Публикации Архива русско-израильской литературы
Бар-Иланского университета
«Остатки»
Составление Романа Кацмана
Мы продолжаем публикацию фрагментов, сохранившихся в архиве Михаила Исааковича Юдсона (1956-2019) в конверте под названием «Остатки». Предыдущие публикации см. начиная с №14.
*
1 апреля 2014 г. Плохо мне. Придет серенький рачок — и утащит за бочок…
—
Смутное время и его смутанты. Повылезли!
—
«Когда-то я solo выпивал бутылку и не пьянел…» — грустно писал поздний Чехов в письме к Немировичу.
—
Ох, страна Израиля — большой кибуц «К Ибенимат!»
Эх, литературка! Премии-хрении… Не попал в короткий список? Ну и шорт с ним!..
*
Слово «русофобия» придумал не Шафаревич, конечно, а Алданов (еврей Ландау).
—
У языка свои законы. Слово «путешественник» прижилось, а «приключенник» или «похожденник» — нет (а в словаре Даля осталось).
—
Шура Балаганов — сибиряк. Город такой — Балаганск, Иркутской области.
*
Московия — Третий Мир, а четвертому не бывать…
—
Третий Мир ходит на демонстрации с плакатом: «Янки, убирайтесь домой! И меня прихватите с собой!»
—
Как говорил герой Зощенко (Егорка Дранов): «Я и без чтения в восхищении!» (наоборот про Пастернака: «Не читал, но осуждаю»).
*
В день Джойса брожу по Тель-Авиву. [Датировано 16 июня 2014.] Всё собираюсь к Грише (здесь и далее Григорий Подольский) — в Иерусалим, но неизменно оказываюсь у Яши (здесь и далее Яков Шехтер) — и пью!!!
Естественно — как часто в горестной разлуке, в моей блуждающей судьбе… На Пушкина берем, на арапа!..
Якобы странствующий литератор — де лит!..
Моисеи утраченного пространства-времени — в нас Сван сидит безвылазно совместно с Блюмом… Как выражался Борхес, «достаточно неизвестный литератор».
*
У Федора Михайловича Царствие есть небесное, в записных тетрадях к «Мертвому дому» есть притча, как жид мужика дрова колоть нанимал. Мужик колет да кряхтит, ну, жид его пожалел: «Я тебе помогу. Ты коли, а уж кряхтеть я буду». Вот они и кряхтят за Русь-то несмолкаемо!..
—
Изредка я вынужден, к сожалению, покидать культурное пространство своего съемного чулана и выползать наружу.
*
Бродикбегство от тутошней реальности — мечты о метрополии…
—
Где-то сеча идет меж федералами-южанами и конфедератами-северянами (в Америке-то наоборот было).
—
Жизнь — некий текст. Недаром в Судный день желают «хорошей записи» в Книге судеб.
—
«Сабры» (растение такое кактусиное с колючками) — здешние уроженцы так себя гордо кличут. А мы «репы» — репатрианты.
Кибенимат (ивритское бранное слово, есть в словарях)
*
Мое «пьяное» брожение от Яши до Гриши. Треугольник. Астрахань, Одесса — от воды родимой к средиземной воде. От заоблачной воблы и тамошней тараньки — к здешней рыбе-фиш, по фаршированному щучьему веленью…
Гриша лечит болезных, Яша куёт чего-то железного, вроде огненных колесниц.
—
Существуют оседлые юродивые и бродячие городские сумасшедшие — их взгляд на литературный процесс тоже представляет интерес.
*
В общем, мы живем, под собою не чуя штаны… Не то чтобы совсем без порток судьбой пущены — но как-то оголённо…. Язык с трудом ворочается — ворочаться?!
—
Нас много здесь русскоговорящих читающих — миллион — этакий крупный российский город — скажем, Волгоград-на-Иордане. И пишут многие, и есть, как везде, в общем, талантливые и не очень.
*
Старичок у Карабчи ставил свои книги на полку — трётся с холщовой сумкой, ворует книжки?! Не-ет!… Символ русскоязычного писательства израильского — мы тремся подле (поодаль) Метрополии, родимых толп носителей языка в пещерах метро — норовим всунуть свои книжки на московскую полку… Участь печальная слова печатного… «Мы чужие на этом празднике жизни» (Яша, у Гриши — койка наготове. Печально).
Александр Карабчиевский сообщил: «Это восходит к истории, которую я услышал от продавщицы тель-авивского книжного магазина «Дон-Кихот» и пересказал Мише. История такова: продавщица заметила старичка с сумкой, возящегося у полки с поэтическими сборниками. Заподозрив, что он ворует книги, она решительно направилась к нему, и оказалось, что он — наоборот, — тайком ставит на магазинную полку свои (авторские) книжки, а разрешения на это у продавщицы спросить не решается. Вероятно, на Мишу этот случай произвёл некоторое впечатление».
*
Израильское русскоязычие, перефразируя, так сказать, Т. С. Элиота, это — сателлитная литература.
—
Приключения — это странствия «при ключе», будь то деревянный человечек (тело) или Кастальский источник (дух). Иду себе, бреду к Русскому вокзалу!
*
Как еще Д. И. Писарев неутопаемо писал: «Выводить тоненьким дискантом некоторые модуляции общелиберального мяукания».
—
Манихейство развелось… Дуализм крепчал! Стенка на стенку! К барьеру!.. Доносится дружное: «Мы — Третий Крым!», по другую разбойно бродит недужный призрак Стеньки Мюнхенского… Мы здесь тихо Третьего Храма дожидаемся, а мир кипит, булькает…
Изь рай иль?..
—
Вирша — она как векша, прыг-скок, дао решки всё грызёт… Вот это поэзия, вот бы у кого господам поэтам учиться! А не репу чесать!..
*
«И бледнолицый иудей…» (Иосиф Уткин)
—
А врата-то татарва
Порубила на дрова,
А князей взяла в друзья —
Без Орды родам нельзя!
—
Гилгул Гулага — Красное Колесо.
—
На Ближнем Востоке и пишут с востока на запад — справа налево…
—
Ленин называл российского («великоросса или украинца») мужика — «тупой, заскорузлый, оседлый и медвежьи-дикий, приросший к своей куче навоза». Ильич противопоставлял ему «подвижного пролетария» — наднационального, надо полагать.
*
У Шагала картина «Летящая повозка» — ну, возница-балагула возносится к облакам. Так там на местечковом домишке надпись «Лавка», но прописаны лишь первые три буквы: «Лав» — любовь, лазурь, летанье…
—
Малограмотная бабушка Бабеля считала, что богатырь — это богатый человек.
—
Пушкин — ас,
Есенин — сани…
—
Злой Зоил ползёт к скрижалям, точит свой кинжал…
—
«Критика есть суждение, основанное на правилах образованного вкуса, беспристрастное и свободное» (Василий Жуковский).
Замечательно