Субкультура в зеркале текста
Во все времена общество предлагает определенные стандарты жизнеустройства. По мнению современной молодежи, сейчас стандарт – это хорошо оплачиваемая работа и семья. Можно сказать, что сейчас « в моде» типичные для цивилизованного общества ценности.
Конечно же, сейчас, как и во все времена, существуют группировки, предлагающие нарушение стандарта. Это разного рода « неформалы» – «панки», «ультра» и т.п., а также «ролевики», поклонники «фэнтези», именно они ближе всего к субкультуре 70-80-х годов ХХ века.
Не станем обсуждать политически окрашенные протестные сообщества начала XXI века, затронем лишь те аспекты молодежной культуры, которые, на наш взгляд, соответствуют основным критериям субкультуры, то есть Системы {сообщества хиппи}, продолжают их. Поговорим конкретно о «ролевиках» именно как о последователях, но прежде всего обратимся непосредственно к субкультуре того, уже теперь далекого времени.
Что же такое субкультура?
Приставка «суб» – это первая часть сложных слов» (Словарь русского языка С. И. Ожегова).
Какое же значение следует выбрать применительно к Системе: «находящийся около чего-то», «подчиненный кому-либо» или «не основной, не главный»? Поговорим об «отколовшейся», находящейся в оппозиции к «законной» культуре, стоящей за ее спиной и, может быть, не замечаемой ею.
В современный «стандарт» вполне вписывается и «клубная» культура, она является вполне «законной». Клуб – один из структурных элементов мегаполиса. Крупные города предлагают различные способы времяпрепровождения. Клубы «по интересам», клубы различных «фэнов» не являются субкультурой. Развлечения различного рода и толка, даже подчас эпатирующие, имеют свою графу в «стандарте», здесь нет яркого протестного начала, желания отстраниться от обыденной жизни общества.
Субкультура предполагает необыкновенную концентрацию эмоций; «хипов» из Системы волновали только «вечные» вопросы, ими мерилось жизнетворчество. Как ни покажется странным, хочется рискнуть сравнить Систему с «Серебряным веком», когда сам образ жизни являлся творчеством.
Если предположить, что любая субкультура всматривается в чужие тексты, желая понять себя, и оставляет после себя тексты, закрепляя в памяти идущих следом свои «наработки», то интерес к «свидетельствам» о жизни Системы вполне закономерен.
В 2004 году в издательстве ОГИ вышла книга известного санкт-петербургского этнографа и социолога Татьяны Щепанской «Система: тексты и традиции субкультуры». Текст Щепанской о «тексте» Системы интересен и заслуживает того, чтобы на нем остановиться. Автор оговаривается, что данная книга не является исследованием молодежной культуры или историей хиппи, именно символика, знаковая система этого своеобразного сообщества является предметом обсуждения, а также своеобразие связей с социальной структурой общества. Для создания такого текста «требовалось найти сообщество, в котором жизнь символа можно было бы наблюдать непосредственно в его социальном контексте».
Система отвечала этим критериям. Именно в Системе яркая, экзотическая символика: длинные волосы, «фенечки», сумки-торбы с заплатками и т.д. Повседневная жизнь ритуализирована, существуют особые традиции, делающие эту среду достаточно замкнутой.
Книга Щепанской интересна тем, что «информаторами» стали люди разного статуса – от неофитов Системы до «олдовых» гуру. Без этого текста затруднено было бы проникновение в художественные тексты на столь интересную тему, сложнее было бы классифицировать различные «свидетельства». Подчас необходим проводник в мир, закрытый для непосвященных. Щепанская берет на себя труд объяснить и прокомментировать «телеги» (рассказы – род легендарного нарратива или мифа). Например, важна подмеченная исследовательницей «статусная структура» Системы – именно мужчины занимают позиции групповых лидеров и образуют костяк групп. Именно мужчины возводят в культ безумие, оно становится символом, знаком непринадлежности к миру «нормальных» людей.
Щепанская пишет: «Читатель должен иметь в виду, что весь этот мир Системы уже не существует в том виде, в котором мы его наблюдали в конце 1980-х. В наши дни слово «Система» известно в молодежной среде как наименование тусовки хиппи, а также самоназвание некоторых группировок ролевиков, толкинистов… Хиппи перешли в ролевое движение. Пласт достаточно серьезный. Почти все интересы общие, равны интеллектуально… Следы Системных традиций просматриваются в компьютерной субкультуре».
Почему же Система, зародившись в России в 70-е, уйдя из жизни (в своем изначальном виде) к концу 80-х, осталась в памяти «свидетелей» как некий затонувший материк? Неужели Система не может и сейчас существовать на тех же условиях, что и прежде, то есть «не замечаемой»? Нет, ибо не существует уже прежних Москвы и Питера, нет тех «трасс», «травка» (марихуана) доступна любому дворовому мальчишке. А что касается «вечных вопросов»… Доступность информации снижает потребность в беседе, в дополнительных ритуалах, обставляющих проникновение в мир мудрых.
В 1988 году автору этих строк довелось видеть крохотную девочку Пэпилотту с «фенечками» на запястьях. Родилась Пэпилотта на «трассе», ее родители – молодые хипы – были тогда прекрасны. Но 80-е кончались, уходила вместе с ними и Система. Девочка выросла где-то у чужих людей — родители, каждый в свой срок, погибли…
Чему же противостояла Система? Длинные волосы, «фенечки» позволяли заявить, что каждый миг прожитой ими жизни (часто короткой жизни) ярок и значителен, что нет смысла выстраивать карьеру ли, политическую систему ли, или даже законченное произведение для того, чтобы его оценили потомки. Жить и любить следовало во всю силу сейчас. И они жили на «флэтах», на маковых полях, на «трассе».
Как же Щепанская объясняет возникновение названия «Система»?
«Самая распространенная – версия стеба (насмешки над советской бюрократической административно-командной системой)».
Есть и другие мнения: система координат (естественно, интересует изменение точки отсчета – нормы), система –особый «тайный» механизм… «Заорганизованность», убогость отвергались, принимались свежесть идей и полет мыслей.
Можно задать вопрос, если хипами так ценилась философия, яркое образное мышление, то почему они не искали себе «гуру» среди «осколков» старой культуры, так же находившихся в оппозиции к официальному обществу?
«Гуру» выявлялся из своей же среды. Он был такой же, но независимее, эрудированнее, страстнее, выше. Не таким ли был герой романтических произведений?
Конечно, нельзя исключать индивидуальные контакты отдельных членов Системы с носителями и хранителями «старой» культуры, но мы пытаемся определить место субкультуры среди прочих тенденций определенной эпохи.
Концентрация молодых и свежих сил тогда была велика, все тогда открывалось в первый раз, придется повториться: энергия распространялась не на достижение будущих благ различного рода, это не было времяпрепровождением, объединением «по интересам».
Попробуем обозначить Систему, исключая знаковые для 70-80-х годов явления. Поэты тянулись к поэтам – и появился СМОГ (самое молодое общество гениев), художники к художникам — появлялись знаменитые выставки авангардистов, например, в павильоне «Пчеловодство», а позднее и на Малой Грузинской. Музыканты участвовали в «сэйшенах». Была своя «цеховая» культура, яркая, интересная, конечно, определенным образом соприкасающаяся с Системой; хип мог быть и художником, и музыкантом, и поэтом в зависимости от талантов, но не это было главным в его биографии. Никто из вышеперечисленных не был так ритуализирован, «маркирован», как хип Системы.
К диссидентам Система тоже не относится, не их дело было «выходить на площадь», выражать протест против политических акций. «Пушка» — Пушкинская площадь была местом встречи, ритуальным местом.
Все ли, кто носил тогда длинные волосы, «фенечки», джинсы с заплатками, принадлежали к Системе? Далеко не все. Даже более того, многие, считая себя хиппи, о Системе только слышали, она их манила, как нечто особенное, загадочное. Такие «хиппи» жили дома при родителях, продолжали ходить учиться. Такие «хиппи» употребляли, конечно, сленг, слушали музыку, скажем, «битлов» и прочих, но от «стандартов» — образование, достижение успеха, признание общества — не отходили. Именно поэтому «хипповали» в то время многие, но жили этим всерьез, «на разрыв аорты», — избранные.
Система предполагала всё же разрыв с обычным жизнестроительством; на житейском уровне это был уход на «флэт» (квартиру, где можно было жить всем хипам, которые смогли туда «вписаться»), жизнь на «трассе», «травка», «асканье» – то есть умение добыть пропитание у граждан посредством просьбы.
В конце 80-х и самом начале 90-х остатки эстетики Системы можно было встретить в так называемой «нехорошей квартире», — квартире Булгакова, там «хипповали» художники, актеры, люди с «трассы». Был дух старой хипповской коммуны. Сейчас там встречаются поэты, читают стихи, беседуют, но здесь уже явно «цеховые» приоритеты.
У каждой версии понятия Система есть свои защитники, свидетели. «Свидетельства» сохраняются в форме различных текстов. Например, дневник:
«Июнь 1986 года. Спектакль «Над пропастью во ржи» специально для Системы (Пушкинской). На сцене – портрет Джона Леннона. Музыка. Все зажигают спички. Длинноволосая девчонка с надписью на куртке “мы боимся ядерного выбуха”».
Интересны воспоминания Коли Васина, достопримечательности Питера, «гуру» шестидесяти с лишним лет, запечатленного в документальном фильме Д. Завильгельского, М. Капитановского и А. Шипулина «Пол Маккартни. 73 часа в России». Этот фильм был отобран на Екатеринбургский фестиваль документального кино и там замечен. Критик А. Шемякин пишет: «Фильм традиционен в смысле повествовательности, но в нем невероятная смесь иронии (и самоиронии) и ностальгии по Beatles, что позволяет рассказать об искаженном восприятии культуры целыми поколениями советских людей, когда выстраивание стратегии добывания культурного продукта часто подменяло сам продукт».
Коля Васин с его «телегами» – сам уже является «зеркалом» субкультуры. Коля Васин остался человеком Системы, его приоритеты прежние, у него не возникло необходимости находить контакт с меняющимися на протяжении последних десятилетий «стандартами». Но это, скорее, исключение, чем правило. Хотя, бесспорно, интересен факт, что в Питере и сейчас отмечают день рождения Джона Леннона за городом; собирается большая разновозрастная компания. Да и в Москве есть Клуб «Битлз». Но сейчас это уже ближе к клубам «по интересам».
Полезнее же всего попытаться осмыслить это интересное явление конца ХХ века, опираясь на художественные тексты. В романах, написанных непосредственными членами определенных сообществ, ярко отразились приметы времени, ускользающие от взгляда «профана» детали. Кажется, читая произведения А. Вяльцева «Круг неподвижных звезд» и Д. Соболева «Иерусалим», можно попробовать ответить на вопрос: а что делают «бывшие» хиппи, кем они становятся, взрослея? В данном случае они стали писателями, они поставили цель выразить ускользающие, трудно поддающиеся четкой классификации знаки, символы и коды определенной прослойки общества определенной эпохи.
Нужно сказать, что романа, подобного произведению А. Вяльцева, не было. Это не значит, что «хиппующие» не появлялись в текстах сверстников этого автора. Конечно же, они мелькали, уж очень это яркие, запоминающиеся, нестандартные фигуры, но не было такого своеобразного «романа воспитания», где герой проходит путь от «инициации» до кризиса мировоззрения.
Роман Дениса Соболева – это подхватывание темы человеком, хранящим заветы питерской субкультуры в Иерусалиме и развивающим ее в ролевых и компьютерных играх. «Иерусалим» интересен еще и тем, что, имея определенное формальное сходство с «Александрийским квартетом» Даррелла, апеллируя к Г. Газданову, таит в основе «кодекс чести» уходящей в прошлое Системы.
Романы А. Вяльцева «Круг неподвижных звезд» и Д. Соболева «Иерусалим» — это образцы «литературы свидетельства». На этих художественных текстах хочется остановиться подробнее.
Роман Вяльцева — о Системе 80-х. Рассказ ведется от первого лица, и то, что Т. Щепанская исследует в своей книге: символы, риторика, жесты, предметы, сленг, — переданы человеком, непосредственно прошедшим инициацию и вступившим в круг «волосатых». Герой романа – проводник, комментатор, интерпретатор.
«Они играли на гитарах, стебались, прикалывали друг друга, без конца травили телеги, вспоминали, утрируя и преувеличивая… Они рассуждали о добре, бескорыстии, добровольных жертвах, вплотную и стихийно приблизившись к христианству (впрочем, как и к буддизму)… Они говорили о волосах, бывших их флагом, тестом, пробой, по которой отличают золото».
А. Вяльцев рассказывает и о «взрослении», о стоящем выборе: вписаться в мир ранее отвергаемых «нормальных» (того требует время, женщина или ребенок), или пытаться сохранить себя как частицу Системы, продолжать писать свой собственный «текст».
«Я думал о свободе… от обременительного быта, от ложной, заведенной материи. Я думал о хиппизме, как о великом отказе… Мне тоже хотелось простого человеческого счастья. Но если ты выбрал этот путь, надо забыть о простом человеческом счастье… Взрослая жизнь, жизнь с женщиной, была шире, серьезнее и горше, чем я думал».
Но не только быт разделял взрослеющих – в те годы (это точно подмечено автором) «хипы» разделились и по конфессиональному признаку.
«…Те, кто не избрал «естественное» православие – кинулись в Джизус Пипл, буддизм, кришнаизм и бог знает что еще – и все на пределе горения, бескомпромиссно».
Вяльцев фиксирует распад Системы. Лето 85-го названо в этом тексте летом свободы, тогда проходил фестиваль молодежи, по Москве бродили «молодые волосатые». «Эти неизвестные хиппи тоже про нас, прежних, почти ничего не знали, хотя, конечно, не завелись бы сами по себе – значит, были учителя. Нас сразу признали за олдовых, за гуру, учителей, требовали руководства. Одержимый идеей человек по прозвищу Принц рыдал у нас дома от огорчения, что я не веду их немедленно на баррикады, не предлагаю какого-нибудь безумного действия».
Как и в названном выше фильме, в романе Вяльцева есть ирония и самоирония. Может быть, это тоже «телега»? Может быть, роман Вяльцева и следует обсуждать в первую очередь как миф? Да, действительно, здесь нет многослойности, глубокой психологической разработки образов, прописанных второстепенных персонажей. Это и не требуется. Для того, чтобы передать, шаг за шагом, «путь наверх и жизнь наверху», необходимо скрупулезно исследовать изменение сознания всего лишь одного героя, совершенствующегося день ото дня в восприятии обращенного к нему голоса вечности. Герой будит свою душу и при помощи психоделии, и при помощи музыки. Интересно, что он не приемлет массовый исход хипов в православие, буддизм и прочие конфессии. Ирония здесь явно заметна – ведь ушедшие тоже начинают подпадать под «стандарт». Тем не менее, герой (его зовут Дятел) ищет возможность «соединить хиппизм и утонченную культуру».
Но можно, тем не менее, читать этот роман и как роман о любви, о любви хипов Дятла и Матильды. Как и сказано выше, мужчина (мэн) задавал тон, а девушка (герла) шла вслед за ним как в изучении какого-либо философа, так и в «торчании» – например, курении «травки», вегетарианстве и т.д.
Но любовь случалась сильная, образовывались крепкие пары. И все испытания, падающие на любящих, падают и на детей Системы. Написал же в свое время Ю. Нагибин роман «Дафнис и Хлоя эпохи культа личности, волюнтаризма и застоя»; почему бы и не появиться роману о любви «эпохи Второй Системы».
Система подразделялась на несколько «потоков», ибо подрастали новые «члены», и всё же 70-е отличались от 80-х. Например: «Третья Система училась мало, чтобы не портить себе карму и нервы, и люди сразу ушли в тусовку, лишь получив паспорта».
Дятел и Матильда – хипы Второй Системы. Про их любовь, расставание, испытания ведет рассказ автор. В таком случае мы вполне можем расценивать этот роман как хорошо построенное реалистическое произведение.
Менялось время — менялись приоритеты, и вот пришла заря «клубной культуры». Интересно, что и об этом свидетельствует автор. Дятел попадает в поэтический клуб, «…вероятно, первый в Москве и уж одним этим обязанный войти в историю под номером 1». Небезынтересно, что «системный» ум героя помогает увидеть грядущую «стандартизацию» этого яркого начинания. «Целый вечер они законно предавались оргии самообожания. Еще не было интриг, борьбы за место в президиуме, злой критики и скуки плохих стихов, которые должны были неизбежно обрушиться».
Как в классическом романе, здесь герой проверяется любовью. Нам «интересен русский человек на рандеву», интересны его сомнения, метания, его выбор, его отказ. Дятел – хип «призыва Второй Системы» — интересен нам как герой своего времени; заслуга А. Вяльцева в том, что он этого героя выявил и представил читателю.
Роман Дениса Соболева «Иерусалим» был номинирован на премию «Букер». Одним из аспектов многослойного текста является дискурс компьютерной игры. Здесь тоже своя символика, свой сленг: «геймер», «хит», «файербол». Здесь мир магов, драконов, здесь ценится «магический потенциал» в обмен на запасы здоровья и жизненной энергии.
«Игра» заявлена определенно: «Я лег на дно лощинки, для надежности накрылся лапником и пошел на кухню чай заваривать».
Соболев продолжает линию Системы по-своему: он свидетельствует о ролевых играх. Герой романа в недрах Иерусалима (как герой Вяльцева в Москве) ищет «своих». Сближает этих героев и способ рефлексии, и стиль, и подход к вопросом нормы – безумия, эзотерического и обыденного. Как и в романе Вяльцева, здесь много философствуют. Мамардашвили, Бибихин, Лотман, Леви-Стросс, Мишель Фуко, Жак Деррида – вот неполный список упомянутых в « Иерусалиме» философов.
«Мир – это огромный текст, распределение информации… Нужно понять мысль, стоящую за этим текстом».
Вообще эти романы интересно читать попеременно — как некий «гипертекст». «Автостоп», «вписаться», «тусоваться», «трасса» – общий лексикон. Хотя есть и забавное: «У самой площади пели и аскали знакомые хипы, приветливо помахали, что-то прокричали». Автор, Денис Соболев, дает сноску: «Аскать (рус. хиповск. сленг) – просить деньги у прохожих на улице». Конечно же, москвичу А. Вяльцеву такое объяснение для молодых хипов не требовалось – они знали.
Ролевики – это всё же другое поколение. Здесь важен и круг чтения — изначально многие из них были «толкиенисты», — и сверхзадача: найти близких по духу через «знаковую» фигуру. Наверное, можно сказать, что Д. Соболев исследует пограничную зону – переход «младших» хипов в ролевики.
Д. Соболев рисует достаточно достоверно «стандарт» современного русского Иерусалима, он не многим отличается от московского.
У Соболева есть еще одна примета времени, которая, конечно же, может быть отнесена к «субкультуре» как таковой – это «Личный дневник». В России – это «ЖЖ», «Живой журнал»; но строго «интернетская тусовка» не входит в круг наших исследований, мы говорим только о засвидетельствованных авторами приметах времени. В данном случае «Личный дневник» интересен также сленгом. «В «Личном дневнике» десятки тысяч людей, именовавших себя «юзерами», рассказывали день за днем о том, что произошло в их жизни… Желающие знакомиться с мыслями тех или иных «юзеров» вносили себя в список их «френдов» и… ежедневно получали сводный лист размышлений и исповедей своих избранников».
«Это прекрасный образ дружбы в нынешнем мире», — так прокомментировал подобное сообщество один из «рассказчиков», а их в романе несколько.
В романе А. Вяльцева, кажется, нет слова «цивилы», но тем не менее, они, конечно, подразумеваются – это все не вхожие в Систему, те, кто не понимает, что «истина – это смерть». «Я хотел бы лежать на крыше, курить траву, целоваться и плевать в небо», – реплика одного из «рассказчиков» Соболева.
Оба текста пронизаны щемящей грустью. У Вяльцева она приходит, когда в знакомых домах заводится устойчивый быт, а вместе с ним и какая-то «истина». У Соболева воспоминания о «неустроенных, бездомных, длинноволосых, чья собственность обычно ограничивалась узлом с вещами и парой коробок книг» сменяются горьким наблюдением: «я знал, что хипы часто становятся образцовыми обывателями, так что я в принципе мог бы себе представить, как она ищет богатого мужа или сытную синекуру».
В романе Соболева есть и отсылки к Питеру 80-х. О Питере в связи с Системой много говорит Щепанская в своей книге. В Иерусалиме «питерский дух» сохраняет герой романа. О «Сайгоне» и «Ротонде» можно прочитать у Щепанской, но она же в числе наследников Системы назвала толкиенистов, ролевиков, нео-язычников. Бывший питерец участвует в игре по книге «Семь драконов» Джеймса Джарма, об этом подробно рассказано в романе.
«На следующий день мы пытались доигрывать, но при обманчивом свете дня слишком многое разрушало подлинность этого мира: рваный полиэтилен на веревках, криво сколоченные ворота, бодунные лица, топорно сшитые наряды и обмотанные изолентой палки – вместо мечей… Мечи нужно называть не в честь побед, а в честь битв, которые изменили твою жизнь».
Ролевые игры популярны и в России, и в Израиле, а вот в Греции, на острове Родос, например, о них не слышали. Там молодежь в кафе играет в карты «на интерес», и это тоже непонятно непосвященным. Но это, скорее, всё же времяпрепровождение. Этот штрих пусть подчеркнет, акцентирует отличие «родовых» примет субкультуры от любого, хоть и сугубо молодежного, но «стандартного» развлечения.
В текстах А. Вяльцева и Д. Соболева сильна лирическая стихия. Жизнь Системы без музыкального ряда, без любви, без серьезного ощущения жизни как родоначальницы смерти представить невозможно.
У Вяльцева превалирует традиционный «ход» – жизнь Системы через любовные отношения. История мужчины и женщины проходит перед нами. У Соболева главный герой — Иерусалим. Интифады, взрывы, политические убийства и древний город с его тайнами, мудростью и заветами. Именно в этом городе необходимо противостоять обывателю, хранить свое «я» и оставаться в числе посвященных.
И документальный фильм «Пол Маккартни. 73 часа в России», где Коля Васин, говоря о музыке 60-х, рассуждает о жизненных ориентирах, и проза Вяльцева и Соболева – всё это «свидетельства» очевидцев.
Для кого-то, возможно, ценной окажется и вырезка из газеты за 2006 год. «Многочисленные длинноволосые девушки, напоминающие мифических сирен (некоторые нарядились в длинные плащи с капюшонами), оживленно беседовали с не менее длинноволосыми юношами рыцарского вида. Хелависа (солистка фолк-рок группы «Мельница») запела о королях и королевах, ночной кобыле и Тамерлане, умном дьяволе и прекрасных принцессах…».
«Главное – показать людям красоту и любовь. Даже самые кровожадные песни — про любовь, только в какой-то странной ипостаси. Так что все мы в каком-то роде хиппи» (Хелависа). «Новая газета» (53 номер) оставила свидетельство об одном из событий в мире, который, может быть, можно назвать «миром субкультуры», а может быть, и «клубной культуры». Но эта заметка, как и приведенная вначале дневниковая запись, зафиксировала факт, время и место.
Текст продолжают писать, передавая перо из рук в руки, те, кто приветствует суггестивность, ритуал и вечный поиск ориентиров. Субкультура настоящего времени, возможно, ждет своих «свидетелей». Возможно, существуют и новейшие (после ролевиков) сообщества, противопоставляющие себя «стандарту».
Люди Системы – люди Пути, они не способны были остановиться. Ролевики, идущие следом, кажется, не подарили еще литературе яркого героя. Д. Соболев создал «питательную почву» для будущего романа – исследования субкультуры начала XXI века.
Проанализированный текст, состоящий из романов, фильма и «заметок», представляется нам «кратким курсом» истории русскоязычной субкультуры. Здесь, конечно, есть о чем поспорить и поразмышлять культурологам и философам.