КОРОНАВИРУС ЛЮБВИ
«…и, собственно, всё вышеперечисленное говорит о том, что коронавирус – это обычная вирусная пневмония, на которой очень скоро фармацевтические корпорации заработают кучу бабла!»
Олег, очень довольный собой, нажал на «опубликовать» и стал с интересом ждать реакцию «социума».
Последние два года Тимофеев, знакомясь с женским полом, именовал себя блогером. Действительно, каждый день он комментировал в фейсбуке новости, размещал в инстаграмм забавные фото своего любимого французского бульдога с соответствующими подписями, вёл видеоблог «Любовь после пятидесяти лет».
Его смешила истерия с коронавирусом. В свои пятьдесят пять он пережил эпидемии холеры, свиного и птичьего гриппа, смену денег, кризис неплатежей и обрушение доллара. Если учесть, что Олег тридцать лет занимался бизнесом, то его мало чем можно было удивить.
Он разместил в социальной сети номер один (которую, по слухам, плотно контролирует ЦРУ) пост, развенчивая, по его мнению, безумный фейк под названием «коронавирус» и ждал откликов.
Тимофеев никогда не спорил с оппонентами и не комментировал ответы на публикации. Он знал, что закон социальных сетей заключается в том, что даже если ты обладаешь исключительными знаниями и компетенциями, то все равно в итоге будешь дураком.
Олег, посмеиваясь, читал комментарии и удовлетворенно хмыкнул, когда количество «лайков» перевалило за тысячу. Потом, неторопливо листая список «лайкнувших» и рассматривая аватарки, вдруг замер. С фотографии на него смотрела сквозь стекла модных очков строгая брюнетка с короткой стрижкой.
Евгения Ларсен – имя и фамилия были написаны латиницей.
Тимофеев быстро перешёл в ее профиль, кликнул «фото» и начал жадно рассматривать фотографии.
Годами пользуясь социальными сетями, мы складываем, зачастую бездумно и автоматически, историю нашей жизни. Внимательный человек по фото и постам, размещенным в профиле, может создать достоверную картину о том, как вы живёте (и с кем), каковы ваши пристрастия и привычки, чем вы не довольны.
Евгения Ларсен двадцать три года жила в Норвегии, вдовствовала, но была в «гражданском партнёрстве». Ее дочь с мужем и двумя сыновьями обосновались на берегу Женевского озера, где, видимо, любила бывать и госпожа Ларсен. Во всяком случае, многие фото со счастливо улыбающимися с ней в обнимку радостными внуками были сделаны на фоне женевских пейзажей.
«Вот, сука, чего они там всегда улыбаются и радуются?!» – Тимофеев поиграл желваками и посмотрел в окно, на стену соседнего дома.
Дом был серым, панельным, с потрескавшимися швами, расписанным юными дарованиями цоколем и металлическими входными дверями в подъезды. Двери были окрашены в чёрный цвет, а кодовые замки, как водится, не работали.
Когда-то в этом доме жила Женечка Тюлина, ныне вдовствующая в «гражданском партнёрстве» госпожа Ларсен.
Они лежали на ковре. Когда одежда была сброшена, она рассмеялась ему в ухо:
– Олежа, а знаешь, у нас будет настоящая половая жизнь!
– Да? – он растеряно оглянулся, увидел, что в комнате только ковёр на полу и старое кресло около окна.
– Да! – она потянула его вниз.
Они лежали на ковре. Он рассматривал пожелтевший потолок, а она говорила не переставая:
– Представляешь, Даша сказала воспитательнице: «Тамара Николаевна, вы глупая!», я ей сразу по губам дала! Кошмар какой-то! Не знаю, что с ней делать.
Олег резко, до хруста, повернул голову вправо и внимательно посмотрел Женечке в глаза.
Заболела жена, и ему пришлось вести Тёму в детский сад. Пока сын, покряхтывая, раздевался, Олег обратил внимание на молодую женщину, которая, присев на корточки, что-то говорила на ухо девочке с розовыми бантами.
Закончив говорить, женщина поцеловала дочь, чуть подтолкнула ее к двери в группу, поднялась и пошла к выходу.
Увидел тогда Тимофеев в её, казалось бы, обычном дежурном поцелуе, которым провожают детей родители, какой-то порыв, страсть не отданную и не растраченную, потребность в любви.
Он быстро поцеловал Тему в макушку и вышел следом. Они познакомились, а через неделю оказались на ковре.
– Всегда! Слышишь, всегда защищай свою дочь! Не давай в обиду никому и никогда! Даже если она неправа!
– Олежа, ты чего? – Женечка приподнялась, опираясь на локоть, и удивленно посмотрела на Тимофеева.
– Женечка, наши дети должны видеть в нас надежную защиту, главное, что мы можем им дать – это любовь! Никогда больше не поднимай руку на свою дочь! И не слушай кого-то, выслушай сначала своего ребёнка!
– А вот ты чего на меня кричишь! Значит, можно взрослым хамить?!
– Ты же не спросила, почему она так сказала?
– Потом спросила. Татьяна Николаевна назвала их с Темой «жених и невеста».
– Вот! Дура полная эта воспиталка! Права Даша!
Встречаться им было удобно, хотя и очень опасно. В любой момент жена Олега могла увидеть, как муж, который пошёл в магазин, завернул, зачем-то, в подъезд дома напротив. Ну, и соседи, конечно,в момент расскажут!
Однако, бог миловал. Да и Женечка вскоре съехалась с мамой – они обменяли свои «однушки» на трехкомнатную квартиру рядом с престижной школой.
Встречи их стали редкими, тем более что у Женечки были частые командировки в Москву, да и отправить маму и Дашу погулять тоже получалось далеко не всегда.
В сентябре у Олега родилась дочь, и свободного времени совсем не стало.
7 марта он, с букетиком тюльпанов, заехал к Женечке, которая, зардевшись, провела его на кухню, к накрытому столу, и познакомила с Уле.
– Он живет в Бергене и приехал посмотреть наш город.
– И остановился у тебя?
– Да. – Женя смотрела ему в глаза.
– Хорошо! Приятного времяпровождения!
– Ты что там, картину Коровина увидел? Ужин остывает!
Олег посмотрел на жену, кивнул головой, еще раз бросил взгляд на размытый сумерками силуэт дома напротив и, вздохнув, пошёл на кухню.
«Привет! – написал он в мессенджере Евгении Ларсен, – спасибо за внимание к моей писанине!»
«Привет!» – ответила госпожа Ларсен.
Они закружились в переписке, становясь моложе на тридцать лет, собирая лоскутки прошлого, складывая их, словно мозаику, в причудливую картину радости, желаний, встреч, расставания и, наверное, любви, которая прошла, по-настоящему даже не начавшись.
Как-то она написала, что все эти годы помнила его и думала о нем. Он научил её всегда заступаться за дочь, она очень хочет увидеть его, чтобы поблагодарить лично.
Потом он получил смс, от которого сердце забилось часто-часто и подскочило давление: «Через неделю буду в Москве. Жду встречи.»
Олег узнал, в какой гостинице остановится Женечка, и, вздохнув от столичных цен, забронировал там номер. Скептически осмотрел свой гардероб и остановился на джинсах, светло-синей рубашке и летнем пиджаке, который подарили ему на пятидесятилетний юбилей. С обувью дела обстояли хуже.
– Борь, сможешь что-нибудь сделать? – спросил он своего одноклассника, который держал обувное ателье.
– Шо сказать! – Боря рассматривал заношенные, когда-то стильные «Балденини», — таки я попробую!
– Тебе обязательно ехать на эту презентацию? – жена подозрительно смотрела на Олега, который с улыбкой примерял ботинки, ставшие как новенькие.
– Милая, обязательно! – он поцеловал жену в неподвижный лоб (результат злоупотребления ботексом),– автор – блогер с миллионом подписчиков! Может, пообщаться получится!
– Если бы бизнес не просрал, то это он бы искал возможность с тобой пообщаться! А что так нарядился?
– Ревнуешь? – процедил Тимофеев, пытаясь изобразить улыбку.
– Отревновала уже! Хотя выглядишь ты.., – жена махнула рукой, ушла на кухню и начала там усиленно чем-то греметь.
Он действительно выглядел очень хорошо. Спортивный, подтянутый, с копной седеющих волос и пронзительным взглядом зелёных глаз, Олег продолжал нравиться женщинам, в том числе намного моложе его.
Москва встретила его чистотой, ухоженными газонами и туалетами в метро.
Гостиница была сетевой, сервис налаженным, а персонал радушным. Разместившись в номере, Олег посмотрел на часы, до встречи в ресторане на первом этаже оставался час.
Он прилёг на широкую удобную кровать, думая о том, что через несколько часов они окажутся здесь, и Женечка будет ласкать его соскучившееся по ней тело.
Тимофеев внимательно осмотрел себя, снял несколько пылинок с пиджака, тщательно почистил зубы и принял таблетку виагры, предусмотрительно купленную в аптеке на вокзале. В инструкции было написано «принять за час до контакта», но он подумал, что уж лучше с запасом, мало ли…
В лифте ему стало душно, и вдруг разболелась голова. Олег вернулся в номер, принял таблетку от давления, посмотрелся в зеркало (а то «дороги не будет») и решил спуститься в ресторан по лестнице.
Она уже сидела за столом, спиной к окну. Он почувствовал, как дрожат колени, и вдруг понял, что пришёл без цветов.
Официант принёс странной паре меню и встал чуть поодаль, ожидая заказ.
Олег смотрел на Женечку, которую не видел тридцать лет, а если бы не фейсбук, то не увидел бы никогда. Он смотрел на морщины, которых не было на фотографиях («фотошоп» – пронеслось в голове), на руки с набрякшими венами, на шею с предусмотрительно повязанным платком, и вдруг закашлялся.
– Попей! – сказала Женечка с улыбкой.
Олег кашлял и видел стол в квартире, где она жила с мамой и дочкой, видел ту, молодую и страстную Женечку, видел безвременно ушедшего Уле, хотя, сколько ему тогда было лет…
– Попей, что ты! – она протянула Олегу бокал.
Продолжая кашлять, он взял бокал, потом, шумно дыша, выпил воду большими глотками, вытер губы салфеткой, встал, церемонно кивнул головой и сделал несколько шагов в сторону выхода.
– Олежа, ты куда? – растерянно проговорила ему в спину Женечка.
Тимофеев остановился, сделал разворот через левое плечо и отчеканил:
– Госпожа Ларсен, мне необходимо срочно сдать тест на коронавирус!
ЛЕТО
В мае выдалась аномальная жара. В День Победы термометр показывал плюс тридцать!
Вовка сидел под кондиционером и вяло листал ленту новостей «Фейсбук», задерживаясь на предложениях круизов по Средиземноморью и прогулках на катере вдоль побережья Флориды.
«Может, в Монако? – лениво думал он, – или в Майями на месяцок махнуть?»
Кондиционер напрягался, шумел, выплевывая не охлаждённый воздух.
«Надо новую сплитсистему» – Вовка посмотрел на врезанный в кухонное окно кубик. Тридцать лет назад он притащил этот «кондиционер» из умирающего проектного института, в котором работал по распределению.
Вовка сам его установил, и друзья, которые тогда часто сиживали у него на кухне за бутылкой «Столичной», искренне завидовали такой роскоши.
Потом он открыл первый в городе кооператив по производству мебели и стал Генеральным директором, Владимиром Сергеевичем, уважаемым человеком.
Кооператив вырос в большую мебельную фабрику, продукция которой продавалась по всей России.
Владимир Сергеевич зажил широко и красиво. «Мерседес» с личным водителем, дом в Испании, костюмы от кутюр, поездки по всему миру. Молодая жена и дочка, в которых он души не чаял.
Привык он к этой жизни, заматерел, знакомствами обзавёлся: любой вопрос – раз плюнуть. Казалось, что так будет всегда.
Душным августовским вечером загорелась его фабрика. В пожарных машинах, которые приехали быстро, не оказалось воды для тушения разгорающегося пламени. Пока доблестные начальники руководили, а добросовестные подчиненные выполняли приказы, остался только чёрный металлический каркас. И угли.
Как-то быстро Владимир Сергеевич оказался один. Жена ушла к любовнику, дочь-студентка уехала продолжать учебу в Америку, дом в Испании, квартиру в элитном доме и «мерседес» пришлось продать, чтобы расплатиться с долгами.
Друзья перестали узнавать, а на работу мужчину, почти уже в «возрасте дожития», брать никто не хотел.
Владимир Сергеевич устроился водителем в «Uber», вернулся в свою однокомнатную «хрущевку» (благо не продал и не подарил никому).
Отчество его потерялось и стал он Вовкой, одиноким пожилым мужиком с землистым, от недосыпания, цветом лица.
А вот мысли, мысли остались прежними. Увидит новую модель «мерседеса», а в голове: «Может, взять?», везёт пассажирку симпатичную и вдруг: «Девушка, не хотите в Монте–Карло со мной, на яхте отдохнуть?»
Плюнул Вовка на «Фейсбук», сунул телефон в задний карман потертых джинсов и решил в магазин сходить, квас для окрошки купить.
Тут свистнуло сзади – сообщение пришло. Какой-то забытый, но не удаленный старинный приятель переслал ему письмо.
Надел Вовка очки и открыл послание. Казахский знахарь Арман Кабаев просил внимательно прочитать, что написано, и переслать это двадцати друзьям.
Узнал Вовка, что те, кто выполнили указание знахаря, быстро разбогатели, а те, кто не выполнили – пострадали ужасно: Конан–Дойлу отрубило руки, Тухачевского расстреляли в 1943 году.
Смешно Вовке эту ахинею неграмотную читать – за писателя обидно, а маршала ещё в 1937 не стало.
«Одна надежда, – думает Вовка, – может, у Армана Кабаева дочку зовут Алина?»
Посмеялся он, но письмо двадцати друзьям отправил. На всякий случай.
Выбрал наобум и разослал. Разослал и тут же забыл.
Окрошка получилась на славу. Он тщательно, мелко-мелко, нарезал огурец, вареную картошку, яйца, сваренные вкрутую, редиску, докторскую и копченую колбаску, зеленый лук и укроп, спинку воблы (обязательно!). Тщательно перемешав, Вовка добавил майонез, горчицу и залил пузырящимся квасом.
Когда он, прикрыв глаза, отправил в рот четвёртую ложку, началось посвистывание. Не в силах оторваться от процесса, Вовка доел окрошку, тщательно собрав остатки корочкой чёрного хлеба и только после этого посмотрел на экран телефона. Там было восемнадцать сообщений.
Друзья задавали примерно один и тот же вопрос: «Крыша поехала?»
Он разослал всем один и тот же ответ: «А вдруг попрет?»
Разморенный жарой и окрошкой, Вовка думал о том, что никто из друзей не поинтересовался, как он, где он…
Сквозь навалившуюся дремоту до него донеслось очередное посвистывание.
Вовка чуть приоткрыл один глаз и начал читать. Через мгновение он впился в текст широко раскрытыми глазами:
«Володя, как я рад, что ты нашёлся! Я живу в Израиле, в России не был лет десять. Сегодня уже улетаю, зашёл в самолёт, а от тебя смс! Хорошо, что подписался, а то я всех спрашивал – никто не знает, куда ты пропал. Телефон-то ты сменил после пожара…
Наверное, не помнишь, у меня была идея, и ты, даже не вникнув, дал мне десять тысяч долларов. Для тебя это был пустяк, а для меня – лотерейный билет.
Я придумал компьютерную игру, в которую сегодня ежедневно играют тридцать миллионов человек по всему миру. Моя компания стоит два миллиарда долларов.Я пересчитал, сколько тебе должен, и готов перевести на указанный тобой счёт два миллиона долларов. Один – за те десять тысяч, второй – за твою отзывчивость.
Обнимаю, Абрам Кабаман».
РАЙСКИЕ ЯБЛОКИ
«Проступает в надмогильных клёнах
Жизнь, которой под Землёю.
Чем же это место для влюблённых
И «не подходяще», и «не место»?»
(Иосиф Уткин)
Макс догнал Катю и обнял сзади, ощутил под ладонями её упругую грудь и понял, что сейчас его разорвёт на части от ЖЕЛАНИЯ.
Катя резко повернулась к нему, её глаза светились в темноте светом ответного ЖЕЛАНИЯ.
В принципе, обычная летняя история. В Яблочный Спас они поехали на дачу к Максу собирать урожай. Вряд ли ему удалось бы заманить к себе Катю, но дело в том, что её мама не ела яблоки до этого знаменательного дня, зато после него целый месяц была на «яблочной диете». Макс узнал об этом, случайно подслушав Катин разговор с подругой.
Когда закончились лекции, он подошёл к ней:
– Ты что сегодня вечером делаешь?
– Не знаю. Особых планов нет.
– Поехали ко мне на дачу, у нас в этом году урожай яблок такой, что девать некуда. Вот и решили друзьям раздать, но только если те будут помогать их собирать!
– Мудро! – На её щеках появились ямочки.– А далеко ехать?
– Да ты что, у нас сад в центре города! Двадцать минут от института на автобусе.
Катя на минуту задумалась, пристально глядя на Макса.
– А приставать не будешь?
– Если только сама не захочешь! – Макс взял её за руку и повёл в сторону остановки.
Яблок было действительно много. Они начали собирать их в большую плетёную корзину, которую Макс принёс с веранды. Взгляды их то встречались, то разбегались в поисках хороших яблок – без червей и «пролежней». Несколько раз Макс задевал её руку. Катя густо краснела, но руку не убирала.
– Да! Вот это специально для тебя! – Макс держал на ладони яблоко, желто-зеленое, с красными разводами.
– Почему специально для меня? – удивленно вскинула брови Катя.
– Потому что сорт называется, – Макс сделал небольшую паузу, – Катя!
– Гонишь!
– Да честно! Можешь проверить потом! На, попробуй!
Они сидели на скамейке под яблоней «Катя» и по очереди откусывали сочно–сладкую мякоть.
– А давно у вас сад?
– Да! Лет пятьдесят! Участок деду дали, он на «Орбите» начальником цеха работал.
– Красиво тут, спокойно. Зелени много, дышится хорошо, даже и не верится, что мы в городе.
– Здесь не может быть не спокойно, соседи хорошие, тихие, – хмыкнул Макс.
Стало темнеть. Они разложили яблоки в три пакета, два взял Макс, а один Катя.
Когда они шли между садовыми участками, то почему–то молчали.
Калитка, которая была рядом с автобусной остановкой оказалась запертой.
– Блин! Опять сторож бухает, закрыл раньше времени!
– Что делать, Макс?
– Через вторую пройдём, там, правда, дорога… Ладно, увидишь сама.
Он быстро пошёл в обратном направлении, она едва успевала за ним. Минут через десять Макс открыл пинком другую калитку и, придерживая ногой, пропустил Катю вперёд. Она сделала несколько шагов и замерла.
Слева и справа от неё, за оградами, стояли надгробия. Высокие и низкие, из дорогих гранита и мрамора, и дешевые металлические, а где–то просто деревянные кресты.
– Кладбище?!
– Ну, да. С этой стороны дорога через кладбище идёт.
– Что, твой сад прямо рядом с кладбищем?!
– Так получилось. Когда деду участок дали, то кладбище было далеко. Вот, расширили за пятьдесят лет.
– Не нужны мне твои яблоки! – Катя бросила пакет и стремительно пошла по дорожке, плохо освещённой старыми кладбищенскими фонарями.
Макс догнал её и обнял сзади.
– Как же, как же, – говорила Катя, когда он, чтобы отдышаться, ненадолго отпускал её губы, – грех же, нельзя здесь.
– Не грех, не грех, я люблю тебя, – Макс крепко прижимал её к себе и горячо шептал в её раскрасневшееся ушко, – здесь врать нельзя, верь мне, верь.
Летним солнечным утром на кладбище благостно. Тишина, только птичьи голоса и далекий стук трамвайных колёс. Солнечные блики делают живыми фотографии давно и совсем недавно ушедших в «мир иной». Они, улыбаясь, делятся последними новостями, замирая, когда кого–то приходят навестить родные. Потом разговор продолжается. Сегодня особенная новость.
– Вчера мой внучок приходил вечером с замечательной девушкой, и они целовались! – говорит Екатерина Николаевна Топилина, ушедшая 18 марта 2010 года, Игорю Ароновичу Кацу, который, несмотря на то, что ушёл из жизни на пять лет раньше, каждое солнечное утро подмигивает ей, видимо, намекая на что-то интимное.
– Прекрасно! – отвечает он, чуть картавя, – но чем же все закончилось?
– Посмотрим? – теперь уже Екатерина Николаевна подмигивает Игорю Ароновичу.
– Может быть, не совсем удобно? – смущается он.
– Удобно! Это же мой внук!
Они спускаются с облаков и осторожно заглядывают в окно дачи.
Они проснулись от легкого стука. Удивленно посмотрели друг на друга, потом счастливо рассмеялись. Когда звук повторился, она повернула голову и увидела спелое яблоко «Катя», которое стучалось в закрытое окно.
АЛЛИГАТОР
Она стояла ко мне спиной и, пока я любовался ее точеной фигурой, медленно расстёгивала бюстгальтер. Потом опрокинула вперед плечи, сбросила его, глубоко вздохнув, выпрямилась, чуть поддерживая ладонями освобожденную из плена грудь.
– Не подходи! – сказала она, не поворачиваясь ко мне.
– Почему?
– Сначала ответь на один вопрос.
– Конечно! – мои ладони вспотели от желания.
– Тебе нравятся татуировки?
– В смысле?
– В смысле, как ты относишься к татуировкам?
Если честно, я не понимаю зачем, без надобности, разрисовывать своё тело. Писать арабской вязью, рисовать тупые картинки, портить кожу штрих-кодом, как будто кто-то будет прикладывать к нему считывающее устройство!
Другое дело – зеки. У них татуировка – это удостоверение личности и краткая биография одновременно.
– У меня дочь недавно набила на спине льва со львицей.
– И?..
– И у льва на ухе птичка сидит.
– Какая? – она заинтересованно повернула ко мне голову, и я, как тогда, в кафе, залюбовался ее профилем.
– Колибри, по-моему.
– Почему?
– Потому что модно! – резко ответил я.
– Ты против моды? – разочарованно спросила она.
– Я – за моду!
– Это хорошо!
Она повернулась. Я, не отрываясь, смотрел на её безупречную грудь. Точнее на левую, где набухший темно-коричневый сосок окружали красные лепестки розы, а темно-зелёный стебель с шипами упирался в пупок.
– О, боже! – желание победило растерянность, и я поцеловал мою собеседницу в сердцевину алой розы.
Потом, отдыхая, мы обсуждали моду на татуировки, и она говорила, что её жизнь стала совсем другой, после того, как появилась эта роза.
– Представляешь, у меня как-то все стало складываться! Работу нашла хорошую, квартиру удачно сняла, в то кафе не зря зашла, – она с улыбкой посмотрела на меня, и я снова потянулся к прекрасному цветку.
С тех пор меня стали очень привлекать девушки с татуировками.
Во-первых, они такое умудрялись изобразить и в таких местах, что возникало желание тоже набить какую-нибудь чумовую татуху.
Во-вторых, у каждой была своя история, связанная с изображением или надписью, что вносило в отношения некую изюминку.
Я перестал общаться с чистыми и позорно не разукрашенными скучными девицами, у которых, видимо, хватало фантазии только на силикон.
Моя новая знакомая носила на руке элегантную надпись на иврите. Что-то типа: «Бог всегда со мной!»
Она была божественно красива и абсолютно глупа. Такое сочетание всегда оставляет простор для фантазий партнера.
Я, по-честному, две недели водил ее в кафе, кино, дарил цветы и рассказывал разные истории, которые она слушала, раскрыв рот.
В выходные я предложил ей поехать ко мне на дачу, где, собственно, всё и должно было произойти.
Мы сидели на пушистом ковре, а отблески резвившегося в камине огня отражались в ее глазах, делая их мудрыми и все понимающими…
Я совмещал поцелуи и раздевание, мечтая, чтобы она только не начала говорить.
Когда настала очередь её плоского живота с лёгким золотистым пушком.., я отшатнулся от страшной пасти аллигатора.
Глаза чудовища были красными и заглядывали мне прямо в душу.
– А-а! – непроизвольно вскрикнул я, – это что?!
– Это самая модная сейчас татушка, милый!
Я год не мог смотреть в сторону девушек. А потом женился на обычной, ничем не примечательной умнице, предварительно убедившись, что у неё нет татуировок!