56(24) Этгар Керет

О дядьях и о чертях

 

По понедельникам приезжает дядя Миха и играет со мной в видеоигры, а если у нас что-нибудь ломается в электрическом бойлере, или компьютере, или миксере, то дядя Миха всегда чинит. Папа говорит о дяде Михе, что у него доброе сердце и золотые руки, а мама считает, что он неудачник, и что если в его возрасте человек не достиг хотя бы чего-нибудь, то, вероятнее всего, уже и не достигнет.

В четверг нас забегает навестить тётя Халина. Она никогда не улыбается, а когда приходит, то они с мамой всегда сидят на кухне и разговаривают на каком-то странном языке, который понятен только им. Мама наливает себе чашку чая с лимоном, а тёте Халине – только стакан кипяченой воды, потому что её организм плохо реагирует почти на всё. Мама говорит, что тётя Халина обижена судьбой, и что эта женщина испытала в жизни такое, чего никому не пожелаешь. Папа говорит, что от неё пахнет крокодилом, который не мылся неделю, и что тётя Халина сама виновата во всём, что с ней произошло.

Утром в пятницу приходит дядя Эстебан и приносит мне конфеты-жвачки. Папа рассказал мне, что дядя Эстебан приехал в Израиль недавно и, пока всё не устроится, он будет здесь, а тётя Паула и их дети останутся в Аргентине. А поскольку он действительно хороший дядя, то мне не следует каждый раз вспоминать, когда дядя Эстебан в очередной раз рассказывает одну и ту же шутку и при этом треплет меня за щеку, так как все эти штуки и пощипывания очень помогают дяде Эстебану не чувствовать себя одиноким.

В субботу мы всегда едем навестить дядю Зэева. Он никогда не приезжает к нам, потому что наш дом маленький и без плавательного бассейна. Мама говорит, что дядя Зэев дьявольски умён и всё, к чему он прикасается, превращается в золото. Она говорит, что он так же силён в бизнесе, как наш папа в умении поесть и поспать. И поэтому папа работает на дядю Зэева, а не наоборот. Папа ничего не говорит про дядю Зэева, он даже не называет его “дядя Зэев”, а исключительно “мамин брат”, да и то лишь тогда, когда вынужден это делать.

Из окна гостиной дяди Зэева можно видеть море, а из окна кухни – говниловку, место, куда свозят мусор со всей страны. У входа в дядин дом стоит маленький человечек и спрашивает, к кому мы пришли, а потом сверяется по телефону. Чтобы попасть в квартиру к дяде Зэеву, нужно долго ехать на лифте, а потом, уже внутри, есть ещё один маленький лифт, – поскольку в квартире много комнат, её сделали двухэтажной.

Из всех моих дядьев дядя Зэев единственный, кто пожимает мне руку и спрашивает об отметках в школе, и только он говорит, что, если мы не доедим всё, что на тарелках, не получим десерта. Лишь когда мы идём к дяде Зэеву, мама настаивает, чтобы я надел брюки, а не шорты, даже летом. Он очень хорошо играет в шахматы и шашки, и ему всегда нравится играть со мной и с папой – и побеждать. Он также любит рассказывать истории про всякие страны, где ему довелось побывать, и о разных зверях, которых он поубивал. Маму эти рассказы всегда приводят в восторг, отцу становится немного грустно, а мне бывает одновременно и весело и грустно, так как эти рассказы дяди Зэева и вправду забавные, но мне не очень нравится, когда убивают животных.

В ту субботу мама одела меня красивее, чем обычно, и попросила, чтобы я вел себя особенно хорошо, поскольку сегодня у дяди Зэева день рождения, а папа купил дяде Зэеву от всех нас подарок – шахматы из слоновой кости. Я подумал, что это замечательный подарок, но мама нашла его убогим.

У входа в здание, где стоял русский коротышка, мы встретили всех наших дядей и ещё нескольких людей, кого я не знал. Все были принаряжены и держали в руках подарки. Дядя Миха принес почти новый волшебный фонарь, который починил своими руками. Тётя Халина – вышитый ею гобелен с изображением лица плачущей женщины. Дядя Эстебан принес старую и редкую пластинку какого-то певца, тот пел на таинственном языке, на котором говорят только мама и тётя Халина.

Дядя Зэев был очень-очень растроган. Мало того, что он пожал нам руки, он ещё расцеловал каждого в обе щеки и усадил нас в гостиной за длинным столом с золотыми приборами. Мне достался специальный стул как раз рядом с дядей Зэевом, мама сидела по другую руку от него, а папа – далеко-далеко на другом конце стола. Еда была вкусная, и я съел всё, что было на тарелке, поскольку видел огромный торт, предназначенный на десерт. Торт из шоколада и золота, на котором был рисунок из сливок и крема, изображающий дядю Зэева, который борется с единорогом.

Однако в середине ужина, как раз между супом и запеканкой, случилось неожиданное: я вдруг услышал голос из своего живота. Такой глухой голос, который мог слышать только я один. И голос произнес: “Мамочки, я заточен! Пожалуйста, пожалуйста, дайте мне выйти!” Я тихо-тихо спросил у голоса, кто он такой, поскольку маме очень не нравится, когда я начинаю странно вести себя на людях. И голос ответил, что он волшебник, и что его захватили в плен пираты с корабля, а старая злая колдунья наложила на него заклятие и заточила в моем в животе на веки вечные…

– Дай мне выйти, я умоляю. Я знаю, ты мальчик с добрым сердцем. Я ведь у тебя в животе и могу видеть твоё сердце.

Я сказал голосу, что очень-очень хочу помочь ему, но как раз сейчас нахожусь на важном-преважном семейном торжестве, так что ему придется подождать, пока оно не кончится.

– Ты не понимаешь, – рыдал голос, – пока что заклятие временное, но, если ты не освободишь меня немедленно, оно станет вечным, и я навсегда останусь заточённым в твоем животе. Пожалуйста, ты должен освободить меня прямо сейчас.

Когда он увидел, что я заколебался, то поклялся:

– Если освободишь меня сейчас, то взамен я выполню любое твоё желание, чего бы ты ни захотел.

– Я хочу, – сказал я, – чтобы дядя Миха достиг чего-нибудь в жизни, и чтобы организм тёти Халины хорошо реагировал на чай и на многие другие вещи, и чтобы семья дяди Эстебана приехала в Израиль, и он бы не чувствовал себя одиноким, и этот русский, который работает в здании дяди Зэева, перестал быть карликом и стал важным-преважным человеком, и я хочу, чтобы дядя Зэев работал у моего папы, а не наоборот.

– Я согласен, – простонал голос в моем животе, – хотя ты попросил гораздо больше, чем одно желание, однако в моём положении не приходится торговаться.

– А, вот ещё, – добавил я еще одно, последнее условие, – когда я освобожу тебя, я хочу, чтобы ты вышел тихо-тихо и исчез себе, не привлекая внимания.

– Хорошо, – нетерпеливо отозвался голос, – только дай, наконец, выйти.

Дядя Зэев был как раз в середине рассказа о том, как он охотился на белого кита в Австралии, когда я выпустил голос. Однако вместо того, чтобы выйти тихо, он вырвался с оглушающим звуком, словно одновременно раздался особенно сильный раскат грома, как бывает у нас зимой, и прозвучал трубный гудок огромного парохода в открытом море. И в этот самый момент я понял, что это был совсем не голос заточенного волшебника, а голос чёрта – хитрого и злого. Дядя Зэев оборвал свой рассказ про китов на самом напряженном месте, замолчал и уставился на меня.

…Похоже, что на моих губах все ещё блуждала непроизвольная улыбка от осуществления всех задуманных желаний, и это ещё больше сердило маму. Всю обратную дорогу домой в автомобиле она только и делала, что укоризненно смотрела на меня в зеркало заднего вида. Я рассказал ей и папе о голосе и о том, что выпустил его только ради того, чтобы помочь папе и всем нашим дядюшкам, но думаю, что они оба не поверили мне. Папа сказал, что не важно, из-за чего это произошло, это, в конце концов, не самое страшное, и потрепал меня по волосам, как он обычно делает, когда чем-то по-настоящему доволен. Мама же взглянула на него сердито и сказала, что она наоборот, чувствует себя почти убитой.

Поздно ночью, совсем перед тем, как мне заснуть, меня вдруг пронзила такая грустная мысль, что я едва сдержал слёзы, – что если голос соврал, и вообще это был не волшебник, попавший в трудное положение, а чёрт, тогда, значит, не исполнятся и все мои желания? С другой стороны, думал я, даже если клятву приносят черти-лгуны, они всё равно обязаны её исполнить, так что перед тем, как плакать, я уж лучше подожду и посмотрю, что произойдёт.

И действительно, в четверг, когда пришла тётя Халина, я дождался, пока мама пойдёт отвечать на телефонный звонок, и предложил тёте пирожное, хотя сахар ей вреден. Тётя Халина взяла у меня пирожное и, даже не сказав “спасибо”, просто откусила от него, и её организм воспринял это пирожное настолько хорошо, что на тётином лице вдруг засияла улыбка.

Метаморфозы

Был ли я удивлён? Конечно, был удивлён…

Ты начинаешь с девушкой – первое свидание, второе, то ресторан, то кино, но всегда только днём. Ну, доходит дело до постели: секс – супер, потом приходит и чувство. И вдруг однажды она приходит к тебе, плачущая, ты обнимаешь её и говоришь, чтобы она успокоилась, что всё в порядке, а она говорит, что больше так не может, что у неё есть тайна, не просто тайна, а нечто тёмное, проклятие, нечто, что она всё это время хотела тебе открыть, но ей не хватало духа. И это давит на неё, словно две тонны кирпичей. И она должна рассказать, обязательно должна, но точно знает: в тот момент, когда она откроется, ты бросишь её и правильно сделаешь. И сразу опять начинает плакать.

– Да не брошу я тебя, – говоришь ты, – не брошу, я люблю тебя.

Ты, вероятно, выглядишь немного взволнованным, но на самом деле – нет, а если и так, то это из-за её слез, а не из-за тайны. Опыт уже научил тебя, что эти женские тайны, от которых они каждый раз почти готовы умереть, в большинстве случаев оказываются чем-то вроде секса с животным или с родственником, или с кем-то, кто заплатил за это деньги.

– Я – шлюха, – говорят они обычно в конце, а ты обнимаешь и говоришь: «Да нет, никакая ты не шлюха», или: «Тихо-тихо», если она продолжает плакать.

– Но это действительно нечто ужасное, – настаивает она, словно почувствовав эту твою снисходительность, которую ты так пытался не показать.

– Тебе это кажется ужасным, пока держишь в себе, – говоришь ты ей. – Однако, как только выпустишь наружу, это сразу будет казаться гораздо менее серьёзным.

И она почти верит, секунду-другую колеблется и спрашивает:

– Если бы я сказала тебе, что по ночам превращаюсь в низкорослого волосатого мужчину, с короткой шеей и золотым кольцом на безымянном пальце, ты и тогда бы продолжал любить меня?

И ты, конечно, отвечаешь ей утвердительно. А что же ещё сказать, – что не будешь любить? Она всего лишь пытается проверить, любишь ли ты её безоговорочно, а ты ведь всегда был силён на экзаменах. И действительно, как только ты говоришь ей это, она затихает, и вы занимаетесь любовью прямо в гостиной. А потом вы лежите, обнявшись, и она плачет, потому что ей полегчало, и ты тоже плачешь, поди знай почему.

Она остается ночевать у тебя, а не как обычно, поднимается и уходит. Ты лежишь, не засыпая, смотришь на её красивое тело, на садящееся за окном солнце, на неожиданно появившийся, словно из ниоткуда, месяц, на льющийся на её тело серебряный свет, ласкающий пушок на ее спине. А по прошествии менее пяти минут ты вдруг обнаруживаешь рядом с собой в постели… низенького полного мужчину. Он встаёт, улыбается тебе, немного смущенно одевается, выходит из комнаты, ты – за ним, загипнотизированный. А он уже в гостиной, нажимает своими полноватыми пальцами на кнопки пульта, смотрит спортивный канал. Футбол, лига чемпионов. Когда нападающий мажет, он чертыхается, когда забивают гол – встаёт и делает волну, как на стадионе.

После окончания матча он говорит тебе, как у него пересохло в горле и как пусто у него в животе. Он бы съел лошадь, можно и цыплёнка, но и телёнок устроил бы его. И ты садишься с ним в автомобиль и едешь в какой-то ресторан в Азоре, который он знает.

Это новое состояние беспокоит тебя, очень беспокоит тебя, но ты точно не знаешь, что делать, твоя воля парализована. Рука автоматически переключает передачи, когда вы съезжаете на Аялон, ты словно робот, а он, сидя рядом с тобой, постукивает золотым кольцом на безымянном пальце, а на светофоре возле перекрестка Бейт-Дагон он опускает стекло, подмигивает тебе и кричит какой-то девушке в форме, которая пытается остановить попутку:

– Милашка, хочешь, мы загрузим тебя сзади, как козочку?

Позже, в Азоре, ты объедаешься с ним мясом, пока живот чуть не лопается, а он наслаждается каждым кусочком, смеётся, как ребёнок. И всё это время ты говоришь себе, что это только сон – странный, верно, но ты вот-вот проснёшься. По дороге назад ты спрашиваешь его, где он хочет выйти, а он делает вид, что не слышит, но выглядит очень огорченным, так что, в конце концов, ты оказываешься с ним у себя дома. Время уже почти три часа ночи. «Теперь я иду спать», – говоришь ты ему, и он приветственно машет тебе рукой с пуфика и продолжает смотреть канал моды.

Утром ты просыпаешься, разбитый, немного болит живот. Она еще в гостиной, спит. Пока ты принимаешь душ, она встает. Она обнимает тебя, чувствуя свою вину, а ты слишком растерян, чтобы что-то сказать.

Время идёт, но вы всё ещё вместе. Секс становится всё только лучше и лучше. Она уже не молода, да и ты тоже, и вдруг ты ловишь себя на том, что начинаешь заговаривать о ребёнке. А ночь ты проводишь с толстяком так хорошо, как не проводил никогда. Он водит тебя по ресторанам и клубам, названия которых ты раньше даже не слышал. Вы танцуете на столах и бьёте посуду, словно сегодня – последний день света. Он очень классный, толстяк, хотя немного грубоват, особенно с женщинами. Иногда он отпускает такие шуточки, что ты не знаешь, куда спрятать лицо, но во всём остальном быть с ним – одно удовольствие. Когда вы только познакомились, ты не особенно интересовался футболом, но теперь уже знаешь все команды. Каждый раз, когда клуб, за который вы болеете, выигрывает, – у тебя чувство, словно ты загадал желание, и оно осуществилось. А это ощущение бывает очень редко, особенно у такого человека, как ты, который большую часть времени вообще не знает, чего он хочет. Ну вот, каждую ночь ты засыпаешь подле него, усталый, перед телевизором, передающим игры чемпионата Аргентины, а утром снова просыпаешься рядом с красивой, понимающей женщиной, которую ты тоже любишь до боли.

   Перевёл с иврита Александр Крюков