25. ДВУЛИКИЙ КАИРСКИЙ ЯНУС
    Моя первая поездка за границу с премьер-министром Нетаниягу состоялась в конце июля 1996 года. С тех пор я дважды побывал вместе с ним в Египте: в марте 1997-го вновь в Каире и через год — в Шарм-а-Шейхе. Поводы для посещения этой страны каждый раз были иные, но поведение президента Мубарака отличалось завидной стабильностью: он занимал позицию этакого двуликого Януса, с израильтянами говорившего на одном языке, а со своими соотечественниками — на другом.
    В первый раз Нетаниягу отправился в Каир, чтобы лично познакомиться с Мубараком и изложить ему свое политическое кредо. В салоне самолета номер один израильских ВВС настроение у большинства журналистов было невеселым. На переговорах с Мубараком они ожидали взрыва, как минимум дальнейшего охлаждения отношений. Масла в огонь подлили статьи, посвященные визиту, в утренних египетских газетах — все они критиковали Нетаниягу. А одна газета даже поместила заголовок на иврите: «Нетаниягу — мы не хотим тебя видеть в Каире». Полет длился всего 55 минут, но премьер все же зашел к нам в салон, и ему, естественно, был задан вопрос о реакции египетской печати. «То, что написано в газетах, не имеет значения; важно, что скажет Мубарак, важно, какими будут результаты нашей встречи», — спокойно, без малейшей тени волнения, ответил Нетаниягу.
    Это был первый заграничный визит, в который новый премьер взял с собой прессу. До этого он успел слетать в Вашингтон, но журналистам пришлось добираться туда обычными рейсами компании «Эль-Аль». Нежелание Нетаниягу видеть в своем самолете представителей СМИ собственной страны было не случайным. Пресса, которая во время предвыборной кампании единодушно поддерживала Переса, была крайне враждебно настроена к новому премьеру, «укравшему» власть у Рабочей партии. От атмосферы дружбы и полного взаимопонимания, царившей в самолете во время поездок Рабина и Переса, не осталось и следа. Журналисты словно соревновались, кто отпустит в адрес Нетаниягу более язвительную шутку. А один даже предложил, чтобы во время посещения премьером пирамид кто-нибудь из нас взобрался бы на самую вершину. «С чего это вдруг?» — последовал вопрос. «А говорят, иногда с пирамиды срываются камешки», — ответил журналист, и его сосед, хитро улыбнувшись, добавил: «Когда я вижу Биби в этом самолете, мне кажется, что мне снится страшный сон. Но когда я понимаю, что это не сон, а действительность, я содрогаюсь от ужаса».
    В первых полетах между журналистами и командой Нетаниягу, в частности его пресс-секретарем Базаком, практически не было никаких контактов, кроме чисто деловых. Лишь по прошествии нескольких месяцев отношения как-то наладились. И тем не менее они так никогда и не достигли того уровня сотрудничества, который был между прессой и Ализой Горен.
    На каирском аэродроме Нетаниягу был оказан прием по самому высокому разряду: красная ковровая дорожка, почетный караул, у трапа самолета его ожидал премьер-министр Египта, военный оркестр исполнил гимны обоих государств. Затем кортеж направился к резиденции Мубарака — дворцу «Иттихадия».
    Меры безопасности были еще более жесткими, чем семь месяцев назад, во время приезда Переса. Израильская спецслужба вновь пригнала в Каир грузовой самолет с бронированным «кадиллаком» премьера. Все движение на пути кортежа было остановлено, по обеим сторонам дороги через каждые пятнадцать — двадцать метров стояли солдаты и агенты службы безопасности. Движение перекрыли и под мостами, по которым проезжал кортеж, — на протяжении десяти с лишним километров была создана «стерильная зона».
    По дороге Нетаниягу сделал остановку, чтобы возложить венки к памятнику Неизвестному солдату и могиле Анвара Садата. Садат похоронен в нескольких метрах от того места, где был убит исламскими фанатиками, — через дорогу от мемориала находится трибуна, на которой он сидел в момент покушения. Мемориал представляет собой огромную бетонную арку, распростертую над могилой Неизвестного солдата, и позади нее, в глубине, небольшой куб из черного мрамора — могила Садата. К арке ведет длинная аллея, в ее начале, под балдахином из темно-синей парчи, был установлен небольшой постамент. Вдоль аллеи замерли, вытянувшись по стойке смирно, египетские солдаты. Премьер-министр Египта подвел Нетаниягу под балдахин, они зачем-то постояли несколько минут, и только затем медленно направились по аллее к арке. Играл военный оркестр, солнце слепило глаза, отражаясь в надраенных до блеска штыках карабинов и расшитых золотыми позументами мундирах. Это была очень красочная, очень торжественная церемония, и один известный израильский арабист, комментатор «Голоса Израиля», сказал мне: «Будет очень жалко, если все это мы видим в последний раз, если экстремистская позиция Нетаниягу сведет на нет все те достижения, которых удалось добиться Израилю за пятнадцать лет мира с Египтом».
    Встреча Нетаниягу с Мубараком непредвиденно затянулась. На нее и на последующую пресс-конференцию были запланированы полтора часа, но только разговор двух лидеров длился более двух часов. Десятки журналистов со всего мира, толпившиеся в коридорах «Иттихадии», пытались понять, что происходит, и общий вывод был таков: разногласия очень серьезны, Мубарак и Нетаниягу пытаются найти хоть какие-то точки соприкосновения. Драматизм заключался еще и в том, что беседа велась с глазу на глаз и на нее не допустили даже ближайших советников, как это обычно происходит во время таких переговоров.
    Наконец журналистов пригласили в главный зал дворца, украшенный гигантской люстрой из горного хрусталя и настенным орнаментом из шестиугольных звезд. То, что мы увидели и услышали на пресс-конференции, действительно не внушало оптимизма. Нетаниягу был весел и пребывал в подчеркнуто хорошем настроении. Мубарак же ни разу не улыбнулся, даже не отпустил ни одной шуточки, как он любит на встречах с прессой. Поэтому создавалось впечатление, что израильский премьер делает хорошую мину при плохой игре. Оба лидера тщательно избегали острых углов. Когда Мубарака спросили, какова будет судьба Иерусалима, президент ответил, что этот вопрос вообще не поднимался. Тем не менее Нетаниягу повторил, что принцип «территории в обмен на мир» его не устраивает, и Израиль будет придерживаться позиции, занятой им на Мадридской конференции. Мубарак подчеркнул, что беседа была открытой, ни одна сторона не выставила другой ультиматума, более того, обсуждался вопрос о помощи Египта Израилю в повышении статуса еврейского государства в арабском мире. В конце пресс-конференции Нетаниягу и Мубарак обменялись рукопожатием, а когда выходили из зала и повернулись к журналистам спиной, то повторили жест Клинтона, обняв друг друга за плечи.
    Хоть взрыва не произошло, все же ни о каком успехе говорить было нельзя. Об этом израильские журналисты бросились сообщать в свои редакции. Мы столпились в полуподвальном помещении, где размещался пресс-центр, и нетерпеливо ждали своей очереди к телефонам. Собственно говоря, пресс-центром эти несколько комнаток даже и назвать трудно — в них нет ни компьютеров, ни факса и установлены всего четыре простых телефонных аппарата. «Иттихадия» — президентский дворец, но кондиционирование в нем отсутствует. Только в кабинете Мубарака температура была сносная, о чем журналисты, обливаясь потом, не преминули вспомнить. И вот тут случилось нечто неожиданное: в пресс-центр зашел египетский офицер и пригласил израильскую прессу на дополнительную, незапланированную встречу с президентом. «Ох, неспроста все это, — сделал вывод арабист с «Голоса Израиля». — Мубарак никогда не устраивал для нас специальной пресс-конференции после завершения общей».
    Недоумение усилилось, когда нас завели в зал заседаний правительства и усадили за стол, за которым располагаются египетские министры, да еще когда стало известно, что Нетаниягу со свитой отправился посмотреть пирамиды на трех вертолетах египетских ВВС, любезно предложенных Мубараком. Такой дружеский жест никак не вязался с холодной атмосферой, царившей на пресс-конференции. В зал вошел Мубарак, и наше недоумение достигло предела: египетского президента словно подменили. Всего двадцать минут назад он был, как сфинкс, угрожающе-загадочен и даже мрачен, теперь перед нами предстал радушный улыбчивый хозяин, сыпавший шутками, тепло пожимавший руки журналистам. «Беседа была открытой и теплой, — сразу же заявил Мубарак. — Когда я слышал выступления Нетаниягу во время предвыборной кампании и в американском конгрессе, то не мог понять, чего хочет этот человек. Теперь напряжение снято».
    Наш разговор с Мубараком длился минут сорок, атмосфера была демонстративно дружелюбной. После завершения встречи Мубарак пожал руку каждому израильскому журналисту и даже обнял Уди Сегаля — политического обозревателя армейской (!) радиостанции «Галей ЦАХАЛ».
    Как объяснить такое поведение Мубарака? Почему на общей пресс-конференции он был хмур, а затем изменил тон на 180 градусов? Это не было случайностью: когда в марте следующего года мне вновь пришлось сопровождать Нетаниягу в Каир, Мубарак повел себя точно так же — во время общей пресс-конференции в большом зале «Итихадии» был холоден и мрачен, а затем, беседуя с израильской прессой, добр и весел. Думается, разгадка заключается в том, что Мубарак вел себя как типичный восточный политик, заявления которого в точности соответствуют аудитории, к которой он обращается. Общая пресс-конференция всегда транслировалась в прямом эфире на Египет и большинство арабских стран, и хмурый вид Мубарака должен был продемонстрировать арабскому миру, что Египет стоит во главе фронта сопротивления планам Нетаниягу. А для израильтян у Мубарака было заготовлено совершенно другое послание: отношения между двумя странами по-прежнему нормальные, более того, они должны улучшаться.
    Когда во время второго визита состоялась встреча Мубарака с израильскими бизнесменами, то президент постарался сделать все возможное, чтобы привлечь их капиталы в свою страну, хотя всего за час до этой встречи метал громы и молнии в сторону Израиля. «Египет открыт перед вами, — сказал им Мубарак. — Я даю зеленый свет всем совместным проектам». Один из бизнесменов спросил, как он может рисковать своими капиталами, вкладывая их в совместные проекты, если горизонт затянут тучами. Бизнесмен, естественно, имел в виду политический горизонт. Мубарак рассмеялся: «Тучи могут быть только на небе. Вам следует научиться отделять политику от экономики».
    Но, несмотря на постоянное и публичное декларирование таких принципов со стороны самого президента, отношение к Израилю египетской интеллигенции даже через пятнадцать лет после подписания мирного договора оставляет желать лучшего. В этом мне не раз пришлось убеждаться во время посещений Каира, особенно во время второго визита Нетаниягу, когда во дворце «Тахара» прошли его встречи с представителями деловых кругов и местными интеллектуалами. Дворец был построен последним королем Египта Фуадом после развода с очередной женой — Фаридой и подарен ей в качестве компенсации. Я прогулялся немного по дворцу и обратил внимание на огромный гобелен, занимавший всю стену одного из залов. Гобелен представлял собой искусно вытканную карту Египта и окружающих его стран. На месте Израиля границы не были обозначены, лишь красовалась витиеватая надпись. Я попросил владеющего арабским языком военного атташе Нетаниягу генерал-лейтенанта Зэева Ливни перевести эту надпись. «Фалястын», — сказал генерал и горько усмехнулся.
    Во время встречи в «Тахара» с египетскими интеллектуалами Нетаниягу подвергся чрезвычайно резким атакам, его собеседники почти не выбирали выражений. «Израиль глубоко ошибается, если считает, что с помощью США станет хозяином в регионе, — заявил профессор Каирского университета. — Вы ведете себя так, как будто находитесь на ферме в Луизиане. Почему вы смотрите на нас свысока? Гитлер тоже относился с высокомерием ко всему миру; всем хорошо известно, чем закончилось его правление. Да, пока экономическое положение Египта оставляет желать лучшего, но мы богатая страна с огромным потенциалом, и будущее за нами». Нетаниягу с честью выдержал эти атаки, его ответы были точны, глубоки и не оставляли камня на камне от доводов собеседников. Впрочем, на египтян это не оказало ровно никакого воздействия. Не могу не отметить один весьма характерный момент, мешавший свободе дискуссии: английский Нетаниягу оказался слишком сложным для его оппонентов. Они с трудом понимали премьера, тем не менее переводчика так и не пригласили: это нанесло бы ущерб имиджу египетской интеллигенции, которая, как стало бы ясно всему миру, с трудом владеет английским.
    Египетские журналисты также всегда задавали Нетаниягу острые вопросы. Вообще, египетская пресса не жаловала израильского премьера, и карикатуры на него в местных газетах могли бы составить честь пресловутой геббельсовской «Дер Штюрмер». Нетаниягу несколько раз поднимал вопрос об этом во время бесед с Мубараком, но всегда получал стандартный ответ: пресса в Египте свободная, и у президента нет на нее никакого влияния. В том, что это утверждение не соответствует действительности, я лично убедился во время одной из пресс-конференций в «Иттихадии». Египетский журналист спросил Нетаниягу, почему он решил вразрез с ословскими соглашениями строить новое поселение на Хар-Хома.
    «Это вовсе не поселение, — ответил премьер, — это новый район Иерусалима, а в соответствии с договором в Осло Израиль имеет полное право строить в городе жилые кварталы». И вот тут Мубарак вдруг вытащил из кармана лист бумаги и, ткнув в него пальцем, сказал: «Передо мной пятый пункт договора, и он гласит, что все спорные вопросы, — а Иерусалим, несомненно, является одним из них, — должны быть вынесены на обсуждение в ходе переговоров о постоянном урегулировании». Да, странно, очень странно выглядело такое совпадение вопроса «независимого» египетского журналиста и наличия в кармане у Мубарака листа именно с пятым пунктом ословского договора. Все это слишком уж походило на домашнюю заготовку.
    Завершая рассказ о двуликом Янусе, не могу не упомянуть одну интересную деталь, также характеризующую его отношения с прессой. Я обратил внимание, что на пресс-конференциях Мубарака, где бы они ни происходили — в «Иттихадии» или в Шарм-а-шейхе, — всегда присутствовало большое количество египетских журналисток. Причем все они, как на подбор, были длинноногие, ухоженные красавицы, с прекрасными прическами, надушенные дорогими духами. Одевались журналистки всегда по последней европейской моде, но почему-то с преобладанием красного цвета: то это был красный деловой костюм, то юбка, как минимум красный головной платок. Пристрастие к этому цвету было бы еще как-то понятно в Москве, но вовсе не в Египте, тут скорей можно было ожидать обилия зеленого — символа ислама. Но, по-видимому, Мубарак предпочитает в женской одежде именно красный цвет. В качестве хозяина он руководил ходом пресс-конференций и лично выбирал представителя прессы для очередного вопроса. Когда дело касалось египтян, Мубарак всегда давал право голоса одной из красавиц, в одежде которой присутствовал красный цвет. Во время одной из таких пресс-конференций возле меня оказалась израильская журналистка, представлявшая ультраортодоксальную газету, которая очень хотела задать вопрос Мубараку — тянула вверх руку, даже привставала с места. Увы, все ее усилия не увенчались успехом. «О, если бы я только знала, — сокрушалась она, когда поняла, что красный цвет открывает дорогу к сердцу «раиса». — Почему никто не предупредил, я бы надела что-нибудь красное».
    Я тоже готовил для Мубарака несколько ехидных вопросов, но до меня очередь так ни разу и не дошла: кипа на моей голове сразу же выдавала национальную принадлежность, а надевать красную юбку, даже чтобы угодить двуликому Янусу, я не собирался...