23. НАШ ЧЕЛОВЕК
    Зимой 1995 года Авигдор Либерман, занимавший тогда пост гендиректора Ликуда, решил, что пришло время активизировать деятельность движения на «русской улице». В один из банкетных залов в центре Тель-Авива были приглашены около сотни русскоязычных активистов Ликуда и те, кто мог бы стать таким активистом. Либерман хорошо понимал ментальность бывших соотечественников, поэтому собравшихся сначала накормили отменным обедом (на столах стояли и бутылки со спиртным хорошего качества), а только затем всех пригласили принять участие в дискуссии на тему «Как поднять авторитет Ликуда среди репатриантов».
    Среди активистов, присутствовавших на обеде, оказалось много русскоязычных журналистов, писателей, представителей богемы. В Израиле работники СМИ и богема в основном принадлежат к левому лагерю, но на «русской улице» дело обстоит ровно наоборот. В бытность свою главным редактором «Алеф» я испытывал серьезное затруднение: мне никак не удавалось найти журналиста, придерживающегося левых взглядов, который бы мог писать для журнала еженедельную колонку публицистики. Позиция «Алеф» получалась несколько неуравновешенной, но все мои усилия так и не увенчались успехом. С этой проблемой сталкивались и другие редакторы. Левые партии с удовольствием предоставляли свой материал, но вот найти не ангажированного журналиста высокого уровня, который писал бы статьи не в качестве партийного функционера, а выражая собственное мнение, было совсем не просто.
    Эта конкретная ситуация в немалой степени отражала общее положение на «русской улице», политические симпатии которой принадлежали правым. Не думаю, впрочем, что дело тут заключается в какой-то особой привязанности к доктринам Жаботинского или идее единой и неделимой Эрец-Исраэль. Бывшие граждане супердержавы просто не могли понять и принять территориальные уступки, которые, по их мнению, являются проявлением слабости. С детского сада в нас вбивали лозунги: «Если враг не сдается — его уничтожают», «Ни шагу назад», «Все, что создано народом, должно быть надежно защищено». Понятие «священные границы нашей Родины» вступало в явное противоречие с намерением левого лагеря пойти на территориальный компромисс ради достижения мирных соглашений. Советская интеллигенция, так ценившая свободу слова, была и осталась интеллигенцией супердержавы, «над которой никогда не заходит солнце», смотревшей на США не снизу вверх (как это распространено среди интеллигенции израильской), а на равных, в духе лозунга «догоним и перегоним». Поэтому доктрина правых о стремлении к миру с позиции силы, жесткая позиция их лидеров, пытавшихся противостоять американскому диктату, находили среди выходцев из СССР намного большее понимание, чем идеология левых.
    «Русские» традиционно поддерживали правые партии (в «Тхии», например, они составляли большинство), и только один раз репатрианты отдали свои голоса левым. Произошло это в 1992 году, и объяснить столь странное явление можно, пожалуй, лишь тем, что тогда социальные проблемы сотен тысяч совсем «свеженьких» репатриантов возобладали над всеми остальными. Авода провела умелую пропагандистскую работу, представив Рабина политическим ястребом, не готовым ни на какие уступки арабам, и одновременно раздав многочисленные обещания обеспечить репатриантам работу по специальности и государственные квартиры в центре страны. Это хорошо сработало в 1992-м, но было уже неактуально спустя два года. Худо-бедно, алия как-то устроилась в стране, у репатриантов появились машины, многие приобрели собственные квартиры, начались поездки за границу. И на первый план вышли уже не социальные, а политические проблемы. Этого не понимали в Аводе, но Либерман, чутко прислушивавшийся к «русской улице», уловил настроения репатриантов и поэтому решил действовать.
    После завершения обеда и дискуссии Либерман попросил всех перейти в другой зал, где были установлены ряды кресел и небольшая трибуна. Атмосфера сразу перестала быть неформальной, и сделано это было специально для сохранения дистанции между активистами и лидером движения — Нетаниягу. Впрочем, Биби держался совсем просто и всячески вроде бы стремился эту дистанцию разрушить. Тем не менее она оставалась. Это был мастерский прием: создать ощущение чуть ли не семейной атмосферы, царящей среди единомышленников, доступности и открытости и в то же время сохранить иерархию, поддержать статус Биби как первого среди равных. Все было продумано, учтено и соответствовало ментальности присутствовавших. Биби говорил на простом иврите, понятном большинству присутствовавших даже без переводчика, умело акцентировал положения своей доктрины, столь любезные сердцу бывших жителей супердержавы, и вместе с тем не забывал о вполне конкретных социальных задачах и путях их решения.
    Активисты вышли воодушевленные встречей; я слышал, как один из них удовлетворенно отметил: «Да, вот это настоящий лидер, действительно — наш человек». Большей похвалы Биби и желать не мог.