Сказка о потерянной дочери
История, которую вам сейчас предстоит прочитать, скорее всего, никогда не происходила на самом деле. Это – еврейская сказка, а точнее, «майса», то есть рассказ о каком-то событии, в котором правда может быть так тесно переплетена с домыслом, что отделить одно от другого нередко бывает просто невозможным.
Нет никакого сомнения, что герой этой истории – рабби Шабтай Меир Акоэн (1622-1663) – является реальным историческим лицом, и многие упоминаемые в ней факты его биографии имели место в действительности. Он и в самом деле родился, учился и жил в Польше, затем был одним из трех членов бейт-дина (раввинатского суда) в Вильно, а после того, как в 1655 году русская армия захватила Речь Посполитую, покинул город и долго скитался по просторам Австрийской империи. В итоге он был избран главным раввином Богемии и Моравии, но спустя короткое время после этого скончался.
Оставленное рабби Шабтаем Акоэном духовное наследие поистине бесценно. Его книга «Мегилат эйфа», рассказывающая о резне, устроенной казаками в Немирове, переведена на многие языки. Его комментарии к «Шульхан арух» считаются классическими и сопровождают почти каждое издание этой книги. А акроним названия другой его книги «Сифтей коэн» («Уста коэна») – ШАХ – стал его родовым именем. И сегодня в мире живут тысячи евреев, с гордостью носящих фамилию своего великого предка.
Уже после смерти рабби Шаха родилась легенда, что, убегая из Вильно, он оставил в этом городе дочь, и один из воевод царя Алексея Михайловича взял девочку к себе в дом, растил ее как свою дочь, но та сохранила верность своем народу и вере и в итоге вернулась к отцу. Эта история легла в основу книги р. Меира Лехмана «Дочь Шаха», написанной на немецком языке. В правдивость ее тоже верится с трудом, так как захват Вильно казаками и русскими войсками в 1655 году сопровождался ужасающей резней и грабежами, а затем и длившимся 17 дней пожаром, который уничтожил большую часть Вильно, считавшегося одним из красивейших городов Европы. Так что в доброго русского воеводу верится, честно говоря, слабо.
Но майса, которую вам предстоит прочитать, не имеет ничего общего с книгой р. Меира Лахмана. Это – сугубо народное сказание, родившееся, вероятно, в 18-м веке, когда народная память уже наложила одни события на другие и, приправив всякого рода домыслами, перемешала между собой, как салат «оливье» перед подачей на стол. Если р. Лахман относит потерю рабби Шахом дочери к 1655 году, то наша майса – к концу 16-го – началу 17-го века, то есть к правлению короля Сигизмунда III. Именно он перенес столицу Польши из Кракова в Варшаву в 1596 году, и, как и рассказывается в нашей сказке, одной из причин переноса стал пожар королевского дворца в Кракове. Совпадает с исторической правдой и рассказ нашей майсы о том, что Сигизмунд III яростно боролся с казаками, страстно любил охоту, был глубоко верующим католиком, и одну из его дочерей и в самом деле звали Анна-Мария. И, кстати, именно Сигизмунд III разрешил евреям Речи Посполитой свободно заниматься торговлей, и не только арендовать, но и покупать дома у шляхты.
Что касается всего остального, то… Можно верить или не верить в сказки наших бабушек, но вот не любить их точно невозможно. Как невозможно не поразиться творческому гению еврейского народа, увязывающего между собой в настоящее кружево всех героев и все повороты сюжета. Я переводил, а иногда и (что там скрывать!) вносил кое-что свое в «Сказку о потерянной дочери» с огромным удовольствием. И очень надеюсь, что и читать ее вы будете с тем же чувством.
***
…Случилась эта история в те самые годы, когда Польша страдала от казачьих набегов. Казачьи отряды врывались в польские города и местечки, грабя и убивая всех, кто попадал под руку – как поляков, так и евреев. При этом по отношению к евреям они шли подчас на такие зверства, что от одного описания их кровь стынет в жилах.
Но до начала этих событий молодой рав Шабтай Акоэн жил со своей женой Мирьям в маленьком городке Принске. Жили они бедно, но счастливо – ведь молодые супруги любили друг друга, ну а уж в своей маленькой дочурке Эстер вообще души не чаяли.
Им хотелось иметь много детей, но вскоре после рождения дочери Мирьям заболела и больше не рожала. День ото дня она слабела и наконец вообще перестала вставать с кровати. А потом настал день, когда рав Шабтай понял, что его любимой супруге совсем недолго осталось жить на этом свете.
Много часов просидел в тот день рав Шабтай у постели лежащей без сознания Мирьям, держа ее за руку и чувствуя, как жизнь тонкой струйкой уходит из ее тела. Вот уже перестал прослушиваться пульс… Вот остановилось дыхание, и рав решил было, что жена скончалась.
Но тут Мирьям вдруг открыла глаза и заговорила.
– Дорогой муж! – сказала она. – Явился мне только что старец, весь в белом, и сказал, что скоро большие беды и испытания ждут тебя, нашу дочь и всех евреев. Но я буду заступницей вашей на небе и постараюсь помочь тебе и Эстер во всех несчастьях.
Проговорив эти слова, Мирьям умерла.
Молодой раввин тяжело переживал смерть жены и все свое время стал посвящать изучению Торы, а всю любовь обратил на дочь. Эстер росла удивительно умной и красивой девочкой – настолько красивой, что все в Принске обращали внимание на ее красоту. К тому же рав Шабтай баловал дочку, покупал для нее самые дорогие и красивые платья, так что она выглядела настоящей маленькой польской панночкой.
Но смерть Мирьям ударила не только по мужу, но и по дочери: шестилетняя Эстер редко смеялась, не играла с другими детьми и вдобавок часто болела. В один из дней она снова свалилась с жаром, и отец сидел у ее постели, пытался отпоить дочь травяным отваром и учил вслух талмудический трактат «Бава мециа» – чтобы дочь слышала, что он рядом. Время от времени он высказывал свои замечания по сложным местам этой книги, сам порой изумляясь тому, какие удивительные мысли его посещают.
Рав Шабтай был так сосредоточен на болезни дочери и одновременно так увлечен учением, что не услышал, как в Принск ворвались казаки, и улицы огласились криками невинных жертв. Лишь когда загорелся соседний дом и не слышать крики и мольбы о помощи стало невозможно, пришел он в себя, понял, что происходит, схватил Эстер, завернул ее в одеяльце и выбежал на улицу.
К счастью, дом семьи рава Шабтая находился на окраине, так что он сумел опрометью выбраться из города и побежал с Эстер на руках в сторону близлежащего леса. Долго бежал он, опасаясь казачьей погони, пока не забрел в самую чащу.
Здесь присел он под каким-то деревом и поблагодарил Бога за чудесное спасение. Но время было зимнее, стояла лютая стужа, и Эстер стало заметно хуже.
Тонкое одеяльце не спасало ребенка от холода, а как ее согреть, рав Шабтай не знал. Возможно, глоток горячей воды мог спасти девочку, но где же ее взять, эту горячую воду?!
Тем временем вступила в свои права Царица-суббота, и рав Шабтай начал читать субботние псалмы и молитвы. Когда он закончил, Эстер уже не подавала признаков жизни. Ледяная корка сковала ее губы, из ее рта не вырывалось дыхание, и молодой раввин понял, что душа дочери отлетела от тела.
Горько разрыдался он и чуть было не возроптал на Всевышнего, но вспомнил, что Его надо благодарить за все, что Он посылает – как за радость, так и за горе, и благословил Судью Праведного за то, что Он судит весь мир по справедливости.
Решил рав Шабтай похоронить дочь и умереть на ее могиле. Но ведь была суббота, а в субботу хоронить запрещено. Поэтому завалил он тельце Эстер ветками и снегом и сел рядом возле этого холмика дожидаться исхода святого дня.
Но тут вдали послышались звуки рогов, собачий лай, громкие мужские голоса. Понял рав Шабтай, что казаки ворвались в лес, и бросился бежать куда глаза глядят, пока не приметил дерево с большим дуплом и в нем укрылся – ведь он не желал быть убитым казаками, пока не сможет похоронить дочь по всем еврейским законам.
К полудню следующего дня доносившиеся с поляны пьяные мужские голоса стихли, вечером закончилась суббота, и рав Шабтай вылез из своего укрытия и направился на поляну, где оставил тело дочери. Вот только вся поляна была истоптана конскими подковами и сапогами, снег на ней подтаял, и никакого холмика там не было. Долго искал несчастный отец тело дочери, но так и не нашел, и от того еще горше стало у него на душе.
Наутро он собрался с силами, прочел утреннюю молитву и отправился из этого леса куда глаза глядят.
Здесь мы на время оставим рава Шабтая и посмотрим, что же случилось с Эстер.
***
Те, кого рав Шабтай принял за казаков, на самом деле ими не были. Польский король подоспел к Принску со своей армией, выбил бандитов из города и обратил их в бегство. Затем он решил поохотиться в этих местах и вместе со свитой и сворой гончих выехал на поляну. Тут собаки подскочили к снежному холмику и стали лаять до тех пор, пока король не велел слугам раскопать холм и посмотреть, что так обеспокоило псов.
Те поспешили выполнить приказ и вскоре доложили королю, что под снегом они нашли тело девочки.
– Какая красавица! – сказал король, взглянув на Эстер. – И, судя по одежде, дочь какого-то аристократа. Как она могла оказаться в лесу? И вы уверены, что она мертва? Ну-ка быстренько кликните моего личного врача!
Спустя мгновение личный лекарь польского короля склонился над Эстер и осмотрел ее.
– Девочка жива, но в самом деле находится при смерти, – провозгласил он. – И все же можно попробовать ее спасти.
– Ну, так действуйте же скорее, милейший! – велел король, и Эстер отвезли в королевский охотничий домик.
Лекарь тут же принялся за дело, а затем король велел закончить охоту, и Эстер вместе со всей свитой повезли в Краков, где уложили в одной из комнат королевского дворца.
Больше месяца девочка была без сознания, но врач короля не зря считался лучшим лекарем от Украины и до Силезии, и постепенно Эстер пошла на поправку.
Пока она лежала в кровати, возле нее время от времени появлялась маленькая принцесса Анна-Мария и мучила врача вопросами: когда же та выздоровеет? Наконец настал день, когда Эстер смогла самостоятельно поесть, а еще через день начала разговаривать, и король захотел поговорить со спасенной девочкой.
На вопрос, как ее зовут и кто ее родители, Эстер назвала свое имя и сказала, что она – еврейка; мать ее умерла, а где отец, она не знает – помнит только, как он бежал с нею из Принска.
Король был обескуражен: он никак не ожидал, что спас еврейского ребенка.
– Что ж, – сказал он королеве, – надо будет передать ее в еврейскую общину.
Но тут принцесса Анна-Мария заявила, что не желает расставаться с маленькой гостьей, а хочет, чтобы она осталась во дворце и была ее подружкой по играм.
– Ладно, – решила королева, – пусть поживет во дворце, пока дочке не надоест с ней играть.
– Но тогда ее следует окрестить! – сказал король. – Завтра я пришлю к ней священника.
На следующее утро к Эстер явился священник и стал объяснять девочке, что ей надо будет окунуться в купель, после чего она перестанет быть еврейкой, а станет христианкой.
Услышав это, Эстер громко разрыдалась и заявила, что ни за что не хочет отказываться от Бога и от своей веры. На ее плач в комнату вбежала принцесса.
– Что это вы тут такое делаете, святой отец, что заставляете страдать мою подружку? – спросила принцесса.
– Напротив, Ваше высочество, я хочу подарить ей величайшие счастье и радость, но она отказывается! – ответил священник.
– Если она хочет оставаться еврейкой, то пусть остается, мне это не мешает! – воскликнула Анна-Мария, и ксендз вынужден был удалиться.
Еще через два дня Эстер отказалась принимать пищу, заявив, что то, что ей подают, запрещено есть евреям.
– Но ведь раньше ты это ела! – удивился король.
– Да, но только потому, что была слишком слаба, чтобы понять, что я ем, – ответила Эстер.
Тогда король велел договориться с жившей в еврейском квартале Кракова вдовой с тем, чтобы та каждый день приносила Эстер кошерную пищу. Но одновременно он велел строго следить, чтобы Эстер больше ни с какими евреями не общалась – он надеялся, что через несколько лет девочка забудет о своем прошлом и примет крещение.
Однако, благодаря вдове, вскоре все евреи Кракова знали, что в королевском дворце на положении пленницы живет еврейская девочка, которая отказалась креститься и пытается соблюдать еврейские обычаи.
А Эстер, между тем, жилось совсем неплохо. Принцесса Анна-Мария все больше к ней привязывалась, и девочки все дни проводили вместе.
Однажды они играли в королевском саду, а слуги, как им и положено, стояли неподалеку, чтобы, не мешая, пристально наблюдать за детьми. Неожиданно Эстер издала ужасающий крик и столкнула принцессу со скамейки, на которой та сидела, с такой силой, что Анна-Мария упала на землю и больно ударилась. Один из слуг бросился поднимать принцессу, но Эстер схватила его за руку и указала на то место, где только что сидела принцесса, – по скамейке ползла огромная гадюка.
Слуга размозжил голову змее камнем, а когда Анна-Мария увидела, какая опасность ей только что угрожала, с ней началась истерика. На шум в сад вбежали король с королевой, и слуга рассказал Их Величествам, что маленькая еврейка спасла Ее Высочество от неминуемой гибели.
С того дня положение Эстер при дворце резко изменилось. Если раньше она была кем-то вроде приживалки, то теперь ее считали названой сестрой принцессы. Эстер одевали почти в такие же платья, как и саму Анну-Марию, девочки вместе изучали различные науки, и Эстер подчас осваивала их куда лучше принцессы, что ту, впрочем, совсем не беспокоило – она и в самом деле считала Эстер сестрой и нисколько ей не завидовала.
Год шел за годом, и Эстер все больше и больше забывала о родном доме и о своем еврействе. Она почти забыла идиш, смутно помнила отца, и, хотя вдова передала ей молитвенник и научила читать по-еврейски, Эстер почти не молилась, так как не понимала, что читает, и все эти странно звучащие слова были ей совершенно чужды.
Незадолго до того, как девочкам исполнилось двенадцать лет, они отправились на прогулку за город. В дороге у их кареты отлетело колесо, и она стала переворачиваться, но Эстер и Анна-Мария были ловкими девчонками и успели вовремя выпрыгнуть. Кучер посетовал на то, что на ремонт кареты уйдет несколько часов, и решил, что лучше всего будет, если девочки переждут это время в корчме знакомого еврея.
Так спустя шесть лет Эстер снова оказалась в еврейском доме. Тут как раз пришла суббота, хозяйка зажгла свечи, начала накрывать на стол, и на названую сестру принцессы вдруг нахлынули давние воспоминания. Она спросила у хозяев, может ли она встретить с ними субботу, и корчмарь догадался, что перед ним – та самая юная еврейка, о которой говорит весь Краков.
– Конечно, девочка, конечно! – ответил он и стал вести субботний вечер с особым тщанием, объясняя смысл каждого своего действия, каждой заповеди.
Утром за Эстер и принцессой прибыла карета, но Эстер попросила разрешения остаться в корчме до вечера: она не хотела нарушать субботу. Да и потом, ведь она узнала столько интересного!
Вечером Эстер вернулась во дворец. Но за сутки с небольшим, которые она провела в еврейском доме, она вдруг вспомнила и идиш, и многие еврейские обычаи.
А спустя несколько дней после этого приключения Анна-Мария вдруг сказала Эстер:
– Ты знаешь, что ты мне как сестра, но почему ты не хочешь стать мне и сестрой по вере? Знаешь, отец сказал, что если ты крестишься, он официально объявит тебя своей приемной дочерью и выдаст замуж за графа или князя. Только подумай: ты будешь графиней, будешь сказочно богата, и мы до конца жизни будем лучшими подругами!
Скажите, какая девочка не мечтает о своем принце или графе?
Какое девичье сердце могут не тронуть такие посулы?
И сердце Эстер и в самом деле дрогнуло… Но она тут же вспомнила о субботе в еврейском доме, и поняла, что никогда не предаст свой народ и своего Бога.
На следующий день Эстер вызвал к себе король.
Его Величество говорил, какое щедрое приданое готов за нее дать, какую блестящую партию ей подыщет. Но все это – при условии, что она станет благочестивой христианкой. Эстер в ответ поцеловала протянутую ей королем руку и… заплакала. Король решил, что это – слезы счастья и благодарности.
Но принцесса Анна-Мария, узнав, почему Эстер плачет на самом деле, обняла названую сестру.
– Не хочешь – не надо! – сказала она. – Мне все равно! Еврейка ты или христианка, я всегда буду любить тебя.
Однако еще через день разговор о крещении завела с Эстер королева, а потом к ней изо дня в день стал приходить священник. Девушка поняла, что Их Величества решили ее крестить во что бы то ни стало. Теперь ей оставалось только бежать, но как?!
В тот вечер Эстер долго молилась, прося Творца о помощи, и ночью ей явилась во сне покойная мать.
– Помнишь, – сказала она, – я говорила тебе и отцу, что вас ждут страшные испытания, но я буду хранить вас с Небес? И теперь я сдержу свое слово.
– Но что же мне делать, мама? – спросила во сне Эстер, и тут до нее донеслись крики: «Пожар! Пожар! Спасайтесь!»
Эстер проснулась и поняла, что в замке бушует пожар, и пламя подбирается к ее комнате…
Тут до Эстер дошло, что у нее появился шанс бежать. Открыв окно, она прыгнула на растущее под ним дерево, слезла с него и побежала куда глаза глядят. Вскоре она уже была за городскими стенами, в чистом поле. Но тьма, в которой шастали дикие звери и разбойники, не пугала ее – ведь она готова была умереть, но только не изменить своей вере.
Наутро королевская дворня стала подводить итоги пожара. Королевский замок, доложили они, сгорел дотла, но вроде все живы. За исключением Эстер – она, похоже, сгорела заживо.
Услышав это, принцесса Анна-Мария заплакала – ведь она и в самом деле любила Эстер всем сердцем, и для нее это была большая потеря. Да и король с королевой, узнав о гибели Эстер, опечалились – они успели привязаться к девочке.
Но оставим на время Эстер и посмотрим, что происходило в эти годы с равом Шабтаем Акоэном.
***
Выйдя из леса, рав Шабтай долгое время сокрушался из-за того, что не сумел похоронить дочь. Однако со временем, вновь и вновь размышляя о том, что произошло в ту страшную ночь, он пришел к выводу, что Эстер каким-то образом осталась жива, и надо ее найти.
Долго бродил он от города к городу, от местечка к местечку, поражая евреев своей ученостью. Во многих местах ему предлагали место раввина, однако рав Шабтай отказывался, отвечая, что ему нужно продолжать поиски.
Но настал день, когда он отчаялся, и когда евреи Праги предложили ему стать раввином города, он принял это предложение. Спустя еще какое-то время рав Шабтай, как и полагается раввину, женился. Жена одного за другим родила ему несколько сыновей. Но рав Шабтай все равно не мог забыть свою Эстер.
Как-то раз в Прагу приехал еврейский купец из Кракова, и рабби Шабтай пригласил его к себе в гости на субботу. После трапезы стал он расспрашивать купца о том, как живется евреям в его городе, и тот рассказал, что в королевском дворце живет еврейская девочка лет двенадцати, которая, вопреки всему, осталась верна своему еврейству.
Затрепетало тут сердце рава Шабтая, но он не подал виду, что взволнован.
– И как эта девочка попала во дворец? – спросил он.
– Говорят, король подобрал ее в лесу во время охоты, – ответил купец. – Видимо, она бежала от казаков.
– А как ее зовут? – продолжал допытываться рав Шабтай.
– Кажется, Эстер! – сказал купец.
На том разговор закончился, а утром рабби Шабтай Акоэн засобирался в путь – в Польшу.
Когда он оказался в родных местах, на него, как это бывает со многими, нахлынули воспоминания детства. Вспомнил он, как ребенком был очень дружен с польским мальчиком Вортиславом, а потом, когда они выросли, Вортислав оказался в тюрьме за карточные долги, и он его оттуда выкупил.
Дорога в Краков оказалась долгой, и в один из дней рабби Шабтай оказался вечером в том самом лесу, в который когда-то бежал из Принска, и заблудился. Вдруг в темноте он заприметил огонек, пошел на него – и очутился возле домика, где обреталась шайка разбойников.
Разбойникам, надо сказать, незваный гость не понравился. Они решили, что перед ними – королевский шпион, посланный выведать, где они скрываются. А если даже и не шпион, то он все равно может донести на них властям, и потому его следует казнить.
Один из разбойников уже замахнулся было на рабби Шабтая топором, но тут другой, самый старый из бандитов, остановил его: «Ты что, не помнишь, что убивать пленников можно только с разрешения атамана Венчеслава? Давай его дождемся, пусть он и решит».
Атаман Венчеслав вернулся посреди ночи в расстроенных чувствах – всей добычи была захваченная ночью в поле девчонка. Заперев пленницу, он направился к дому, где жил со своей шайкой, и тут кто-то его окрикнул:
– Вортислав!
Вздрогнул атаман – давно никто его не называл этим именем. Вгляделся в темноту – стоит на пороге дома какой-то еврей.
– Ты кто такой? – спрашивает.
– Да это же я, Шабтай! Не узнаешь? А я тебя сразу узнал!
Разбойники смотрят и глазам не верят: атаман с евреем обнялись, расцеловались, а затем атаман велел накрыть на стол и всем убираться – он, дескать, хочет с гостем посидеть с глазу на глаз.
– Знаешь, Шабтай, – сказал Вортислав, – ты ведь единственный человек за всю мою жизнь, который меня пожалел и бескорыстно сделал для меня доброе дело. Я этого ввек не забуду. Но, с другой стороны, жалеть меня не за что – много зла я в своей жизни сделал и продолжаю делать. Так что загубил я совсем свою душу, не будет мне прощения на Небесах!
– Не говори так! – ответил рабби Шабтай. – Господь всегда оставляет человеку пути к спасению. Постарайся проявить милосердие, сделай хотя бы одно доброе дело – и тебе это зачтется!
Так проговорили они до утра, а на рассвете велел Вортислав вывести рабби Шабтая на королевскую дорогу, да проследить, чтобы ни один волос не упал с его головы.
Рабби Шабтай благополучно добрался до Кракова и стал выяснять судьбу живущей у короля еврейской девочки.
– Нет ее больше! – ответили ему. – Погибла позавчера при пожаре замка.
Расспросив вдову, которая носила Эстер кошерную еду, рабби Шабтай убедился, что та и в самом деле была его дочь. Заплакал он, но возблагодарил Бога за то, что Он прояснил ему судьбу дочери. «Господь дал и Господь взял, – сказал он. – Да будет благословенно Имя Его!»
После этого вернулся рабби Шабтай в Прагу, а когда его спросили, куда и зачем ездил, то ответил: «Ездил я искать потерянное сокровище, и почти было нашел, но снова потерял – на этот раз навсегда!»
***
Думается, вы уже поняли, что Эстер оказалась в руках Вортислава.
В тот самый день, когда рабби Шабтай добирался до Кракова, показал Вортислав разбойникам свою «добычу» и спросил у Эстер, кто она такая и где ее родители.
– Я сирота, – ответила Эстер, – а по вере и происхождению я – еврейка, и хочу вернуться к своему народу.
– Странно! – сказал Вортислав. – Одета ты как самая настоящая пани, да и на польском говоришь, как на родном. Так что же нам с тобой делать?
– А ты женись на ней, атаман! – предложил один из разбойников. – Посмотри, какая она красавица!
– И то дело! – сказал Вортислав. – Ты мне люба. Выйдешь за меня замуж – станешь королевой леса!
Упала тут Эстер ему в ноги и стала молить разбойника проявить милосердие, не рушить ее честь, а попробовать предложить евреям ее выкупить – они за нее заплатят.
– Что ж, – сказал Вортислав, – проявить милосердие, говоришь? Встречался я вчера с одним другом детства, и тот тоже советовал хоть один раз проявить милосердие. Ладно, пошлю я одного из своих людей в Вильно, запрошу выкуп. Только запрошу много – за такую-то красавицу! А не дадут – возьму тебя в жены, подобру или поневоле.
До возвращения своего посланца пообещал Вортислав Эстер, что ее пальцем никто не тронет, и дал ей ключи от тюрьмы – чтобы она запиралась изнутри и чувствовала себя там в безопасности.
Уже в те годы в Вильно жило больше трех тысяч евреев. Община была пусть и не очень богатая, но крепкая и богобоязненная, и уже не раз выкупала евреев, попавших в плен к разбойникам или казакам. Выслушав посланника Венчеслава, раввин города велел собрать совет общины.
– Прибыл к нам посланник разбойника Венчеслава, – объявил раввин на совете. – Говорит, что у них в плену находится еврейская девушка, и Венчеслав предлагает ее выкупить. Но сумму выкупа просят поистине огромную – 3000 злотых.
– И кто эта девушка? – поинтересовался гвир – глава общины, один из самых богатых жителей Вильно. – Известно хотя бы, кто ее родители? Есть ли убедительные доказательства, что она и в самом деле еврейка?
– Нет, – покачал головой раввин. – Она сирота, и кто ее родители – неизвестно. Но она говорит, что сбежала от христиан, которые хотели ее окрестить, и попала к разбойникам.
– Три тысячи злотых – это огромные деньги! – сказал гвир. – Вы знаете, что говорит Галаха: евреи обязаны выкупить еврея, но они не должны давать за него выкуп больший, чем та сумма, за которую его продали бы на рынке рабов. Если мы согласимся заплатить такой выкуп, то разбойники начнут похищать евреев снова и снова и каждый раз вымогать все больше денег. Если мы дали 3000 злотых за никому не ведомую сироту, то сколько же мы должны будем дать, скажем, за известного раввина?! Я предлагаю следующее: давайте предложим этому разбойнику 500 злотых. Если он согласится – мы выкупим девочку, а если нет – предоставим ее собственной судьбе.
В комнате, где проходило заседание, стало тихо. Все члены совета молчали, но большинство было явно согласно с гвиром.
– Да, закон говорит именно так, – нарушил тишину раввин Вильно. – Но из всякого закона есть исключения. Нетрудно догадаться, какой будет судьба юной еврейской красавицы, оказавшейся в лапах нескольких десятков разбойников. Цену выкупа они снижать не собираются. Напротив, посланник сказал, что они не заинтересованы в том, чтобы ее выкупили, так как для начала хотят подарить девушку атаману. За выкупом же прислали, поскольку такова была просьба самой девушки. Так что будем делать, евреи?
И снова в комнате воцарилось молчание.
Но затем поднялся со своего места молодой раввин рабби Меир и сказал:
– Я лично внесу за эту дочь Израиля 3000 злотых!
– Да благословит тебя за это Бог, сын мой! Пусть даст он тебе множество сыновей и великое богатство. И пусть он благословит за твой поступок всю нашу общину! – откликнулся раввин.
Трех тысяч злотых у рабби Меира не было. Но он знал, у кого можно занять такие деньги. Пришел он домой, рассказал жене Гите о своем решении, и та благословила мужа – ведь спасти одну еврейскую душу все равно, что спасти целый мир.
Собрал рабби Меир эти деньги, поехал к Вортиславу-Венчеславу и выкупил Эстер.
– Обращайся с ней хорошо, – сказал ему на прощание разбойник. – Она того стоит!
Так Эстер начала жить в доме рабби Меира и Гиты – то ли в качестве приемной дочери, то ли как младшая сестра хозяйки. И хотя жили они небогато, Эстер было в их доме куда лучше, чем в королевском дворце. Рассказала она Гите и Меиру, как потеряла отца, как сбежала из христианского дома, чтобы избежать крещения. Но о том, что дом тот был королевским замком, умолчала – она все еще боялась, что евреи испугаются и вернут ее королю.
Прошло какое-то время, и Гита почувствовала, что тяжело заболела.
– Дорогой муж, – сказала она, – дни мои сочтены, и скоро я сойду в могилу…
– Не говори так, Гита, – попытался возразить рабби Меир, но жена его остановила.
– Я знаю, что говорю! – продолжила Гита. – Но ты еще молод и после моей смерти должен будешь жениться. Так вот, я хочу, чтобы ты подождал после моей смерти два года, а затем взял в жены Эстер – лучшей супруги тебе не найти.
Затем она поговорила с Эстер и взяла с нее слово, что та после ее кончины выйдет за рабби Меира.
После смерти Гиты Эстер переехала жить к сестре рабби Меира, а спустя два года они сочетались законным браком.
Брак оказался счастливым: супруги бережно относились друг к другу, и за два года Эстер подарила рабби Меиру двух сыновей.
В это же самое время принцесса Анна-Мария нашла своего прекрасного принца, вышла за него замуж, и король переложил на молодого зятя значительную часть государственных забот.
Принц был умным и благородным человеком, но – что там скрывать! – не любил евреев. Поэтому, когда король поручил ему найти деньги на ведение новой войны, он велел евреям Вильно выложить выкуп в 300 000 злотых.
Евреи попытались было объяснить, что им неоткуда взять такие деньги, даже если они продадут все свое имущество.
Но принц был непреклонен: либо они в течение месяца заплатят 300 000 злотых, либо будут изгнаны из Вильно.
Тогда большая делегация еврейских женщин Вильно направилась к принцессе – просить ее, чтобы она повлияла на мужа и уговорила его снизить выкуп. Но Анна-Мария сказала, что ничего не может сделать, так как муж строго запретил ей вмешиваться в любые дела, связанные с евреями.
Так растаяла последняя надежда виленских евреев избежать изгнания.
Рабби Меир вернулся с заседания совета общины хмурый, а когда Эстер спросила его, что случилось, рассказал, что женщины вернулись из Варшавы с пустыми руками, и скоро им с детьми придется искать новое место для жительства.
– Ладно, – вздохнула Эстер, – видно, придется мне самой ехать к принцессе.
– Но зачем? – изумился рабби Меир. – Другие женщины уже попробовали ее убедить, но ничего не получилось. Что ты сможешь одна?
Тут Эстер рассказала мужу, что до двенадцати лет прожила в королевском дворце, и они были с Анной-Марией все равно что сестры.
– Так ты и есть та самая еврейка из дворца? – воскликнул рабби Меир. – За что же Бог удостоит меня чести стать мужем такой великой женщины?
– Не знаю, – сказала Эстер, – обрадуется ли мне принцесса, или, наоборот, придет в ярость из-за моего побега, но попробовать стоит.
Явилась она в королевский дворец и попросила аудиенции у принцессы. Анна-Мария в тот день сидела в своей комнате и думала о том, что хотя счастлива в браке и грех ей жаловаться на судьбу, но все же она чувствует себя очень одиноко – у нее нет даже близкой подруги, которой она могла бы излить душу. Ах, если бы была жива Эстер!
И тут в ее покои вошел дворецкий и сообщил, что какая-то молодая еврейка просит о встрече с ней.
– Это, наверное, по поводу евреев Вильно, – заметила Анна-Мария. – Скажи ей, что я уже встречалась с еврейскими женщинами, и мне нечего добавить к тому, что муж запретил мне вмешиваться в это дело.
– Я это уже сказал, но она говорит, что ничего не просит, а пришла по другому делу – хочет сказать вам что-то важное, – ответил дворецкий.
– Так и быть, впусти! – велела принцесса.
Эстер вошла в комнату Анны-Марии, в простом платье, с прикрытой платком головой, как и положено замужней еврейке, а потому не удивительно, что Анна-Мария ее не узнала.
– Я хочу рассказать вам, Ваше Высочество, о судьбе вашей названой сестры, – начала Эстер. – Вы думаете, что она сгорела в пожаре, но это не так. Эстер жива. Просто в ночь пожара она сбежала из дворца, спустившись по дереву, что росло у окна ее спальни.
– Этого не может быть! – возмущенно сказала принцесса. – Эстер никогда не позволила бы себе такой черной неблагодарности!
– Дело не в неблагодарности, а в том, что ее хотели насильно крестить, и на это она пойти не могла! – ответила Эстер и сняла с головы платок.
– Неужели ты не узнаешь меня, Анна-Мария! – воскликнула она и бросилась принцессе на шею.
Но та отшатнулась от гостьи, как от змеи.
– Если ты не привидение и не злой дух, – сказала со слезами принцесса, – то ты поступила подло, сделав такое!
– Нет, сестра, нет! – продолжала убеждать ее Эстер. – Ты должна понять, что у меня не было другого выхода!
Так они и продолжали спорить, и Анна-Мария то и дело захлебывалась в рыданиях, не зная, простить ей Эстер или нет, но с каждой минутой чувствуя, что ей тоже хочется броситься к ней и обнять.
Рыдания и крики в комнате принцессы были такими громкими, что принц решил заглянуть в комнату жены.
– Что случилось, любимая? – спросил он. – Почему ты плачешь? И что здесь делает эта жидовка?
– О, это длинная и печальная история! – ответила Анна-Мария.
Все трое – принц, принцесса и Эстер – уселись за стол, и Анна-Мария начала рассказывать мужу все с самого начала.
– Выходит, я обязан этой женщине жизнью моей жены! – сказал принц, дослушав рассказ. – Была ли она как-то вознаграждена за этот поступок? Я хотел бы засыпать ее золотом, но наша казна пуста. Впрочем… Евреи Вильно должны мне 300 000 злотых. Немедленно едем туда, и я велю их гвиру отдать эти деньги в руки Эстер.
После этих слов глаза Эстер вспыхнули от радости – все получилось даже лучше, чем она ожидала.
Поздно вечером королевская карета въехала в Вильно, и принц велел гвиру созвать совет общины.
Когда все, включая рабби Меира, собрались, принц вывел в центр зала Эстер.
– Вы по-прежнему должны мне деньги, – объявил он, – но передадите их этой женщине.
– Ваше Высочество, а могу ли я отказаться от этих денег, но при этом вы будете считать долг виленской общины погашенным? – спросила Эстер.
– Ты можешь делать со своими деньгами все, что тебе заблагорассудится, – ответил принц. – Да будет так!
После этих слов гвир упал на колени перед Эстер и стал целовать ей туфли.
– Прости меня! – взмолился он. – Прости за то, что я не хотел выкупать тебя!
С того дня отношение принца к евреям резко изменилось. Он стал к ним благоволить, а рабби Меира назначил главным поставщиком королевского дворца. Вскоре он стал одним из самых богатых и уважаемых купцов Польши. Эстер стала часто ездить в гости к принцессе, да и Анна-Мария с мужем время от времени приезжали погостить в Вильно.
***
Прошло еще несколько лет, и рабби Шабтай Акоэн Шах завершил свой великий труд по комментированию книги «Шульхан арух». Пришло время его издавать, но денег на это у рабби Шабтая не было. Вот он и решил ехать в Вильно, где в те годы была лучшая во всем мире еврейская типография, – в надежде, что найдется богатый еврей, который даст деньги на издание.
Прибытие в Вильно такого гения Торы, как рав Шах, вызвало большой переполох. Десятки виленских евреев до хрипоты оспаривали честь принять гостя в своем доме. Раввин города попросил уважаемого гостя прочесть после утренней субботней молитвы лекцию по Торе, и тот согласился.
В субботу в главной синагоге Вильно яблоку было негде упасть. Пришла и Эстер, заняла стул на женской половине и стала ждать проповеди гаона.
Рабби Шах решил посвятить свою лекцию трудным местам в трактате «Бава Мециа». Речь его, как всегда, была прекрасна. Он с легкостью разрешал кажущиеся противоречия талмудического текста и вносил в них новый, неожиданный смысл, так что все в синагоге слушали затаив дыхание.
Вместе со всеми слушала его и Эстер, и чем дальше, тем больше ей казалось, что однажды она уже слышала этот сильный красивый голос, и произносил он почти те же самые слова… Да, конечно, ведь в день их бегства из Принска отец читал у ее постели именно «Бава Мециа»!
Эстер потихоньку отодвинула занавеску женской половины, чтобы рассмотреть великого законоучителя получше. Он и в самом деле напоминал ей отца, но был ли это ее отец? Разве он не погиб в ту роковую ночь? И если не погиб, почему он ее бросил?
Тем временем рабби Шах закончил, и в синагоге стали накрывать столы к утреннему кидушу. За этой трапезой рабби и рассказали, что недавно принц хотел наложить на евреев города огромный выкуп, но благодаря жене рабби Меира, которая была названой сестрой принцессы и чудом спаслась при пожаре, Бог отвел от евреев эту казнь.
Услышал это рабби Шах, и все поплыло у него перед глазами. Но он не подал виду, что взволнован, а стал расспрашивать, как Эстер оказалась в королевском дворце, сколько лет назад это было, как она спаслась, и, наконец, попросил разрешения поговорить с этой женщиной. Когда пред ним предстала Эстер, он мгновенно ее узнал.
– Доченька! – только и сказал рабби Шабтай Акоэн Шах.
– Тателе! – закричала Эстер и бросилась ему на шею…
Месяц прогостил рабби Шах у дочери, и за это время в типографии подготовили к печати его книгу, которой предстояло стать одной из самых больших жемчужин в сокровищнице еврейской мудрости. Но вот остаться в Вильно он отказался – знал, что евреи Моравии и Богемии с нетерпением ждут его возвращения, да и жена с детьми тоже.
***
Если вы думаете, что на этом и кончилась эта длинная-длинная сказка, то вы ошибаетесь.
У нее есть продолжение.
Узнав, что Эстер нашла отца, принц и принцесса пожелали с ним встретиться. Беседа с гаоном произвела на принца огромное впечатление, и после встречи он часто посылал за рабби Шахом, чтобы посоветоваться по поводу тех или иных новых законов.
В одну из таких встреч принц сообщил раввину, что его уланам, наконец, удалось разгромить банду разбойников и схватить самого атамана Вортислава, и суд уже приговорил его к смерти.
Тогда и рабби Шах, и Эстер стали умолять принца помиловать Вортислава и дать ему возможность раскаяться.
Вортислав и в самом деле раскаялся, дал слово больше не разбойничать и вскоре стал командиром одного из отрядов королевских уланов. В одной из битв с казаками Вортислав геройски погиб.
Вот теперь, пожалуй, и в самом деле все. Остается разве что напомнить, что в мире сегодня живет немало потомков рабби Шабтая Акоэна Шаха, и многие из них являются великими знатоками Торы.