20. АМЕРИКА — ГЛУБОКИЙ ТЫЛ ИЗРАИЛЯ
    Много лет назад мне довелось прочитать в одной из советских газет странное утверждение, что США являются не чем иным, как глубоким тылом Израиля. Такая характеристика взаимоотношений между маленьким Израилем и огромной супердержавой показалась мне хоть и весьма лестной, но далекой от истины. Пожив в Израиле, я убедился, что связи еврейского государства с США действительно очень тесны, хотя, конечно, и не до такой степени, как пыталась представить их советская пресса. Но последний визит Шимона Переса в Вашингтон и Нью-Йорк в качестве премьер-министра Израиля заставил меня вспомнить то давнее утверждение.
    Визит этот готовился давно. Перес подписал в Белом доме соглашение о расширении стратегического сотрудничества между двумя странами, а такие важные документы готовятся заранее, и главы государств лишь скрепляют их своими подписями. Тем не менее главной целью визита было все же не соглашение, а предвыборная кампания в Израиле. На конец апреля Перес по прежнему опережал Нетаниягу, но разрыв сократился всего до нескольких процентов, и премьер-министр отчаянно нуждался в очередном телешоу, типа шарм-а-шейхской «конференции миротворцев». Новое шоу, причем ровно за месяц до выборов, должно было продемонстрировать уважение, с которым относились к Пересу президент Клинтон и вся вашингтонская администрация, и наглядно подтвердить основной тезис избирательной кампании Рабочей партии, заключавшийся в том, что Перес является политиком международного масштаба. Поэтому государственный визит в США главы израильского правительства являлся, по существу, не чем иным, как еще одним широкомасштабным предвыборным трюком.
    Первое подтверждение тому, что поездка Переса будет рассматриваться именно под таким углом, я получил чуть ли не на трапе самолета. Как только группа журналистов вошла в салон прессы, тут же поднялись крик и шум. Количество журналистов увеличилось — впервые в таком полете принимали участие семь представителей русскоязычной прессы, — а салон уменьшился чуть ли не вдвое. Обычно на трех креслах размещались только два журналиста, что давало возможность чуть лучше устроиться во время длительных перелетов. На этот раз все кресла были заняты, что сулило большие неудобства.
    Журналисты возмущались не зря, в самолете нам предстояло провести много времени: Перес планировал не только посетить Вашингтон, но и «подскочить» на день в Нью-Йорк, а на обратном пути сделать небольшую остановку в Париже. В знак протеста корреспонденты «Едиот ахронот» Нахум Барнеа и Шимон Шифер начали во весь голос скандировать: «Биби к власти! Биби к власти!» — и громко хлопать в ладоши. Их немедленно поддержали остальные журналисты. На поднявшийся шум прибежал Ави Гиль. «Что тут происходит? — не веря собственным ушам, спросил он. — Что это за ликудовская пропаганда на борту? Нахум, когда ты превратился в сторонника Нетаниягу?» Ему объяснили ситуацию и попросили что-нибудь сделать. «В следующий раз, — пообещал Гиль, — теперь уже менять что-то слишком поздно». «В следующий раз мы полетим с Биби, — отрезал Шифер. — И уж Сареле с ее-то опытом стюардессы позаботится о нас надлежащим образом». Шифер пошутил, но шутка оказалась воистину пророческой: в следующий раз мы действительно полетели в этом самолете уже с Биньямином и Саррой Нетаниягу.
    Как только самолет набрал высоту, Перес, по своему обыкновению, вышел в салон к прессе. «У меня отличное настроение», — заявил он. «Ликуд утверждает, что подлинная цель этой поездки — набрать очки в предвыборной кампании», — немедленно последовал вопрос. «Глупости, — ответил Перес, — им просто не о чем больше говорить».
    Однако дальнейший ход поездки полностью подтвердил справедливость утверждений оппозиции. В Вашингтоне Переса принимали с королевскими почестями. На лужайке Пентагона был выстроен почетный караул — три сотни солдат всех родов войск. Церемония была красочной: установленные на берегу Потомака орудия произвели семь залпов, оркестр, одетый в старинную военную форму — красные камзолы с белыми отворотами, черные треуголки, продефилировал торжественным маршем мимо трибуны, на которой стояли Шимон Перес и министр обороны США Вильям Перри.
    Я приехал в Пентагон за час до начала церемонии и имел достаточно времени, чтобы разглядеть вблизи американских солдат: молодцы как на подбор, форма с иголочки, знаки отличия и эмблемы сверкают, башмаки вычищены до умопомрачительного блеска. Дисциплина поразительная: все стоят где им было приказано, никаких разговоров, курения, шуточек с офицерами. Израильскому ЦАХАЛу в этом смысле есть чему поучиться у американской армии.
    Перри и глава объединенных штабов генерал Шаликашвили встретили Переса возле машины, и по тому, как они переговаривались даже те несколько минут, что длилась церемония, видно было, что отношения между этими людьми очень теплые. Такое демонстративное проявление дружелюбия было не случайным: Перри прекрасно знал, что торжественную встречу в тот же вечер увидят израильтяне и каждый его жест, каждая улыбка не только будут истолкованы соответствующим образом, но и имеют вполне определенную электоральную ценность. Желание министра обороны США помочь своему израильскому коллеге (Перес, как и Рабин, занимал одновременно два поста — главы правительства и министра обороны) зашло так далеко, что по просьбе израильтян Перри назначил совместную с Пересом пресс-конференцию ровно на час пополудни, что соответствовало восьми часам вечера в Израиле — времени начала информационной программы «Мабат».
    Это дружелюбие достигло пика во время выступления Клинтона и Переса на ассамблее ЭЙПАК — одной из самых влиятельных организаций американского еврейства. Заседание ЭЙПАК состоялось в вашингтонском «Хилтоне», и приехали на него более трех тысяч делегатов со всех концов США. В сотне метров от «Хилтона» стояли с плакатами несколько десятков человек и громко скандировали антиизраильские лозунги, осуждая действия ЦАХАЛа в Ливане, приведшие к гибели сотни мирных жителей. Но эта скромная демонстрация никак не повлияла на настроение делегатов, с восторгом встретивших Клинтона и Переса. Тень избирательной кампании витала над залом.
    Когда Клинтон появился на сцене, все вскочили на ноги и начали кричать: «Еще четыре года, еще четыре года!». Делегаты имели в виду четыре года не Переса, а американского президента, но Клинтон сделал все, чтобы эти призывы относились и к Пересу. Выступление президента США было напоено воистину сионистским пылом. Что же касается комплиментов в адрес премьер-министра, то им просто не было конца и края. Клинтон дошел до того, что порекомендовал всем присутствующим купить и внимательно прочитать книгу Переса о Новом Ближнем Востоке. «Я мог бы быть твоим агентом по распространению, — с улыбкой обратился президент к Пересу. — Только позаботься, чтобы я получил свою долю от прибыли». Увы, речь вовсе не шла о книжной рекламе — это была беспрецедентная, совершенно неприкрытая попытка американского президента оказать влияние на израильского избирателя и склонить его к определенному выбору между кандидатами на пост главы правительства. Справедливости ради следует отметить, что Клинтон не только грубейшим образом вмешался во внутренние дела Израиля, но и отступил от традиционной позиции США по некоторым весьма щекотливым вопросам. Когда в ответной речи Перес заявил, что Иерусалим навсегда останется единой и неделимой столицей Израиля, и зал взорвался аплодисментами, Клинтон рукоплескал вместе со всеми. А когда один из выступавших воздал хвалу Пересу за его вклад в создание израильской атомной бомбы и в зале вновь раздались бурные аплодисменты, Клинтон разделил всеобщий восторг.
    В такой реакции евреев не было ничего странного. Но поведение Клинтона, столь явно выразившего свою поддержку позиции Израиля по самым болезненным проблемам ближневосточного конфликта, было более чем удивительным. Клинтон знал, что Перес отчаянно нуждается в его поддержке, и оказал ее, несмотря ни на что. Перес не остался в долгу. «Президент Клинтон — это великий лидер свободного мира, — провозгласил он, — я бы даже назвал его так — президент надежды».
    После завершения визита в Вашингтон Перес признался своим помощникам: «Я потрясен Клинтоном. Что бы я ни попросил у него, он тут же соглашался. Мне просто уже нечего было просить!» Среди сотрудников Переса в те дни ходила шутка: «Хаим Рамон под угрозой — Клинтон, похоже, серьезно претендует на его место главы предвыборного штаба пропаганды Рабочей партии». И действительно, Клинтон сделал все, чтобы израильскому избирателю стало совершенно ясно, кого он предпочитает видеть на посту премьер-министра. Одним из проявлений этого желания стало странное, на первый взгляд, совпадение: и в Белом доме, и в Пентагоне график встреч и совместных пресс-конференций был составлен так, чтобы израильтяне в прямом эфире могли увидеть триумф Переса.
    В первый день визита Перес посетил Арлингтонское кладбище и возложил венок к могиле легендарного Уингейта — офицера британской армии, много сделавшего для создания подпольных еврейских отрядов самообороны и заложившего основы ЦАХАЛа. Уингейт похоронен в самом центре этого гигантского кладбища, напоминающего скорее общественный парк. Могилы здесь расположены на большом расстоянии друг от друга, надгробия очень маленькие и стандартные, зато деревья высоки и многочисленны, трава аккуратно подстрижена и веселые зеленые лужайки вовсе не настраивают на подобающий кладбищу торжественно-грустный лад. По лужайкам бродили толпы (в основном туристы, для родственников их было слишком уж много), фотографировали памятники, смеялись — короче, вели себя совсем не так, как полагается посетителям места последнего упокоения.
    Возле надгробия Уингейта были расставлены — чуть ли не на других могилах — ряды складных стульев, и, удобно устроившись на них, Переса дожидались несколько десятков евреев — ветеранов американской армии. В тот день в Вашингтоне проходил очередной съезд Ассоциации еврейских ветеранов, и они «одним ударом» почтили память Уингейта и проявили уважение к израильскому премьеру.
    Церемония возложения венка длилась недолго. В ней участвовали несколько американских солдат, вновь поразивших меня своей формой и выправкой. Перес и председатель ассоциации выступили с краткими формальными речами. Собрание завершилось исполнением государственных гимнов. Первой прозвучала «Ха-Тиква», и ветераны, с трудом поднявшись (часть из них так и осталась сидеть на стульчиках), прослушали израильский гимн. Кое-кто подпевал, большинство не знало слов. Но вот заиграли «Янки дудл». Ох, как все тут же повскакивали с мест! Плечи у бывших вояк распрямились, глаза загорелись, и, прижав руку к сердцу, они как один во весь голос пропели слова родного гимна. Этот контраст произвел на меня сильное и, признаюсь, весьма удручающее впечатление.
    В тот же день мы вылетели в Нью-Йорк, где Перес встретился с несколькими руководителями еврейских организаций. В отличие от Вашингтона, Нью-Йорк мне никогда не нравился, и на этот раз я понял почему. В этом городе слишком много того, что в избытке есть в Израиле — суеты, даже суматохи, смешения стилей, в нем слишком много людей и автомобилей. А Вашингтон отличается как раз тем, чего израильтянину не хватает: чистотой, солидностью, размеренным темпом, единством архитектурного стиля — элегантного и даже несколько величественного. Вашингтон излучает благополучие и уверенность — как и положено столице супердержавы, Вашингтон успокаивает, в нем даже говорить хочется тише.
    Рассказывая об этом визите, я не могу не упомянуть о мерах безопасности, омрачивших существование всех, кто сопровождал Переса. Сумки и карманы журналистов, да и членов правительственной делегации, выворачивали десяток раз на день. Невозможно было ступить шагу, чтобы не наткнуться на сотрудников спецслужб, подозрительно следивших за каждым твоим движением. Израильская делегация, как и семь месяцев назад (во время подписания договора Осло-2), остановилась в отеле «Мэдисон». Но если тогда Ицхак Рабин выходил из отеля в окружении всего нескольких телохранителей, то теперь все изменилось самым кардинальным образом. Отель кишмя кишел как израильскими, так и американскими агентами секретных служб, а когда Перес выезжал на очередную встречу, полиция перекрывала движение на близлежащих улицах. К входу в отель подавали два одинаковых черных «линкольна» с флажками США и Израиля, и заранее нельзя было знать, в каком окажется Перес. Безопасность премьер-министра обеспечивали сотни людей, полицейские собаки, натасканные на обнаружение взрывчатки, обнюхивали каждую сумку. Дело дошло до того, что в Нью-Йорке для проезда кортежа Переса остановили движение на Пятой авеню от 58-й до 42-й улицы. Стоило хоть на минуту выпасть из поля зрения службы безопасности, как тут же личный досмотр приходилось проходить вновь.
    В Нью-Йорке у меня произошел неприятный эпизод, который помог мне увидеть изнутри эти меры безопасности. Как всегда, приехав в этот город в составе делегации, я не остановился вместе со всеми журналистами в отеле, а поехал ночевать к своим друзьям, благо их квартира расположена в районе 10-х улиц, неподалеку от гостиницы. Заранее узнав точное время отъезда автобуса прессы от гостиницы, я намеревался приехать за четверть часа до его отправления. Я уже собирался выходить из квартиры друзей, как раздался телефонный звонок. Эфраим Ганор, главный редактор «Новостей недели», которого я попросил предупредить меня в случае каких-то непредвиденных обстоятельств, сообщил, что время выезда изменилось, и я через пять минут должен сесть в автобус. Это было совершенно нереально: мне требовалось минимум минут двадцать, чтобы пробиться на такси через утренние пробки Манхеттена. Ганор передал трубку Ярдену, помощнику Ализы Горен. «У тебя есть только один шанс не отстать от делегации, — сказал Ярден. — Немедленно отправляйся в гостиницу «Хилтон», где сейчас начнется завтрак Переса с еврейскими бизнесменами, отыщи Ализу и попытайся пристроиться в одну из машин личного кортежа премьера. Если не сумеешь — остаешься в Нью-Йорке».
    Что и говорить, это была совсем не веселая перспектива — ведь мой паспорт находился у Ярдена. Члены делегации и сопровождающие премьера журналисты не проходят таможенный или паспортный контроль: как только самолет взлетает из Тель-Авива, мы сдаем свои паспорта помощнику пресс-секретаря главы правительства и получаем их только на обратном пути, украшенные всеми необходимыми печатями. Самолет премьера приземляется на военных базах или на отдаленной полосе гражданского аэродрома, у трапа ждут автобусы, которые доставляют нас в гостиницу и возвращают к самолету. Самому добраться до самолета невозможно, отстал от автобуса — пеняй на себя и возвращайся своим ходом, что накладно и сопряжено с длительной и неприятной процедурой оформления временного лиссе-пассе в израильском посольстве. «Вы не можете обождать меня хотя бы минут двадцать?» — попросил я Ярдена, но тот решительно отказал: «Ситуация изменилась, у нас нет ни секунды времени».
    Положение было незавидным: из Нью-Йорка Перес летел в Вашингтон, а затем в Париж. Перехватить делегацию в Вашингтоне я не успевал. Я выскочил на улицу, остановил такси и помчался в «Хилтон». Все подходы к этажу, где должен был состояться завтрак, перекрыли агенты американской службы безопасности. Они даже не желали выслушать меня, а только подозрительно косились на мою пухлую дорожную сумку. Я метался от одного агента к другому и начинал осознавать, что, по-видимому, мне придется возвращаться в Израиль рейсом «Эль-Аль». И тут я увидел в конце коридора одного из телохранителей Переса, вместе с которым вчера на лужайке Пентагона любовался торжественным маршем военного оркестра. Я бросился к нему, отбиваясь от американских агентов и крича что-то на иврите. Парень сразу узнал меня, американцы отцепились, и я зашел в зал, где уже собрались бизнесмены.
    Помахав издалека рукой Ализе Горен, я показал ей знаками, что хочу с ней срочно поговорить. «Ничего страшного, — сказала она, выслушав. — Когда Перес встанет, подойди ко мне, выйдем вместе, и я засуну тебя в одну из машин» — «Ничего не получится, — возразил я. — Когда Перес направится к выходу, никому не дадут к нему и близко подойти, тем более мне, с большой сумкой». Ализа вызвала по сотовому телефону начальника группы охраны Переса, подвела меня к нему и попросила, чтобы в момент выхода Переса ко мне приставили израильского телохранителя, который помог бы мне вместе со свитой премьера выйти через черный ход.
    Так оно и произошло, мы бегом спустились по каким-то лестницам, — и только тут я осознал весь масштаб мер безопасности, окружавших Переса. На всем пути его следования были установлены телекамеры, через каждые несколько метров стояли вооруженные полицейские, агенты американского спецназа с автоматами наперевес и израильские телохранители. Вся улица, на которой припарковались машины премьерского кортежа, была оцеплена, несмотря на то, что гостиница расположена в самом сердце Манхеттена. И все эти меры были предприняты только для того, чтобы Перес мог в течение часа позавтракать с группой бизнесменов и произнести одну из своих речей, содержание которой я уже знал чуть ли не наизусть.
    Насколько мне повезло, я понял, только очутившись в кортеже. Туман, спустившийся на Нью-Йорк, сделал невозможным вылет нашего самолета из аэропорта Ла-Гардия, поэтому его еще ночью перегнали в центр штата, на военную базу Мак-Гайвер. Кортеж Переса домчался до нее за два часа по одному из знаменитых американских хайвеев, окруженный со всех сторон полицейскими на мотоциклах. А вот моим коллегам в журналистском автобусе пришлось хлебнуть лиха. Из-за возникшей неразберихи никто толком не знал, куда перегнали самолет, и автобус сначала поехал на Ла-Гардию, затем в аэропорт имени Кеннеди и уж только потом в Мак-Гайвер. Это путешествие длилось более пяти часов, и в конце концов журналисты приехали к самолету позже кортежа, усталые и злые донельзя.
    Злость не прошла и после короткой остановки в Вашингтоне, где Перес вновь посетил Белый дом, провел небольшую, сугубо формальную встречу в Капитолии с Бобом Доулом, кандидатом от республиканцев на пост президента, и полтора часа пообщался с начальником ЦРУ, главой генштаба и группой высокопоставленных чиновников во время приема в израильском посольстве. Поэтому журналисты решили устроить по пути в Париж своеобразную демонстрацию протеста. Как только самолет взлетел, Перес тут же вышел к нам в салон.
    Во время той поездки он выбегал к журналистам чуть ли не сразу после того, как на табло гасла надпись «пристегнуть ремни, не курить». Но все разговоры Переса, как правило, сводились к повторению одних и тех же формулировок, знакомых нам чуть ли не до последней интонации. Тем не менее когда Перес появлялся в салоне, все бросались к нему в надежде выудить что-то новенькое.
    На этот раз никто даже не встал — и в салоне повисла странная тишина, нарушаемая лишь монотонным гулом моторов. Перес никак не ожидал такого приема. «Что произошло?» — в растерянности спросил он. Молчание продолжалось. Перес поставил ногу на ручку кресла и недоуменно окинул взглядом безмолвный салон. Но никто так и не сдвинулся с места, Перес начал бледнеть. Молчание становилось неуютным, и чтобы не ставить премьер-министра в неприятную ситуацию, журналисты все же задали ему несколько общих вопросов, после чего Перес поспешил удалиться.
    В Париже, куда Перес приехал на открытие площади Ицхака Рабина, свистопляска с мерами безопасности продолжилась. Отель на площади Конкорд, на несколько часов превратившийся в резиденцию Переса, окружали десятки солдат с автоматами, проверявшие сумки даже у нас, имевших специальные значки членов делегации. Единственным преимуществом всего этого был беспрепятственный проезд по Парижу: даже автобус с журналистами сопровождали полицейские на мотоциклах, гнавшие без остановки, невзирая на красный свет светофоров.
    Здесь, в Париже, я получил два своеобразных привета с «доисторической родины». Мой коллега из русскоязычной газеты столкнулся у входа в отель с неким представительным господином, на лацкане пиджака которого красовался значок депутата Государственной Думы. Израильский журналист обратился к нему по-русски, произошел обмен несколькими ничего не значащими фразами, и на этом беседа закончилась. Я шел на некотором расстоянии от моего коллеги и поэтому оказался рядом с депутатом, когда тот с ненавистью бросил своей молоденькой помощнице: «И сюда жиды пархатые понаехали, нигде от них не спрячешься». Российский парламентарий застыл в удивлении, услышав от меня длинную тираду непарламентских русских выражений, касавшихся как самого избранника народа, так и его ближайших родственников. Второй привет был намного приятней. Одесса, в которой я родился и вырос, очень напоминает Париж. Тот же стиль домов, те же каштаны вдоль бульваров. Впрочем, сходство неудивительно: архитектурный облик города был определен французскими архитекторами, приглашенными дюком Ришелье и графом Ланжероном — главными градостроителями Одессы.
    Мы оказались в Париже первого мая — во Франции это выходной день, — и Елисейские поля заполонили толпы народу. На каждом углу продавали букеты фиалок, и одна из молоденьких продавщиц, увидев мою кипу, начала расхваливать свой товар на иврите: она оказалась еврейкой, о чем свидетельствовало не только приличное знание иврита, но и маленький магендовид, висевший на шее. Кстати, не только я, но и все журналисты проигнорировали официальные церемонии, предпочтя им прогулку по весеннему Парижу.
    Перелет из Парижа в Израиль Шимон Перес посвятил интервью всем представителям СМИ, находившимся в его свите. Вначале он поговорил с редактором ультраортодоксальной газеты «Йом ха-Шиши», затем — с арабскими журналистами, потом дошла очередь до нас; ивритскую прессу он оставил «на закуску». После каждого интервью Перес прикладывался к рюмочке — водка со льдом, коньяк, стакан пива. Ицхак Рабин тоже любил выпить, но спиртное не оказывало на него никакого внешнего воздействия, только лицо багровело больше обычного. Перес, в отличие от Рабина, пить не умел, язык его развязался, и он наговорил много такого, от чего Ализа Горен пришла в ужас и постаралась предотвратить появление в печати таких выражений премьера как «в отличие от какого-нибудь шмока-писника, я добьюсь подлинного мира» или «в Израиле сейчас практически нет экономических проблем, кроме проблемы бедности». Но на следующий день все эти заявления, конечно же, были опубликованы.
    В интервью с нами у Переса не вырвалось таких оговорок, но зато спиртным пахло от него чисто по-русски. Я сразу почувствовал этот запах, потому что меня Перес усадил рядом с собой, на кровать; моим коллегам не осталось ничего другого, как пристроиться в проходе, прямо на полу. Перес был возбужден — благодаря спиртному и, в первую очередь, из-за успеха своего визита, который, он был уверен, должен оказать решающее влияние на результаты выборов. «Многие годы Великобритания гордилась своими особыми отношениями с США, — сказал Перес. — Я знаю, какие огромные усилия приложили для их создания Черчилль, Этли, Иден, Вильсон. Сегодня наша деятельность в этом направлении принесла плоды. Я считаю, что сейчас между Израилем и США сложились наилучшие отношения за все время существования нашего государства. Более того, ни у кого в мире нет таких тесных связей с США, как у Израиля. Я думаю, что большинство стран были бы готовы отдать очень многое, чтобы удостоиться такой системы взаимоотношений. Что же касается конкретных результатов этого визита, то было договорено, что США и впредь будут поддерживать качественное преимущество Израиля и одновременно обе страны продолжат усилия для дальнейшего развития мирного процесса и борьбы с террором. Эти договоренности были оформлены в виде нескольких соглашений, подписанных мной и президентом Клинтоном. Но, кроме этих конкретных договоров, я хочу отметить ту совершенно беспрецедентную дружественную атмосферу, которая сопровождала меня повсюду — и в Сенате, и в Белом доме, и во время встреч с американской прессой». Я сказал премьер-министру, что оппозиция называет его визит чисто пропагандистской акцией, и поинтересовался, что он может ответить на это обвинение. В ответ Перес сделал пренебрежительный жест рукой. «Я рад, что мне удалось поднять отношения между Израилем и США на совершенно новый качественный уровень. Если президент Клинтон демонстрирует ко мне уважение, то я могу этим только гордиться, даже если это не нравится кому-то в Ликуде. Добрые слова президента в адрес Израиля они считают вмешательством в предвыборную кампанию? Если кто и вмешивается, так это Хизбалла, ХАМАС и «Исламский джихад» — при помощи «катюш» и бомб».
    Тогда я попросил Переса дать краткую характеристику его взаимоотношений с Клинтоном — и в ответ услышал настоящий панегирик американскому президенту. «В ходе визита я дважды встречался в Белом доме с Клинтоном. Мы сидели в его кабинете и обсуждали не только специфические проблемы Израиля, но и общемировые. На его рабочем столе я увидел стикер «Шалом, хавер» («Прощай, друг»). Клинтон очень мудрый человек с очень высоким ай-кью. Большинство политиков способны думать только после того, как начинают говорить. Клинтон прежде думает, а уж потом произносит речи. Он терпим, последователен, пытается понять Ельцина, Ширака, Мубарака. У него великолепные аналитические способности. Миру действительно повезло, что его возглавляет такой лидер как Билл Клинтон. Он поддерживает и мирный процесс на Ближнем Востоке. За четыре года, которые мы проработали вместе, он успел хорошо узнать меня, и я, естественно, хорошо знаю цену этому большому политику».
    Один из моих коллег, впервые участвовавший в такой поездке и к тому же плохо понимавший иврит, постарался перевести разговор в более знакомое ему русло — перечислил ряд олимовских проблем и выразил опасение, что они могут сказаться на характере голосования репатриантов. «Мы не делаем ничего ради выборов, а только ради блага репатриантов, — отчеканил Перес. — Выборы не имеют к этому абсолютно никакого отношения. Мы тщательно исследуем все проблемы и найдем соответствующие решения. В тот момент, когда репатриант вступает на землю Израиля, мы видим в нем полноправного члена нашего общества и обязаны заботиться о его благе. Я очень высоко ценю алию из России, на мой взгляд, она одно из самых важных событий, которые произошли после образования государства. Эта алия обладает колоссальным потенциалом, и она еще внесет огромный вклад в усиление и процветание Израиля. Понимая это, я счел нужным предоставить реальное место представителю репатриантов в списке партии Авода. Я назначил новую репатриантку на должность своего советника по вопросам женщин. Я намерен и в будущем назначать репатриантов на ряд ответственных постов».
    И на этот раз Перес ограничился дежурными славословиями в адрес алии и словом не обмолвился, как он думает решать ее проблемы. Даже обещание назначить репатриантов на высокие посты было туманным и ни к чему не обязывающим. Перес вновь упустил возможность обратиться к выходцам из СССР хоть с какой-то конкретной и четкой программой. За эту ошибку ему очень скоро пришлось дорого заплатить: симпатии репатриантской улицы оказались на стороне Нетаниягу и партии Исраэль ба-алия. Перес не понимал, как следует вести себя с выходцами из СССР, и его многочисленные советники то ли не сумели ему это объяснить, то ли не понимали точно так же, как и премьер.
    В отличие от Переса, выступления Биньямина Нетаниягу, инструктируемого Авигдором Либерманом, всегда попадали, что называется, в самое яблочко. Особенно наглядно это проявилось во время учредительного съезда Исраэль ба-алия, где Перес и Нетаниягу выступили с разрывом всего в несколько часов.
    Нетаниягу произнес эмоциональную речь, в которой обличал большевистские методы Рабочей партии и Переса, противопоставив им принципы свободного рынка, который должен создать сотни тысяч рабочих мест для новых репатриантов. Лидер Ликуда говорил именно то, что хотели услышать делегаты съезда, и его проводили бурными аплодисментами.
    Перес почему-то начал свою речь с заявления, обескуражившего всех присутствовавших: «Я пришел сюда не для того, чтобы понравиться вам, а для того, чтобы сказать правду». Я сидел неподалеку от трибуны, но все же услышал, как кто-то выкрикнул из зала: «Так и не приходил бы вообще». Перес то ли не расслышал этого выкрика, то ли не обратил на него внимания, — вся его речь вызывала у делегатов раздражение, премьер явно не разбирался в их бедах и заботах. А когда Перес заявил, что дети репатриантов обучаются в израильской системе образования, которая считается одной из лучших в мире, в зале и вовсе раздался смех. Именно проблема образования особенно волновала репатриантов, они считали эту систему из рук вон плохой, поэтому ей даже посвятили особый пункт в программе Исраэль ба-алия. Опытный оратор, Перес увидел, что контакта с залом не получается, но все же не смог остановиться. Его очередное заявление, что «Израиль нуждается в инженерах», вызвало настоящее возмущение: в зале сидели десятки квалифицированных инженеров, потерявших надежду устроиться по специальности и перебивавшихся на разных «черных» работах.
    Еще одну грубейшую ошибку Перес совершил, продемонстрировав свое пренебрежительное отношение к лидерам будущей партии. Расписывая преимущества мирного процесса, он сказал, что без него было бы невозможно так хорошо принять нынешнюю волну алии. Сидевший в президиуме Юрий Штерн, считавшийся одним из интеллектуалов, позволил себе перебить Переса: «Но без мирного процесса у нас не было взрывов на улице Дизенгоф и на улице Яффо!» В ответ Перес отчитал Штерна как нерадивого мальчишку-школьника: «Пойди-ка поучи историю». Штерн предпочел не ввязываться в дискуссию, но реплика Переса оставила у делегатов крайне неприятное впечатление. А ведь в зале сидели люди, несколько недель спустя оказавшие решающее влияние на характер голосования сотен тысяч репатриантов. Может быть, в этот момент Перес и потерял те самые 30 тысяч голосов, решившие судьбу выборов?
    Интервью в самолете по пути из Парижа в Тель-Авив стало, по существу, последней пресс-конференцией Переса русскоязычным СМИ Израиля, и он вновь, действительно в последний раз, так и не сумел воспользоваться уникальной возможностью изменить свой имидж в глазах репатриантов. Более того, он даже не понимал, что должен менять этот имидж, и почему-то упорно рассчитывал на широкую поддержку «русской» алии.
    После этой поездки с Пересом мне стало ясно, что никаких неожиданных агитационных акций со стороны Рабочей партии, пребывавшей в непонятной эйфории, не предвидится, и поэтому большинство «русских» проголосует за Нетаниягу. Неделю спустя я опубликовал в своей еженедельной колонке в ивритской газете «Маарив» статью под заглавием «Исход битвы уже предрешен». Я писал, что у Переса нет никаких шансов на «русской улице», и высказал предположение, что от 60 до 70 процентов репатриантов проголосуют за Биньямина Нетаниягу. В предвыборном штабе Рабочей партии на мою статью не обратили никакого внимания, хотя я знаю совершенно точно, что ее внимательно прочитали. Через три недели, 30 мая 1996 года, более 60 процентов репатриантов из СНГ отдали свои голоса лидеру Ликуда.