Роман без продолжения
Живем мы нынче долго, а хотим еще дольше. Для этого активно лечимся, наука прилежно для нас работает, и полечиться нам есть чем, и есть у кого. Так что жаловаться не приходится – есть и занятие, и неисчерпаемый, захватывающий предмет для беседы со сверстниками.
Правду сказать, предмет этот хоть и обширный, однако ж и он иногда приедается. Поэтому я расскажу на другую тему, тоже неисчерпаемую – про любовь. Расскажу, какой сюрприз поднесла старухе современная технология. А радость это или наоборот, судить не берусь.
Получаю я по электронной почте сообщение, что некий Патрик О’Брайен из Австралии желает меня ″зафрендить″, т.е. стать моим ″другом″ по Фейсбуку. Сообщения такие поступают каждому время от времени, и практика у меня давно выработана: если человек хоть сколько-нибудь знакомый – подтверждаю, пусть ему будет, некоторые ведь копят этих френдов, выискивают их из интернета, как блох, тысячами их набирают. Если совсем незнакомый – отвергаю, а если не уверена – заглядываю на его страничку, может, портрет увижу и вспомню.
Много лет назад встречала я одного Патрика, а был ли он О’Брайен – понятия не имею. Посмотрела фотографию – большой такой мужик сильно за сорок, физиономия хорошая, но нет, вроде незнакомый. Глянула, что он любит, какие книжки, какие фильмы, какую музыку, и приятно изумилась. Вкус у парня оказался отличный, самого высокого класса. И старомодный, как у меня, ему вроде и не по возрасту. Все имена, все названия прямо словно я выбирала. Просто родственная душа. Эх, душа, что ж ты родилась так поздно! Ладно, думаю, хоть и незнакомый, сделаю для него исключение, пускай приписывает меня в ″друзья″.
А он тут же шлет мне записочку: давайте поговорим.
– How did you get to me? – спрашиваю, по-английски, разумеется.
– Looked for an old friend, same name, didn’t find her, found you.
– And?
– Three things in your profile attracted me: you speak Russian, я изучаю русский язык. Любите Вивальди, Пендерецкии 60-s music, я его люблю. And last but not least, your face: I liked it a lot.
Дальше мы общались по-русски, с многочисленными вкраплениями английского, которые я буду передавать лишь изредка. Русский он знал средне; как идиома, или не знает слова – так сразу по-английски.
– Перейдем на Скайп? – говорит. – Вот мои позывные. А ваши?
Подключились к Скайпу. И как он втянул меня в этот нелепый разговор?
Я его в Скайпе вижу, а он меня – нет. Мужик такой, в теле, но не сказать, чтоб толстый, и мускулы есть. А физиономия очень симпатичная, глаза с иронией, но не злые.
Он сразу просит включить изображение.
Я стесняюсь показываться в теперешнем своем виде. А чего, казалось бы, стесняться, перед молодым-то человеком? Это перед теми надо стесняться, кто меня в молодости знал. А им передо мной.
Говорю ему:
– У меня нет видеокамеры.
– Почему? У вас нельзя купить?
– Можно. Купить можно, да купилки нету.
– Что это ″купилка″?
– Дензнаки.
– Что такое?
– Бабки, ну, бабло, ясно?
– А?
– Капуста.
– ??
– Башли, тугрики, лавэ, наконец…
– You lost me…
– Ничего, учитесь. Деньги это.
– Деньги? Рубли? У вас нет?
– Вот-вот, деньги. Рублей у меня точно нет, но мне их и не надо.
– С вами трудно говорить, Элиана. Не надо? Я не понимаю.
– Тогда пока.
– Нет, нет, почему пока! Не пока! Говорите со мной!
– Но о чем? И зачем?
Говорить нам действительно было не о чем и незачем, но анонимность завлекала. Он поспешно задал следующий вопрос:
– Почему не надо рубли, если у вас нет?
И мне показалось невежливым не ответить. А какая тут вежливость, что за ерунда! Я его не знаю, он меня не знает, сказала ″пока″ – ну и отключайся…
– А вы посмотрите, где я живу.
– Ах, да! Израиль! Вам надо не рубли, а сикли.
– Какие еще к черту сикли! Вы что, совсем ничего не знаете о моей стране?
– А вы о моей много знаете? И почему вы все время вроде как сердитесь? Вам это не идет. Это вас старит.
Ха, старит! Вопрос: почему я ему сразу не сказала, что меня уже ничто не старит? Давно бы он отвалил, и закончилась бы эта бесцельная болтовня. Нет, надо как-нибудь элегантно ему сказать.
Ну да, сказать…А я хочу, чтоб он отвалил? Да мне ведь все равно. Ни к чему он мне. И я ему не нужна, только он еще не знает. Сейчас узнает.
– Куда уж меня дальше старить!
– Понимаю. Вы хотите сказать, что и так старая.
– Вот именно.
– Да, в нашем возрасте, ближе к пятидесяти, начинаешь догадываться… Я вот тоже…
– Да ни о чем вы не догадываетесь.
– Ошибаетесь. Я вот смотрю на вашу фотографию и догадываюсь, что вы, вероятно, старше меня. Это так?
– Да, так.
– Вас это смущает?
– А вас?
– На фотографии вам лет сорок пять-шесть. Фотошоп вроде не использовался, но фотография вообще часто приукрашивает. Прибавим еще года три. Когда она была сделана? Для верности прибавим еще пару лет. В результате получается пятьдесят или около того. Угадал? Или состарил?
– Ни то, ни другое.
– Вы любите говорить загадками. В этом есть своя прелесть. Но продолжим. Даже если вам пятьдесят, или пятьдесят c небольшим, какое это может иметь значение. Мне сорок восьмой год, детей я больше не…
Детей! Это было смешно и даже трогательно. Он упорно не желал меня понимать. А сама виновата! Он промахнулся аж на двадцать с лишним лет – ну и скажи ему это простыми словами. Подействует мгновенно, не сомневайся! Но простые слова никак не выговаривались.
– Так вы что, женщину себе в Фейсбуке ищете? В виртуальной сети? Но ведь там и женщины виртуальные. И отношения виртуальные.
– И вы – виртуальная?
– В каком-то смысле.
– И я, по-вашему, виртуальный?
– Вполне возможно. Мы ведь с вами теперь ″друзья″ – куда уж виртуальней. Ну, ищите, ищите. Только смотрите, как бы не вляпаться.
– Вляпаться? Что это?
– Вляпаться – это вляпаться в грязь, в лужу, в собачье гов… какашки.
– Ах, русский язык. Слушаю и восхищаюсь. Как выразительно! Говорите, говорите еще! Мне так нравится вас слушать. У вас необыкновенно сексуальный низкий голос.
Это прозвучало так смешно, что я не выдержала и громко прыснула. Сексуальный голос! Что он, не слышит, что ли? Прокуренный!
– Почему же вы смеетесь?
– Вы влюбились в мой сексуальный низкий голос и в собачьи какашки!
– А что вы думаете? Готов влюбиться – если увижу вас.
– Для этого вам придется приехать сюда.
– Давно хочу побывать в вашей стране, но в данный момент никак не могу.
– Что так? Бабок нема?
– Бабок? Grandmothers? При чем тут…
Я старалась смеяться неслышно, чтоб не обиделся.
Сообразил:
– Ах, да… Нет, бабок предостаточно.
– О! Богатенький?
– Не бедный. А что? Это важно?
– Еще бы! Важнее всего!
– Всего?
– Главное достоинство мужчины – в его банковском счете.
– Ого! Даже так? Мне нравится ваше чувство юмора.
– О каком юморе речь?
– Ладно, ладно, понял.
– Ничего вы не поняли. Я говорю совершенно серьезно.
– Х-м…
– Это вас удивляет? Вы, разумеется, раньше ничего такого не знали. Или нарочно наивнячка строите?
– Я что-то строю? Впрочем, не важно. Конечно, многие девушки ищут богатого мужчину. Только не часто говорят об этом мужчине при первом же знакомстве. Знаете, это как-то отпугивает.
– Данная девушка вас отпугнула? Отлично. Вот теперь – пока!
– Да что же это вы? Чуть что скажешь – пока. Ничего меня не отпугнуло! Просто я вам не верю. Не верю, что вы ищете в сети богатого мужчину.
– Напрасно не верите. Именно этого я и ищу.
– Предположим. Итак, вы выяснили, что я богат… можем разговаривать дальше?
– Разговаривать… нет. Извините, это была ошибка с моей стороны. Но вы сами виноваты… Прощайте!
– Стойте, стойте, не уходите… какая ошибка… В чем виноват? Я вас обидел?
– Нет, вы меня не обидели. Вы очень славный. Прощайте.
– Подождите! Тогда в чем дело?
Но я отключилась. И похвалила себя за решимость. Конечно, было немного грустно. Мне понравилось его лицо, его добродушно-скептическая усмешка. Ну и что? Грустно сознавать, что такого рода знакомства в реальной жизни невозвратно остались позади. А ведь приятно старой женщине пообщаться с симпатичным молодым мужчиной, который проявляет к ней мужской интерес – не видя лица. Приятно, да. Но – непорядочно. И бессмысленно. Нечего на старости лет пускаться в виртуальные авантюры. И у него только время впустую отнимать, и себе причинять лишнюю боль. На всякий случай я выключила компьютер совсем, а то вздумает еще перезвонить, и могу не устоять перед искушением.
Следующие десять дней я провела в гостях у младшей дочери, на берегу моря. Компьютер у них был всегда занят ее детьми, я к нему даже не подходила. И домой вернулась – тоже не сразу включила. Тут соседка приносит мне пакет, говорит, приходил посыльный из какой-то электронной фирмы, ничего, говорит, что я за тебя расписалась?
Странно, думаю, я ничего не заказывала. Однако имя, адрес, номер телефона – все мое. Распаковала. Внутри в коробке маленькая компьютерная видеокамера с микрофоном. Тут уж только дурной не догадается – мой австралийский френд! Ах ты, думаю, никак не отстанешь! Это с какой же стати он мне подарки дарит? Злость меня взяла (а почему злость? Признавайся, старая дура!), ну, я тебе сейчас врежу! Включила комп, только бы, думаю, он сейчас на Скайпе был.
Надо же, занято.
С кем это он, интересно? Небось, уже другую ″подругу″ себе нашел. Ну и на здоровье ему. Мне-то что? Мне плевать целиком и полностью, мне только пар выпустить надо, чтоб не смел…
– My dear woman! Как я рад! Наконец-то зеленая иконка! Где же вы пропадали столько времени?
«Моя дорогая». Ничего себе!
– Вы лучше скажите, кто вам позволил делать мне подарки? Кто просил?
– А разве на подарки нужно позволение? Да это и не вам подарок, а мне самому. Просто мне очень хочется вас видеть. А когда приеду, заберу обратно, если пожелаете.
– Заберете, не заберете, дело ваше. Все равно пользоваться не буду.
На его лице такое огорчение, что жалко смотреть.
– Вам так противен мой подарок? И, может быть, и я сам?
Да, следовало бы сказать – все мне противно, вся эта ситуация. Уж это подействует безотказно. Но я не говорю. Как скажешь такому симпатичному мужику, что он противен? Слишком уж откровенная ложь. Куда лучше просто сказать правду. Ну и скажи, скажи. Что, слабó?
Слабó.
– Нет, Патрик, вы мне совсем не противны, наоборот. Мне если кто и противен, так это я сама. А поэтому прошу вас, давайте пожмем, как говорится, друг другу руку и – мы ведь друзья? – расстанемся друзьями. И за подарок спасибо, хотя зря это, пользоваться все-таки не буду.
– Нет, руку вам пожимать я не хочу. Предпочитаю поцеловать. И не на прощание, а при встрече. И вообще, my dear, не хватит ли нам прощаться?
И в самом деле, глупо. Я все прощаюсь, прощаюсь, а не ухожу. И сейчас, видимо, не уйду.
– А что будем делать?
– Что делать? Да знакомиться друг с другом. Вы ведь ничего про меня не знаете.
– А вы про меня.
– Ну, про вас я уже кое-что знаю. Знаю, что вы красивая, умная и честная…
О господи, умная! Красивая! А уж честная, это точно…
–…знаю, что вы строптивая, капризная и не уверенная в себе. Знаю, что вы совсем не прочь со мной общаться, но что-то вам мешает. Скажите мне, что.
– И все это вы узнали из моего ″профиля″ в Фейсбуке? И мой адрес с телефоном, которых там нет?
– А для этого имеется телефонная книга в интернете. Но важнее другое. Что-то вам мешает разговаривать со мной так, как вы могли бы.Не правда ли?
– Ох, мешает, мешает! Вы даже не представляете себе, как мешает!
– Так скажите мне, что именно, может быть, мы решим проблему вместе.
– Чтобы решить мою проблему, вам надо быть волшебником. Или Господом Богом. Не спрашивайте больше, я вам не скажу. Во всяком случае, не сейчас.
– А когда?
Я решила дать себе небольшую отсрочку. В конце концов, можно же позволить себе иногда несколько приятных минут, пусть даже и виртуальных. Для развлечения, она ведь вся и сеть для этого существует. Кому от этого плохо? Я прекрасно сознаю, что делаю, к горечи мне не привыкать. А он, когда узнает правду, с ним тоже ничего страшного не случится. Я ведь его предупреждала насчет ″вляпаться″. Не понял, не догадался – сам виноват. Ну, досадно ему будет, разозлится, обругает старую дуру. А я и слушать не буду, скажу и сразу отключусь. Или, еще лучше, даже говорить ничего не буду, просто пообщаюсь еще немного для своего удовольствия, а в какой-то момент растворюсь навсегда в виртуальном пространстве.
– Со временем, – отвечаю.
– А, это приятно слышать. Значит, у нас есть время. Итак, про меня. Я разведен, двое детей, мальчик и девочка, летом живут со мной, зимой с матерью. Отношения с бывшей женой нормальные.
– Я вдова. Давно уже. Трое детей, дочки замужем, сын в армии.
Все правда, и вдова, и дочки, и сын, только я не говорю ему, что старшая дочь сама вот-вот сделается бабушкой, а сын Мики не какой-нибудь молоденький солдатик-первогодок, а кадровый военный, полковник.
– О, взрослые уже! Мои только школу кончают. Вы меня сильно обогнали – видно, очень рано начали?
– Так вышло. – Я поспешила уйти от опасной темы: – А что вы делаете? В смысле, где работаете?
На его страничке сказано ″self-employed″, то есть сам себе хозяин. А поскольку при деньгах, то скорее всего либо торговец, либо промышленник. Или адвокат. Или, может быть, рекламой занимается, тоже богатая отрасль. А может, просто какой-нибудь, например, квалифициро-ванный сантехник, эти, говорят, здорово зарабатывают. Хотя, для сантехника очень уж вкусы изысканные. Впрочем, кто их знает, какие у них там в Австралии сантехники.
А он что-то замолчал.
– Или, может, вообще не работаете?
– Да почему же… работаю… Также и благотворительностью занимаюсь.
– Ну, благотворительность пусть останется на вашей совести…
– Отрицательно относитесь к благотворительности?
– Это еще слабо сказано.
– Вот как. Значит, не считаете, что сильные должны помогать слабым?
– В этой фразе целых четыре слова, которые неизвестно что значат. Сильные — это кто? У кого деньги? А слабые – у кого нету? Это еще неизвестно, кто кого сильнее окажется при последнем расчете. А должны – кому должны? Кто сказал, что надо? Помогать якобы… Вы что, действительно считаете, что помогаете?
– Вот не думал, что вас так волнуют социальные вопросы!
– И нисколько они меня не волнуют. Просто не выношу этой благостной фальши.
– Да почему же фальши?
– А вот и потому. Вот вы сумели заполучить много денег. Не знаю, как, неважно. Но сумели. А другой не сумел. Вы богатый, а другой нищий. Вы вообще христианин?
– Да, наверное. Крещеный, во всяком случае. А что?
– А то, что ″блаженны нищие духом, ибо их есть царствие небесное″. Слышали про такое? Должны знать, если христианин. ″Нищие духом″ и есть просто нищие, потому что, по Библии, им положено ничего не иметь. То есть, это богословы христианские так истолковали, что ″духом″ якобы как раз и значит — в материальном смысле. Так или иначе, у них зато будет царствие небесное. Ну, и кто вы такой, чтобы им «помогать»? Дать нищему подачку – это вы называете помощь? Ему что, от этого счастье привалит? Да еще, небось, и «спасиба» от них ждете. Или просто стыдно, что денег много? Грехи, что ли, замаливать надо?
– Ух-х… Я, честно говоря, не готовился к богословскому диспуту…
А я даже и не знаю, чего я так раздухарилась. Сама-то я нищая, и в библейском, и во всех других смыслах, так чего мне доброхоты эти так противны? И главное, зачем я на него так наехала? Благотворит – и пусть себе благотворит, раз не видит, какая это гадость. Совершенно тут не место серьезному разговору, тем более так агрессивно. Теперь надо как-то вернуться к прежнему настроению, легкому и необязательному. О чем бишь мы говорили-то? А, о его работе. А мне это важно?
Говорю:
– Да Бог с ней, с вашей благотворительностью. Кроме нее-то что вы делаете? Где работаете?
– Вообще-то я в основном работаю дома…
– Что-то, связанное с компьютером?
– Связанное накрепко, без компьютера никуда. Что сегодня сделаешь без компьютера?
Компьютерщики обычно любят свою работу. Мне всю жизнь нравились мужчины, которые любят свою работу, не важно, какую. А те, что не любят, жалуются, что она скучная и тяжелая, казались мне лишенными какого-то важного мужского качества.
– И вам интересно? Вы любите свою работу?
– Люблю ли? Сложный вопрос. Иногда люблю, чаще ненавижу. Но без нее просто жизни нет.
– Даже так! Что же это за работа такая, что вызывает столь сильные эмоции? Что именно вы делаете?
– Ну, как вам сказать…
– Да так прямо и скажите.
– Понимаете, моя работа… она…
– Что-то секретное, нельзя говорить?
Я видела, что его что-то сдерживает, он колебался, не отвечал. Открыл было рот, бормотнул что-то невнятное, откашлялся. Опять помолчал. Наконец махнул рукой, улыбнулся:
– Да многие это и работой-то не считают, так, вроде хобби…А насчет секретности – как минимум двадцать тысяч человек берут в руки продукт моей работы, как только я ее заканчиваю. Я… не пугайтесь! – пишу.
Не пугаться? Я как-то его не поняла. А чего я могу испугаться?
– Чего не пугаться, Патрик? Пишете – и пишите себе на здоровье. Нынче этим чуть не каждый второй занимается. Знаете, был в России такой поэт, Маяковский? Вот он изображал человека в светлом будущем так: ″…землю попашет, попишет стихи…″. И ведь, главное, как в воду глядел. Так и стало! Представляете, какой обвал стихов? Не подумал только поэт, откуда на это столько читателей найдется.
– Не любите, значит, стихи? Но мне повезло, я стихов даже смолоду не сочинял. А еще больше мне повезло, что я оказался способен сочинять иногда приличные книги, которые стали хорошо продаваться. Читателей хватает.
– Бестселлеры, значит, печете?
– Ну, зачем же так обидно говорить. Мне и без того обидно. Представляете, сажусь писать серьезную книгу, мучаюсь, ищу слова, проклинаю все на свете, высказываю самые задушевные свои мысли – а потом книжки мои читают домохозяйки в десятке стран, и никто, кроме двух-трех критиков, даже не подозревает, что это серьезная литература…
Господи, кого это сеть подкинула мне в ″друзья″? Каких австралийских писателей я знаю? В памяти всплыло только одно имя, его романами увлекались все мои подруги, а одна даже переводила его на иврит. Пат Браун…
Патрик О’Брайен – Пат Браун…
Звучит похоже… ну и что, это ничего не значит. Да нет, конечно же не он. Не может быть он.
– А вы под своим именем публикуетесь?
– М-м… почти.
– Патрик… Пат Браун… Это ведь не вы? Пожалуйста, скажите, что не вы!
Он сокрушенно хлопнул себя по ляжкам и свесил голову.
– Так я и знал, что вы испугаетесь. Собирался не говорить, придумал себе другую профессию, но как-то тяжело говорить неправду, и именно вам, человеку, который не умеет врать.
Тяжело ему. А тут вон правду сказать еще тяжелее.
– Да с чего вы взяли, что я не умею?
– Просто знаю, почувствовал. Ну, скажите, разве вы мне в чем-нибудь соврали?
– Нет, но и всей правды не сказала.
– Ну, для ″всей правды″ мы еще слишком мало знакомы. Я ведь тоже ″всей″ не сказал. Это, я надеюсь, придет со временем.
– А почему вы думали, что я испугаюсь?
– Но вы же испугались?
– Нет, не испугалась, но как-то… Иметь дело со знаменитостью…
Честно говоря, мне ужасно польстило, что этот известный писатель интересуется именно мной.
– Ну да, ну да, я так и думал. А вы держите в уме, что знаменитость – это Пат Браун, а вы имеете дело с Патриком О’Брайеном. Совсем другая личность.
Скажет тоже. Это, что ли, такое их писательское кокетство? На такое и отвечать не стоит. Но все равно лестно – вон какую рыбину старуха подцепила! Однако дух противоречия не позволял, разумеется, в этом признаться.
– …И вообще, если вы такой популярный и востребованный, и богатый к тому же, непонятно, чего вы ищете в сети. У вас же молоденьких нимфеток-поклонниц наверняка пруд пруди. Как раз таких, каких вам сейчас по возрасту положено хотеть.
– Пру-пру… да ну их, эти ваши идиомы! И нимфеток-поклонниц туда же. Вы мне лучше скажите, сама-то вы всегда поступаете, как положено по возрасту?
Ну надо же, прямо в точку! Неужели догадался? Нет, не может быть. Он бы тогда не таким тоном со мной говорил. Да просто, послал бы меня.
Решила не врать, уклонилась от ответа:
– А если не нимфетки, то мало разве интересных дам в ваших литературных кругах?
– Понятия не имею. Хватает, наверное.
– А, не тусуетесь, значит.
– Тусу… что такое?
– В смысле, не вращаетесь в кругах.
– Не вращаюсь. А надо?
– Может, там интересно? Я не знаю, никогда не бывала.
– И не жалейте. Ничего интересного там нет и быть не может, одна пустая болтовня и взаимная зависть. Все интересное – за письменным столом сочинителя.
– То есть сам сочинитель, то есть вы.
– Не обо мне сейчас речь.
Он чистую правду сказал, но я не обратила внимания.
– В России тоже есть такой писатель, совсем как вы. Тоже очень популярный, бестселлер за бестселлером, у молодежи одно время был прямо культовый, тоже нигде не вращается, в ″литературной жизни″ не участвует, по телевизору не показывается. И его тоже многие не признают за серьезного писателя, особенно последнее время, особенно собратья по перу.
– А вы признаете?
Тут я глянула на часы и ужаснулась. Я ведь даже не одета! А через десять минут за мной заедет знакомый на машине. Собираемся проехаться по домам для престарелых, поразведать, что и как. Я еще не решилась, но пора начинать готовиться, а то, глядишь, до того уже состарюсь, что и не возьмут никуда. Когда-то я планировала, что со временем пойду доживать у младшей дочери, муж у нее добрый, квартира большая, всего один ребенок, школьник уже, если вдруг заведут второго – буду нянчиться, пока сил хватит. А они не удержались, быстро наделали еще аж троих, для меня места уже и не осталось.
– Ой, Патрик, простите, мне надо бежать!
– Куда бежать, зачем? Погодите немного! Мы же не договорили!
– Не могу! Я уже опаздываю! – знал бы он, куда и зачем!
– Но вы позвоните мне завтра?
– Может, и позвоню. Или вы мне.
– Завтра?
– Может, и завтра, пока!