ПОСЛЕСЛОВИЕ
ЦЕННЫЕ ВЕЧНОСТИ
Да, вы не ошиблись. Это не опечатка. Не о набивших оскомину «вечных ценностях» я хочу написать несколько слов, но – о ценных вечностях. Или даже, скорее, о бесценных вечностях. О вечностях, созданных Евгением Витковским.
Когда меня попросили написать несколько слов к последнему, неоконченному прозаическому произведению Евгения Витковского, я растерялся. Как писать о таком невероятном, уникальном, безбрежном явлении русской литературы, каким был Евгений Владимирович? И слово «был» по отношению к его непоседливому, бурному духу ох как неуместно…
Во всяком случае, объективности от меня не дождешься. Я вообще субъективен почти до солипсизма, а уж в отношении литературы – субъективен в квадрате. В отношении творчества Витковского – в n-й степени. Его творчество многомерно, как многомерна была его личность.
С давних времен писателей и поэтов принято сравнивать. Кажется нормальным сказать о ком-то – «современный Кафка». Или «современный Джойс». Или «русский Байрон». Или еще что-то, в этом же роде.
Евгений Витковский – это современный Евгений Витковский. Несравнимый. Неповторимый. Уникальный.
Впервые, как, наверное, многие читатели, я познакомился с Витковским – переводчиком поэзии. И подивился не только высочайшему уровню перевода, но и – что делать – невероятному числу языков, с которых он переводил. От гэльского до африкаанс, причем всё, как выяснилось уже позже, при личном знакомстве, все – не с подстрочников, а с оригиналов. Я насчитал дюжину языков, которыми он владел, но это не значит, что их было только двенадцать – просто я махнул рукой и перестал считать.
Я читал в его переводах невероятного по мощи канадца Роберта Сервиса, австрийца Теодора Крамера, прочих-других. Тогда я еще не знал, что Евгений Витковский не только переводчик.
Первая прозаическая книга писателя, трехтомный роман «Павел II» меня поразила. Поначалу – двумя вещами. Я не мог понять, как можно было совмещать столь разные формы литературы. Это во-первых. А во-вторых – на какую полку поставить роман Витковского?
Вроде бы фантастика, альтернативная история – восстановление монархии в России. Но – нет, не укладывается. В некоторых рецензиях и отзывах на книгу ее называли – сатирический роман.
Называть его сатирическим или фантастическим – все равно, что поэмы Гомера объявить антивоенной литературой, а Рабле – сказкой о добрых великанах. Ну, то есть, да – возможно. Но стóит ли?
Когда я прочел список действующих лиц романа, предпосланный автором, я подумал – вот, новый русский Рабле. Потом – вот, наш современный Толстой. Потом… Потом не было уже никаких сравнений. Не укладывалась трилогия в рамки. В ней было все – и еще что-то сверх.
Прочитав буквально первые абзацы, я вдруг вспомнил «Доктора Живаго». Ну, в самом деле, посмотрите, разве не видится вам тонкая, уважительная, но и беспощадная пародия на первые абзацы пастернаковского романа:
«Отца похоронили в самом начале сентября. Умер он в больнице, говорили, что легко, во сне — сказалось больное сердце. Денег на похороны, особенно на поминки, ушло порядочно, но Павлу было не жалко, отца он любил; к тому же и Павел, и Софья унаследовали от него по солидному срочному вкладу, около восьми тысяч каждый. Скуповатый отец копил всю жизнь, и «все — вам — останется» в эти сентябрьские дни облеклось тощей плотью завещательной сберкнижки. На поминках много пили, долго и прочувствованно повторяли, что «Федор Михайлович всю жизнь был истинным педагогом — и этим все сказано», что «Федор Михайлович всю жизнь стоял на посту настоящего советского учителя», — разное другое в том же духе…»
(Е. Витковский. «Павел II. Книга первая: Пронеси, Господи!»).
Да еще и Федор Михайлович… Нет-нет, совсем не тот, мало ли на свете может быть Федоров Михайловичей. Но – а все-таки? Тени великих парят над страницами прозы Е.Витковского – и Достоевский, и Гоголь (безумно интересная «Держава номер шесть», например), и Пушкин – а как же без него, и прочие, прочие. И ведь все они с удовольствием колобродят по предложенному миру, подмигивают, шутят, разыгрывают читателя – и саму Историю, даму, казалось бы, серьезную…
Едва я привык к тому, что Евгений Витковский-переводчик и Евгений-Витковский-прозаик – один и тот же человек, как оказалось – он еще и поэт. Нет, не так – Поэт. Стихи его поразили меня никак не меньше, чем ранее – поэтические переводы. Сегодня я считаю Евгения Витковского – крупнейшим современным русским поэтом. Он успел издать только две поэтические книги – «Сад Эрмитаж» и «Град безначальный» – но это уже навсегда.
Чтобы рассказать о Витковском, нужно писать целый том, чтобы попытаться понять его глубокие, уникальные книги, нужны сотни исследований (и они, конечно же, появятся). Я же завершаю эти заметки, не успев рассказать о Витковском-собирателе русской поэзии, в придуманной им серии «Малый серебряный век», вернувшей читателю забытых поэтов Серебряного века, а в серии «Сон Серебряного века» – познакомивших читателей с современной русской поэзией (и, кстати, задолго до издания собственных книг); о Витковском-собирателе авторской песни (только благодаря ему мы сегодня имеем диски рано ушедшего оригинального израильского барда Александра Алона); о Витковском – подвижнике и труженике, сохранившем уникальные архивы…
Но – нельзя объять необъятное, а он, поистине, необъятен.
И, хотя я предупреждал о субъективности этих заметок, я, почему-то, не сомневаюсь:те, кто прочел роман «Сказка про Красного Быка», эти «Хроники ленты Мёбиуса», хроники нашего вывернутого наизнанку времени – и нашей вечности– примкнут к моей партии, партии субъективных поклонников объективного гения.
И да – я не случайно назвал последнюю (увы!) прозу Евгения Витковского не фрагментом романа, а романом. То, что он писал, всегда было завершенным творением. Не фрагментом.
Все, что выходило из-под его пера (или клавиатуры), всегда было и остается шедевром. Завершенным шедевром.