Президент говорит
Эта история произошла осенью 2010 года во время иерусалимской сессии «Лимуд» — специального проекта, придуманного Хаимом Чеслером, одним из самых успешных и опытных сохнутовских деятелей.
С Хаимом я познакомился еще в конце 80-х годов прошлого века, когда он возглавлял Общественный Комитет поддержки советских евреев. Это была в чистом виде «крыша» Бюро по связям «Натив», которое через этот Комитет могло проводить публичные акции. В нескольких из них приняли участие и я с женой, поскольку ее родители тогда все еще находились в отказе.
Как-то раз мы пришли к финскому посольству в Рамат-Гане. Было это в году 1988-м, когда дипломатические отношения, разорванные СССР с Израилем после Шестидневной войны, еще не восстановили, и в финском посольстве находился «израильский сектор», то есть сотрудник советского МИД, представлявший интересы СССР в Израиле. Мы постояли с плакатами под окнами посольства, а Хаим что-то кричал на английском.
Вторая акция произошла в том же году, незадолго до праздника Песах, возле американского посольства. Прямо на тель-авивской улице Аяркон, где находилось здание посольства, Комитет устроил символический седер в честь советских евреев, которых не выпускали из СССР.
Я поехал в Тель-Авив, надев свою шляпу, которую в свое время «выходил» в шляпном магазине на Дерибасовской. Я так часто заходил в тот магазин и просил оставить мне одну шляпу, буде они поступят в продажу, что мне ее таки оставили. И хоть была она не черного, как требовалось, а темно-синего цвета, форма ее вполне соответствовала тем, которые носили израильские ортодоксы.
Сотрудники Комитета расставили перед зданием посольства столы, на них положили пластмассовые тарелочки с какой-то едой. Хаим суетился – давал интервью газетчикам, расставлял фотографов. А потом из посольства вышел высокий господин с пасхальной Агадой в руках, и с криво сидевшей на лысоватой голове черной кипой — американский посол. Я уже не помню его фамилию, но это был какой-то очередной еврей. Поэтому меня не удивило, когда он начал на вполне сносном иврите подпевать Хаиму одну из пасхальных песенок.
На этом седере я получил «боевое крещение» — моя физиономия впервые попала в израильские СМИ. Несмотря на странный цвет одесской шляпы, какой-то фотограф принял меня за ортодокса и попросил придвинуться поближе к послу. Так, в качестве ортодокса, долженствующего символизировать собой единство нации в борьбе за свободу советских евреев, я оказался на одной из первых страниц «Едиот ахронот».
В третьей акции Хаима приняла участие моя жена. Это была голодовка детей и внуков стариков-отказников, которых не выпускали из СССР. Моя супруга честно голодала, но даже в несколько ослабленном состоянии нашла в себе силы пойти вместе с делегацией Комитета (которую, естественно, возглавлял Хаим) на прием к Шуламит Шамир — супруге тогдашнего премьер-министра.
Встреча состоялась в доме премьера, и в ее начале мадам Шамир, как это летом принято в любом израильском доме, предложила всем прохладительные напитки. Но моя супруга мужественно отказалась: «Я же пощусь». Шуламит была приятно удивлена — значит, акция все же не чистая показуха. После завершения встречи Хаим сказал моей жене, оказавшейся чуть ли не единственным реально голодавшим членом большой группы «постившихся»: «Молодец, это было очень важно».
После этого я сталкивался с Хаимом то на общих тусовках, то в ходе неудачной попытки Натана Щаранского избраться на пост главы Сохнута в 2005 году. В декабре 2009-го мы провели вместе несколько дней в Берлине, на конференции, организованной ВКРЕ (Всемирным Конгрессом Русскоязычных Евреев). Нас возили от одного еврейского места к другому, а мы без конца говорили с Хаимом, который очень забавно комментировал новости Сохнута и израильской политики. Его явная симпатия ко мне была продиктована, конечно же, не нашими былыми встречами. Он, без сомнения, помнил меня возле Щаранского, и поэтому считал его человеком. А такие детали Хаим замечал сразу и не забывал никогда.
После многих лет работы в Сохнуте, где он был, в частности, одним из первых руководителей представительства этой организации в России, и находился в Москве во время путча ГКЧП, Чеслер решил свить собственное гнездышко. Для этого он придумал программу «Лимуд». Суть программы заключается в том, что в каком-то городе, где проживали русскоязычные евреи, устраиваются в течение нескольких дней занятия на еврейские темы. Охват тем огромный — история, язык, проблемы современного Израиля, политика, искусство. Приглашаются лучшие лекторы, знаменитые люди. Таким образом, русскоязычные евреи Одессы, Москвы, Биробиджана, Ужгорода или Нью-Йорка могут, при желании, за два дня прослушать целый курс лекций на интересующие их израильские и еврейские темы, причем совершенно бесплатно, и из уст прекрасных лекторов. Для оплаты всего этого хэппенинга Хаим сумел залучить ряд спонсоров. Главным из них был Мэтью Бронфман – один из самых богатых людей Израиля, крупнейший владелец акций банка «Дисконт» и израильской ИКЕА.
В июле 2010 года очередная сессия «Лимуд» состоялась в Иерусалиме, в сохнутовском кампусе Кирьят-Мориа.
Я прибыл на первый день этого мероприятия часов в 5 вечера, задолго до открытия, поскольку у Натана были назначены несколько встреч и выступлений. Сперва он отвечал на вопросы каких-то американцев. Эту встречу вел главный редактор «Джерузалем пост» Давид Горовиц, и она транслировалась по спутниковому телевидению на несколько десятков еврейских общин США. Поэтому Хавив Гур, главный пресс-секретарь Сохнута, очень волновался и тоже прибежал заранее.
Но меня интересовало другое — почти сразу после этой панели Натан должен был встретиться с главой парламентской оппозиции, лидером партии «Кадима» Ципи Ливни. Я пришел заранее, чтобы посмотреть: и где находится зал панели, и где — место встречи с Ципи, чтобы провести Натана из одного места в другое, не путаясь и не ища дорогу. С точно такой же целью приехал и русскоговорящий пресс-атташе «Кадимы» Роман Гуревич.
Мы встретились во дворе Кирьят-Мориа. Во дворе были установлены столы, за которыми со своим товаром расположились представители всевозможных фирм, работающих с русскоязычной публикой, в том числе и книжных издательств. За одним я увидел Пинхаса (Петю) Полонского, главу широко известного всем русскоязычным израильтянам религиозно-просветительского общества «Маханаим», единственной серьезной организации религиозных сионистов — выходцев из СССР-СНГ.
Я сразу же подошел к нему; с Петей меня связывала давняя дружба, начавшаяся еще в мае 1982 года, когда в квартире одного из его учеников, расположенной неподалеку от московской станции метро «Юго-Западная», мне подпольно сделали обрезание. А на следующий день после обрезания именно Петя помог мне в московской синагоге в первый раз в жизни правильно наложить тфиллин.
Когда я стал советником министра абсорбции Юлика Эдельштейна, Петя тут же попросил о встрече со мной и просто криком кричал: «Спасите «Маханаим», мы на грани закрытия!» Я пошел к Юлику, он нашел какие-то деньги, которые помогли «Маханаим» продержаться.
Одной из моих обязанностей в качестве советника министра по делам диаспоры Натана Щаранского была связь с «Маханаим». Заключалась она в том, что я пробивал для «Маханаим» бюджеты на различные мероприятия, которые мы с Петей сами же и придумывали. Так, мы придумали и организовали операцию «1000 седеров», когда в тысяче семей русскоязычных евреев Германии провели впервые пасхальный седер..
Я дважды выезжал с Петей в Германию, побывал в нескольких общинах. После этих поездок я подробно рассказывал о плачевном положении русскоязычных евреев Германии Натану и главе его канцелярии Роме Полонскому. Может быть поэтому, когда Натан пришел в Сохнут, одним из его первых решений было создание специального отдела по работе с русскоязычными евреями Германии, — в основном с 60 тысячами еврейских юношей и девушек, находившихся на грани полной ассимиляции.
Увидев Петю в Кирьят-Мория, я, конечно, сразу подошел к нему. А он, увидев меня, радостно воскликнул:
— Ты уже видел мою новую книгу?
— За тобой, милок, не уследишь, ты печешь их, как пирожки, — улыбнулся я.
— Ну да, ты скажешь, — возмутился Петя. — Как раз над этой, — высказывания рава Кука, — я работал много лет. Да ты ведь, собственно, слышал первые ее куски, когда мы проводили шабат во Франкфурте-на-Майне еще в 2004-м году. Вот, я тебе сейчас ее надпишу.
Петя быстро что-то написал в одной из книг, но подал мне две. Увидев мой недоуменный взгляд, объяснил:
– Вторую отдай Натану, я в ней надпись заранее приготовил.
Мы с Гуревичем выяснили, где находится комната проведения панели с американцами; кстати, Ципи Ливни сменяла в ней Натана, — и где намечена их встреча. После выступления Натана, которое прошло без каких-то острых вопросов, чему Хавив был несказанно рад, я отвел его на место встречи, где мы, попивая спокойно водичку, дожидались Ципи.
Наше ожидание затянулось. Я начал вызванивать Гуревича, и выяснилось, что он уже на пути к нам. Телохранители Ципи забраковали комнату, в которой первоначально была намечена встреча. Им не понравилось, что комната была на первом этаже, и ее окна выходили на небольшой газон с деревьями. Главе оппозиции полагалось только два охранника, которые не могли контролировать территорию за окнами. Поэтому они и перенесли встречу на второй этаж другого здания.
С Ципи я был знаком много лет и довольно коротко. На выборах Шарона против Барака в 2001 году она отвечала в штабе Шарона за работу с русскоязычной прессой, а я был в этом же штабе главой «цевет тгувот» — «группы быстрого реагирования». Поэтому я устроил ей несколько больших интервью в русскоязычной прессе — думаю, это были первые интервью Ципи Ливни на русском языке. Несколько раз я будил ее рано утром, чтобы согласовать реакцию штаба, которую следовало озвучить в «Утреннем дневнике актуальных событий» на радио РЭКА.
После поражения «Исраэль ба-алия» на выборах 2003-го года именно Ципи сменила Юлика Эдельштейна в министерстве абсорбции. К тому времени роман ИБА с «Ликудом» был в разгаре, — действительно, вскоре произошло слияние этих двух партий, — и Юлик рекомендовал ей меня в качестве советника по прессе, правда, уже только по связям с русскоязычными СМИ. Но помощницы Ципи, принимавшие у нас дела, сразу сказали:
– Она принимает на работу только членов Центра (ЦК) «Ликуда».
Кстати, первое, что сделали эти помощницы — несомненно, по указанию Ципи, — повесили в канцелярии министра большой портрет Владимира Жаботинского, духовного отца ревизионистов. Ципи считалась если не «принцессой» «Ликуда», то, по меньшей мере, принадлежала к партийной «аристократии» — ее семья занимала многие годы видное место в ревизионистском движении.
И куда всё это подевалось, когда Ципи ушла, вслед за Шароном, в созданную им партию «Кадима»? Уж какими только словами не крыла Ципи тех самых членов Центра!.. Да и взгляды поклонницы Жаботинского претерпели существенные изменения: левее главы «Кадима», а потом партии со странным названием «Тнуа» («Движение») Ципи Ливни очень быстро осталась только леворадикальная МЕРЕЦ… Я не уставал дивиться метаморфозам Ципи, и одновременно не переставал радоваться тому, что мое сотрудничество с ней не сложилось. Хотя она, после рекомендации Юлика, вроде бы хотела, чтобы я начал с ней работать, даже дала мне какие-то поручения. Но потом что-то не сложилось…
Через несколько месяцев я столкнулся с Ципи в предбаннике зала заседаний правительства. Я сопровождал Натана – министра по делам диаспоры, а Ципи, министр абсорбции, тоже пришла на заседание. Она подошла ко мне и спросила:
– Давид, ты с Натаном?
Вопрос был излишним; в этот предбанник могли попасть только тщательно проверенные ШАБАКом личные помощники министров. Я понял: она ощущает некую неловкость по отношению ко мне и хочет что-то сказать.
— Конечно, с Натаном, с кем же здесь я еще могу быть, — ответил я.
— Жаль, что у нас не получилось, — сказала Ципи. — Я даже не понимаю, почему… я так хотела…
Я только развел руками, мол, что случилось — то случилось, а про себя подумал: «Ну да, красавица, так я тебе и поверил. Если бы ты действительно так хотела, то всё бы вышло…».
Увидев меня, входящего вместе с Натаном в комнату сохнутовского корпуса в Кирьят-Мория, Ципи, естественно, первым делом протянула руку Натану, а потом спросила у меня:
— Как дела, Давид? Всё в порядке? Я давно тебя не видела…
— Всё в полном порядке, слава Богу, — ответил я.
Беседа Натана с Ципи длилась больше часа, а когда она завершилась, уже нужно было идти на площадку в центре кампуса, где установили трибуну и несколько десятков рядов стульев. С минуты на минуту должна была начаться торжественная часть — песни, речи, приветствия.
Вечер вели популярный телерадиожурналист Ярон Декель и не менее популярная актриса театра «Гешер» Евгения Додина. Я стоял возле сцены и ждал, пока, наконец, Натан не произнесет свою короткую речь-приветствие и покинет территорию. Только тогда я мог уйти.
Было уже около 10 часов вечера, и я еле держался на ногах. А сесть было негде — все места оказались занятыми. Пошатываясь от усталости и боли в ногах, я буквально считал минуты. И вот, наконец, Натан выступил. Я приготовился уйти, но тут вызвали на трибуну президента страны Шимона Переса. «Ну, ничего, еще пять минут; сколько уж там Перес будет говорить», — подумал я. Но я ошибся. Перес вышел на трибуну и начал даже не речь — просто беседу с публикой. Он неторопливо рассказывал о своем детстве, о радиопередачах на русском языке, которые слушал в детстве, о встрече с Солженицыным в Москве.
— Мне сказали, что он антисемит. Глупости!
Перес со смаком перечислял друзей Израиля.
— Вот, говорят, весь мир против нас. Неужели? Давайте подсчитаем. Индия против нас? Нет, за нас. А Китай? Тоже нет. Вот вам сразу два с половиной миллиарда человек. Европа против? За нас, за нас. Соединенные Штаты и Канада? И они с нами! Кто же остается? Арабы и несколько стран третьего мира. И это называется, что против нас всё человечество? Наоборот, всё человечество как раз с нами!
Каждая в отдельности мысль Переса была умна, интересна, да и говорил он прекрасно. Но речь его длилась бесконечно, нарушая уже не только регламент, а и нормы приличия. Прошли пять, десять, двадцать минут. Ко мне подошел помощник Натана Мошико Ревах, племянник знаменитого израильского комедийного актера Зеэва Реваха.
— Этому же конца и края нет, — полусмеясь-полузлясь, шепнул он, — Натан давно должен быть на заседании городского совета Иерусалима, где решается важный для Сохнута вопрос.
— Забудь, — ответил я. — Не может же он встать и выйти во время речи президента.
— Понятно, — вздохнул Мошико. — И самое главное, что Перес, похоже, вовсе не думает закругляться.
Хотя по регламенту Пересу отвели пять, максимум десять минут, он проговорил без остановки сорок пять. Такое наплевательское отношение к расписанию я могу объяснить только одним — старческим маразмом. Не только у меня, у многих возникло тогда странное ощущение: всё, что говорит Перес, вроде бы нормально, более того, очень интересно. Но сорок пять минут неоспоримо свидетельствовали: со стариком что-то не в порядке.
Наконец он закончил свое выступление. Все пропели «Атикву», и Натан уехал. Я на негнущихся ногах доковылял до машины и отправился в неблизкий путь домой, в Ришон ле-Цион.
На следующий день я спросил у Мошико, успел ли Натан на обсуждение важного для Сохнута вопроса.
— Кадахат (лихорадка), — кратко ответил Мошико. — Когда мы приехали, заседание горсовета уже закончилось….
Второй раз в подобной ситуации я оказался спустя два года. 21 октября 2012 года тель-авивский колледж имени Левинского (у Моники Левински нет никакой связи с этим сионистом) праздновал свое столетие и открытие нового учебного года. На торжественную церемонию пригласили мэра Тель-Авива Рона Хульдаи, Шимона Переса и Щаранского. Глава Сохнута оказался в числе приглашенных потому, что колледж находился под покровительством Сохнута.
Вообще, чем больше я работал в этой организации, тем больше узнавал о ее бесконечных дочерних компаниях и о связанных с Сохнутом самых диковинных учреждениях и фондах. Не только колледж, а даже «Биньяней ха-Ума»- главный зал страны, где проводились самые важные мероприятия, вроде «Евровидения», тоже относился к Сохнуту. Объяснялась эта загадка довольно просто: мировое еврейство десятилетиями давало деньги Израилю через Сохнут.
На церемонии в колледже Пересу вручили мантию и звание «почетного воспитателя». Облаченный в эту мантию и в дурацкую квадратную шапочку, Перес подошел к трибуне и начал говорить. Как и во время иерусалимского «Лимуда», его речь была насыщена шутками, в том числе и по поводу самого себя, воспоминаниями и постоянной связью с актуальными событиями. Слушать его было одно удовольствие. Так, например, Перес вспомнил, что многолетний министр иностранных дел в правительстве Бен-Гуриона, а потом и сам премьер-министр Моше Черток преподавал турецкий язык в колледже «Левинский». Но отличался Черток тем, что говорил на великолепном иврите.
— И вот однажды, — рассказал Перес, — глава парламентской оппозиции Менахем Бегин, выступая в Кнессете с критикой правительства, сказал: «О, какой великолепный иврит у Чертока! И какая скверная политика. Лучше бы было наоборот!»
Перес рассмешил всех, кроме меня, перечисляя достоинства Израиля.
— Мы маленькая страна, в которой нет никаких природных богатств, кроме еврейских мозгов. Есть у нас три моря, да и то одно — Мертвое.
Зал взорвался от смеха, а я сидел молча – шутку про три моря я неоднократно слышал еще в 1995–1996-м годах, когда, будучи членом журналистской «тревелинг пресс» израильского премьер-министра, сопровождал Переса в его заграничных поездках.
И точно так же, как на выступлении на вечере «Лимуда», Перес не мог остановиться. Он говорил, и говорил, и говорил… Казалось, что всё, речь заканчивается, поскольку он начал благословлять публику и желать ей успехов. Все встали, ожидая, что, завершив очередную фразу, Перес сойдет с трибуны и выйдет из зала. Но не тут-то было. Дедушку заклинило, и он продержал зал стоя минут пять. И когда, наконец, бесконечная речь президента закончилась, все вздохнули с облегчением.
В третий раз эта ситуация повторилась в начале апреля 2016-го года. Сохнут отмечал 20-летие своей программы городов-побратимов, и в Израиль приехали 150 еврейских активистов со всех концов мира, в основном из Северной Америки. Их принимали на широкую ногу: была встреча с президентом Руби Ривлиным, поездки по городам-побратимам, во время которых активисты своими глазами увидели, как работают в Израиле программы, в которых они принимают участие у себя дома. Последним аккордом была встреча в Центре мира имени Шимона Переса с самим Пересом.
Я приехал пораньше в Яффо и, запарковав машину, прошел к концу стоянки, выходившей на море. Я знал, что там есть скамеечка, и намеревался посидеть на ней минут пять. Но скамеечка оказалась занятой – на ней сидел Натан. Центр Переса расположен прямо на берегу моря в Яффо, и не полюбоваться этим видом было невозможно.
Еще до встречи Хагит, пресс-секретарь Сохнута на иврите, меня предупредила:
– Ты не можешь выпустить фотографии Переса без согласования с его пресс-службой.
«Неужели он так плохо выглядит?» — подумал я.
Перес, действительно, еле двигался. За ним повсюду следовала помощница, поддерживавшая его под локоть. Но когда Перес уселся на стул в центре сцены и взял в руку микрофон, он преобразился. И прочитал целую лекцию про историю еврейского народа – начиная от Моше-рабейну, заканчивая нынешней политической ситуацией. И опять — всё, что говорил он, было очень интересно и умно. Но говорил он без остановки 40 минут!
Больше я с Шимоном Пересом не сталкивался, он скончался несколько месяцев спустя.