«Понаехали тут…»,
или Литература и алия
Алия накатывает на Израиль волнами. «Большая алия девяностых» принесла стране более восьмисот тысяч новых граждан, понимающих русский язык. В начале XXI века так называемая (если верить «Википедии») «путинская алия» давала в среднем по пять тысяч русскоязычных репатриантов ежегодно. Пришедшая после неё свежая алия 2022-2023 года подняла высокую волну – ещё 64 тысячи потенциальных читателей. И процесс продолжается — и когда я пишу эти строки, и когда журнал окажется в руках любезного сердцу подписчика.
Литература создаётся ежедневно, последовательно, общими усилиями. Вместе с читательской массой в страну приезжают и писатели – причём отличить их от читателей в дороге практически невозможно. Лишь когда они хоть чуть-чуть обживутся, воспримут израильские проблемы как свои, осознают принявшую их страну как непреложный фактор собственного бытия, введут в сознание и в текст понятия, присущие окружающей действительности, и опубликуют здесь свои новые опусы, — только тогда злобные критики, ревнивые собратья и добродушные покупатели книг причислят их к лику русско-еврейских литераторов.
И литература, и алия напоминают свет: это волновой процесс, состоящий из бесчисленных отдельных частиц-квантов. Квант света – фотон, регистрируемый глазом. Квант алии – репатриант, регистрируемый министерством абсорбции и интеграции. Квант литературы – книга, выпущенная типографией, или текст, размещённый в Интернете. Квант войны – каждый солдат и каждый разрушительный снаряд, бомба, ракета.
При чём тут война? Какое непосредственное касательство война имеет к литературе? Ведь литература, как и алия, процесс созидательный, гармоничный, улучшающий жизнь, а война – процесс разрушительный, деструктивный, дисгармоничный. Тем более что битвы происходят довольно далеко от Израиля. Война для тех, кто в ней не участвует – это всего лишь горестная веха, отметка во времени: довоенные события теряют актуальность, послевоенных люди ждут с нетерпением и надеждой. Со временем в литературе появятся великолепные и правдивые произведения о войне России с Украиной; не сомневаюсь в публикации документальных материалов об истории боевых действий и протоколов суда над её зачинщиками. Но это – в будущем. А пока грядущее неясно и темно, хотя и согрето надеждой на скорую победу над агрессором.
В повседневной жизни, чтобы зажечь свет и рассеять тьму, нужно нажать выключатель, силой электричества выбивая волну фотонов из нити накаливания или неонового наполнителя лампы. Или хотя бы ударить кремнём по огниву, высекая искру. По моим наблюдениям, война в Украине послужила детонатором, инициатором, зажигалкой качественно иной, чем прежде литературно ориентированной алии. Она выбила из русскоязычного пространства и побудила перемещаться такие кванты, которые при менее жестких обстоятельствах оставались бы недвижными. А наглядно я ощутил это, прослушав в Израиле две бесполезные для развития литературы, но весьма полезные для понимания её механизмов лекции: главного редактора издательства «Астрель» Александра Прокоповича и бывшего руководителя филиала телекомпании НТВ в Петербурге, ныне сценариста телеканала «Россия 1» Ильи Тилькина. Обе лекции были связаны между собой лишь моим пронырливым носом. Оба лектора — продуктивные писатели, оба зарабатывают литературным трудом в России, оба выступали перед израильской аудиторией, чтобы увлечь гораздо менее удачливых местных авторов перспективой окончить платные курсы, на которых обучат творческим навыкам и литературным умениям, обусловленным занимаемой должностью. Оба в лекциях ни разу не упомянули слово «война». Оба надеются в Израиле подзаработать с помощью русской литературы. В этом желании они не одиноки. Совсем не одиноки.
У чиновников, регистрирующих кванты алии, есть такое понятие, такой профессиональный термин: «центр жизни». С его помощью можно установить, ориентирован ли репатриант на пребывание в Израиле, либо ему просто потребовался документ, чтобы при нужде заявить себя иностранцем в стране исхода. У подавляющего большинства писателей-репатриантов из прежних волн алии виртуальный «центр жизни» их литературной деятельности располагался в Израиле, в сионизме, или ещё глубже – в судьбах мирового еврейства. С новой алиёй этот незримый «центр» потихоньку смещается в сторону российской парадигмы. Причём это вовсе не значит, что произведение, честно повествующее о глубинных российских нравах, достижениях и проблемах, актуальнее и предпочтительнее для публикации, чем прочие. Нет, но это значит, что к публикации охотнее и активнее принимается то произведение, которое талантливее и точнее потрафит художественному вкусу воображаемого потребителя, воплощённому в личном вкусе вышестоящего в социальной иерархии конкретного заказчика. В качестве примера — фрагмент из лекции Ильи Тилькина. Рассказав о методике написания сценария по способу «Карточного домика», востребованной на современном телевидении – сам лектор этой методикой старается не пользоваться, — и о том, как возглавляемая им группа сценаристов получила заказ на фильм о генералиссимусе Суворове, Тилькин приводит поучительный эпизод.
«Мы сидим с группой на “Мосфильме”, работаем. И вдруг заходит генеральный продюсер Российского телевидения. Заходит.
— Ага, вы здесь? Ну что, — говорит, — Тилькин, будем “Карточный домик” русский делать?
— Хотите “Карточный домик”, — говорю я, — давайте сделаем про Бориса Годунова кино! Давайте сделаем кино про царя, который вышел из-под плинтуса, который вообще никто. Который женился на дочке Малюты Скуратова, и вот эта парочка правила там Россией в течение… ну, нескольких лет.
Он сказал:
— А что вы вообще сейчас делаете?
— Да вот, проект про Суворова.
Он говорит:
— Значит, так. Этот проект закрывается, а вот этот – мы будем ставить.
Честное слово! И вот мы стали ставить про Годунова, хотя то, что получилось, никакого отношения к “Карточному домику” не имеет, естественно».
Интересно, работа под началом подобных продюсеров – это предмет гордости или несчастье?
При кажущейся на первый взгляд созидательной общности процессов, литература и алия разнородны в том, что алия общедоступна, а литература конкурентна. Писателю, желающему не только изложить свои мысли и истории пристойными словами и связными фразами, но и прославиться, зарабатывая своими умениями, приходится выдерживать конкуренцию, чаще всего заочную, с коллегами по цеху. Вот пример.
Двое моих добрых знакомых, вполне приличные русскоязычные израильские писатели, однажды, не сговариваясь, решили поехать со своими книгами на международную Лейпцигскую книжную ярмарку – по размерам вторую такую ярмарку в мире, после Франкфуртской. Встретились они прямо в Лейпциге, арендовали стенд. Дело было ещё до большой войны, хотя в Донбассе тогда уже постреливали.
Когда оба писателя вернулись в Израиль, мне показалось, что они несколько… как бы это точнее сказать? – ошарашены. Их буквально «на разрыв» приглашали выступить, их угощали, у них брали интервью, у их стенда толпились читатели. Почему такой успех? Да просто на эту ярмарку не приехало ни одно российское издательство. Санкции! И вот основными представителями великой русской литературы, о которой немецкие читатели и зарубежные гости что-то хорошее и важное в детстве слышали, — оказались вдруг два израильтянина. Ну, и ещё парочка украинских издательств, привезших на ярмарку несколько книг на русском языке – как неосновную свою продукцию.
Несомненный успех! Правда, этот побочный эффект международных санкций прервался с окончанием ярмарки.
Нынешняя война России с Украиной – при всех её ужасах, мерзостях и страданиях, которые не здесь перечислять – принесла ещё один побочный эффект. Этот эффект может показаться незначительным на фоне общей трагедии, но для людей, живущих и кормящихся русской литературой, он существенный. А именно: русскоязычная художественная продукция сдаёт свои позиции во всём мире, утрачивает авторитет, теряет читателей – и не только среди убитых российскими же ракетами, но и среди благополучных жителей западных стран. Произведения на русском языке реже станут переводить, меньше будут ими интересоваться, меньше им доверять. У читателей, да и у многих иноязычных издателей не возникает желания разбираться в таких тонкостях, как – бежал ли автор из страны тирании, или продолжает покорно склонять шею под имперским идеологическим ярмом.
Вот ещё пример связи волн алии и наполнения литературного процесса (с позволения сказать, не сочтите ругательством – литературного дискурса).
«За три десятка лет нас тут собралось, по подсчету писательской Федерации, более трехсот. Всех нас, в конце концов, объединяет еврейская тема, реже – чисто израильские реалии. Не находя в наших книжках искомого, «средний читатель» проявляет раздражение. Однажды на литературном вечере какой-то пожилой книгочей меня спросил, почему я написал «Тенти» – повесть о Киргизии, о тянь-шаньских охотниках и пастухах: «Зачем это надо? На Тянь-Шане евреи не живут!» Это наивный и смешной пример, но достаточно характерный.
…Литература изначально предусматривает не одноразовую, пусть даже относительно яркую вспышку, а длительный развивающийся процесс, литература продолжает самоё себя и так переходит из поколения в поколение. А мы представляем собою собрание отдельных писателей, и то, что ошибочно называют «израильская литература на русском языке», уйдет вместе с нами и закончится – до следующей волны алии, которая принесет с собой новых писателей. Но похоже на то, что не будет никакой волны – одни брызги.
“Семидесятники” допустили в свое время интересную ошибку: они были уверены, что новая, мощная волна алии, которую все в Израиле с такой надеждою ждали, даст писателям сотни тысяч новых читателей, и литературные тиражи возрастут многократно. Пришла Великая алия-90, но тиражи остались на прежнем уровне: поэзия – 400–500 экземпляров, проза – 1000. Новые репатрианты, приехавшие из другой России, привезли с собой новых писателей – других. Эти другие писатели, хорошо разбирающиеся в живой проблеме спонсоров, тусовок и бандитских разборок посреди бела дня, куда ближе интересам и пониманию репатриантов 90-х годов, чем ретрограды-“семидесятники”. Эта характеристика, пожалуй, не относится напрямую к религиозным писателям – их творчество все же отличается неизменной основой, а злободневные реалии являются не более чем своего рода убогим украшательством».
Это написал классик современной русско-израильской литературы Давид Маркиш; опубликован приведенный текст в интернет-журнале «Лехаим» в январе 2001 года. Написано более двадцати лет назад, но актуальность лишь возросла. Вот только цифры изменились. «Брызги» стали новой волной алии. Внимательный исследователь сможет насчитать не только «более трехсот», но не менее тысячи русскоязычных израильских авторов по всей стране. Тиражи не остались на прежнем уровне, но успешно снизились. Типичный сегодня тираж для книжки поэзии – 100 экземпляров, прозы – максимум 300. Как заметил по аналогичному поводу другой классик русско-израильской литературы покойный Михаил Генделев: «Пишет – значит писатель. Пишут – значит литература. А много пишут – большая литература»[1].
Главный редактор издательства «Астрель» Александр Прокопович уверяет, что тираж менее двух тысяч экземпляров экономически невыгоден. По его словам, возглавляемая им редакция выпускает 30 книжек в месяц, то есть в среднем по книжке в день. И это только в Петербурге и только на бумаге; не учитывая интернет-изданий. У досужего слушателя немедленно возник вопрос: «Что же вы при такой высокой производственной нагрузке делаете в Израиле?» На что лектор невозмутимо ответил: «Я здесь живу».
Чем же ответит литературный Израиль? Вот что сообщает местный информационный портал «Вести» (в недалёком прошлом – газета) в заметке[2], опубликованной 8 июля 2022 года:
«Книжный рынок Израиля насыщен новинками. В 2021 году, согласно Book Report, в Израиле было издано 7344 книги. Это больше, чем в 2020-м (6487 книг), но пока меньше, чем в два доковидных года, когда ежегодно выходило в свет свыше 8 тысяч книг.
Подавляющее число книг, изданных в 2021 году в Израиле, выпущены на иврите — 91,4%. Число книг на русском составляет всего 0,6%, на арабском — 2,2%, на английском — 4,8%.
Возникает вопрос: в Израиле проживает свыше 1 млн русскоязычных евреев, это более 10% граждан страны. Но при этом издаваемая на русском языке художественная литература составляет всего 0,6%. Почему так?
«Отличный вопрос, — реагирует Нахум Зиттер, директор информационной службы Национальной библиотеки Израиля. — Одна из причин в том, что многие русскоязычные репатрианты достаточно интегрированы в израильское общество. К примеру, я переехал в Израиль параллельно с большой алией из СССР и свободно пишу на иврите».
Однако более вероятной причиной Нахум Зиттер называет то, что такие книги в массе своей импортируются. По его словам, то же явление наблюдается в арабской среде Израиля».
Обоснованно смею заявить, что данные информслужбы Национальной библиотеки о русскоязычных израильских книгах неточны, так как очень многие вышедшие из типографий книги в неё просто не попадают. Библиотека не проявляет никакой заинтересованности в приобретении или даже в бесплатном получении новых книг на русском, несмотря на существующий в Израиле нечёткий и совсем не строгий в исполнении «закон об обязательном экземпляре». Впрочем, тенденции литературного процесса останутся прежними, независимо от того, какую долю составляют издания на русском в общеизраильской книжной массе: 0,6% или 2,6%.
Две специфические особенности заметны в русско-израильской литературе: сдвиг авторского импульса от обязательного процесса к развлекательному для самого писателя; и существенное постарение среднестатис-тического автора.
Автором – что бы он ни сочинял – движет некий побуждающий к творчеству психологический импульс. Можно назвать его талантом или служебными обязанностями, гонораром или желанием прославиться, поиском истины или сложным и неописуемым комплексом чувств – от этого суть явления не меняется. Труд и развлечение – явления разнородные, хотя и не взаимоисключающие; суть труда – производство, суть развлечения – потребление. Писатель выступает в роли изготовителя особого набора и механизма сочетания слов и фраз, именуемого литературным произведением, издатель-популяризатор – в роли логистической цепочки распространения этого товара, читатель – в роли потребителя. Если на уровне издателя и читателя спрос поддерживается – у автора возникают некоторые обязательства, появляются требования к параметрам произведения и производства: жанр, сроки, объёмы, техника изготовления. Если же этот спрос разрушается, исчезает – автор лишается дополнительных побуждающих к работе стимулов и вынужден сам себе служить и заказчиком, и приёмщиком продукции. Утрачивается связь с потребительским сообществом. В этих условиях многие авторы склоняются к изготовлению текста, идеи и посылы которого способны потешить в первую очередь самого производителя; и лишь потом задаются безответным вопросом: какой предполагается дальнейшая судьба этой потехи?
Подавляющее большинство говорящих по-русски израильских писателей получило образование и прошло писательское становление на русскоязычной территории. Репатриация привела их в Израиль зрелыми людьми. По очень приблизительной статистике, в стране насчитывается около миллиона граждан, говорящих по-русски. Местные писательские объединения охватывают примерно 300-400 человек — включая и тех, кто числился, но перестал платить членские взносы. Примерно вдвое большее количество авторов регулярно создаёт свои опусы, не нуждаясь в формальном объединении. Получается одномоментно чуть более тысячи писателей, – то есть один на тысячу говорящего по-русски населения. Их имена можно обнаружить, сведя воедино странички с содержанием местных литературных журналов, альманахов, сборников и литприложений к газетам. Проделав эту титаническую работу и вычеркнув из списка тех, кого уже нет с нами, мы обнаружим, что приблизительно каждый второй из оставшихся в живых — старше 70 лет.
Представим себе российский город-миллионник. Провинциальный город. В нём есть приблизительно тысяча писателей, причём возрастное распределение их таково же, каково оно в других городах. Если условно перенести этот воображаемый город в Израиль, то будет заметна особенность: все писатели внезапно постарели на 25-30 лет, тогда как неписателей такое постарение не коснулось. Слесари и полицейские, музыканты и художники, генералы и повара подрастают в городе и по потребности общества пропорционально рекрутируются из его жителей, но вот писателей приносят только волны алии – как детей в селе приносят аисты.
Конкуренция плодотворна для экономики и профессии в целом, но может создать затруднения в жизни для каждого экономиста и профессионала в отдельности. Кванты новой алии, закалённые и напористые, готовы занять командные высоты, с которых их выбила злая судьба или грязная политика в стране исхода. Что ж, милости просим! Учите желающих тому, как занять места, которые вы покинули. У старшего поколения есть надёжный щит – история русской литературы в Израиле. И в ней немало славных имён, с которыми придётся познакомиться тем, кто в эту литературу ныряет.
Дина Рубина, Игорь Губерман, Юлий Ким, Роман Тименчик, Григорий Канович, Ицхак Мерас, Рахель Баумволь, Рената Муха, Эфраим Баух, Мира Блинкова, Лия Владимирова, Рафаил Нудельман, Нина и Александр Воронели, Савелий Гринберг, Михаил Вайскопф, Руфь Зернова, Рина Левинзон, Анатолий Алексин, Юрий Милославский, Андрей Дементьев, Феликс Кривин, Эдуард Тополь, Феликс Кандель, Давид Маркиш, Майя Каганская, Марк Галесник, Владимир Лазарис, Зеэв Бар-Села, Анна Горенко, Дора Штурман, Игаль Городецкий, Давид Малкин, Михаил Хейфец, Яков Цигельман, Пётр Люкимсон, Владимир Добин, Александр Верник, Илья Бокштейн, Александр Воловик, Алекс Тарн, Песах Амнуэль, Леонид Левинзон, Юлия Винер, Владимир Глозман, Борис Камянов, Давид Цифринович-Таксер, Сергей Баумштейн, Светлана Шенбрунн, Ирина Васюченко, Георгий Зингер, Михаил Федотов, Георгий Седов, Виктор Панэ, Александр Гольдштейн, Марьян Беленький, Давид и Яков Шехтеры, Игорь Бяльский, Семён Злотников, Михаил Генделев, Григорий и Эли Люксембурги, Михаил Ландбург, Михаил Зив, Моше Винокур, Ян Гальперин, Юрий Моор-Мурадов, Леонид Финкель, Михаил Юдсон, Сергей Каплан, Марк Котлярский, Вера Горт, Алекс Мух, Павел Лукаш, Александр Карабчиевский, Лев Беринский, Лев Меламид, Геннадий Беззубов, Эдуард Кузнецов, Сергей Баев, Арье Вудка, Яков Сусленский, Михаэль Юрис, Александр Бараш, Саша Канес, Виктор Голков, Пётр Межурицкий, Дмитрий Аркадин, Инна Шейхатович, Александр Любинский, Александр Борохов, Евгений Коган-Шварц… Вашу фамилию вписать?
О каждом из них можно написать восторженную статью или даже книгу – в случае, если этот восторг будет достойно оплачен. Но пока такой оплаты не видно…
[1] В Интернете: www.gendelev.org.
[2] В Интернете: https://www.vesty.co.il/main/article/rymsr4d95