60(28) Нелли Воскобойник

Четыре с половиной процента

В субботу мне позвонил заказчик. На самом деле он полковник и большой начальник, но, разумеется, все зовут его по имени — Нир. Какие уж тут чины, когда мы чуть не еженедельно разговариваем и находимся вполне в приятельских отношениях. Он позвонил в одиннадцать. Я всё утро занимался какими-то домашними починками, ничего у меня толком не получалось, вообще «золотые руки» — не мой профиль.

— Привет! — сказал Нир. — Алан! Ты в курсе, что творится? Нет? Включи телевизор. Хабиби, война идет. Да такая, какой ещё не было. Приезжай. Много дел. За час доберёшься? Ну, ладно — час с четвертью. Бутылку воды возьми в дорогу…

Жена говорила что-то важное — она попусту болтать не будет, но я не слышал. Думал, натягивая джинсы, как собрать группу. И надо заново переформатировать задание. И как организовать работу, чтобы через три-четыре недели можно было прогнать первый вариант программы контроля. По плану она должна закончиться к июлю, но началось хорошо, и если отбросить всякие финтифлюшки, и очень постараться… Война так война.

Спускаясь по лестнице, вызвал всю группу на работу. Написал в чате: «В Главном корпусе в двенадцать сорок пять».  Мы все штатские — нам приказать нельзя, да и ненужно. Ясно, что Итай не успеет — ему дороги больше часа, но он поторопится… Хуже, что у Мири по субботам телефон отключён. Но даст Бог, как-нибудь… Главное начать.

Через два часа мы были готовы. Нир пришел, сел на мой стол, поболтал ногами, сказал:

— Нужно довести до тестирования за… за сколько можно?

— Месяц, — ответил я.

— Да ладно, — вмешался мой заместитель Алекс. — Мы же не по восемь часов будем работать — за двадцать дней сделаем.

— За двадцать дней без новой системы контроля погибнет человек двести, — сказал Нир, глядя мне в глаза.

— Хорошо, — сказал я. — Через час пришлю тебе список оборудования и имена тех, кого надо к нам подключить. Макса убери из группы. Он в таком режиме только помеха. В среду сообщу, когда можно надеяться на первую версию. До вечера освободи нам большую комнату. Можно столовую. Одиннадцать столов, вода для питья, кофейная машина, сахар там, стаканы… Компьютеры пусть подключат с надписями: какой — чей. Людей из списка мобилизуй до шести. Я должен поговорить с каждым. И будь на связи всё время.

Нир смотрел на меня, будто видел в первый раз. Вообще-то я человек мягкий и командовать не люблю и не умею. Но теперь так глубоко ушёл в мысль об архитектуре программы, что всякие «будь добр» и «если это возможно» просто выпали из лексикона. Даже перед Максом не извинился. Не сказал, что потом он снова вернётся… Не важно…

Мири пришла! Вот умница! Теперь, пока остальные будут собирать вещи и устраиваться на новом месте, она поможет разбить работу на модули. Почти независимые. Так что на самом первом этапе всё можно будет продвигать параллельно.

К одиннадцати мы разъехались по домам. У кого были приятели в Тель-Авиве, не поехали, конечно, домой, а завалились спать в ближайшей точке, где им приготовили подушку. Сомневаюсь, что кто-нибудь из них вставал, чтобы пойти в бомбоубежище. Впрочем — может быть…

В воскресенье я приехал к семи; трое уже сидели за компьютерами. Когда вечером собрались по домам, оказалось, что дело идёт лучше, чем ожидали. Нам очень везло, и мы понимали друг друга почти без слов.

— Ребята, — сказал я, — надо быть готовыми оставаться на ночь. Тогда сможем скомпоновать главные модули и прогнать первый тест.

Они молчали.

— Кто может работать по двадцать часов? — сказала Мири.- Мы живые люди. Голову не заставишь думать без сна.

Остальные согласились. Да я и сам не представлял, как такое возможно. А всё же пробормотал:

— Мы живые, а если программа не заработает, то кто-то умрёт.

Ещё день мы работали, как звери. И везло ужасно. Если нужно было перебрать несколько вариантов, годным оказывался первый или второй… И Нир обеспечивал всё почти моментально. Даже послал к нам девочку на подхвате — заказать пиццу, дозвониться куда надо, принести что-нибудь…

В четверг я слепил шесть полуготовых модулей. В пятницу, когда ребята пришли утром — у меня уже прошёл первый тест. Чувствовал я себя довольно неустойчиво, как бы на пороге обморока, но сам не мог поверить — программа работала. Мири отвела меня в какую-то каморку с кушеткой, я повалился и заснул, как спят в детстве.

Когда проснулся через три часа, у них был готов график, кто остаётся на ночь в ближайшую неделю. Меня в этом графике не было. Они сказали, чтобы я в субботу не приходил; если что — позвонят. Я им нужен со свежими мозгами. Встраивать всё в большую, работающую Систему. Очень деликатный момент. Если Система даст сбой, это будет катастрофа.

В понедельник я придумал, как протестировать действующую систему вместе с нашей, не подвергая её риску. Хорошая идея. Богатая! Потом можно будет взять патент или сделать из нее докторскую… Ещё два дня строили переходный модуль — сеть безопасности. В четверг первый раз запустили. И я поехал домой спать. Утром одевался не торопясь. Отвел ребёнка в садик, вернулся домой — жена уже ушла на работу. Бреясь, включил телевизор. Армейский пресс-секретарь говорил, что благодаря новым разработкам израильской военной промышленности, эффективность противовоздушной обороны выросла на четыре с половиной процента. Вот это да!

На работе меня ожидало шампанское и горячие стейки. Нир, и его начальник, и начальник начальника жали нам руки и говорили, что мы самые лучшие на свете. И что совершили прорыв. Меньше, чем за две недели вышли на новый уровень. И что они надеются, что за следующие две недели мы подготовим второй этап, который запланирован на две тысячи двадцать пятый год. С ума сошли! Да нам ещё с первым возиться, подчищать и причесывать…

— Хорошо, что у нас не расписаны планы до конца тысячелетия, — шепнула Мири. — Они бы заставили всё закончить к Хануке.

Выбор между плохим и ещё худшим

— Ты можешь хоть один раз убрать со стола после обеда? — тихо спросила Катя.

Она говорила тихо, потому что разговор набирал обороты, и ей хотелось удержаться в рамках контролируемой беседы между матерью и дочерью-подростком.

— А ты можешь на полчаса перестать меня воспитывать и заняться чем-нибудь более полезным и приятным. Например, убрать со стола.

— Я четыре часа оперировала больного. А потом ещё читала лекцию стажёрам. Ты хоть представляешь, как я устала?!

— Ну, разумеется! Ты устала, а я нет. Хоть у меня сегодня был зачёт по прыгалке, и я сделала восемьдесят два прыжка за шестьдесят секунд.  Но тебе это, конечно, не интересно. Ладно, а почему бы Наде не убрать со стола?

— Послушай, ну будь справедлива. Надя с утра делала всю работу по дому, и розы подстригала, и пирожки пекла. Ты должна готовиться к жизни, когда у тебя не будет постоянной помощницы по хозяйству. Так — придёт кто-нибудь раз в две недели для основательной уборки, а всё остальное останется вам с мужем. После работы и продукты покупать, и готовить на всех, и посуда, и белье складывать, и детей купать, и ещё уроки с ними делать.

— Да-да!  Разумеется – всё для моей же собственной пользы, — бурчала Лиля, переставляя миски и тарелки с кухонного стола в раковину.

— Не забудь сполоснуть и сунь в посудомойку, — добавила Катя, подбирая оставленные Лилей вилки и стаканы. Она была настороже – победа досталась слишком легко. Что-то оставалось за кадром.

— Да, я не помню: говорила я тебе? — сказала Лиля, честно глядя матери в глаза. — Я к ортодонту не пойду. Очередь на четверг отменила.

— Это невозможно! – закричала Катя, сразу теряя всё хладнокровие. – Ты откладываешь уже месяц. Челюсть растёт; если не подкручивать винтики, вместо идеальной дуги у тебя окажутся уродские зубы, загнутые внутрь, как у акулы!

— Я вообще хочу всё это снять. В следующий четверг скажу ему всё убрать. Эти мерзкие проволочки мешают: и еда в них застревает, и зубы чистить целая проблема.

— Ну, Лиля! Ты же не ребёнок! Если не исправить дугу, на кого ты будешь похожа? – заныла Катя. – Ты же у меня красавица. Уже почти взрослая девушка. Такую красоту попортить кривыми зубами?

— Если я почти взрослая, почему ты не пускаешь меня на фестиваль?

— Отвратительное место! Да там будут тридцатилетние! Будет выпивка, будут пьяные, и вообще, Бог знает, чем они там два дня занимаются! Да ещё с ночёвкой. И музыка их мне не нравится.

— А ты рассказывала, как сама ездила в лес, и там пели под гитару всякие взрослые КСПшники. И тебя бабушка пускала.

— Это совсем другое, — устало сказала Катя.

— И, кроме того, я же не одна. Мы втроём. Аню и Михаль родители отпускают.

— А тебя — нет!! — закричала Катя.

На скандал постепенно подтягивались другие члены семьи.

— А если Давид со мной поедет? – коварно спросила Лиля.

— Не поедет он, — сказала Катя. – Он ненавидит такие сборища.

— Ненавижу, — подтвердил Давид. – И занят страшно. Презентация ещё не готова. Но ладно, мам. Если она поклянётся регулярно ходить к ортодонту и свою чертову музыку слушать только через наушники, то так и быть! Гори огнём мой уик-энд…

— Я тебя обожаю! – завопила Лиля и повисла у брата на шее. — Клянусь! Буду твоей рабыней до самого Нового года! От меня не услышишь ни гласа, ни воздыхания.

У Кати отлегло от сердца.

— Значит, зубы приводишь в порядок. И посуду после обеда каждый день… Ох, выбор между плохим и еще худшим… Ну, ладно…

— Давид, а может, и твоя девушка поедет? Тогда и тебе не будет так скучно…

— Да. Тали тоже хочет. Она и в прошлом году там была. Ей понравилось.

— Так вот в чём дело, — зашипела Лиля. – А я-то подумала, что у меня есть брат, который для меня готов что-то сделать. А ты просто сопровождаешь свою гусыню! Вы будете миловаться, а я два дня тусить с врединой Михаль и тупицей Анькой! Пошли вы все знаете куда?!! Премного благодарна – я с вами не еду! Целуйся со своей спесивой дурищей и не надейся, что когда-нибудь я приду на вашу свадьбу! Да я и на похороны твои не приду!

И она выскочила из кухни, шваркнув дверью.

— Переходный возраст, — сказал Давид родителям. – Ничего не поделаешь.

— Придёт на похороны, придёт, не беспокойся, — утешил отец. – К тому времени поостынет.

Замшевые туфли

Я приехала в Москву в марте девятнадцатого года. В последний раз была ещё в прошлом веке. Москва поразила меня: красивая, чистая, трезвая. Молодёжь легко улыбается, официанты добродушны и предупредительны.  Полицейские с человеческими лицами, у которых приятно спросить дорогу… Столица, не хуже Лондона или Брюсселя. Да ещё все говорят на русском языке. Тут даже Париж и Рим пролетают…

Приехала по делу важному и приятному — в издательстве «Планж» вышла моя книга, издатель устраивал презентацию в библиотеке имени Чехова. Только вообразите — на Страстном бульваре! А ещё надо было зайти познакомиться в другое издательство, которое хотело выпустить другую книгу.

И в Москве у меня была самая любимая подруга, мы давно не виделись, но оказалось, что нужны друг другу, как раньше. И тут же, конечно, билеты в Большой и в Малый, и к Виктюку, и к Фоменко. Стало очевидно, что невозможно выступать перед восторженными читателями и ходить в Большой театр (хоть и на малую его сцену) в туфлях, повидавших со мной много дней рождений и даже обе свадьбы моих детей. Подруга вынуждена была отлучиться на работу, а я отправилась на Тверскую, нашла там самый лучший магазин «Рандеву» и отдалась заботам двух деликатнейших  девушек, которых даже в мыслях не позволяла себе назвать продавщицами. Обувные феи хлопотали передо мной, приносили чаю и сушек, таскали коробки с модными, классическими и элегантными моделями, выражали озабоченность, будет ли мне удобно, справлялись, приеду ли я на свою презентацию в лимузине, или притащусь на метро. Все трое мы колебались и сомневались, мерили то одно, то другое, и остановились на классических лодочках из замши, чёрной, как ночное небо над Иудейской пустыней, с элегантными бантиками и с высокими толстенькими каблуками, идеально круглыми в сечении. У туфель была своя тканая сумочка, в которой они удобно устроились, прежде чем улечься в картонную коробку невиданной красоты. Они стоили безумных денег — на такую сумму можно было купить холодильник. Но посудите сами — для чего мне холодильник на первой презентации моей первой книги. Я выбрала туфли, и не прогадала. Подруга моя их горячо одобрила.

Презентация прокатилась превосходно. Зал библиотеки был полон. Сверх ожидания пришли директор солидного издательства, которому понравилась рукопись моей следующей книги, и редактор из «Нового Мира». Возможно, в их присутствии я бы засмущалась и скомкала свое выступление, но на мне были новые туфли, в которых я стала выше на пять сантиметров и чувствовала себя если не Софи Лорен, то уж, наверное, Клаудией Кардинале. Такие женщины не стесняются публики

Ну, вот. Прошло четыре года — только четыре года. Что осталось от тех счастливых дней? Где теперь те ребята, что закладывали лихие виражи на скейтбордах? В каких окопах мёрзнут?  Остались ли в Москве мои обувные  феи, или  уехали в Европу за своими мужьями-айтишниками? Или смотрят первый канал и удовлетворённо кивают… Мне там больше не бывать.

Недавно представляла в Иерусалимской библиотеке новую книгу, но туфли те не надела. В наших краях и в оперу можно в кроссовках, а уж с читателями говорить в замшевых лодочках с бантиками просто смешно. Тем более, у читателей или сын в Хан-Юнисе, или внук в Дженине. Как-то им мои туфли…

И английская королева уже умерла. Значит, не пригласит меня к себе в Виндзор на чашечку чаю.

Не для нашей уютной провинции эти хрустальные башмачки… и вообще ищу, кому бы их отдать. Если собираетесь на приём в посольстве, или у вас билеты в Гранд-оперá, приходите и забирайте.

Всякая всячина военного времени

***

Изящная молоденькая женщина с замысловато накрученным шёлковым шарфом, прикрывающим волосы, и её муж — верзила в потрёпанной форме с автоматом на плече. Выбирают холодильник. Продавец спрашивает:

— Сколько вас душ?

— Трое, — не задумываясь, отвечает милуимник.

— Ну да, — застенчиво подтверждает мама. — Трое детей и мы с мужем.

Все смеются.

— Такие времена… — объясняет солдат. — Кто взрослых считает?..

***

Те, кто застал войну в Заливе, помнят, как за пару недель коробки с противогазами сделались элегантными аксессуарами: появились самые разнообразные, на любой вкус футляры с ленточками, зайчиками, черепами, геометрическими фигурами, уменьшающимися в перспективу, цветами, фруктами и картинами в стиле маньеризма. Элементарное чувство собственного достоинства не позволяло ходить с такой же коробкой, с которой ходят ещё восемь миллионов человек.

И сегодня тоже в духе времени возникли в Тель-Авиве непринуждённые раскованные люди, которые, выходя из дома, прихватывают небольшой лёгкий цилиндрик коврика для йоги. И если обстрел застаёт их на улице, не ложатся носом в пыль тротуара, а аккуратно встряхнув, расстилают свой коврик и безо всякого кряхтения располагаются на нём, как на занятиях аэробикой или пилатесом. И чисто, и мягко. А главное — никакого унижения, растерянности и смятения. У вас «скады»? Беседер! А у нас – «кипат барзель» и коврик для йоги.

***

Сирена завыла страшно и неожиданно. Марк был на балконе — поливал свой кустик. Он сам посадил в землю проросшую косточку авокадо, и она дала замечательный зелёный стебелёк с листьями. Марк услышал жуткие звуки, ужаснулся и сразу заплакал. Но тут на балкон выскочил папа, поднял Марка на руки, так что одно ухо было прижато к папиному плечу, а второе он прикрыл ладонью, и занёс его в папин кабинет. Мама тоже почти бегом прибежала из кухни с половинкой кекса на тарелке, бутылкой воды и чашкой Марка. Она свалила всё на стол возле папиного компьютера и крепко захлопнула тяжелую дверь. Дверь закрывалась плохо, пришлось папе поставить Марка на ноги и самому её запереть.

— Не бойся, — сказал он Марку, — это просто обстрел. Не попадут!

— Они стреляют в нас? — изумился Марк. У него даже слёзы высохли от удивления. — А кто они?

Но папа уже сидел, уткнувшись в компьютер, в таком положении он на вопросы не отвечал. А мама сказала:

— Не беспокойся! Они не попадут. Даже если бы попали,  эта комната специально построена так, что еёе никакими ракетами не прошибёшь.

— Значит, всё остальное разрушат? Мы выйдем… а там ни стен, ни телевизора. Постой, а кошки?!

— Я искала их, — сказала мама, — но они попрятались. За кошек не волнуйся, они не обязаны заходить в бомбоубежище. А люди — обязаны.

Марк задумался на минуту.

— А авокадо?

— В следующий раз занесём авокадо сюда.

— Как?! — возмутился Марк. — Будет ещё и следующий раз?

— Ты не услышишь, — беззаботно сказала мама. — Ляжешь сегодня в кабинете и будешь спокойно спать всю ночь.

— Я уже боюсь, — честно признался Марк. — А почему они стреляют?

— Как тебе сказать? Они хотят жить здесь вместо нас. А мы чтобы разъехались…

Снаружи раздались сильные «бум! бум! бум!»

— Вот видишь, — сказала мама, — все их ракеты сбили. Наша армия в сто раз сильнее.

— Куда это мы должны ехать, чтобы они не стреляли? — спросил Марк озабоченно.

— Я в Россию, а папа в Польшу.

— Как? — опешил Марк. — По отдельности? А я куда?

Мама с папой дружно засмеялись, и у Марка отлегло от сердца. Значит, папа слушал…

— Поедем, — сказал папа. — На каникулах на десять дней в Диснейленд. Годится?

Сирена уже не выла и ужасно громкие «бумы» прекратились.

— Ну, ладно, — сказал Марк. — Если только на десять дней и в Диснейленд — я согласен.

***

По телевизору рассказывают историю: мужчина запихнул жену и детей в чулан, а хамасовца, который вломился к нему в дом, убил голыми руками. Марк спрашивает:

— А это можно? Убить человека?

— Еще бы, — говорит отец. — Если к тебе в дом врывается враг, так и надо поступать.

Задумался….

— Как же я убью взрослого дядьку? Я не умею…

— Да что ты! — опомнились родители. — Не волнуйся! Ты и не должен! Для этого у тебя есть мама и папа…

***

Марк спрашивает:

 — Бабуля! Ты испугалась, когда по дороге к нам услышала сирену?

— Ужасно испугалась, — отвечает она. — Думала, в меня попадёт ракета! Что же будет с моими внуками?

— Не надо бояться, — вмешивается младший брат Марка. — Ничего страшного! У нас есть другая бабушка.

Специальность

Я забралась в вагон в последнюю минуту. День был ужасно утомительный. Выйти из дома пришлось очень рано. Об автомобиле даже не помышляла. Добиралась до вокзала, пересаживаясь с автобуса на трамвай, бесконечно спускалась на удивительной, возможно единственной в мире железнодорожной станции, расположенной глубже, чем любое метро. Потом ехала в Акко с пересадкой около трёх часов. Дальше были две двухчасовые лекции для всего персонала больницы «Марза» на волнующую тему «сексуальные домогательства». И умоляю! — не спрашивайте меня, отчего лектора надо было приглашать из Иерусалима. Что мешало местному начальнику полиции или приглашённому из Хайфы криминалисту, или просто психологу самой больницы рассказать те же майсы, не пересекая полстраны. Игра в «инструктаж» — наша национальная святыня. И если Храмовую гору мы фактически отдали арабам, то правила игры в «повышение квалификации» и ежегодное освежение знаний по вопросам радиационной безопасности, борьбы с инфекционными заболеваниями и профилактики сексуальных домогательств — наша Кааба, которую мы не отдадим никому! Правила эти вечны, незыблемы и никогда нигде не соприкасаются со здравым смыслом. Я всё же спросила, и мне объяснили: допустим, юный санитар или пожилая начальница отдела кадров во время занятий поймёт, что подвергается домогательствам. Мне она расскажет. А местному — ни за что. Тем более, что он как раз и может оказаться домогателем…

Я могла переночевать в Акко и возвратиться домой утром; гостиницу оплачивала больница. Но, как назло, утром у меня назначен визит к ортопеду. И не явиться — значит отложить встречу еще на полгода. А мой «теннисный локоть» ужасно болел и мешал нормальной жизни. Так что я влезла в полный вагон и обнаружила возле двери одно свободное место. У окна сидел и читал что-то мужчина лет сорока. Страшный, лысый, с длинной бородой, кончик которой был заплетён в тоненькую косичку, и множеством серёжек по всей ушной раковине, повернутой ко мне. Одет он был в майку без рукавов. Мускулистые руки сплошь покрыты разноцветными татуировками. Впереди, в конце вагона, виднелось ещё одно свободное место, но я подумала, что не могу ступить больше ни шага, и плевать на то, как выглядит пассажир по соседству.

Голова разболелась не по-детски. Я мельком отметила, что от соседа пахнет приятно — плохого запаха я бы сейчас не выдержала.

Минут через пятнадцать женщина, сидевшая напротив, вышла, и на её место сел патлатый подросток. Рослый качок с набитым рюкзаком, который он с грохотом обрушил на пол, почти задев мои ноги. Я снова прикрыла глаза, но сейчас же почувствовала сигаретный дым. Мерзавец закурил в вагоне. Я невольно застонала. Неожиданно мой татуированный сосед сказал:

— Будь добр, хабиби, выброси сигарету. Видишь, у госпожи голова болит. И вообще курить в вагоне запрещено.

— Иди на х@й, — лениво по-русски ответил патлатый.

— Фильтруй базар, козёл, — с качаловской дикцией, не повышая голоса, молвил лысый. — Тут женщина. И у нее приступ мигрени

— По-русски понимаешь? – протянул мерзкий мальчишка. — И чо?

— Ничо, — медленно и тихо ответил взрослый, глядя парню в глаза. — Просто встань, забери свой рюкзак и вали в другой вагон. И сигарету выкинь в окно.

Тот помедлил, взял ранец и пошел по проходу. У последнего окна он, поколебавшись, выкинул сигарету и перешел в следующий вагон.

— Дать тебе таблетку мигралева? — спросил мой сосед на иврите.

— У тебя есть мигралев! — прошептала я – Дай, пожалуйста!

Он вынул коробочку, выдавил мне на ладонь длинную жёлтую таблетку и подсунул открытую бутылочку с водой. Я отхлебнула и слабо поблагодарила.

Когда объявили Беньямину я проснулась. Боль была вполне терпимой.

— Ты как? — спросил сосед. — Получше? Меня зовут Эйтан.

— Намного лучше, — ответила я в полный голос. — Ты меня спас… Если бы не таблетка, да ещё этот с сигаретой — кажется, умерла бы… Как ты его выставил, Эйтан? Парень выглядел довольно агрессивным. Отчего он тебя послушался?

— Как же он мог меня не послушаться? — удивился мой собеседник. — Я детский психолог со специализацией на подростках. От двенадцати до семнадцати…