Александру Воронелю – знаменитому ученому, выдающемуся публицисту, легенде борьбы за «выезд» и просто замечательному человеку исполнилось девяносто лет. Редколлегия журнала желает ему отпраздновать стодвадцатилетие в добром здравии и здравом уме.
Кукольный дом
В харьковском городском саду (мы знаем его, как сад Шевченко, но раньше он носил другие названия) стоял старый кирпичный дом, населенный как известная Воронья слободка. По-видимому, он был как-то связан с театральным институтом, находившимся по другую сторону Сумской улицы. Выдавали это сходство те же красные кирпичи и, возможно, сходная архитектура. А также то, что в доме жило несколько семей преподавателей института. Мы называли его Кукольным домом, уж не знаю, почему.
В этом доме и поселился Саша Воронель после того, как женился на Неле Рогинкиной, дочери одного из преподавателей театрального института и сокурснице Саши по физмату харьковского государственного университета. Впрочем, полное имя Нели было Нинель, что значит Ленин, если прочитать наоборот. Возможно поэтому, она в дальнейшем переименовала себя в Нину, и уже как Нина Воронель известна многочисленным любителям поэзии и прозы.
На физмате Саша появился на втором курсе и сразу обратил на себя внимание. Оказалось, что он отлично бегает стометровку, хорошо стреляет из пистолета на военных занятиях, интересно выступает на семинарах, и что с ним можно поговорить на любые темы. Как-то на переменке Ирочка Фуголь, наша одногруппница, сказала в словесном портрете о Саше, что у него французский верх и африканский низ. Двойной смысл сказанного до нее дошел после всеобщего смущенного хихиканья. Меня же всегда поражали в Саше его глаза. Он всегда внимательно слушал собеседника, а взгляд отражал работу мысли и доброжелательность. Из остальных наших милых одногруппников никто никого никогда не слушал, хотя все говорили, причем, обычно одновременно.
Некоторые подробности непростой Сашиной биографии я узнал много позже. Мы как-то сразу сдружились, но самым близким Сашиным другом той поры стал Марк Азбель. Марк учился курсом старше, но компанию поддерживал в основном с нами. Наверное, мы ему больше подходили по возрасту. Разговоры Саша с Марком вели в основном о физике. Или ее приложениях. Например, я помню их увлеченные разговоры о возможной датировке древних развалин по перекристаллизации раствора, скреплявшего кирпичи или камни. Наверно, здесь сказалось то, что Сашина мама, Фаина Лазаревна, одно время занималась археологией и брала Сашу на раскопки.
Центральное место в преподаваемых нам предметах занимала математика. А. Я. Повзнер читал подходящий для физиков курс как некий непрерывный поток сведений, примеров и задач. Он мог закончить лекцию со звонком, введя функцию «эф от х», а на следующей лекции через пару дней продолжить «равно х». Потрясения были где-то вдали и, как оказалось, поджидали нас впереди. Нам же в этом прекрасном будущем мерещились только тома Ландау и Лифшица «Курса теоретической физики» и лаборатории университета. Саша, конечно, понимал куда больше, но помалкивал. О чем он умолчал тогда, много позже он описал в прекрасных глубоких статьях и книгах. Преподаватели соблюдали осторожность. Все шло к тому, о чем Неля написала «Когда сама История споткнулась о плохо подготовленный погром».
Бытовые проблемы занимали все больше сил и времени. Саше и Неле пришлось снимать квартиру где-то на окраине. У Нели от той поры остались строчки: «Где-то за ставнями и у крылечек жизнь притаилась тупая и злая. Путь человека тревожно отмечен бешеным плеском собачьего лая». Вскоре на белый свет появился их сын Володя, и они вернулись в Кукольный дом.
У Саши была явная склонность к философским глубинам и обобщениям. Он пытался применять физические понятия и законы к социальным явлениям. Иногда это многое проясняло. От него я узнал, что наше сознание инстинктивно, наряду с источником Добра (Бог), допускает источник Зла, который олицетворяется с Дьяволом (Сатаной). Иначе нельзя понять, откуда при всесильном добром Боге в мире столько зла. Это направление в философии называется манихейством. Так что мы, скорее всего, манихейцы. В массовом (христианском) сознании Зло, а иногда и сам Сатана отождествляется с евреями. Поэтому антисемитизм — это не только косность, замешанная на безграмотности, зависти и злобе. А вере, как известно, не нужны доказательства. Сашу же интересовала судьба евреев в СССР, чем ему пришлось на определенном этапе заниматься вплотную.
В лаборатории Саша увлекся физикой жидкостей и фазовыми переходами (в жидкое состояние). На защите Сашиной дипломной работы по критическому состоянию жидкостей (где теряется разница между жидкостью и газом) рецензент Евгений Станиславович Боровик, один из наиболее серьезных экспериментаторов университета, сказал, что эта работа – полноценная глава кандидатской диссертации. Высоко ценил Сашины работы и самого Сашу, как личность, Илья Михайлович Лифшиц, признанный глава харьковской теорфизической школы. Тем не менее, Саше после окончания пришлось уехать «в глушь, в Саранск», пребывание в котором ярко описано Нелей в ее воспоминаниях. К счастью, они через пару лет смогли перебраться в Подмосковье в Менделеево.
Саше с коллегами, действительно, удалось сделать фундаментальную экспериментальную работу по особому поведению теплоемкости и ряда других физических величин в критической точке газ-жидкость. Исследование этого особого поведения стало целым направлением в физике. Работы Сашиного коллектива были востребованы во всем мире…
И тут грянул гром, связанный с делом Синявского и Даниеля. С Юликом Даниелем и Ларой Богораз Саша и Неля близко дружили и не могли остаться в стороне. Начался растянувшийся на годы период правозащитной деятельности.
Бывая в Москве в этот период, я всегда старался навестить Сашу и Нелю. Во время одного посещения, уже под вечер, я был остановлен на ступеньках их подъезда солдатами. У меня попросили документы. Неподалеку в кустах стоял военный газик. Подошел молодой офицер. Я объяснил, что приехал в командировку и зашел навестить университетских друзей. Меня пропустили. Над входной дверью в квартиру торчали какие-то резиновые или пластмассовые трубки. Явно акустического назначения. За окном кухни, чуть в стороне, висела люлька, в которой двое рабочих что-то усердно мастерили. То есть это была какая-то скорее театральная, чем реальная, панорама, какой-то перформанс, как сейчас бы сказали, грубой слежки и прослушки. Это было явное оказание психологического давления. Но внутри жизнь шла так, как если бы ничего этого снаружи не было. Впрочем, чего стоило это спокойствие, нетрудно понять.
В нашей дружбе с Сашей и Нелей долгие годы играла роль любимая Сашина кузина Ляля Осадчая. Их матери с Сашей были родные сестры. Лялечка была очень хлебосольна и часто собирала у себя друзей. Это было и в Харькове, и продолжалось в Израиле. Среди гостей иногда появлялась Рената Муха, и тогда веселье лилось через край.
В пору особенно активных преследований Саша «сбежал» к Ляле и скрывался у нее довольно долгое время. Никто из нас не знал об этом. Саша купил железнодорожный билет на юг. В Харькове, где была долгая стоянка, не забирая вещи, вышел из поезда и не вернулся.
У оперативников КГБ к Саше накопились «чисто человеческие» претензии. Так, он оказал сопротивление и стал звать на помощь, когда его схватили на улице и стали запихивать в автомобиль. Когда же его, наконец, через несколько часов «беседы» отпустили, и он возвращался домой, оперативники окружили его с Нелей у подъезда их дома и прокричали что-то в духе: «Ну, профессор, теперь держись!» Саша втолкнул Нелю в просвет между дверьми и приготовился к отпору. Но здесь вперед вырвалась Неля с криком: «Мы идем к себе домой, немедленно пропустите нас!» И блюстители порядка отступили.
Много лет спустя, оказавшись на съезде израильского физического общества в институте Вейцмана, я сидел в зале рядом с Сашей на докладе Марка об открытом им универсальном законе распределения по продолжительностям жизни. Это был степенной закон с изломом в сторону долгожителей. Эту ветвь «мафусаилов» Марк особенно пропагандировал. Саша, наклонившись ко мне, сказал, что, если дойдет до дела, то скорее будут использовать короткоживущую ветвь. И сослался на своего сына Володю, который утверждал, что в конкуренции опыта и возраста победит молодой человек, так как все так быстро меняется в современном мире, что опыт уступает возможности освоить новое.
90 лет. Много это или мало? Пожелание до 120, столь популярное среди евреев, уносит нас в незапамятные времена шумеров, из среды которых вышел со своим племенем отец Авраама. Шумеры пользовались шестидесятеричным исчислением. Оно тоже явилось следствием пальцевого счета, но по фалангам пальцев. Так что 120 в 60-ричной системе — это круглое число. Именно круглое число лет прожил Авраам. И я желаю того же Саше, здоровья и избавления от недугов, того счастья в кругу семьи, которое он, безусловно, заслужил.