51(19) Яков Шехтер

Король Лимны

Элимелеху приснился страшный сон. Разбойники окружают его обоз, рубят топорами возниц, никого не жалея, его самого хватают, ведут к атаману. Деньги, рычит атаман, давай деньги. У Элимелеха уже все отобрали, но атаман не унимается, грозит пыткой, муками. Элимелех выворачивает карманы, мол, пусто, его сбивают ударом по голове на землю, двое хватают за руки, а третий, уперев колено в грудь, выкалывает глаза, просовывает конский волос и начинает изнутри пилить переносицу. О, Боже!
Элимелех поднялся из постели, омыл руки и долго стоял у окна, прижимая лоб к холодному стеклу. Переносица ныла, а привидевшееся выпукло и четко стояло перед мысленным взором, не желая уходить. Элимелех ушел в свой кабинет, зажег лампу и до рассвета читал псалмы, пытаясь успокоиться.
Для чего Всевышний посылает человеку такой сон, что хочет сказать, на что намекнуть? Это не было простое наваждение, обыкновенный ночной морок, навеянный плохой едой или дурным вечерним настроением. Сон был слишком ярким, запомнился целиком, в самых мельчайших деталях. Стоило прикрыть глаза – и харя атамана, со зверино оскаленным ртом, тут же вставала перед глазами. И переносица ныла, не переставая, словно и в самом деле кто-то пытался пилить ее изнутри. О, Боже!
В Лимне, селе в ста верстах от Львова, Элимелеха называли сокращенно Мелех, то есть, король. Он и в самом деле чувствовал себя королем, единоличным владельцем крупного торгового дела, большого дома на центральной улице, роскошного выезда. Не один барчук из соседних поместий с завистью оглядывал ухоженных, лоснящихся коней, запряженных в покрытую блестящим лаком коляску, на которой Мелех выезжал вместе с женой и двумя дочерьми.
Шли годы, и с годами дела шли все лучше и лучше. Мелех не боялся надвигающейся старости, вернее, он просто не замечал ее приближения. В его жизни ничего не менялось, память была по-прежнему цепкой, зрение острым, ну, разве что ходить стало тяжелее. Он уже не бегал вприпрыжку, как в давешние годы, а вышагивал степенно и чинно, что, впрочем, и подобает солидному купцу.
Своих дочерей, Гони и Риву, он удачно выдал замуж за хороших парней, детей состоятельных родителей. И приданое положил за ними более чем щедрое. Чуть не все состояние Мелеха ушло на это приданое. А для чего пожилому человеку деньги? Пусть они лягут в фундамент счастья дочерей, их детей, его, Мелеха, внуков.
И хоть от одних и тех же родителей были сестры, а получились совсем разные. Всевышний одарил Гони разумом, а Риву наградил сердцем. И счастливы, поэтому, они были по-разному. Внуки росли, внучки хорошели, не за горами виднелись их свадьбы, а Мелех по-прежнему занимался торговыми делами, и по-прежнему богател. И вот этот сон, посреди спокойного благополучия! К чему, для чего, за что?
Когда окончательно рассвело, Мелех постарался выкинуть из головы дурные мысли. Чему быть, того не миновать. Зачем тревожиться о бедах, которые еще не наступили? Доберемся до реки, подумаем о броде.
С той ночи, с того сна покатилось, полетело вверх тормашками благополучие и покой короля Лимны. Сначала умерла жена. Внезапно, посреди завтрака. Вдруг замерла, с чашкой в руках, словно подавившись, окинула Мелеха удивленным взглядом, и повалилась лицом в салат.
Несколько недель после похорон Мелех ходил сам не свой. Хупу им поставили, когда ему было шестнадцать, а ей чуть меньше. Сорок лет вместе, каждый день, каждую ночь. Он уже и помыслить себя не мог отдельно, без жены. Ее постоянное, неизменное, тесное присутствие казалось таким же естественным и необходимым, как дыхание или небо над головой. И вот, ее не стало…
За что? Чем провинилась перед Всевышним эта женщина, чем так разгневала Судью Праведного, что Он отрезал ее от жизни одним быстрым движением, словно кончик огурца. Кто может дать ответ? И существует ли он вообще?
Привыкнуть к этому, поменять шкуру, походку и способ совместно обдумывать все решения казалось невозможным. Но за первый месяц одиночества Мелех приловчился и спустя два полностью вернулся к жизни. Калечной, убогой, но все-таки жизни.
Беда не приходит одна. Смерть жены открыла дверь, и несчастья, словно зеленые навозные мухи, ворвались в дом короля. Пожары, кражи, подставы, обманы, разбойные нападения потянулись сплошной вереницей. Не прошло и года, как в одно ненастное утро Мелех понял, что полностью разорен. От былого богатства не осталось ничего: товары, склады, дом, утварь, даже драгоценности покойной жены – все, все унесло потоком бедствий.
За свою долгую деловую жизнь Мелех не раз бывал на грани разорения и два раза даже переступал его черту, но всякий раз возвращался. С его опытом, сметкой и главное связями, это было трудно, но вполне реально. И хотя сейчас дело зашло дальше, чем когда-либо, Мелех не утратил присутствия духа, а только с большей тщательностью принялся озираться по сторонам в поисках спасительной сделки.
И был с ним Бог, пришла возможность, жирная, точно наваристый чолнт. Осталось лишь добыть восемьсот червонцев и закрутить в обратную сторону колесо удачи. Мелех не сомневался, что быстро добудет нужную сумму, и был страшно удивлен, когда бывшие партнеры, старые друзья и хорошие знакомые под разными предлогами отказались ссудить его деньгами. Он никак не мог взять в толк, что происходит, пока один из приятелей, видимо, пожалев состарившегося короля, выложил все, как есть.
– Дряхлый ты конь, кто на тебя поставит? Отбегал ты свое, пора на отдых.
Мелех ничего не понял. Он чувствовал себя точно так же, как десять, двадцать, тридцать лет назад: полным сил и куража. Но приятель не согласился.
– К зеркалу, к зеркалу подойди.
По привычке религиозных евреев Мелех действительно избегал смотреться в зеркало. Не мужское это занятие, себя изучать, оно больше пристало невестам на выданье да молодящимся вдовам. Но на сей раз, он решил последовать совету приятеля. У Мелеха было маленькое круглое зеркальце из полированного металла, которое он использовал для проверки накладывания головного тфиллина.
Из глубины холодной блестящей поверхности на него глянул седой старик.
«Неужели этот морщинистый дед – я?» – с удивлением подумал Мелех. Его представление о себе никак не вязалось с тем, что показало зеркало. Постояв еще несколько минут, он понял, почему никто не дает ему денег. Старик из зеркала мог помереть в любую минуту, протянуть ноги от боли и безысходности, начертанных на его лице.
И тогда он пошел к дочерям. Мелех намеренно не хотел их тревожить, ведь у каждой были большие семьи, и дел невпроворот. Дочери растили его внуков, продолжение Мелеха на этой суетливой земле, и отрывать от них по кусочку он ни за что не хотел. Однако деваться было некуда.
О, лучше бы он воздержался этого шага. Лучше бы до смерти заблуждался, думая, что уж кто-кто, а дети его всегда поддержат. Увы, ни Гони, ни Рива не дали ему ни гроша. Гони выложила весь список расходов и доходов, доказав, что она сама еле сводит концы с концами. А Рива со слезами на глазах объявила любимому папочке, что денег нет. Нет и все.
Да, он понял, да, он согласился поискать другой выход, да, разумеется, деньгами распоряжаются мужья и говорить надо с ними, но, вернувшись в каморку, где теперь жил, и усевшись за пустой, голодный стол, он заплакал, прижимая пальцами саднящую переносицу.
На следующий день группа хасидов отправлялась в Садигуру, к ребе Исроэлю, Ружинеру. Еще год назад Мелех нанимал балагулу с большой телегой, запряженной двумя битюгами, усаживал в нее десяток хасидов, а сам гордо возглавлял процессию, развалившись в своей крытой лаком коляске. Теперь же его взяли из милости, по старой памяти, потому что заплатить за проезд он не мог.
– Значит, никто в тебя уже не верит, – подвел итог Ружинер, выслушав прерываемый горестными вздохами рассказ бывшего короля Лимны. – Ладно, ладно. Я дам тебе письмо для моих хасидов во Львове. Они помогут. И вот еще что, как только вернешься в Лимну, немедленно отыщи богобоязненную, добродетельную вдову и женись. Плохо человеку быть одному.
– Ребе, кому я нужен, старик без гроша за душой?
– А вот это уже не твои расчеты. Ты делай то, что тебе полагается делать, а не решай за Того, Кто устраивает браки.
И было, хасиды в три дня собрали пятьсот червонцев, а габай центральной синагоги Лимны, услышав, что Мелех хочет жениться, тут же предложил достойную женщину. Дальше все как-то само собой сложилось, спустя две недели Мелех был уже женатым человеком. Он перебрался в скромный, но уютный домик жены, она вручила ему свои сбережения, триста червонцев, и пошло, затрещало, двинулось в обратную сторону колесо фортуны.
Не прошло и полгода, как Мелех выкупил свой дом, лошадей, обстановку, драгоценности, и вернулся к прежнему образу жизни, только с другой женой. И если честно, с Крейной ему было и проще, и легче, и спокойнее, чем с предыдущей супругой, да упокоится та в мире.
Узнав, что отец вернулся к прежнему богатству, дочери наперебой стали уговаривать Мелеха развестись с Крейной.
– Посуди сам, – утверждала Гони. – Ты уже не молод, разве не разумнее будет продать дом, свернуть дело и перебраться жить ко мне? Провести спокойную старость под моей неусыпной заботой, не думать ни о чем, кроме ежедневной страницы Талмуда? Далась тебе эта чужая женщина? Дай ей денег и отправь восвояси!
– Папочка, – вторила Рива. – Чем плохо тебе будет у меня, рядом с внуками и внучками, а вскорости с правнуками и правнучками. Под силу ли незнакомой женщине заменить тепло семьи, свет домашнего очага? Она, возможно, и хорошая, но мы-то лучше!
Поначалу Мелех и слышать об этом не хотел.
– Крейна моя жена, то есть часть моего тела, моей души. Разве я могу выбросить ее из своей жизни, точно использованную тряпку?
Мягкая вода точит самый твердый камень, а от постоянного повторения даже глупость начинает казаться мудрым изречением. Нет, пока Мелех вовсе не собирался дать развод Крейне, но в плотине его сопротивления возникла небольшая, однако, с каждым днем растущая щель. Осенью, сразу после завершения праздников, выпала ему дорога по делам в Садигуру.
«Всевышний посылает меня к ребе Исроэлю, – решил Мелех. – По его совету я женился, по его совету и поступлю дальше. Сделаю, как ребе скажет. Конечно, главные вещи в своей жизни человек должен решать сам, но если можно посоветоваться с праведником, зачем упускать такую возможность?»
Дело, по которому он отправился в Садигуру, на первый взгляд, казалось невсамделишным, даже надуманным. При обычном стечении обстоятельств он бы просто написал несколько писем или, в крайнем случае, отрядил доверенного работника. Мелех использовал это дело, как повод для поездки к ребе, боясь признаться себе самому, насколько слова дочерей завладели его мыслями.
– А может, они правы? – думал Мелех. – Семейное тепло, забота близких, у этого нет подмены.
Он вспоминал маленьких, сладких девочек Риву и Гони, как танцевал с ними по субботам, возвращаясь вечером из синагоги. Гимн «Шолом алейхем» – «Здравствуйте, ангелы», – он начинал чинно, как и полагается. Но девочки уже приплясывали возле его ног, обхватывали его коленки и быстро сбивали строгое песнопение на веселую плясовую. Ух, как кружились они посреди комнаты, как бегали друг за другом вокруг стола.
– Свечи, свечи не опрокиньте, – улыбаясь, повторяла ныне покойная жена.
– Но почему? – спрашивал себя Мелех. – Почему эти девочки не захотели мне помочь в тяжелую минуту? Ведь почти все, чем они сейчас владеют, нажито с помощью приданого – денег, полученных от меня! Неужели нельзя было вспомнить, откуда все пришло, и поделиться?
Вместо Гони и Ривы он вспоминал сам. Как ходил гулять с девочками и как они спорили, кому держаться за его правую руку, а кому за левую. И как привозил им подарки, возвращаясь из поездок, и как они ахали от восторга, разворачивая пакеты.
Воспоминания всесильны, они способны до неузнаваемости расцветить серую реальность. И чем больше вспоминал Мелех, тем мягче становилось его сердце.
Пустяшное дело нежданно-негаданно принесло солидный барыш, и к ребе Исроэлю Мелех сумел попасть лишь на третий день своего пребывания в Садигуре.
– Сделай вот что, – сказал Ружинер, выслушав сомнения и страхи Мелеха. – Напиши жене и дочерям три письма. Мол, опять не повезло, полностью разорился, даже заложил одежду. Нет денег на обратный путь, пусть вышлют как можно быстрее. И подождем ответов.
Мелех вышел от ребе слегка обескураженный. Он-то рассчитывал, что цадик заглянет за границу реальности и даст точный ответ, как поступить. Предложенную им проверку Мелех мог вполне придумать сам.
«Мог бы-то мог, – сказал он себе, вернувшись на постоялый двор, – только никогда бы не решился на такой фокус. Однако, если праведник велит, нужно выполнять».
Три письма вечерней почтой ушли во Львов, чтобы оттуда попасть в Лимны, а Мелех отправился в бейс мидраш, открыл Талмуд и несколько дней провел, наслаждаясь учением.
Боже, как славно было сидеть над открытой книгой. Сказал Рав, возразил Шмуэль, Абайе и Рова, рабби Йоханан и Реш-Локиш. Так радостно и спокойно он провел целую неделю, что даже стал задумываться, не бросить ли ему, в самом деле, свои торговые дела и остаток жизни провести в бейс мидраше. Хватит, поработал! Пора подумать о душе и вечности.
Три ответных письма прибыли в один день. Прежде, чем их открыть, Мелех прочитал всю книгу псалмов, омыл руки и чуть дрожащими пальцами, разрезал конверты.
– Досточтимый и уважаемый отец, – писала Гони. – Как ты помнишь, через два месяца состоится свадьба твоей старшей внучки. Мы выдаем ее замуж за сына большого богача из Ровно и, чтобы не ударить в грязь лицом перед будущими родственниками, были вынуждены войти в большие расходы. Увы, но сейчас я могу послать тебе только маленькую сумму для пропитания. Даст Бог, дела наладятся, тогда сможем вернуться к этому разговору. Со всех точек зрения тебе лучше оставаться в Садигуре, рядом с праведником.
– Любимый папочка! – отвечала Рива. – Я так рыдала над твоим письмом, что бумага размокла от моих слез. Что за жестокая судьба, что за безжалостная фортуна?! С первой же возможностью я вышлю тебе старую одежду моего мужа, ты с ним одного роста, и она тебе, вне всякого сомнения, придется впору. Думая о твоем будущем, я абсолютно убеждена, что тебе ни к чему возвращаться в Лимны к этой чужой женщине, а куда правильнее поселиться в Садигуре возле цадика и посвятить себя учебе.
– Мой дорогой муж, – сообщала Крейна. – Я продала свои серьги и выслала тебе деньги. Их хватит на дорогу и одежду. Возвращайся скорее, с нетерпением жду от тебя добрых вестей.
Все было ясно. Более чем ясно. Тем же вечером Мелех отправился в Лимны, предварительно произведя кое-какую покупку. По дороге он обменялся одеждой с балагулой и подошел к дому Ривы в поношенном полушубке и потрепанной шапке. Начать он решил именно с Ривы, желая поглядеть, какое воздействие окажет на его чувствительную дочь вид обнищавшего отца.
В дом его не пустили. Дверь открыл плечистый малый с недобрым лицом.
– Чего надо? – вместо приветствия спросил он.
– Хозяйку повидать.
– Станет хозяйка со всяким нищебродом беседовать. Иди за угол, там вход на кухню, попроси хорошенько, авось покормят.
– Я не голоден, – ответил Мелех, берясь за дверную руку. – Я отец Ривы, немедленно пропусти меня в дом.
– Отец Ривы! – передразнил его слуга. – А ну, пошел вон, наглый попрошайка!
Он хотел захлопнуть дверь перед носом у Мелеха, но тот крепко держался за ручку, не давая сдвинуть дверь с места. Слуга крякнул и коротко ткнул Мелеха кулаком в нос. От удара тот отшатнулся, упал и скатился по ступенькам крыльца на дорогу. Хорошо еще, что полушубок смягчил падение, и уберег Мелеха от пары сломанных ребер.
Удар пришелся прямо в переносицу, и на белый снег закапала, заструилась горячая кровь Мелеха, бывшего короля Лимны. К Гони он уже не пошел, кое-как утерся и поехал домой. Увидев мужа в перепачканном кровью, потертом полушубке, Крейна бросилась его обнимать.
– Ничего, ничего, – шептала она, гладя мужа по спине. – Все от Всевышнего. И все еще устроится. А если не устроится, проживем как-нибудь. Бог не без милости, еврей не без доли.
Мелех едва удержался от слез. Эта чужая женщина прошла все проверки, а его любимые дочки с треском провалились. Сняв полушубок, он достал из-за пазухи футляр, покрытый синим бархатом, и протянул жене. Та вопросительно подняла брови.
– Бери, это тебе.
Крейна раскрыла футляр. На бархате переливались всеми цветами радуги золотые серьги с бриллиантами.
Через два дня, узнав, что отец вовсе не разорился, а наоборот, еще круче идет в гору, Гони и Рива, как ни в чем не бывало, заявились в гости. Мелех скрепился, сделав вид, будто ничего не случилось, и принялся рассказывать о ребе Исроэле. Обманутые его спокойствием, Гони и Рива, как только Крейна отправилась на кухню принести закуски, тут же взялись за старое.
Мелех не сдержался и поднял голос. И что вы думаете, нимало не стесняясь, дочери ответили ему тем же. Прибежавшая на крики Крейна застыла в дверях, от изумления прикрыв рот рукой. Расстались нехорошо, плохо расстались и с той поры отношения между Мелехом и дочерьми сильно охладели.
Пролетело полгода. Все было хорошо, успешно и правильно. Он жил с доброй, богобоязненной женщиной, которая искренне о нем заботилась, дела шли прекрасно, бессовестные дочери пытались вымолить прощение. И все-таки…
Он так и не полюбил Крейну. Несмотря на все ее достоинства, несмотря на заботу и преданность. Покойная жена прочно заняла в его сердце место, куда могла проникнуть женщина, и даже мертвой не пускала туда посторонних.
Крейна не сумела возместить Мелеху того, чего он ожидал от дочерей. Вернее, никто на свете не мог дать ему то, что могли бы дать эти две неблагодарные свиньи. И чем дальше уходило время, с тем большей отчетливостью Мелех понимал: к прошлому нет возврата, и его отношения с детьми навсегда останутся такими, как сейчас.
Это был настоящий удар от Всевышнего. Беспощадный, безжалостный удар прямо в сердце. Только кровь от этого удара не затихла, как после кулака слуги Ривы, а сочилась, не переставая, каждый день.
«Что я не так сделал? – без конца размышлял Мелех. – Ведь не может справедливый Господь просто так наслать на человека беду?! Чего я не заметил, упустил, не исправил в воспитании девочек? Меня словно ослепили, и какие-то важные вещи, мимо которых, по своей слепоте я прошел, возвращаются теперь, уже в качестве наказания».
Он никогда не предполагал, что будет так страдать из-за дочерей. В его жизни всегда главным был заработок, семью-то ведь надо кормить, потом долг перед Богом, синагога, учеба, выполнение ритуалов, а уже потом семья. И вот теперь всемогущий Бог безмолвно стоял в стороне, наблюдая, как исходит кровью сердце бывшего короля Лимны.
Сладкие, ласковые девочки из далекого прошлого приходили к нему во снах, спорили, кому какая достанется ручка, и танцевали вместе с ним вокруг субботнего стола.
С каждым днем переносица болела все сильнее и сильнее, а сердце по ночам стучало так громко, что Мелех, боясь разбудить Крейну, тихонько вылезал из кровати, шел на кухню, и, упершись лбом в холодное стекло, стоял до рассвета, уставив в темноту невидящие глаза.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *