ВО СНЕ И НАЯВУ
Мишу Юдсона я видел во сне три раза. Первый раз на второй день после его похорон.
Мы гуляли по какому-то российскому городу, искали старинное здание сторожевой заставы. Нашли, но оно оказалось перестроенным в современном стиле. Нам это не понравилось, и мы пошли в старую, ещё деревянную часть города. Тихие улочки с деревьями, домики за палисадниками.
Я понимал, что он умер, и долго не решался задать вопрос. Наконец спросил:
– Ну, как тебе там?
– Да не очень, – ответил Миша с кривой улыбкой.
Второй раз мы увиделись на седьмой день после Мишиной смерти, когда душа завершает первый этап отрыва от нашей реальности.
Очень странный сон. Я стоял возле края узкой расщелины, вернее — пропасти, а Миша на другой ее стороне. И я видел, как он превращается в перекрытие, что-то вроде деревянной балки-мостка, которым сейчас перекроют эту расщелину. Я стал соображать, какие инструменты притащить, чтобы его вытащить оттуда. Он прочитал мои мысли и очень сердито буркнул:
– Не вздумай ничего делать, не смей прикасаться к этому бревну! Дай мне пройти мой путь до конца.
На тридцатый день после смерти я снова увидел Мишу. То ли это я во сне продолжал свои мысли, то ли раскрывался канал связи. Непонятно, и нет никакой возможности правильно оценить.
Во сне я попросил Мишу объяснить мне, что с ним произошло.
– Я могу открыть тебе настоящую причину, – сказал Миша, – но тогда ты не сможешь вернуться из сна в реальность.
– Умру то есть? – уточнил я.
Миша не ответил.
– Не надо, не раскрывай, – попросил я и проснулся.
С тех пор прошло много месяцев. Больше Миша мне не снится. Видимо, его душа далеко ушла по своему пути и земные дела ее уже не интересуют.
КОРОЛИ И КАПУСТА
Мой покойный друг Миша Юдсон к ритуалам нашей религии относился с прохладцей. Я было написал «спустя рукава», но какие рукава в нашем жарком климате: футболки да безрукавки. Прохладой, правда, тоже не пахнет, но все-таки думать о ней приятнее, чем о спущенных рукавах.
В Бога Миша верил, особенно уважая еврейскую мистику, и с большим интересом во время застолья пускался со мной в рассуждения о трансцендентном. Но наложить тфиллин и закутаться в талит с цицит я так и не сумел его уговорить.
– Тфиллин – это же корона, – убеждал я упрямца. – Наденешь и сразу почувствуешь себя королем.
– Настоящая коронованная особа, – сурово ответствовал Юдсон, – не нуждается в подтверждении своей царственности и чувствует себя королем даже в душе. Давай лучше хряпнем.
Единственное, на что он соглашался, было торжественное вздымание лулава и этрога во время Суккот. Поскольку застолье у меня в сукке всегда происходит наотмашь и не взирая на лица, Миша, в предвкушении праздника, был готов немного пойти навстречу суровому еврейскому Богу.
То ли дело кот Юдсон! Тот буквально охотится на цицит и ремешки от тфиллин. Во время карантина общественная молитва в синагоге стала редко доступным лакомством, к Всевышнему приходиться обращаться из дома. Не успеваю я облачиться в доспехи славы, как серое животное прибегает из самого дальнего угла квартиры, где оно до сих пор безмятежно дрыхло, и, как тигр антилопу, начинает ловить цицит.
– Миша, уймись! – говорю я ему. – Имей Бога в животе, дай спокойно помолиться.
Юдсон притворяется, будто внял моим увещеваниям, бесстыдно разваливается на диване и делает вид, что заснул. Но стоит мне повернуться к нему спиной, как одним прыжком преодолевая расстояние между нами, он победно вцепляется в кончики ремешков тфиллин и начинает их грызть, точно заяц капусту.
Это все, что он теперь может сделать. Заповедь накладывания тфиллин на котов не распространяется, а ловля цицит не есть Божественное Желание. Но в своем нынешнем кошачьем обличии у Юдсона нет иной возможности хоть как-то приблизиться к святости.
Alas, poor Yorick!
БОЖЕСТВЕННАЯ БИБЛИОТЕКА
Ох, и покатались мы с Мишей Юдсоном по бескрайним просторам нашей родины! Выступали в Тель-Авиве, Иерусалиме, Хайфе, Беэр-Шеве, Араде, Ришон ле-Ционе, Реховоте – всего и не упомнить. Особенно часто – в Иерусалимской библиотеке, у Клары.
Как-то раз после очередной презентации журнала «Артикль», в котором мы с Юдсоном подвизались в качестве редакторского дуумвирата, Миша прошелся вдоль плотно забитых полок библиотеки и вернулся с вопросом.
– Книги есть. А Бог?
– Бог это и есть книги, – ответил я.
– Матерь-семантика! – вскричал Миша. – Филолухи-журналюхи тачают Диру Мира?
– Наша вера опирается на текст, – сурово ответствовал я. – Всевышний вложил себя в Тору и дал ее нам. Поэтому мы и называемся народом Книги.
– Это раньше так было, – заявил Юдсон. – А сейчас мы народ радио, телевидения и интернета, упаси Господи!
– Ты ведь не зря корпишь над словом, – возразил я. – Ему присягнул, ему служишь, женился на согласной букве, а в любовницы взял гласную. Да по-другому и быть не может, ты ведь Юдсон, сын буквы юд. Гематрия, цифровое значение этой буквы – десять. Вот ты и пытаешься все время попасть в десятку, расставить буквы и слова самым точным образом. Чисто религиозное рвение…
– Я-то корплю на буки-веди, – возразил Миша, – а божественный язык – иврит, Книга на нём дарована. Русский в Эреце как идиш – бытовая речь, жаргон – на нём тухлую курицу пурицу втюхивают. Я вот на идише ни слова не знаю, это ты мастак: как выпьешь, из тебя сразу лезут кишмиринтухес и зайгезунд.
– Зугсте хоч! – вскричал я. – Любовь к букве – основа еврейского характера. Наши предки тысячи лет провели в кропотливой работе над словами Книги, и в этом смысле ты настоящий еврей. Бог решил, что для тебя родной алфавит – кириллица, поэтому особенный еврейско-русский воздух и есть твоя божественная реализация.
– Мальчики, ну как вам наша библиотека? – спросила подошедшая Клара Эльберт.
– Божественно, – галантно расшаркался Миша. – Просто божественно!
КАРЛ-ЯНКЕЛЬ ЮДСОН
Мои встречи с читателями всегда вел Миша. Несколько лет назад, после выхода в Москве моей книги «Ведьма на Иордане», магазин «Исрадон» пригласил меня поучаствовать в ее презентации в хайфском и тель-авивском отделениях.
И мы с Юдсоном поехали в Хайфу. Разумеется, на поезде, по дороге восхищаясь удобством новых вагонов и бесшумностью хода. И Миша, и я немало покатались по железным дорогам Советского Союза; было с чем сравнить и что вспомнить.
В Хайфе нас поджидала Рина Жак, организатор презентаций в «Исрадоне». Она приехала заранее из Тель-Авива, с ее помощью мы быстро отыскали магазин, познакомились с читателями, и выступление покатилось по привычному, накатанному руслу. Встреча затянулась, было много вопросов, и мы с трудом успели к последнему поезду на Тель-Авив.
Усевшись на самые отдаленные места в полупустом вагоне, Миша поставил на колени свою сумку, запустил в нее руку и с нескрываемым блаженством произнес:
– Вот она, милая! Здесь, дожидается. Пришло времечко!
– Что это у вас? – с подозрением спросила Рина.
– Чистейшей воды «Бушмилс» ирландского производства, – ласково ответил Миша. – Налить?
– А вы знаете, что распитие спиртных напитков в поезде запрещено? – заметила Рина.
Не обратив внимания на ее слова, Миша извлек из сумки бутылку виски и пустую пластиковую бутылочку из-под холодного чая «Нестле». Не пролив ни капли, он наполнил бутылочку и тут же спрятал «Бушмилс».
– Вот, Риночка, – показал он на «Нестле», – цвет один и тот же. Надеюсь, чай распивать не запрещается?
– А запах?! – делая большие глаза, воскликнула Рина.
— Запаха сейчас не будет, – заверил ее Миша и стал выкладывать на столик пластмассовые стаканчики, питы, три виды индюшачьей пастрамы в промасленных бумажных упаковках, баночку соленых огурчиков, горчицу, хумус. Он доставал бы еще и еще из своей бездонной сумки, но Рина вскочила со своего места и пересела на два ряда вперед.
– Ну-с, – потер руки Юдсон. – Хряпнем за темноту за окнами!
Обмениваясь впечатлениями от хайфской публики, мы бодро неслись к Тель-Авиву. На подъезде к Зихрон-Яакову чай закончился, а настроение существенно изменилось.
– Мне нравится вера, – сказал Миша, косясь на мою бороду, – которая позволяет ее адептам правильно проводить время.
– Нравится – сделай обрезание, – отрезал я, допивая последние капли из своего стаканчика.
– А я обрезанный, – отбил мой выпад Миша, пряча в сумку «Нестле».
– С каких таких щей, – удивился я, – советские итээр из Волгограда сделали обрезание сыну в середине пятидесятых годов прошлого века?
– А это не они, – Миша вернул на столик бутылочку с новой порцией чая. – Они на курорт поехали, а меня отвезли к бабушке и дедушке. Возвращаются из Крыма, а я уже готовенький.
– Карл-Янкель, – вскричал я, – ты же один к одному бабелевский персонаж!
Хлебнули чая, закусили пастрамой. Вагон уютно покачивало, за окнами плыли огоньки Святой Земли.
– Наш мир, – философски произнес Миша, – похож на этот вагон. Светло, прохладно, вкусная еда, добрые друзья, красивые женщины, – он хищно улыбнулся затылку Рины, но та, не почувствовав импульс, продолжала копаться в телефоне.
– А вот будущий мир, – продолжил Юдсон, – на котором вся вера построена, похож на темноту за окнами: ничего мы о нем не знаем. Тут мы с тобой пьем хороший виски, говорим о литературе, а чем будем заниматься там, в темноте?
– Ладно, сам напросился, Карл-Янкель, – сказал я. – Теперь придется слушать.
Миша разлил остатки чая, мы хряпнули, и я продолжил.
– Всевышний называется «Маком», то есть Место. Не мир Его место, а Он место мира. Бог выделил в себе крохотную часть и создал в ней наш мир. С его бесконечными звездами, планетами, далекими солнцами. Наша Земля — это ведь только пылинка в неизмеримом пространстве галактик.
Тело приземлено, а для души нет границ. Ты ведь хотел бы узнать, как живут шаманы в Африке, чем питаются пингвины, какой вид на закат с вершины Джомолунгмы. Душе без тела это ничего не стоит, она может переноситься за мгновения в любую точку Земли.
– Занятная перспектива, – пробормотал Миша, отхлебывая чай.
– А на Луне ты не хочешь побывать? – спросил я. – Взглянуть, что это за темные пятна? Погулять по кратерам, а? Ведь душе не нужен воздух, а расстояние до Луны она способна преодолеть за мановение ока.
А погрузиться в Солнце? Посмотреть, как оно там, внутри? Душа не боится высокой температуры, ведь она духовна, и материальность ее не задевает. Она может перенестись на далекие звезды, увидеть, как разумно и правильно обустроил Всевышний вращающиеся вокруг них планеты. Есть ли там живые существа, что они делают, как живут?
– Складно излагаешь, – одобрил Миша. – Давай теперь про корабли, которые бороздят просторы Вселенной.
– Сколько тайн мироздания открывается перед душой, и все они ничто по сравнению со знанием, с помощью которого Всевышний создал мир, – продолжил я, не обращая внимания на ехидство Карла-Янкеля. – И к этому знанию у души тоже будет доступ. У каждой свой, в зависимости от того, сколько человек успел понять за жизнь. Тора, которую мы учим, лишь заголовки, начальные буквы того, что открывается душе после смерти. Но если этих заголовков нет в ее распоряжении, то и открываться будет нечему.
И что после этого улочки Яффо, вкус жареного мяса, запах моря, поцелуй женщины, хорошая литература и другие утехи плоти? За границей смерти человека, подготовившего себе путь, ожидают куда большие наслаждения.
– И ты обещаешь их мне? – спросил Миша.
— Я ничего не обещаю. Все зависит только от твоих усилий. Никто не будет драться за тебя, Карл-Янкель, потому что никому в целом свете нет дела до твоей жизни.
Окна резко просветлели, поезд ворвался в Тель-Авив. Параллельно железной дороге сияла фонарями улица Менахема Бегина; улицы Макса Брода и Зеэва Жаботинского струились к морю.
«Мы выросли в других городах, под другим небом, – думал я, – и там испытали горечь незаслуженных обид и бессильный гнев несправедливых унижений. И хоть улица Пушкина в Яффо совсем не походит на Пушкинскую в Одессе, а улица Бялика в Тель-Авиве — на волгоградскую улицу Горького, мы приехали, чтобы отыскать свою долю именно здесь. Чтобы жить на этих улицах, и умереть на них, каждый в свой срок и по своей причине. Мы приехали сюда, чтобы стать счастливыми».
Рина спрятала в сумочку телефон и повернулась в нашу сторону.
– Шум какой подняли, – говорили ее глаза, – слов сколько произнесли. А убирать кто за вами будет?
Юдсон, словно услышав ее безмолвный упрек, принялся укладывать в сумку остатки пиршества. Наткнувшись рукой на бутылку из-под «Бушмилса», он замер на секунду, а затем с откровенным сожалением воскликнул:
– Вот я стоял и думал, брать литр или 0,7? И решил, дурак, что 0,7 хватит! Боже мой, как я ошибался, как же я ошибался!