и останутся коротать свой век в городке на краю пустыни.
– Ну, куда, куда я поеду? – пытался их урезонить Ицхак. – На Святой Земле живут образованные ашкеназы из Европы: врачи, инженеры, музыканты. Что там делать человеку, не умеющему даже поставить свою подпись?
– Поезжай в Мидельт, к хахаму Меиру, попроси совета, – решила жена. – Как он скажет, так и поступим.
О-о-о, хахам Меир Абухацира, сын легендарного Баба Сали, был раввином всего Тафилатетского района и жил в Мидельте, в трехстах километрах от Эрфуда. Евреи Марокко приписывали ему такую чудотворную силу, какой обладали его знаменитые отец, дед и прадед. Настоящий праведник, хахам Меир всегда отрицал приписываемые ему необычные способности, но рассказы о свершенных им чудесах передавались по Марокко из уст в уши.
Стены и забор во дворе раввина были выкрашены голубой краской. Ведь голубой – это цвет неба, а на небе нет чертей. Ицхак просидел в очереди несколько часов и успел хорошенько рассмотреть каждую трещинку каменной кладки.
Оказавшись напротив раввина, Ицхак почувствовал, будто внутри лопнула заградительная перегородка, и все, что мучило его последние годы, вдруг полилось потоком взбудораженных слов. Сможет ли он достойно обеспечить семью, что станет с мальчиками, они уже и здесь не очень послушные из-за школы, как выдержит жена перемену обстановки, ведь их уклад жизни не менялся уже сотни лет, и весь этот уклад держался на женщине, а в Израиле, он, несомненно, переменится, и где поселиться на Святой земле, и куда отдавать детей учиться, и не пора идти учиться самому, и может быть лучше всего ничего не менять, остаться в Эрфуде, как деды и прадеды?
Выслушав сбивчивую речь Турджемана, хахам Меир немного помолчал, словно к чему-то прислушиваясь, а потом спросил:
– Так, в чем, собственно вопрос?
Теперь уже Ицхак замолк на минуту, соображая как двумя словами сказать то многое, что переполняло его грудь, и что он только что пытался высказать.
– Я не умею ни читать, ни писать, – наконец вымолвил он. – Смогу ли я найти работу?
– Всевышний надзирает за человеком персонально, – ответил хахам Меир. – То, что хорошо для одного, не обязательно хорошо для другого. У каждого свой путь и свои обстоятельства. Если ты дожил до солидных лет без грамотности, значит, Всевышний ведет тебя по такому пути. Рассматривай то, что ты не умеешь читать, не как недостаток, а как преимущество. Какое – я не знаю, но уверен, что с работой на Святой Земле у тебя все образуется наилучшим образом.
До Эрфуда Ицхак добирался на автобусе. И хоть старая машина скрипела на каждом повороте и с трудом ползла через пески, душа Турджемана то взмывала высоко под облака, то устремлялась еще выше, к самому солнцу. Скоро, скоро он окажется на Святой Земле! Десятки поколений его предков мечтали об этом, молились каждый день, просили Бога удостоить если не их самих, то хотя бы потомков, и вот на нем эти молитвы и просьбы сбываются! Как не петь, как не ликовать!
Собрались быстро. Впрочем, собирать было нечего. За сотни лет под властью шейхов род Турджеманов не сумел накопить никакого имущества. Выжили, и на том спасибо Всевышнему.
На Святой Земле чиновники послали семейство Ицхака в Хайфу, в район для новоприбывших. Даже по сравнению с Эрфудом это были трущобы. Но школа в трущобах оказалась хорошей, и преподавали в ней на святом языке, и все вокруг говорили на этом же языке, и сыновья Ицхака сразу нашли себе друзей и целые дни проводили вместе с ними, о чем в Эрфуде евреи-мальчишки могли только мечтать.
Действительность столь непозволительно не совпадала с представлениями Ицхака о жизни на Святой Земле, что несколько дней он провел в ошеломляющем недоумении. Жена его очнулась быстрее, и растормошенный ее мощной дланью, Ицхак пустился на поиски работы.
Она нашлась быстро. Строительной компании «Солел Боне» требовались рабочие. Ицхак шел на интервью с тяжелым сердцем. Если ему предложат объяснить чертеж, или подписать контракт, тут же выяснится, что он не умеет ни читать, ни писать.
Не предложили. Приемную комиссию интересовали только физические данные кандидатов, а для своих тридцати восьми Ицхак выглядел совсем неплохо. После короткого собеседования его приняли.
Работа, оказалась простой, но тяжелой. Копать траншеи, таскать кирпичи, месить раствор, затаскивать на этажи блоки для каменщиков. Ицхак очень старался, урабатываясь до черноты перед глазами, до головокружения. Домой он добирался выжатый до последней капли, как тряпка с водой в середине пустыни. Жена охала, причитала и старалась накормить самым вкусным, что было в доме.
Его старания заметили. В конце месяца прораб вызвал Ицхака в свою конторку, наговорил много хороших слов, и пообещал, если так пойдет дальше, через полгода увеличить жалованье.
Жалованье подняли через три месяца. Спустя год семейство Турджеманов перебралось из района новоприбывших в хорошую квартиру в верхней Хайфе. Сыновья поначалу жаловались на разлуку с приятелями, но быстро утешились. Жизнь стала налаживаться, вольная, сытая жизнь, совсем не похожая на прозябание в Эрфуде.
Недоволен был только один человек – Ицхак. Чтобы обеспечить сытую и вольную жизнь своей семье, он работал на стройке от зари до зари, делая по сто сверхурочных часов в месяц. Дома он только ночевал. Перед сном Ицхак часто вспоминал свою любимую пустыню – палевый песок, кремовые барханы, желтые горизонты – и с горечью осознавал, что под властью шейха был куда более свободным человеком, чем сейчас. Его жизнь на Святой Земле превратилась в настоящее рабство, тяжелое, изнуряющее рабство, без всякого просвета впереди.
Хахам Меир кругом оказался прав: работа нашлась, грамота не понадобилась, семья обеспечена. Но знай Ицхак, что его ждет, как вывернутся обстоятельства, он бы ни на шаг не двинулся из оазиса.
Поначалу он еще сердился на хахама Меира, почему тот не предупредил, не объяснил, что его ждет на самом деле. Но потом и ребе, и оазис, и вся прошлая жизнь потускнели и отодвинулись на край сознания. Все заполонила усталость и постоянное желание прикрыть веки и заснуть на несколько часов.
Человек склонен предполагать, будто то состояние, в котором он сейчас пребывает, продолжится вечно: он всегда будет молодым, здоровым, женатым на любимой женщине, хорошо зарабатывающим. Увы, крутые повороты в жизни часто происходят без предупреждения и подготовки, одним ударом весла. Раз – и человек уже в совсем другой реальности.
Панель, сорвавшаяся с крана, размозжила Ицхаку ступню. Ногу умелые израильские врачи залатали, и внешне она выглядела без изменений, но ходить теперь он мог только опираясь на трость. Ни о какой стройке речь уже не шла.
Начальство «Солел Боне» сразу после выздоровления стало предлагать ему разные «бумажные» должности в конторе. Разумеется, от всех этих щедрых предложений Ицхаку пришлось отказаться.
– Мне нужна работа на свежем воздухе, – повторял он. – Я не могу сидеть в закрытом помещении.
В конце концов, недоумевающее начальство оставило свои попытки компенсировать причиненный ущерб, Турджеману написали хвалебную характеристику, оформили инвалидность, и уволили.
На пенсию жить было невозможно, и через несколько недель он отправился на биржу труда. Просмотрев справки, прочитав характеристику, и выслушав пожелания о работе на свежем воздухе, сметливая чиновница принялась осторожно расспрашивать Ицхака. Дело свое она знала, и спустя десять минут купившийся на хвалебные речи Ицхак, сам того не заметив, выложил свой секрет. По заблестевшим глазам чиновницы он понял, что сболтнул лишнее, сообразил, что и от досады чуть не прикусил себе язык. Но было уже поздно.
– Значит, насколько я поняла, вы не умеете ни читать, ни писать? – переспросила чиновница.
– Да, – подтвердил Ицхак, с горечью понимая, что его шансы получить мало-мальски достойную работу упали ниже кафельных плиток пола.
– Возвращайтесь домой, – сказала чиновница, закрывая серую папку с написанным на обложке его именем. И тщательно завязывая тесемки, добавила:
– Я попробую подыскать для вас что-нибудь подходящее.
– Подходящее, – чуть не плакал от злости на самого себя Ицхак, ковыляя домой. – Подыскать… ах, какой же ты дурак, простофиля, олух, болван!
Желая себя наказать, он не сел на автобус, а потащился пешком. Арабские проклятия сыпались из Турджемана, как песок из дырявого мешка, но он ничего не замечал, полностью погруженный в свои чувства.
Жена собиралась на работу. Она уже полтора года стряпала в дешевой обжорке возле порта, ее блюда пользовались успехом, и хозяин, видя, как выстраивается очередь за харайме, рыбой под острым томатным соусом, или за хумусом, постоянно прибавлял ей зарплату. Понемногу, но прибавлял.
– Перестань себя грызть, возьми лучше куриную ножку, только что приготовила, – сказала жена, выслушав рассказ Ицхака. – Благодаря тебе мы встали на ноги. Моей зарплаты и твоей пенсии хватит, чтобы прожить. Не хочешь ножку, возьми крылышко.
Но щедрость и великодушие жены не утешали Ицхака. Он погрузился в черную меланхолию и пребывал в ней целых два дня, пока не получил приглашение из очень-очень серьезного государственного учреждения.
Ицхака вызывали к десяти часам утра следующего дня на собеседование по поводу работы. По всему выходило, что чиновница не обманула, а вот он грыз и наказывал себя понапрасну.
На месте он был задолго до назначенного срока. Учреждение занимало многоэтажное здание, вход был только по пропускам, и охранники в форме выглядели более чем внушительно. Ицхак подождал немного, то и дело спрашивая время у прохожих, и вошел. У него попросили удостоверение личности, проверили и сразу пропустили. За турникетом его уже ждал чиновник – молодой парень в строгом костюме с галстуком.
– Хорошо, что вы не опаздываете, – сказал он. – Пунктуальность и точность – главные составляющие вашей будущей деятельности.
Он думал, что этими словами обрадует Ицхака, но у того от них сердце в пятки ушло. Аккуратность и точность нужны при канцелярской работе, это даже верблюду понятно. Что-то напутала дамочка с биржи труда, отправила приглашение не по тому адресу.
Чиновник завел его в комнату с уютным диваном и столиком, на котором горкой лежали газеты и журналы, стояли графин с водой и стакан.
– Придется немного подождать, – предупредил чиновник. – Тот, кто должен провести собеседование, задерживается. Располагайтесь, газеты утренние, журналы самые свежие, они помогут вам скоротать время. Туалет находится за этой дверью, – он указал на дверь в углу комнаты. – Прошу прощения, но вход я обязан запереть. Если вам что-нибудь понадобится, нажмите на кнопку вызова, вот здесь.
Ицхак уселся на диван и принялся ждать. Прямо перед ним висели большие настенные часы, но он не умел ими пользоваться. Хвала Всевышнему, через небольшое окно виднелось небо, и по нему можно было определить, сколько времени прошло.
А времени прошло много, очень много. От нечего делать, он пару раз он брал в руки газету, вертел ее верх и вниз и откладывал в сторону. Много думал о хахаме Меире и его предсказании. Неужели раввин имел в виду прошедшие два года? Только их и больше ничего? Он ведь сказал: уверен, что с работой на Святой Земле у тебя все образуется наилучшим образом. Ну, и где? Разве пенсию по инвалидности можно назвать работой? И вообще, насколько можно полагаться на слова хахама Меира?
– От таких вопросов прямая дорога к сомнениям в вере и, не приведи Господь, к отступничеству, – оборвал сам себя Ицхак. Устроившись удобнее на диване, он представил, будто сидит на спине верблюда. Мерно покачиваясь, тот шел по барханам, Ицхак смежил веки и сразу оказался в своей любимой пустыне. Выученные в детстве слова Святого Писания зашевелились под языком, еще бы, ведь за свою жизнь он повторил их тысячи, нет, десятки тысяч раз.
Когда спустя четыре часа чиновник вошел в комнату, он застал Турджемана сидящим на диване с закрытыми глазами. Губы его шевелились, а тело мерно раскачивалось, словно у идущего по барханам верблюда.
Очнувшись, Ицхак первым делом поглядел на небо и удивленно распахнул глаза. Чиновник улыбнулся.
– Я понимаю, вы пребываете в полном недоумении: прошла половина рабочего дня, а проверяющий все еще не явился. Хочу вас сразу успокоить, вы успешно выдержали проверку и приняты на работу.
– Вы что-то путаете! – вскричал Ицхак. – Я не проходил никакой проверки и даже не знаю, о какой работе идет речь!
– Сейчас все объясню, – снова улыбнулся чиновник и сел на диван рядом с Турджеманом. – Наша организация занимается разработкой новых видов вооружений. Все это огромное здание битком набито исследовательскими установками и лабораториями. В конце каждого дня результаты опытов и проверок заносятся в специальные журналы, а черновики уничтожаются. Мы долго искали человека, который собирая и сжигая черновики, не смог бы понять, о чем идет речь. И вот, наконец нашли.
Что же касается проверки… Все эти полдня за вами внимательно наблюдали. Мы проверяли, действительно ли вы не умеете читать. Для этого вам подложили газеты и журналы и надолго оставили одного. Любой грамотный человек от скуки стал бы их просматривать. Даже вы не удержались и взяли в руки газету, но – снова улыбнулся чиновник,– вы держали ее вверх ногами. Вы нам подходите, господин Турджеман, ждем вас на службе прямо с завтрашнего дня.
Ицхак проработал до восьмидесяти двух лет, пока носили ноги. Несколько раз собирался на пенсию, и каждый раз его упрашивали остаться. Ведь отыскать в Израиле неграмотного человека задача практически неосуществимая. Поэтому жалованье столь ценному работнику платили очень достойное.
Долгие-долгие годы за каждой субботней трапезой Ицхак Турджеман наливал стопку арака и поднимал ее за здоровье и благополучие хахама Меира Абухацира.