Барсик и инопланетяне
Кот запрыгнул на кровать и потёрся мордочкой о руку деда Егора.
«Будит. Знает, что пора вставать», — подумал Егор. Но встать не удавалось. Тело было словно чужое.
Ещё вчера дед почувствовал слабость, причём такого свойства, какое было незнакомо. Но заставил себя встать, пойти покормить кур, растопить печку. Сделал-то пустяк, а словно мешки таскал. Выпил чаю — кушать не хотелось — и уселся на диван. Так и просидел на диване до тех пор, пока кот с охоты не вернулся. Весь в снегу, мокрый, но довольный. Один только бог знает, кого он в такую погоду отловил.
На обед Егор также лишь один чай пил, но только с малиной. В шесть часов хотел ещё чаю с малиной попить — чтобы выздороветь, да не полез чай в глотку. Покормил кур — и завалился спать.
Не выздоровел, ещё хуже стало.
Кот потёрся мордочкой о руку Егора и полез под одеяло. Вытянулся вдоль тела — повеяло теплом.
Верно говорят, коты от человека хворобу забирают. Им-то что, у них девять жизней. Вот и сейчас пытался кот подлечить деда. Получится или нет — никому не ведомо, но одно несомненно — согревал. В доме уже холодно стало. Вчера по слабости на ночь плохо протопил, а с утра топить оказалось некому.
— Худо мне, Барсик, — Егор положил руку на кота.
Против обыкновения, кот не заурчал, как он обычно, когда дед с ним разговаривал, а начал крутиться, словно искал что-то. Наконец, вылез из-под одеяла и бросился на кухню.
«Время охоты», — подумал дед. И действительно, услышал, как мягко прошуршали кошачьи лапки по сену, уложенному на чердаке. Кот таким путём на улицу ходил: по лесенке, которая была в кухне, забирался на чердак, затем пересекал чердак по диагонали, через слуховое оконце без стекла — дед специально не стал стекло на зиму возвращать — прыгал на пристройку возле крыльца, затем на крыльцо — и поминай как звали! Возвращался домой тем же путём.
Барсик поселился в доме Егора ещё в сентябре. Сразу после смерти Тузика.
Вышло всё странно и непривычно.
Тузик, замечательная собака, служившая деду Егору верой и правдой много лет, к лету последнему совсем состарился. Стремительный бег сменила медленная походка, стал плохо слышать, аппетит, бывший в былые времена почти что волчьим, исчез. Старость — она что у людей, что у собак — одинакова: уродливая и грустная. Егор разрешил Тузику в доме жить. Пока тепло было, Тузик днём на крылечке лежал, на солнышке грелся. А на ночь в дом уходил, спал под лавкой на кухне. В один день — в середине сентября — встал Егор, как всегда, с рассветом, и отправился на кухню. Глянул — а Тузик лежит под лавкой с открытой пастью, язык свешен в сторону, стеклянные глаза в никуда смотрят. Околел. Прикоснулся к нему дед ладонью — холодный. Должно быть, ещё посреди ночи дух испустил.
Жизнь есть жизнь, поэтому сначала дед кур покормил. Затем достал мешок из сарая, распорол по шву и сделал саван для собаки. Завернул в этот саван. Посидел около него — мыслей в голове никаких не было. Ушли вместе с собакой, которая последние годы разделяла его одиночество. С кем теперь длинными вечерами говорить? Кому на житейские мелочи и обиды жаловаться? Детей и внуков с кем обсуждать?
Нашёл ещё старый дырявый коврик — случайно не выбросил — и обернул им саван. Взял собаку на руки — и понёс к пригорку за околицей. Тяжело было нести, хотя и исхудал пёс в последнее время — не более пуда весил. Затем за лопатой сходил.
Могилу для Тузика рыл медленно, делая частые остановки. Прежде, чем опустить тело Тузика в могилу, опустился на колени и ещё раз погладил собаку через мешковину и коврик.
В изголовье могильного холмика воткнул обычную палку — не ставить же крест, всё-таки собака, а не человек.
Вернулся домой, сварил кутью, нарезал сала, достал бутылку водки. Вытащил из шкафа два стаканчика: плеснул в каждый водки. Один стаканчик поставил под лавку, там, где Тузик свою смерть встретил, сверху на стакан положил ломтик хлеба и кусочек сала.
Выпил водку, заел маленьким кусочком сала и огурцом. Потом себе ещё водки добавил. Кутьёй заел.
Допил бы Егор всю бутылку, да раздалась знакомая трель компьютера: «Скайп» ожил. Пошёл дед к компьютеру — то внук старший, Максим, вызывал.
— Привет, дедуля, — услышал Егор, как только нажал кнопку ответа. — Как жизнь молодая?
— Тузик помер, — сказал Егор упавшим голосом. И замолчал.
С лица Максима разом улыбка исчезла. Повернулся, что-то прокричал вглубь квартиры. Сзади показался Иван — другой внук.
— Дед, ты как? Может приехать? Ты не поддатый? А ну водку спрячь — нельзя тебе!
Как внук через компьютер почуял, что дед выпивши — один бог знает! Отговорил Егор их немедленно приезжать — вечер близко, а до города сто километров.
А на другой день, по возвращению с поля, в обед, увидел Егор на крыльце гостя необыкновенного. Кот здоровенный, чёрный с белой манишкой, пушистый, сидел посреди крыльца с таким видом, словно он тут хозяин. Егор подошёл к нему с опаской — кто знает, что на уме у этого незваного гостя! Но кот смотрел на него спокойно и дружелюбно, убегать — как это сделал бы дикий зверь — не собирался, и даже дал себя погладить.
— Откуда ты? — спросил Егор. Скорее всего, у себя самого, ибо смешно было надеяться, что животное могло ему ответить. Появление кота было особо странным из-за того, что в той деревне он уж как месяц был единственным жителем.
Егор открыл дверь, и кот немедленно заскочил в дом. Обошёл комнаты — принюхиваясь ко всему, что встречал на пути. Долго стоял подле того места у лавки, где Тузик свой последний час встретил.
— Эх, не понимаешь ты ничего. Здесь мой Тузик был. Знаешь, какая собака была замечательная…
И сам того не ожидая, уселся на стул, и стал коту про Тузика рассказывать — и как в лес с ним ходил, и как Тузик дом охранял, когда ещё в деревне люди были — и как внимательно выслушивал все его речи.
Кот слушал внимательно. В какой-то момент даже урчать стал, соглашаясь с той характеристикой, какую давал Егор псу:
— Хо-р-р-р-оший, хо-р-р-р-о-ший..
Кот сразу понравился Егору: с пониманием животное. Назвал его Барсиком и взял к себе жить.
На следующее утро Егор нашёл в коридорчике крысу удавленную. Кто удавил — ясно было, странно только, что Барсик крысу есть не стал. Должно быть, побрезговал. Погладил Егор кота и вышел с ним кур кормить. Тут только Барсика и видали! Рванул куда-то так, словно за ним стая собак гналась.
Вздохнул Егор, как вздыхает человек, обнаруживший, что потерял что-то ценное и памятное с далёких времён.
Только зря кручинился. К обеду кот вернулся. Сытый и довольный. На следующий день повторилось всё, но теперь Егор успел проследить, что кот в лес убегал. Дом Егора был на окраине, до леса не более двухсот шагов.
Забавно получалось. Мало того, что кот в доме мышей давил, так он ещё и в лес за добычей бегал. Кот-охотник. И из-за этого Егор проникся к нему особым уважением.
В выходной сын с внуками из города приехали. Любовались котом и ахали:
— Дед, а это точно кот? Может, это пантера такая? Или рысь? Смотри, какой здоровый! — поражался Иван.
— Да где же ты рысь чёрную видел? Да ещё с длинным хвостом! — поражался дед неосведомлённости внука. И рассказывал, как настоящая рысь выглядит. Он это хорошо знал — в былые года охотничал.
— Что-то непонятное с этим котом, батя, — говорил сын. — Домашний это кот. Смотри, к людям идёт легко и с удовольствием. Чистый, ухоженный. Откуда он в деревне взялся, если ты говоришь, что в тот день, да и накануне, ни одной машины не было, и никто не приходил? И ещё странно — у кого рука поднялась такого кота на улицу выкинуть? Его хоть на выставку неси!
И фотографировали кота со всех сторон, обещая показать фотографии какому-то специалисту по котам.
— Может, батя, возьмёшь кота этого, да айда к нам жить? — заводил сын старую шарманку. — Будешь с этим котом по выставкам ходить. А здесь — кто его красоту оценит?
Егор делал вид, что этих слов не слышит. С тех пор, как остался Егор в деревне один, не было случая, чтобы по приезду сын не уговаривал его переехать.
— Коту этому в городе никак нельзя жить, — объяснял Егор сыну и внукам. — Он каждый день в лес на охоту ходит. Я его почти не кормлю. Так, сметаной он у меня балуется. Любит сметанку-то!
— Какой кот сметаны не любит? — смеялись внуки. — У других, дед, охотничьи собаки, а у тебя — охотничий кот. Добычей с тобой делится?
В другой раз внуки весы напольные привезли — кота взвесить. Кот никак на весы становиться не хотел, тогда Иван другое придумал: сначала без кота взвесился, потом Барсика на руки взял — проверить, сколько они вместе. Получили тринадцать килограмм разницы. Почти как рысь.
— Мы показывали фотки специалисту — говорит, что внешне больше похож на норвежского лесного кота, чем на сибирского. Только уж слишком велик по размеру…
Дед слушал внимательно, а в душе посмеивался над подобными изысканиями. Откуда тут норвежскому коту взяться? До той Норвегии тысячи километров. И что такое — «специалист по котам»? Котолог, что ли? Разве такая профессия бывает?
А вечером делился с котом:
— Зачем нам в город ехать? Мы к городской жизни не привычны. Шум, суета, все куда-то бегут. А здесь — тишина, спокойствие. У нас всё есть. А теперь ещё и связь космическая, каждый день фильмы смотрим.
Барсик соглашался и мурлыкал, поддерживая деда:
— Пр-р-р-р-авильно, пр-р-р-р-авильно…
Дед не обижался на Барсика, что убежал. Кушать-то коту надо, на Егора надежды нет. Одного опасался — вернётся кот из-за обилия выпавшего вчера снега голодный, без добычи — чем тогда кормить? Кормить — нужно на кухню идти, там в шкафу сын консервы кошачьи на всякий случай оставил, а где силы для этого взять?
С тоской посмотрел дед на лампочку над столом. Не горела. На улице светло, но панель солнечную, наверное, снегом засыпало — вот она и не работает. Значит, нет электричества, компьютер не работает, и с детьми не связаться.
Минувшим летом последние жители деревню оставили. Анна Андреевна к дочке уехала жить, а Пановы в село, что в четырёх километра от деревни, перебрались. Хорошее село, крепкое. Когда-то и село было в упадке, а лет десять назад в гору пошло. Дорогу в село хорошую, асфальтовую сделали, птицекомбинат современный построили. Теперь в селе даже зимой шестьдесят семей живут, летом же количество жителей удваивается. Из всех соседних деревень, которые ещё остались, люди в село потянулись.
Стоило только Пановым уехать, как беда случилась. Во время дождя сильного завалился один из телеграфных столбов, по которым в деревню электричество поступало. Остался Егор без света, без радио, без телефона. Пошёл в сельсовет.
Председатель сельсовета наотрез отказался чинить линию.
— Там все столбы погнили. Их ещё двадцать лет назад полагалось поменять. Один поправишь — другой завалится. А новую линию тянуть ни смысла, ни денег нет. Дешевле тебя сюда переселить. Дадим дом — из тех, что остались, отремонтируем — живи в удобстве. Нам ремонт по классу «люкс» в твоём новом доме будет в пять раз дешевле, чем линию тянуть. Да и зачем она? Прости, Егор Иванович, что напоминаю — не вечен ты. Деревне твоей конец приходит. Деревни — они как люди — рождаются, живут, умирают. Такая у жизни философия.
Председатель сельсовета любил пофилософствовать. И когда сын примчался, о том же говорил. Егор слышал, окно в кабинете открыто было.
— Да объясни ты отцу, что не дело ему одному оставаться. Дом — на окраине, до леса сто метров. Мало какая напасть случится. Годы у него такие, что нельзя без присмотру. Место там плохое — мобильная связь не работает, по телевизору — одни помехи. Куда ни кинь — одни минусы и никаких плюсов.
— Да мы его давно зовём, чтобы к нам переезжал, — вторил сын. — Квартира у меня большая, старший сын уже взрослый, практически с нами не живёт — тишина и спокойствие дома. Не могу ж я его силой заставить!
— А ты не силой, ты хитростью, — поучал сына председатель. И рассказывал, какие хитрости на этот счёт бывают.
Дед тихо сидел на скамеечке возле сельсовета и спокойно слушал то, что предназначалось не для его ушей.
А потом навалились на него всей компанией. Сын, внуки, даже Наташа пришла — жена двоюродного брата; когда-то они жили в деревне, да лет десять назад в село перебрались.
Наташа эта его всё время женить пыталась. Приходила к нему и начинала рассуждать:
— Не надоело тебе так жить? Кроме как с собакой и поговорить не с кем. А захвораешь — не дай бог! Ты посмотри, сколько в селе баб одиноких. Сколько можно бобылём жить? А так — живая душа рядом, и приготовит, и постирает, и если надо — подаст.
— Это что, жениться, значит? — отвечал Егор.
— Почему бы нет? Человеку на роду написано жить с кем-то, такова его сущность.
Дед Егор поковырял носком ботинка в пыли.
— Курей жалко.
— Что с твоими курами сделается? — не догадывалась о подвохе Наташа.
— Передохнут со смеху.
— Тьфу на тебя! — возмущалась Наташа. — Я о тебе забочусь, а ты шуточки шутить! Как бы твоя упёртость однажды боком не вышла.
Пожалуй, вышла. Теперь Егор лежал один в нетопленной избе, без электричества, без связи. Кот — и тот ушёл. Пусть на охоту, пропитание себе добывать, а всё же было так приятно, когда он под одеяло залезал. Жди теперь, когда Наташа придёт — она навещала его раз в неделю. Придёт бог знает когда, а на кровати вместо него — хладный труп.
Неужели конец его пришёл? День-то какой несчастливый — 13-е, да ещё и пятница. С одной стороны, умирать Егор не боялся. Сколько смог — столько прожил. Трое детей, пять внуков. А с другой стороны — почему бы не пожить ещё? Всё же интересней, чем под землёй лежать. Пусть даже возле Тамары, которую он схоронил десять лет назад.
И вдруг его посетила шальная мысль — а может, надо было Тузика на кладбище отнести? Там бы потихонечку и зарыл, неподалёку от того места, где Тамара упокоилась, и где ему лежать. Так бы и были бы все вместе. Ох, не сообразил вовремя!
В начале сентября — Тузик ещё жив был — привёз сын из города много вещей, прежде в деревне не виданных. Установил во дворе на столбе батарею солнечную, которая свет в электричество превращает. В дом кабель протянул и по комнатам лампочки необычные, плоские, установил. На кухне поставил аккумулятор, чтобы электроэнергия и ночью была. Холодильную сумку на кухне приладил, что от той батареи работать может. На крыше установили антенну космическую, по виду тарелку напоминавшую — внуки долго возились, направляя её на неведомый спутник, который — как они объяснили — вокруг земли не крутится, а на одном месте висит. Как это так может, что спутник словно к небу прикреплён, Егор не понял, несмотря на объяснения, да бог с ним!
В спальне установили коробку электронную, а на стол поставили компьютер.
— Ты теперь, дедуля, сможешь двести каналов смотреть. Фильмы — любые. Хочешь — про войну, а хочешь — про любовь. А есть каналы, по которым весь день музыка идёт. Хочешь — современная, а хочешь — старая.
Ещё на компьютере была программа под названием «Скайп», по которой можно было разговаривать — как по видеотелефону. Микрофон поставили красивый и велели во время разговора поближе ко рту держать.
А ещё на экране, как говорили внуки — на рабочем столе — был маленький рисунок — красный крест.
— Если тебе вдруг плохо станет, — объясняли внуки — ты мышкой два раза щёлкни по этому красному кресту — и мы получим сообщение, что нужно срочно приехать. Как вызов «Скорой помощи».
Егор в тетрадку записывал всё, что ему говорили. Да разве за два дня всё поймёшь! Подходил Егор к компьютеру с опаской.
Более чудно было, что из дома внуки могли его компьютером управлять.
— Ты только по «скайпу» скажи или напиши — какой фильм хочешь — мы тебе его тотчас найдём, — говорили внуки. Словно фильмы — это грибы, которые нужно искать между деревьями.
Качество фильмов, которые к нему через космос приходили, было отличным. Не то, что прежний телевизор! Вот что значит наука!
Иногда по вечерам Егор выходил на улицу полюбоваться цветными огоньками, которые временами сверкали по ободу тарелки. И поражался тому, сколь изменилась его жизнь. Он помнил босоногое детство, помнил, как первый раз на машине проехался, и даже как однажды на самолёте летал — к старшей дочке в гости. И вот теперь из его дома прямая связь с космосом, и через этот самый космос он видит детей и внуков, и свободно говорит с ними. Что же ещё через десять или двадцать лет будет?
Вот только увидит ли он, что через десять лет будет? Обещал тогда, возле сельсовета, что этот год будет последним его годом в деревне. И, кажется, не ошибся. Только другим боком выходит последним. Ног он уже не чует. Чует лишь холод, который установился в нетопленном доме. А может, это хорошо, что он чувствует холод? Когда умирают — ничего не чувствуют.
Иногда Егор включал музыку на компьютере, садился в плетёное кресло напротив печи — так, чтобы видеть огоньки в щелку дверцы — и сажал на колени кота. Гладил Барсика и рассказывал о своей жизни. Кот лежал с закрытыми глазами, но слушал внимательно, мурлыкая в такт словам:
— Инте-р-р-р-р-есно, инте-р-р-р-р-есно…
В последнее время они с Барсиком полюбили фильмы о животных и о необычных явлениях природы. Почему про животных Барсику было интересно — это понятно. А что привлекало кота в фильмах о космических пришельцах — дед не знал. Гладил Барсика и спрашивал:
— Ты как думаешь — прилетали к нам с других планет?
Кот изгибал спину и начинал мурлыкать:
— Пр-р-р-р-илетали, пр-р-р-илетали…
Хорошо, если бы Барсик вернулся поскорее. Залез бы под одеяло, погрел бы. Может, и часть его болезни забрал, коты ведь — они лечебными талантами обладают.
Стал Егор в забытье впадать. И начал ему сниться сон про Барсика. Словно не он Барсику о своей жизни рассказывает, а наоборот, кот рассказывает. И не замечает кот, что говорит на непонятном для Егора языке. А потом кот встал и повёл Егора в лес — показать свои охотничьи угодья. Кот бежит быстренько, снег ему вовсе не мешает — быстро продвигается вперёд. Егор отстаёт всё более и более. Попытался рвануться вперёд, да не получилось — поскользнулся и упал лицом в снег. А снег оказался горячим и колючим, так что вздрогнул Егор всем телом и открыл глаза.
Над ним склонился человек с необычной — для наших мест — чёрною кожей, в синем комбинезоне. Лицо чёрного человека было закрыто белой марлевой повязкой, какие в больнице врачи носят. И на голове была странная белая шапочка, скрывавшая волосы. Человек этот одной рукой крепко держал левую руку Егора, а другой медленно вводил иглу с тянущейся за ней трубочкой в вену у запястья. Егор чуть не дёрнулся от удивления и испуга, но незнакомец только сильнее сжал руку.
Трубочка от иглы, которую вводил ему в вену незнакомец, шла к большому аппарату, стоявшему на стуле подле кровати. Аппарат светился, на экране его двигались цветные точки, оставляя кривые следы.
Правее аппарата стоял штатив, на котором висел пластмассовый мешок, наполовину заполненный желтоватой жидкостью. От мешка шла трубочка, то которой эта жидкость вливалась в вену той же левой руки, около локтя в вену была воткнута другая игла. Капельница. Он видел такую, когда Тамара в больнице лежала.
Чуть дальше стоял второй человек в похожем комбинезоне, также с марлевой повязкой на лице и в шапочке. А ещё дальше, почти у стены, на другом стуле сидел Барсик и внимательно наблюдал за происходящем.
Сначала Егор подумал, что это ему мерещится. Но тут явственно ощутил боль в руке, и новая мысль пришла в голову: «Я в больнице!». И тут же отбросил эту мысль. Это была его комната, он лежал на собственной кровати, компьютер на столе был всё также закрыт небольшим кружевным покрывалом, которым когда-то Тамара закрывала телевизор.
Егор попытался чуть повернуться, но был остановлен человеком в комбинезоне, который пластырем закреплял иглу на запястье.
— Тийхо, — сказал гость, сильно коверкая простое слово.
И только тут до Егора дошло, что это — врачи. Или врач и медбрат. Только не местные, а какие-нибудь приезжие, из Африки наверное. Сейчас мигрантов много. В селе есть таджикская семья, есть китайская семья. А один парень привёз себе жену из Чечни. Ничего, живут ладно, у них двойня растёт. Пускай едут. Ещё со школы Егор запомнил слова поэта, что жить надо так, чтобы не от нас, к нам бежали. Раз к нам едут, значит у нас жизнь лучше, а это — в радость. И эти, должно быть, приехали.
«Эфиопцы» — решил про себя Егор.
Почему он счёл их выходцами из Эфиопии, а не из Сомали или Кении — Егор бы объяснить не сумел. Вспомнил первое попавшееся государство Африки и поместил туда докторов. Может, они приехали сюда насовсем — у нас-то лучше, чем в Африке, а может — по обмену, опыт перенимать.
И стало тепло Егору от этой мысли. Неважно, что у них некрасивые, почти что уродливые лица. Это для нас они некрасивые. А в Эфиопии такие лица — в самый раз, а мы должно быть, им некрасивыми кажемся. Вот только кто их вызвал?
Скосил глаза Егор налево, направо — но никого, кроме двух эфиопских докторов и кота, в комнате не увидел. Успел только заметить, что часы напротив показывают уже час дня! И ещё почувствовал, что нет в комнате утреннего холода.
Второй врач тем временем поднёс ко рту Егора трубку в палец толщиной. Сантиметрах в пяти от окончания трубки было кольцо — чтобы трубка входило не слишком глубоко в рот.
— Бюдет хо-ро-шо, — сказал доктор на ломаном русском языке.
По трубке в рот — должно быть — кислород шёл. Потому что стало легко дышать. Доктор тем временем завязки от трубочки на уши Егору завязал — чтобы трубка не выпала случайно. А сам отошёл в сторону, к коту. И погладил Барсика.
Другой доктор тоже подошёл к Барсику — с другой стороны — и также погладил кота. Словно указывали Егору на того, кто их сюда привёл. Смешная получалась картина — на стуле кот — а по обе стороны от него два эфиопских доктора.
Стало от такой картину Егору легко и приятно на душе, и он заснул.
Проснулся от того, что кто-то его за плечо толкал. Открыл глаза — Максим.
— Дедуля, вставай! Обед скоро, а ты ещё в кровати. Проспишь всё на свете!
Сзади сын стоял.
— Батя, ты в порядке?
Егор рывком поднялся на кровати. Откуда сын с внуком появились? Окинул взглядом комнату. Куда доктора эфиопские делись? Неужто ему всё это приснилось?
Глянул на часы. Без четверти одиннадцать. Когда в прошлый раз смотрел — час дня показывали. Но часы только вперёд идут. Уже другой день?
Не стал ничего говорить Егор, а прежде осмотрелся. В комнате всё — как прежде. В двух шагах правее кровати стул стоит. На нём тогда Барсик сидел. Сейчас стул был пуст. Никаких следов того, что в доме ещё кто-то был.
— Батя, ты что, никак проснуться не можешь? — в голосе сына зазвучали тревожные нотки.
Тут Егор сообразил, что в доме тепло. И лампочка над столом горит — значит, панель почистили и электричество поступает. Кружевное покрывало с экрана снято и рядом на столе аккуратно лежит.
Сын смотрел с напряжением. Надо было что-то говорить.
— Приснилась ерунда какая-то. Давно приехали?
— Какое давно! Только зашли! Взгляд у тебя странный…
Егор встал и начал одеваться. Пусть всё это приснилось, путь по причине простуды спал долго, но кто печь протопил? По сыну и внуку видно, что только с дороги.
Глянул на пол — и душа словно в пятки ушла. Чистёхонек. Как после того случая пару месяцев назад, когда Наташа пришла, и, несмотря на его протесты, полы в доме перемыла.
Сын тем временем поставил на пол большую сумку, раскрыл её, и стали они вдвоём с внуком из этой сумки другие сумки доставать. Одну за одной. Хотел было дед спросить — что за выставка, но тут его взгляд на запястье упал.
Две полоски пластыря — крест-накрест в том месте, где вчера эфиопский доктор ему иголку в вену вводил. Потрогал рукой выше запястья — и там под рубахой другой пластырь прощупывался. Были доктора.
Выскочил дед на кухню, к печке. Около печи горкой пять или шесть поленьев — кто принёс? Вчера не оставалось. Дрова в печи уже почти прогорели, но опытным взглядом Егор определил — печь растопили часа три назад. Потому и дом успел прогреться.
«Что творится?» — в отчаянии подумал дед. А вслух сказал:
— Я в уборную…
Ему в самом деле хотелось по нужде, но выскочить из дома казалось важнее, чтобы со случившимся разобраться и мысли привести в порядок.
До уборной он вмиг добежал, успев лишь по дороге заметить, что снегу много навалило, но панель солнечная чистая.
«Наваждение», — подумал дед и вдруг встрепенулся. Увидел, что дверь курятника приоткрыта. Не настежь, а лишь на треть, или даже на четверть — но открыта! Бросился к курятнику, но уже по дороге увидел, что весь задний двор испещрён лисьими следами. Екнуло сердце — в трёх метрах от курятника на снегу горстка перьев и алели застывшие капли крови.
Подбежал Егор к курятнику, распахнул толстую, утеплённую на зиму дверь — и руки бессильно опустились.
На полу валялись две курочки — одна с перекусанным горлом, второй лиса полностью голову оторвала. Перья, застывшие брызги крови.
Дверь курятника внизу была исцарапана и изгрызена лисьими когтями и зубами. Язычок деревянной задвижки не был выдвинут.
Наверное, по причине плохого самочувствия Егор забыл задвинуть язычок массивной деревянной задвижки — почти в два пальца толщиной. Дверь прикрывалась плотно, даже туго, так что лисе пришлось немало времени и сил, чтобы когтями и зубами открыть дверь. А потом началось…
Первую курочку лиса съела в трёх метрах от курятника — видимо, голодна была, даже не стала уносить добычу в лес, так ей свежего мясца хотелось. Затем — судя по следам — она сделал два круга по двору — догоняла и душила разбежавшихся кур. Затем вернулась в курятник, и загрызла тех, кто не рвался на свободу.
Егор читал следы, как обычный человек читает книгу. В десятке метров увидел цепочку путанных лисьих следов — плутовка гналась за кем-то, кто не просто убегал, а делал зигзаги, пытаясь оторвать от преследования, подлетал в воздух, стремясь найти спасения на каком-либо возвышенном месте. Не получилась. Лиса в прыжке настигла её и угодила небольшой сугроб. Снег возле сугроба был размётан энергичными ударами куриных крыльев. Но не спаслась.
Кур у Егора оставалось немного, поэтому он знал их — как говориться — «в лицо». Такими зигзагами от лисы уходила Хамка — наглая курица, распихивавшая других при раздаче корма, при любой возможности пытавшаяся вырваться из курятника. Почему-то Егору её наглость нравилась, в мыслях он говорил: «Такая не пропадёт, умеет постоять за себя». Зимой Егор резал по одной-две курицы в месяц, Хамку трогать не собирался — пусть живёт. Да вот, лиса…
— Батя, ты где пропал? Не май месяц! — выскочил из дома сын — посмотреть, почему отец из уборной не возвращается.
— Куры, — только и сказал Егор.
Сын оглядел истоптанный лисьими следами огород.
— В дом пошли, простудишься! Не судьба курам вышла. Так ты поэтому согласился?
По пути в дом Егор повторял раз за разом слова сына: «Ты поэтому согласился?» На что он согласился? Непонятно.
На кухне Егор сразу бросился к печи — отогреться. И только тут увидел, что все шкафы его открыты, а на полу раскрыли свой зев две сумки.
— Дедуля, что грузить? — довольным голосом спросил Максим. — Всё за раз не увезём.
— Куда не увезём? — насторожился Егор.
— Как куда? Домой, конечно! Как получили вчера от тебя послание, что согласен на переезд и просишь сегодня забрать — праздник начали готовить.
— У деда лиса всех кур передушила, — объяснил отец. — Потому и согласился на переезд.
Максим с сочувствием посмотрел на деда.
— Ну и бог с ними! Не стоил этот десяток кур тех сил и здоровья, какие ты на них тратил. Тем более, что рядом — в селе — птицеферма, тебе бы таких кур со скидкой продавали — как ветерану труда. Не горюй.
«Потому и согласился на переезд», — мысленно повторил Егор. Когда это он на переезд к сыну согласие давал?
— Максим, не торопись, дед не завтракал. Тебе что сделать? — повернулся к нему сын.
Егор пытался понять, что случилось. Они приехали, чтобы увезти его в город. И они говорят, что он согласился и даже сам просил.
— Сегодня какой день? — осторожно спросил Егор.
— Ты уже счёт дням потерял? Вот что значит — глушь. Суббота сегодня. Поэтому Иван и не приехал, в колледже занятия.
— Четырнадцатое? — зачем-то переспросил Егор.
Сын кивнул.
Одно к одному. Заболел он в четверг, в тот день лёг рано, не закрыл на задвижку курятник. Ночью лиса пришла и устроила разгром. В пятницу, тринадцатого — число-то какое роковое — ему было так плохо, что встать не сумел, и думал уже, что помирает. Но приехали откуда-то эфиопские врачи, поставили ему капельницу, ещё что-то влили, кислородом дали дышать. Было это в час дня. Проспал он почти сутки — с часу дня пятницы до одиннадцати часов субботы. Врачи эфиопские оставались в его доме, даже убрали чисто и печь растопили. С его компьютера послали письмо слёзное — мол, не могу больше один — забирайте.
Вспомнил Егор фильм про Шерлока Холмса, и подумал, что если бы был помоложе, мог бы не хуже дела распутывать.
— Чай прежде пить будем, — сказал Егор. — Яйца отвари. Поедим напоследок нормальных яиц. От моих курочек…
Чуть не добавил — «покойных». Пока сын хозяйничал на кухне Егор подошёл к компьютеру. Тот был включён. Доктора эфиопские включили — не сам же он включился. Открыл программу для переговоров.
В разделе письменных сообщений он увидел текст, который как будто он отправил вчера в 16 часов 22 минуты — время было обозначено точно:
«Созрел для переезда. Заберите меня завтра»
Про то, что «созрел» эфиопцы написать не могли. Они по-русски говорили плохо и не знали его истории. И не стали бы доктора убирать в доме. Откуда эфиопцы печь русскую топить умеют?
И вдруг ударил себя по лбу. Как же не сообразил! Наташа! Пришла как раз в тот момент, когда ему плохо стало. Пока врачи лечили его, в доме убрала. Ей не впервой. И печь топила вчера и сегодня. Может, и ночевала у него. И компьютером умеет пользоваться.
Значит, это она за него судьбу его решила. Конечно, не могла не заметить вчера лисьих следов и решила — нет кур, нет смысла оставаться.
Пока Егор размышлял — сердиться на Наташу или нет, завтрак подоспел.
Кушал Егор молча. Внук постоянно дёргал его, сын помалкивал. Наверное, понимал, что не просто расставаться с домом, который сам поставил, и в котором пятьдесят лет прожил. А Наташа… Бог ей судья.
Егор был почти безучастен, пока собирали его вещи. Какая разница — что брать, что оставлять.
Потом снимали и разбирали солнечную панель, а напоследок Максим полез на крышу и снял тарелку.
Егор обошёл вокруг дома. Странным было, что никаких следов, кроме следов машины, на которой приехали дети, не было. А на чём же эфиопцы приехали? Не на себе же они из села тащили медицинское оборудование?
— Вы когда сюда ехали, следы другой машины видели? — не выдержал он.
Сын удивился.
— Ты что, вчера шум машины слышал? Нет, никаких следов не было. Ни машины, ни человека.
— Может, где-то в стороне были следы?
— Какое «в стороне»! Сам знаешь, тут и дороге не всякий раз проедешь!
Егор остановился. Может, рассказать сыну про эфиопских докторов?
— Точно, никаких следов не было?
— Вчера снега не было. Мы бы увидели следы другой машины. Ты лучше скажи, где твой Барсик?
Кота не было, хотя уже было начало третьего. Из леса Барсик возвращался обычно часам к одиннадцати или к двенадцати. Один или два случая были, что возвращался в час дня.
Если следов нет, то как эфиопцы попали в его дом? Не на вертолёте же? Да и вертолёт оставил бы след. Наташа ушла, оставив его одного спящего после капельницы и других медицинских процедур?
Куда кот делся? После того снегопада, который был позавчера, все следы — как на ладони. Нет кошачьих следов возле дома.
И вновь словно обожгло Егора догадкой: не было здесь Наташи. Если это она вызвала врачей, если это она убрала в доме и топила печь вчера и сегодня, если это она вызвала сына из города — то осталась бы возле больного. Не ушла бы к себе, пока Егор не проснулся. Не ушла бы к себе, зная, что должен племянник приехать.
Голова шла кругом. Решил Егор отвлечься и пошёл в сторону леса. Повернул налево, пропахал валенками по снежной целине сотню шагов. Пересёк лисьи следы. Тут она к его курятнику пробиралась, а здесь назад бежала, судя по посторонним следам, с собой ещё курицу тащила. Курица ещё жива была, крыльями махала, пытаясь вырваться. Оттого и чёрточки поперёк цепочки лисьих следов.
Развернулся, и пошёл в другую сторону. И снова — никаких кошачьих следов.
Дед остановился. Никогда не задумывался, на кого кот в лесу охотился? Сначала полагал — за мышами, в лесу их немало. А когда зима пришла, и до мышей стало не так просто докопаться — на кого? Если взять вглубь леса, в полутора километрах есть болотце, которое зимой не замерзало — кроме сильных морозов. Подле него всегда много живности обитает. Неужели кот каждый день бегал полтора километра туда, и столько же назад — ради того, чтобы какую-нибудь птицу поймать?
— Ты что, следы Барсика ищешь?
Егор кивнул. И решил перевести разговор на другую тему.
— Чего тарелку не грузите?
— Посмотри, что с тарелкой случилось.
Володя и Максим повернули тарелку к деду. Дед ничего особенного не увидел.
— Ты ничего не замечаешь?
Егор пожал плечами.
— Когда мы тарелку сюда привозили, она изнутри была специальной серебряной краской покрашена. А сейчас?
Сейчас тарелка внутри была чёрная. Только в центре оставалось белое пятно. Дед коснулся рукой внутренней поверхности. Гладкая. Ему даже показалась, что чуть тёплая.
— А где лампочки?
— Какие лампочки? — удивился Максим.
— Я по вечерам, когда на улицу выходил, часто видел: по ободу огоньки цветные горели. Красные, синие, зелёные. Красивое зрелище было.
— Дедуся, ты ничего не путаешь? Тут никаких лампочек нет.
Егор недоверчиво склонился над тарелкой, ища спрятанные лампочки. И вдруг услышал знакомое мурчание:
— Пр-р-р-рощай. Пр-р-р-рощай…
Отшатнулся от тарелки, окинул взглядом двор:
— Барсик! Барсик!
— Ты что, дедуся?
— Вы слышали? Барсик мурчал!
Сын и внук переглянулись.
— Нет, ничего не слышали…
От досады Егор чуть кулаком по тарелке не стукнул. Снова наклонился над ней: белое пятно в центре ему вдруг манишку кота напомнило. И снова услышал:
— Пр-р-р-рощай. Пр-р-р-рощай…
Отскочил дед от тарелки, словно ошпаренный, замер на секунду и бросился на крыльцо — пристройку рассматривать. Искать на ней следы кошачьи. Из слухового оконца кот на пристройку должен был прыгнуть. А с неё — на крыльцо.
Снег ровным покрывалом укрывал пристройку. Словно никогда на неё кот не прыгал.
Вернулся к тарелке. И прежде чем сын с внуком водрузили её на машину, снова засунул голову во внутрь. Опять услышал:
— Пр-р-р-рощай. Пр-р-р-рощай…
Сжалась душа. Как в тот момент, когда под лавку, где околел Тузик, поставил стаканчик с водкой, накрытый ломтиком хлеба с салом.
Вот она, философия. Живём, не зная, что впереди. Когда счастье придёт, а когда горе. Чему радоваться, а над чем плакать. Где найдёшь, а где потеряешь.
Дети тем временем закрепили тарелку на крыше внедорожника, запихали последние сумки в машину.
— Всё, батя, — сказал сын. — Дом замыкаю, тут ещё добра полно осталось. Надеюсь, никто не позарится. Начинаем Барсика искать?
Дед отрицательно покачал головой.
— Ушёл он. Как пришёл из ниоткуда, так и ушёл в никуда.
— Ух ты! — изумился Максим. — Дедуля наш стихами заговорил!
— Три часа, — сказал сын. — Тогда поехали. Кот такой, что за него опасаться не надо. Если что — в дом через чердак залезет, всё не на улице ночевать. Через недельку приедем оставшиеся вещи забрать — и увидим, был он или нет. Если вернётся — заберём.
— Не вернётся, — убеждённо сказал дед Егор. — Мы ему не нужны.
Хотел добавить, что это ему кот нужен был, а не он коту — да не стал. Понял Барсик, что дед далее без него обойдётся — и ушёл.
И решил Егор Иванович, что это должно оставаться его маленькой тайной. Его и Барсика.