Тайна Ольги Чеховой
Отрывок из романа[1]
Ольга Чехова, звезда немецкого кино первой половины двадцатого века, любимая актриса Адольфа Гитлера, предположительно была тайным агентом советской разведки.
В этом отрывке: жена рейхсмаршала Германа Геринга Эмма Геринг, бывшая кинозвезда, пригласила своих подружек на девичник в отеле «Адлон». Присутствовали главные кинозвезды Германии — Сара Леандер, Марика Рёкк, Ольга Чехова, Лиззи Вертмюллер и Хейди Бриль.
Было, возможно, еще несколько других, но их имена Оленька упустила в списке, составленном ею после вечеринки. Зато в своих донесениях об этой вечеринке, — а их было несколько, — она рассказала много интересного.
Дело в том, что Эмма для общего развлечения задумала конкурс на лучший рассказ о каком-нибудь реальном событии. Первым призом должен был служить большой флакон контрабандных французских духов «Шанель номер 5», а записки с номером избранного рассказа следовало бросать в атласный розовый ридикюль, который должен был стать вторым призом. На рассмотрение кинозвезд были предоставлены пять рассказов. Два из них привела в своих донесениях Оленька.
Донесение номер 1
(Монолог Евы Браун, за который она получила первый приз, но не потому, что она подружка Адольфа Гитлера, а потому что заслужила).
Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер много раз уговаривал Адольфа посетить один из мистических сеансов, но Адольф всегда отказывался под каким-нибудь предлогом, потому что боялся попасть в плен мистики. Но на этот раз ему стало уже неудобно отказываться, — наступал новый, 1943-й год, и Гиммлер обещал необыкновенную церемонию. Адольф предложил мне посетить эту церемонию вместо него, и я не решилась ему отказать.
Я хорошо помню все детали. Гиммлер прислал за мной свой «мерседес» с водителем, унтергруппенфюрером Отто Ланге, который одновременно оказался экскурсоводом. Мы проехали весь Курфюрстендамм и оказались в тихой улочке на окраине Грюневальда. Дом, у которого мы припарковались, напомнил мне большой имбирный пряник — его первый этаж был выкрашен в коричневый цвет, а два верхних — в кремовый. С восточной стороны дом завершался восьмиугольной коричневой башенкой, наводящей на мысль о шоколадном цветочке на торте.
Мы вошли в кованные железные ворота, украшенные различными знаками зодиака. Мой спутник сообщил, что церемонию будет вести друг рейхсфюрера, великий маг Фюрстер, имя которого известно лучшим людям Европы. Ланге ввел меня в просторную, скупо меблированную комнату с белыми стенами над дубовыми панелями и с наглухо задернутыми зелеными шторами на окнах, и усадил в кресло рядом с Гиммлером.
Прежде чем сесть на стул во втором ряду, он шепнул мне:
— Герр Фюрстер вот-вот появится. Ему нужно какое-то время спокойной медитации до того, как он сможет проникнуть в мир духов.
Через пару минут в комнату вошел пожилой господин в солидном коричневом костюме с резной тростью из слоновой кости в руке. По еле слышному вздоху, пронесшемуся по комнате, я поняла, что это и есть Фюрстер. Он сел в кресло возле круглого стола и вдруг обратился ко мне:
— Дорогая фрейлейн Ева Браун, я счастлив видеть вас здесь среди нас. Прошу вас, сядьте рядом со мной.
Я растерянно поднялась и села рядом с ним. А он продолжил:
— Когда дух посетит меня, я потеряю дар речи, и за меня будет говорить мой друг Отто.
Он кивнул за мое плечо, и в ответ мой водитель перешел в первый ряд и сел по другую сторону от Фюрстера, который сказал:
— Прошу вас всех расслабиться, закрыть глаза и глубоко вздохнуть. Только если мы все будем спокойны и расслаблены, дух сможет чувствовать себя достаточно уверенно, чтобы войти сюда. Когда я вхожу в транс, мое тело становится очень уязвимым, и я прошу вас воздержаться от резких движений и выкриков, они могут повредить мне. Прошу вас, дорогой Отто, пожалуйста, погасите свет.
Отто погасил свет. В полной темноте он объявил:
— Герр Фюрстер потерял дар речи и будет теперь говорить только через меня.
Я заметила, что дыхание Фюрсера становится все медленней и тише, словно он действительно растворялся в пространстве. Отто как-то неуверенно вздохнул и сказал:
— Я в незнакомом городе, в котором никогда не был. Я не знаю, как сюда попал…
— Кто ты?
— На мне какая-то униформа, я стою у входа в красивый дворец, у меня в руках оружие, я охраняю этот дворец.
— От кого ты его охраняешь?
— Черные вороны собираются на пир. Два черных ворона слетаются сюда, чтобы договориться о том, как уничтожить светлое царство.
— Когда они слетятся сюда?
— Скоро! Совсем скоро!
— Завтра?
— Нет! Не завтра. Через десять дней!
— Что же это за дворец?
— Он белый! Белый! Белый дом!
— Где он, этот белый дом?
— Я вижу много воды, просторы воды! Дом этот далеко, за большой водой!
— Это океан? Или море? Или озеро?
— Не знаю, это очень большая вода! Черные вороны слетаются за большой водой!
После этих слов свет зажегся, и я увидела, что герр Фюрстер откинулся в кресле и сидит с закрытыми глазами, и будто не дышит. Мне даже показалось, что он потерял сознание. В ту же секунду рядом с ним оказался сам Гиммлер, который стал щупать его пульс. Наконец, тот открыл глаза и прошептал:
— Пойди поскорей к своему другу Вальтеру и поройся в сегодняшних и вчерашних телеграммах.
Гиммлер вскочил и бросился к двери, потом уже в дверях обернулся и крикнул мне:
— Ева, немедленно расскажите Адольфу!
Я еще не пришла в себя от увиденного. В голове у меня все качалось, и я не знала, смеяться мне или верить тому, что произошло. Ведь это было так похоже на пошлый спектакль. Я все же поспешила и попросила герра Ланге отвезти меня обратно. Он сказал, что не может покинуть герра Фюрстера в таком состоянии, и приказал одному из охранников отвезти меня туда, куда я попрошу.
Я решила сразу ехать к Адольфу и рассказать ему о предупреждении Фюрстера. Я подумала, что он в крайнем случае рассмеется, но вряд ли на меня рассердится. Но он отнесся к этой истории очень серьезно и тут же позвонил Гиммлеру, который как раз нашел у Шелленберга шифрованную телеграмму от нашего агента из Испании. В телеграмме было написано по-испански: «14-го января Рузвельт и Черчилль тайно встречаются в Белом Доме».
Наш агентурный отдел сразу был задействован по высшему разряду — всех лучших людей стянули в Вашингтон, Белый Дом был буквально окружен и весь просматривался насквозь, но никаких приготовлений к приему Черчилля не заметили. И никто не видел, когда Рузвельта вывезли из Белого Дома. И только истерическая телеграмма из Марокко открыла страшную тайну: секретная встреча двух лидеров западного мира, на которой было сформулировано требование безоговорочной капитуляции Германии, состоялась в Касабланке. Касабланка по-испански Каза Бланка, то есть Белый дом. Так сообщил испанский агент разведывательного управления СС: встреча состоится в Касабланке, которую перевели на немецкий язык как Белый Дом. И ему поверили — это было логично и убедительно. Но переводчику эту ошибку не простили.
Донесение номер 2
(Это рассказ анонимной актрисы, пожелавшей остаться неизвестной. Получила второй приз)
— Прошлой осенью мне пришлось искать работу, у меня не было ни одного контракта, даже на самую маленькую роль. Знакомый помог мне устроиться горничной в отель «Адлон»: все-таки какая-никакая зарплата и бесплатный обед. Как-то я делала уборку на четвертом этаже и постучалась в номер, который часто пустовал. Но я всегда стучусь, на всякий случай.
Мужской голос ответил мне: «Войдите». Я вошла и увидела молодого, довольно красивого человека, лицо которого показалось мне знакомым. Он был одет в дорогую домашнюю куртку, но я заметила в приоткрытом шкафу черный мундир СС. Я быстро завершила уборку и вышла.
После обеда меня послали в бар — помогать мыть бокалы и стаканы. Народу в баре было немного. Мне запомнилась очень красивая и красиво одетая молодая женщина. Она сидела одна за угловым столиком и держала почти нетронутый бокал с вином. В ней было нечто необыкновенное. Даже трудно сказать, что — то ли в красоте, то ли в выражении лица, не знаю.
Мой рабочий день закончился, но я не успела уйти, когда красивая дама резко поднялась и вышла из бара, оставив на столе недопитый бокал. Она прошла по коридору к лифту. Я поспешила за ней и, подхватив по дороге свою рабочую тележку, вошла в лифт вместе с ней.
Мы вышли на четвертом этаже, и я медленно двинулась по коридору вслед за ней. Не обращая на меня внимания, она подошла к тому номеру, где я видела красивого обладателя черного мундира. Она вошла к нему, не постучав, — дверь была приоткрыта. Я почему-то так и думала, что он ждал ее.
Когда я спускалась в лифте, я вспомнила, кто этот человек. Это был Вальтер Шелленберг, какой-то высокий начальник в разведке СС.
Я потом еще несколько раз видела эту женщину в отеле, но уже за ней не следила. Ведь я знала, к кому она приходила. Но меня мучило любопытство. Мне хотелось узнать, кто она такая. Я чувствовала, что эта история романтическая, а не просто короткие встречи в отеле. Она была женщиной из самого высшего общества, я в этом уверена.
Собственно, почему была? Они ведь и теперь там встречаются, у них это серьезно.
А недавно один симпатичный парень, — не актер, заметьте, — пригласил меня в кино. Я сначала засмеялась: меня? В кино? Да меня от кино тошнит! Но он намекнул, что ищет в кино уединения в темноте, и я согласилась.
Перед фильмом показывали документалку, похороны гауляйтера Гейдриха, и вдруг я увидела ее — она была жена, — нет, вдова Гейдриха! Я так и знала, что она птица высокого полета!
Этот рассказ получил второй приз. Но меня тоже стало мучить любопытство: я вспомнила свою поездку в Вольфсшанце с Шелленбергом. Дорога была очень длинная, и я страшно устала. Шелленберг тоже устал и предложил мне выпить по рюмочке — у него в портфеле была фляжка с виски. Мы выпили по глоточку и разговорились. Я осмелилась спросить его, какие у него были отношения с его начальником Рейнхардом Гейдрихом. Он со смехом сказал, что Гейдрих ревновал его к своей жене. Он сказал: «Она любила беседовать со мной о театре, о поэзии, о людях искусства, а это все Рейнхарда не интересовало».
Кажется, она продолжает беседы с Шелленбергом об искусстве и после смерти Рейнхарда. Недаром муж ее ревновал. Возникает вопрос — кто больше всех выиграл от смерти Гейдриха?
Петра
Рейнхард Гейдрих был таким чудовищем, что, на мой взгляд, от его смерти выиграло все человечество.
Приключения Оленьки, 1943 г.
В 1943-м году на студии УФА снималось меньше фильмов, чем раньше. Зато презентации фильмов стали более праздничными, чтобы порадовать людей, удрученных затянувшейся войной. Презентация фильма «Опасная весна» состоялась в кинозале на Потсдамер-плац. Народу было немного, поскольку впускали только по пригласительным билетам. Зато после просмотра присутствующим был предложен довольно изысканный фуршет. Официантки, — а не официанты, которых призвали в армию, — разносили красиво составленные бутерброды и бокалы с рейнским вином.
Оленька стояла в нерешительности; она всегда чувствовала некоторое смятение после непосредственного контакта со зрителями. Вдруг перед ней возник статный молодой человек в генеральском мундире. Он подошел с двумя бокалами вина — по бокалу в каждой руке.
— Позвольте, как и в прошлом, выпить с королевой вечера, — сказал он.
Оленька вспомнила, что уже встречала его несколько лет назад на какой-то презентации, только не могла вспомнить, на какой. Тогда он еще не был генералом, но запомнился ей своей мужской привлекательностью и интеллигентным разговором. Она даже вспомнила его имя: Мартин Шульц, — и с удовольствием приняла предложенный бокал. А через час приятного разговора приняла и предложение Мартина закончить вечер у него в генеральской квартире в Далеме. У нее не было сомнения, что приглашение молодого генерала содержало в себе предложение интимной близости; но в последнее время она осознала приближение конца своей женской жизни. Она привыкла к тому, что много лет была центром сексуального притяжения, но видела, как ее постепенно вытесняют молодые и настойчивые. А намеки и приглашения сверстников уже не привлекали; ей было жалко зря потраченного времени.
Она не ошиблась. Они провели прекрасный вечер и еще более прекрасную ночь. Наутро, проснувшись, она обнаружила, что генерал умчался на важное совещание и попросил ее — уходя, захлопнуть дверь. Она не спеша встала с постели, приняла душ, оделась и стала искать зеркало, чтобы приколоть шляпку.
Служебная квартира генерала состояла из двух комнат. Она вышла во вторую, похожую на кабинет, и остановилась в испуге: убегая в спешке, Мартин не заметил, что опрокинул портфель, из которого веером рассыпались по столу фотографии.
При взгляде на эти фотографии у нее кровь застыла в жилах — на снимках были горы трупов, в основном голых женщин, иногда с детьми. Одни лежали грудой, другие были свалены в глубокие ямы. И на всех была кровь и следы пулевых ран.
По Берлину ходили смутные слухи о массовых расстрелах, но в них никто не верил, хоть все знали, что евреев куда-то вывозили. Но ведь не расстреливали же, вот так, голых, чтобы сбросить в яму! А выходит — это правда?!
— Что ты тут делаешь? — раздался голос за спиной.
У Оленьки хватило рассудительности не обернуться резко, а обернуться так, чтобы сесть на стол и прикрыть собой страшные фотографии. Пред ней стояла горничная, толстая и сердитая тетка в белом фартуке и в кружевной наколке, вооруженная тележкой со всем, необходимым для уборки.
— Ты кто такая? И как сюда попала? — спросила тетка угрожающе и, оставив тележку, двинулась к кабинету. Отступать было некуда — Оленька сидела на столе, с которого не могла встать.
«Сейчас она меня узнает!» — испугалась Оленька. — «Такие тетки любят кино!»
Но тетка не успела ее узнать — за окном надрывно завыла сирена воздушной тревоги. Оленька невольно глянула на часы — ровно одиннадцать, американцы никогда не опаздывают. Они работают строго по расписанию: в одиннадцать утра американцы, в девять вечера англичане.
Когда она отвела глаза от часов, толстой тетки перед ней уже не было. Позабыв про тележку, горничная рысью умчалась из комнаты в бомбоубежище.
Оленька в бомбоубежище не побежала. Она положилась на судьбу и, соскочив со стола, аккуратно сложила фотографии, выбрала из них три самые страшные, а остальные сунула обратно в портфель. Похищенные три она сунула в трусы, так как ни в сумочку, ни в карман они не помещались. И вышла из квартиры Мартина, аккуратно захлопнув за собой дверь. Прошла по пустому коридору, спустилась по пустой лестнице и оказалась на пустой улице — все разбежались по бомбоубежищам.
Нетвердо зная, как добраться до своей машины, она завернула за угол, увидела трамвайную остановку и решила дождаться трамвая. И только тут почувствовала, как жгут и жалят ее спрятанные в трусах фотографии. А что, если горничная пошлет за ней погоню и ее обыщут? Нужно было от этих фотографий срочно избавляться, но как? Не выбрасывать же их в мусорный ящик. Их следовало показать миру.
Тут к остановке на полной скорости подошел пустой трамвай и даже не попытался затормозить. Но Оленька отчаянно замахала руками, и он со скрежетом остановился. Оленька взобралась в вагон.
Тем временем сирена смолкла, и стали слышны взрывы. Бомбы падали где-то поблизости, но трамвай продолжал двигаться. Оленька добралась до водителя и спросила: «Потсдамер-плац»? Тот кивнул и погнал трамвай дальше.
Через десять минут они подкатили к Потсдамер-плац; водитель остановил трамвай и высадил Оленьку. Она было направилась к своей машине, но вдруг остановилась, как вкопанная, — прямо перед ее машиной стоял полицейский! Первая мысль была паническая: горничная ее узнала и сообщила в полицию! Вторая мысль была более рассудительная: даже если горничная ее опознала, кто мог знать, где была припаркована ее машина? И взяв себя в руки, она храбро подошла к машине. Увидев, как она отпирает дверцу своим ключом, полицейский козырнул и сказал:
— Наконец вы явились, уважаемая дама! Мы уже начали беспокоиться, ведь все остальные машины, припаркованные с вечера, уже давно разобрали.
Оленька постаралась поскорее уехать подальше от полицейского. Но отъехав достаточно далеко, остановила машину и задумалась: как безопасно и быстро избавиться от фотографий? И придумала! Она подъехала максимально близко к конторе Курта и отыскала ближайший телефон-автомат. Набрав номер Курта, она глубоко вздохнула и, с трудом сдерживая рыдание, произнесла:
— Курт, скажи честно, ты меня все еще любишь?
Она услышала, как Курт поперхнулся, но, слава Богу, быстро сообразил и сказал:
— Конечно, дорогая! Конечно, люблю!
— Тогда докажи это — выйди ко мне; я сижу в машине у твоих дверей!
— Но почему ты не хочешь зайти ко мне?
— Я не хочу целовать тебя на глазах твоей секретарши!
— Хорошо, дорогая! Я уже выхожу!
Она откинулась на спинку сиденья и, в ожидании Курта, извлекла из трусов взрывоопасные фотографии.
Он сел на пассажирское сиденье рядом с ней и спросил взволнованно: что случилось? Он привык за годы совместной работы, что Оленька даром волну не гонит. Она выложила перед ним фотографии, медленно, одну за другой. Грубо говоря, у него глаза на лоб полезли.
— Откуда это у вас?
— А вот этого я вам сказать не могу!
— Но это же!.. Это же настоящее открытие, если не подделка!
И он перевернул каждую фотографию. На обратной стороне каждой была надпись и дата: «Бабий Яр» — два раза, и один раз «Дробницкий Яр».
— Почему подделка? Уверяю вас, эти фотографии подлинные! Их там была целая пачка!
— Вам цены нет, Ольга Константиновна!
Ольга Константиновна не жаждала похвал, она жаждала поскорей уехать от этих компрометирующих ее фотографий. Что она и сделала, как только Курт ее отпустил. Через десять минут после их встречи Оленька уже вела машину в сторону Глинеке. Сквозь туман, застилающий ее мозг, она все же обратила внимание, что бомбежка закончилась. Она заметила по дороге пару дымящихся развалин, вокруг которых суетились спасатели с тачками и лопатами. «Скорей бы добраться до дома! И позавтракать», — ведь она сегодня не завтракала!
Она представила свою кухню: на плите кипит чайник, и мама накрывает на стол.
Наспех припарковав машину, она взбежала на крыльцо и распахнула дверь. В доме было странно тихо — никто не дышал, на кухне не кипел чайник, и стол был не накрыт.
— Мама! — крикнула Оленька. — Я дома!
Не получив ответа, она помчалась в комнату матери. Ворвалась без стука и увидела, что мама лежит на спине, одетая и не укрытая одеялом. Оленьку охватил такой ужас, что она не подбежала к кровати, а подошла к ней медленно, на цыпочках, и осторожно тронула мать за плечо. Плечо было холодное и твердое, неживое. Оно и было не живое, так же, как широко открытые мертвые глаза.
Ноги Оленьки подкосились, и она безвольно опустилась на пол перед кроватью, не в силах даже заплакать.
Оленька, 1944 год
Но это не мешало ей продолжать жить и сниматься в кино. Ведь это было единственное, что она умела.
Следующий фильм, к счастью, снимали не в Берлине, а в австрийских горах. Посреди съемок случился перерыв: то ли пленки не хватило, то ли звукооператора призвали в армию, — но съемки остановили на две недели. Оленька решила не возвращаться в измученный бомбежками Берлин, где ее никто не ждал, а провести неожиданный отпуск в каком-нибудь австрийском курортном городке.
В туристском агентстве ей рекомендовали комфортабельную комнату в недавно модернизованном старинном замке в горах над озером Фушель. Она не предложила никому из труппы присоединиться к ней, она хотела побыть одна, чтобы обдумать свое будущее в свете предстоящих исторических перемен. А что перемены грядут, она не сомневалась.
В этом отеле-замке была очень оригинальная сервировка обедов; во всяком случае, на летнее время — небольшие индивидуальные столики накрывали не в обеденном зале, а на широкой каменной террасе, нависшей над озером. Над каждым столиком возвышались дерево и изящный нарядный зонтик, создающий иллюзию праздника. Немногочисленные гости отеля делились на устойчивые пары и скромную стайку одиночек, включающую и Оленьку.
Как ни странно, ни пары, ни одиночки не стремились к слиянию — каждая единица как приходила в ресторан, так и уходила.
Оленька, хоть и погруженная в себя, все же заметила среди одиночек симпатичного мужчину средних лет, который каждый раз при встрече смотрел на нее так, словно хотел поздороваться. Встречи во время обеда не очень ее занимали, потому что она невольно увлеклась хождением в горы. Горы начинались сразу за территорией отеля, и очень быстро превращались в предгорья снежных скал. Неуверенный, но неотступный подъем к этим предгорьям неожиданно очищал Оленькину голову от того смятения настроений и мыслей, в котором она жила последнее время.
С каждым днем ей становилось все ясней, что сегодняшней Германии скоро придет конец. А ведь на государственной поддержке кино покоилось все ее благополучие! Впрочем, не стоило беспокоиться — кино стало такой неотъемлемой радостью в жизни общества, что кто-нибудь всегда будет его содержать. Гораздо важней вставал вопрос: как тот, который будет содержать, отнесется к ней? Всё ли она сделала, чтобы его задобрить? И вообще: можно ли его задобрить?
Она так глубоко погрузилась в обсуждение своего будущего в свете исторического кризиса, что не заметила, как ее тень догнала чья-то чужая. И увидев вдруг эту крупную чужую тень, смело перекрывающую хрупкую ее, резко обернулась — и встретилась глазами с тем самым мужчиной средних лет из-за соседнего столика.
— Не пугайтесь, — сказал он поспешно. — Ведь вы Ольга Чехова? Вы мне не отвечайте, я все равно ничего не слышу. Я глухой на одно ухо и полуглухой на второе.
Она все-таки спросила, на каком фронте он ранен. Он не услышал, но понял.
— Не на фронте, а в логове фюрера Вольфсшанце. Вы ведь знаете, где Вольфсшанце, я вас там видел. Я даже помогал вам дойти до туалета, когда вы упали на прогулке с фюрером.
Оленька всмотрелась в хмурое лицо своего собеседника и вроде бы вспомнила его среди охранников фюрера, которые подняли ее, когда она упала.
— Меня зовут Юлиус Шваб. Я очень вас обожаю, еще с ранних лет, когда вы только начинали и сыграли баронессу в том фильме про заколдованный замок. Я служил в охране фюрера в Вольфсшанце. А теперь я оглох и меня отчислили; слава Богу, на тот свет не отправили за то, что я знаю. Не спрашивайте, что именно я знаю, я сам вам расскажу, чтобы это знание не умерло со мной вместе.
Он указал на стоявшую неподалеку скамейку.
— Давайте сядем, так будет удобней.
Оленька послушно села. У нее было ощущение, что этот человек ее загипнотизировал.
— Фюрер уже давно не выезжал из Вольфсшанце, очень боялся бомбежек. В тот день сначала все было как обычно, ничего особенного. Приехали очередные генералы, они несколько раз в неделю приезжали — не одни и те же, но всегда генералы. И собрались в комнате для конференций. Граф фон Штауффенберг поставил рядом с собой портфель, на который никто не обратил внимания. И как только начали обсуждение, из портфеля грохнуло и рвануло пламенем. Кто-то упал на пол и стал кататься по ковру, стараясь сбить огонь, кто-то вскочил и стал сбивать огонь с одежды, кто-то упал на пол и уже не встал.
К началу совещания я стоял в дверях конференц-зала, но, когда рвануло, мне показалось, что мне снесло голову, и я вывалился наружу, скатился по ступенькам и потерял сознание. Оказалось, что мне не снесло голову, а просто лопнула барабанная перепонка в правом ухе, так что я сначала оглох. И только потом начал слышать левым ухом, но тоже неполноценно.
Я уполз в кусты. И когда стали убирать тех, кто остался в зале и видел, как на фюрере горела одежда, — меня еще не нашли в кустах. Я пришел в себя только к вечеру, выполз из кустов и еле-еле нашел дорогу в свой бункер. Почти все койки там были пустые, но я еще ничего не понял, а сразу лег в постель и заснул мертвым сном.
Утром за мной пришли и отнесли на носилках в полевой госпиталь, который устроили в одном из бункеров. Там было несколько коек, на койках лежали ребята из охраны, раненые. Никто ничего не знал и не понимал. Но постепенно поползли слухи, что было покушение на фюрера; некоторые даже говорили, что фюрер погиб. Но через несколько дней фюрер сам пришел к нам и сказал, что враги Германии пытались его убить, но у них ничего не вышло и никогда не выйдет. Он выглядел очень странно — сильно хромал, кожа на одной руке была обожжена и половина лица тоже.
Когда мне стало лучше, меня выписали из госпиталя и уволили с хорошим выходным пособием. И я приехал сюда, чтобы подлечить нервы, потому что я совсем перестал спать по ночам. Может быть, теперь, после того как я вам все это рассказал, я начну спать. Спасибо, что вы меня выслушали.
После этих слов он встал со скамейки и, хромая, ушел по тропинке в горы, а Оленька осталась сидеть, потрясенная услышанным.
На ужин Юлиус Шваб не пришел, и больше Оленька его не видела.
[1] Исторические события, описанные в этом романе, не всегда происходили в действительности. Автор считает возможным умышленное искажение событийной канвы в пользу яркости характеров персонажей. (От редакции)