Михаил Юдсон

Публикации Архива русско-израильской литературы Бар-Иланского университета

«Остатки»

Составление и примечания Романа Кацмана

Мы продолжаем публикацию фрагментов, сохранившихся в архиве Михаила Исааковича Юдсона (1956-2019) в конверте под названием «Остатки». Предыдущие публикации см. в №№ 14-17.

*

Я вообще пишу свиным пером, в которое вошли бесы.

И живу в поселении Тель-Авив.

…и Пастернак был Исаакович года до 1920-го…

«Где-нибудь погонять осла, как тот старик из Коринфа» — тоже профессия… (Макс Фриш, «Хомо Фабер»).

*

Неустанно пишущий, пашущий Чехов называл себя «литературный тюлень» и писал (в «Письмах») о своей лени.

*

Я малюсенький моллюск, сижу в своей норке-норушке и жалко жалуюсь…

Шармута, Травиата беспутная

Каждый строчит, как он хочет — онанотехнологии!

«Тягло одеяла» — тянет на себя.

Истинный выкрест — пьет горькую, пляшет «русскую»…

*

Буриданов выбрал валаамову.

«Рассказ его не блистал звездами», как выражался Всеволод Иванов.

Написать бы чего-нито оптимистическое, антипотопное, эстетское — «Антиной». Плюнуть на разливанные Нилы с крокодилами…

Как писал замечательный русский писатель Борис Зайцев: «Тут же, у стола, в час ночной, в смутном громе событий и пустяков, вот уже основал малый скит на базаре, в проходной комнате, в уплотненном логове.<…> Это уединение» («Уединение»).

*

Как Кант писал: «Это что-то с чем-то».

Мало осота? Так ведь и болото не большое. Бредем босые, режа ноги в кровь.

*

Вследствие того, что Тит, император римский, разрушил Иерусалим, и народ Израиля был изгнан из его страны, — родился я в одном из городов изгнания — Москве. (Кажется, это Агнон).

*

Так что же, русскоязычное в Израиле — обязательно кошерно и гешерно?

Последняя запись в истории болезни Шаламова: «Пытался укусить врача».

Я сам внес посильный вклад в алкоголизм-закусизм Алии. Но переводиться и печататься на иврите, множить сущности — зачем? Уже есть одна Книжка…

*

Читал я, что чукчи называют себя «луораветланы» (буквально — настоящие люди). То есть «Повесть о настоящем человеке» — это о чукче, ползущем в снегах. А мы какие-то ненастоящие. Обленились в тепле.

Надо долго и кропотливо подкармливать читателя лапшой и кашей — чтобы он начал хватать наживку и принялся охотиться именно за твоим многостраничным крючком. Да еще губу морщит — сложно, вычурно, книжночервячно… Ершист! Есть читатель пескарь — премудр и тих, а существует и щукарь — зубаст и недреман.

*

Замечательная опечатка где-то в ардисовском издании чего-то Набоковского: «акк» вместо «как»… Как дарено!

А какая в «русском» Израиле литкритика — худасеичи да бен-адамовичи!

Экологически чистая литература.

Выбравшись давненько из рассеянья, смотрю рассеянно из целины обетованной на снежный унавоженный санный путь прозы расейской.

*

«Могу из слов тебе скроить любой сюжет,

Могу приталить, распустить, свести на нет»

(Ира Маулер)

«Слишком много нот», как сказал композитору император, а автору — литератор.

*

Исследуя, разглядывая текст, — мы придумываем или открываем?

Так пускай и я погибну, кочевой народ — той же славною кончиной, что Иосиф Рот. (Знаменитый австрийский писатель, «Иов» и т.д., умер в 1940 г. в Париже от белой горячки.)[1]

*

Было у итальяшек (в конце 19 в.) такое литературно-эстетическое течение — «веризм» (от vera — правда) — требующее бытовизма, правдоподобия. Верой и правдой!

По Радио РЭКА: «Сирийский режим, иранский режим…». Весь ихний режим — это «рэжим!».

*

Архангельские поморы судостроение называли — «художество». Мореходцы художно в чертеж полагают, и мрачность леденовидных стран светло изъясняют.

«Рассыпано ворохами, а подбираешь крохами», — вздыхал Шергин о языке.

Рецензент — лоцманюга, он очень опытный и знает пути, судоходные разводья во льдах текста. («Хотя дорога груба и торосовата, но весьма сносна».) Поморы называли прием пищи — выть. Первая выть, вторая, третья (наужина), четвертая…

Голк — крик, галдеж (поморск.)

Хочется написать роман «Обод» — очертить контур эмигрантской русско-израильской литературы двухтысячных.

Как сказал бы шергинский Шиш Московский: «Наклал большашшой воз прозы».

Как же писать, как складывать слова, когда читателя «утомляет пестрота», проступает непростота?..

 

[1] Йозеф Рот скончался 27 мая 1939 года.