Старая сказка

 

Жили муж и жена. У них была дочка да сынок маленький.

— Доченька, — говорила мать, — мы пойдём на работу, береги братца! Не ходи со двора, будь умницей — мы купим тебе платочек.

Отец с матерью ушли, а дочка позабыла, что ей приказывали: посадила братца на травке под окошко, сама побежала на улицу, заигралась, загулялась.

Налетели гуси-лебеди, подхватили мальчика, унесли на крыльях…

Мать читала девочке сказку. Книга была старая, обложка потертая, иллюстрации выцвели, желтоватые страницы пахли летом, зноем и пылью.  За окном детской весело бранились зеленые попугаи, облепившие пальмы во дворе. Девочка сидела близко-близко к матери, внимательно слушала. Мать читала почти шепотом, чтобы не разбудить спящего в кроватке малыша. Над кроваткой была закреплена забавная игрушка-карусель — самолётики и облака, крутящиеся над головой спящего мальчика под тихую мелодию,

В тот страшный август 1941, когда уже разрушенный войной мир распадался на куски, и нормальная жизнь миллионов людей сгорела, закончилась, унеслась ветром хлопьями пепла и горькой золой, в эшелоне, который вёз в эвакуацию с Украины в Казахстан беженцев, ехала молодая женщина с двумя детьми. Женщину звали Циля, её мужа забрали в армию в самом начале июля, в первые дни войны. От всей её прежней счастливой жизни остались только дети, девятилетняя Роза и полуторагодовалый Сёмочка, и фанерный чемодан.

Эшелон несколько раз бомбили, Циля выскакивала с детьми из теплушки и неслась в поле. Валилась на мокрую стерню, прикрывала руками головы детей. Не пыталась защитить. Просто не хотела, чтобы дети видели ревущее, взрывающееся смертью небо. Ехали полтора месяца, пропускали грузовые поезда, везущие к всё приближающейся линии фронта технику и припасы. Потом ещё неделю жили в коровнике степного колхоза. А потом Циле с детьми нашли угол в каком-то доме.

Началась зима 1942. К середине зимы молодая женщина сильно заболела. Задыхаясь от кашля, прочти без сознания от жара, она металась на топчане и всё время говорила с дочерью.

— Роза, слышишь, не бросай Сёмочку! Пообещай! Пообещай, что никогда его не оставишь. Что дождетесь папу с войны. Поклянись мне, доченька, пообещай.

Женщина приходила в себя, видела перепуганную Розу, держащую на руках брата, и снова уплывала в огненное беспамятство. Роза не плакала. Роза ухаживала за Сёмочкой, ухаживала за мамой, меняла ей компресс на пылающем лбу. Уговаривала маму не волноваться, не нервничать. Но мама всё равно умерла.

Цилю похоронили чужие люди. На следующее после похорон утро детей на подводе увезли в районный центр и сдали в детдом. Там брата с сестрой разлучили. Плачущую Розу, как второклассницу, отправили в детский дом для младших школьников. Рыдающего Сёмочку определили в дом малютки. Документов у несчастных сирот, разумеется, никаких не было.

Роза, девочка разумная и хорошо воспитанная, на все вопросы при оформлении в детдом отвечала чётко и серьёзно. Она знала имена родителей, адрес их дома на Украине, знала даже номер папиной полевой почты. Она убедилась, что толстая тётка в канцелярии ничего не пропустила и не переврала в её анкете. Роза просила, чтобы её пустили быть вместе с братиком. Чтобы отпустили хотя бы на день, убедиться, что с ним всё в порядке.  Но воспитательница погладила Розу по голове и велела идти в класс.

Сёмочка в свои неполные два года ещё плохо говорил. Он всё время плакал и звал маму. Он звал Розу, но выходило «Лоса», и, наверное, поэтому Роза не приходила. Ему было так страшно и одиноко, что он даже боялся заснуть. Так и стоял в кроватке, держался за сетчатый бортик и звал маму и сестру. Сёмочку записали в ведомость о поступлении в дом малютки на фамилию конюха, который его привез в райцентр; и возраст вписали на глаз. Получилось полгода лишку – Сёмочка был крупным здоровым ребенком. Он бы, конечно, пропал, не выжил бы в свою первую сиротскую зиму, нежный любленный еврейский мальчик. Но его пожалела уборщица, казашка-мусульманка. Простая женщина, мать восьми детей, она забрала к себе горько плачущего чужого ребёнка, потому что больше не могла слышать, как слабеет его голос, зовущий маму. Она привела мужа, сурового и немногословного, подписать какие-то бумаги на усыновление, к директору детдома.

— Пиши, зовут как меня, Юсуф, – сказал усыновитель, — фамилия как у меня, пиши. Мой сын будет – моя фамилия надо давать.

Это были действительно прекрасные люди. Чудесная, дружная и тёплая семья. У маленького Юсуфа оказались весёлые старшие братья, которые играли с ним в шумные игры, и три смешливые сестры, которые тормошили, и обнимали, и тискали своего маленького нового братца. И бабушка, говорящая на непонятном языке, которая сшила ему рубашку и штанишки. И мама, и папа. И даже серый ослик с забавными заячьими ушами. Всё плохое осталось в прошлом и очень быстро забылось. Осталось только хорошее настоящее — дом, хлеб, семья.

Мальчик иногда во сне звал Розу, но не помнил уже, кто она такая. Его растили как родного любимого ребенка, он был здоров и счастлив.

А Роза, помня данное маме обещание, писала письма в дом малютки, пытаясь разузнать, где её брат. Ответов не было, время шло; кончилась, наконец, война. В середине 1946 года за Розой приехал отец, демобилизованный после ранения. Роза писала ему все эти годы, отец знал, где её искать, и смог без проблем забрать 14-летнюю дочь, тогда уже студентку ПТУ. Ведь во всех документах, всегда, Роза указывала верно имена своих родителей, и адрес их старого дома, и номер полевой почты отца.

Отец с дочерью пытались найти Сёмочку, но так и не нашли никаких следов. Мальчик исчез. Пропал в мясорубке страшной войны. Они вернулись на Украину и стали строить жизнь заново. Пока был жив отец, они продолжали искать пропавшего Сёму вместе. Писали запросы, обращались в архивы. После смерти отца Роза, будучи уже замужней женщиной, а потом и матерью двоих детей, продолжала поиски брата.

Десятки писем и обращений, подшитых в папку-скоросшиватель, сообщали Розе, что брат её не нашёлся, не числится, не записан ни среди живых, ни среди мёртвых. Роза даже ездила с дочерями в Казахстан несколько лет подряд, но результат был всё тот же. Розины дочери росли, зная, что надо искать дядю Сёму, понимая, как и их мать, что, если он не умер – значит жив.

В девяностые вместе с миллионом евреев из СССР Роза с семьёй уехала в Израиль. Поселившись в Хайфе, Роза продолжила поиски брата уже через Международный Красный Крест и Яд Ва-Шем. Они обнаружили семью тёти – мамину сестру и её детей, приехавших в Израиль сразу после войны, и двоюродного дядю, живущего в Лондоне. О Сёме не было ничего.

Юсуф вырос в Казахстане, пошел в армию после школы, затем поступил в ленинградский Политех и, один из всех девяти детей, получил высшее образование. Вернулся по распределению домой. Похоронил любимую бабушку и мать. Женился на дочери двоюродной сестры отца. Родил с ней четырёх дочерей. Потом похоронил отца. Шла простая, счастливая и нормальная жизнь.

В 2011 году внуки Розы, выросшие в Израиле, решили после армии поехать с бабушкой в очередную поездку в Казахстан. Старший внук, отслуживший в отделе анализа данных ВМФ Израиля, предложил взяться за поиски дяди Сёмы по другой, только ему известной схеме. Внук Розы выписал данные всех мальчиков от года до трёх, попавших в дом малютки зимой 1942-го, и стал планомерно просеивать их судьбы. Пока не осталось с десяток вероятных кандидатов в бабушкины братья. Приехав в Казахстан, всех их планировали обойти. Адрес Юсуфа был шестым в списке. Не первым и не последним.

На пороге обычной квартиры в обычной многоэтажке у Розы подкосились ноги. Старик за 70, открывший ей дверь, смотрел на Розу, на маленькую девятилетнюю Розу, мамиными карими глазами.

— Чем могу помочь? — спросил старик с акцентом.

 И Роза расплакалась от облегчения и счастья. Потому что она нашла своего брата, сдержала слово, данное маме. Не опустила руки.

Они уехали в Израиль в сопровождении его дочери и внука.

Я знакома с его дочерями и внуками. Старшую, между прочим, Юсуф-Семён назвал Раушан (Роза по-казахски).