12. ОБЕД С ОРАКУЛОМ
Моя следующая встреча с Шимоном Пересом состоялась три года спустя — в рамках серии обедов с членами кабинета министров, организованных Давидом Маркишем. Идея этих обедов была превосходной: сочетая вкусную еду с приятной неторопливой беседой, русскоязычные журналисты могли получить информацию, что называется, из первоисточника. Обстановка на таких обедах-интервью была непринужденной — министры старались понравиться олимовской аудитории. Министр образования Амнон Рубинштейн галантно разливал дамам вино, министр юстиции Либаи раздал всем телефоны своей канцелярии и предложил звонить без лишних экивоков, буде у читателей возникнут какие-то юридические вопросы. Увы, энтузиазм моих коллег быстро сошел на нет: если на первые обеды приходили абсолютно все приглашенные, то потом их число почему-то резко пошло на убыль. На интереснейшую встречу с Йоси Саридом явились кроме меня только два журналиста, один из которых с трудом понимал иврит. В конце концов обеды прекратились, и, как назло для Рабочей партии, перед самым началом избирательной кампании.
Но обед с Пересом оказался всего лишь третьим по счету, и на него явились все. До этого нам довелось обедать с министрами юстиции и здравоохранения, и какова разница в статусе членов правительственного кабинета, я почувствовал, поднявшись на последний этаж «Шератон-Плаза» — одной из самых шикарных иерусалимских гостиниц. Встреча с Либаи прошла в очень уютном, но маленьком иерусалимском ресторанчике, с министром здравоохранения Эфраимом Снэ — в ложе «Бнай Брит». Все там было чинно и прилично, хотя убранство зала, да и набор блюд не отличались особой изысканностью. Из зала «Шератон-Плаза» открывался потрясающий вид на весь Старый город, а обстановка, сервировка, да и сам обед были действительно на высшем уровне.
Что же касается беседы, то она прошла примерно так, как я и ожидал: ни мне, ни моим коллегам не удалось «объехать Переса по кривой». Мы не сумели не то что загнать его в угол, но даже вызвать легкую заминку в ответах. Перес вновь показал себя хитрейшим и блестящим оппонентом: он цитировал классиков марксизма-ленинизма и западноевропейских философов, припоминал поучительные истории из жизни отцов-основателей Израиля, поэтому даже тем, кто отвергал его политические концепции, беседа, несомненно, доставила интеллектуальное удовольствие. Впрочем, думается, нам не удалось сбить Переса по одной простой причине: он настолько был уверен в своей правоте, что совсем не воспринимал критики — и уж тем более со стороны каких-то русскоязычных журналистов.
Вместе с тем у меня вновь создалось впечатление игры в теннис с мастером международного класса. Все удары — и под сетку, и в дальний угол — Перес отбивал легкими движениями ракетки, перемещаясь по игровой площадке вроде бы не спеша, даже чуть вразвалку, но почему-то всегда оказываясь в нужном месте и в нужное время. Перес — политик до мозга костей, он и выглядел политиком — циничным, ненадежным и... слишком умным. Наверное, именно этот имидж и помешал ему хотя бы один раз одержать победу на выборах. Народу больше импонировал Рабин с его грубоватой прямолинейностью и армейскими шуточками времен Войны за независимость, а впоследствии Нетаниягу — молодой, блестящий дипломат и политик с безукоризненным армейским прошлым. Израильская улица воспринимала казарменные остроты Рабина с радостью — еще бы, премьер говорил на ее языке. А Перес, не прослуживший в армии ни одного дня, Перес, к месту и не к месту вставлявший цитаты из Вольтера и Достоевского, многим казался слишком высокомерным, слишком непонятным, слишком увертливым, короче — «не нашим» человеком. И, несмотря на то, что Рабин не в меньшей степени, чем Перес, был ответствен за ословский процесс, его популярность до самого последнего дня все равно намного превышала рейтинг министра иностранных дел, и народ искренне оплакивал преждевременную смерть Рабина — «одного из наших».
Во время обеда обслуга вилась вокруг стола и, заметив опустевший бокал, немедленно подливала вино его владельцу. Когда официантка приблизилась к Пересу, он попросил плеснуть вина на самое донышко, как истый гурман поболтал вино в бокале, понюхал его, прополоскал им рот и лишь затем разрешил наполнить бокал до краев. Мне впоследствии несколько раз пришлось сидеть с Пересом за обеденным столом — никогда больше он так себя не вел. Наверное, тогда, во время первой встречи с русскоязычной прессой, министр иностранных дел хотел произвести на журналистов особое впечатление, показать себя человеком, понимающим толк в винах и в правилах политеса.
Но мы не дали Пересу долго наслаждаться изысканным вкусом дорогого вина. Не успел он положить себе на тарелку первую порцию салата, как я спросил: не кажется ли ему, что критерий «выгодно — невыгодно» противоречит главным принципам сионизма? Тогда в печати дискутировался вопрос о целесообразности сохранения двух израильских поселений — Нецарим и Кфар ха-Даром, оставшихся в только что переданной Арафату Газе. Перес неоднократно высказывался за их эвакуацию, мотивируя свою позицию тем, что содержать поселения экономически невыгодно. Я напомнил министру один из главнейших принципов основателей еврейского ишува: в Эрец-Исраэль следует строить еврейские поселения любой ценой и несмотря ни на что. Руководствуйся они критерием «выгодно — невыгодно» — государство Израиль никогда бы не возникло. Если же и потенциальный репатриант начнет делать подобные расчеты, то ему всегда окажется выгодней поселиться где-нибудь в Бруклине или Мельбурне. Не считает ли господин Перес, что использование его правительством подобного критерия подрывает мораль и разрушает идеологию израильтян?
Это была резкая и неожиданная атака. Но Переса она совершенно не смутила. Отложив в сторону вилку, но не выпуская из рук бокал с вином, он пустился в длинные рассуждения о том, что сионизм базируется на трех основных принципах: сохранение земли, культурного наследия и еврейского характера государства. «Что такое сектор Газа?! — с уже знакомыми мне по предыдущему интервью патетическими интонациями воскликнул Перес. — Его площадь — 360 квадратных километров, на которых сосредоточен миллион арабов. Если вы хотите присоединить к Израилю еще 360 километров — что ж, это ваше право. Но при этом нельзя забывать, что «в нагрузку» вы получаете еще и миллион арабов». Три года назад я уже слышал тот же тезис, но на этот раз Перес существенно развил его: идею о нецелесообразности сохранения массированного арабского присутствия в Израиле он распространил с Газы уже на все «оккупированные территории». «Сегодня между морем и Иорданом проживают 4,4 миллиона евреев и 3,5 миллиона арабов. Если вы аннексируете Иудею, Самарию и Газу, то вы должны предоставить ее жителям гражданские права, включая право голосовать и быть избранными. Как сможет функционировать Кнессет, если 40 процентов его депутатов будут не евреи? Конечно, я делаю расчет — выгодно или невыгодно. Выгодно мне превратить Израиль в двунациональное государство или нет? Выгодно мне охранять поселение Нецарим, не имеющее никакой военной или стратегической важности, но требующее больших средств на его защиту?».
Большинство присутствовавших такой ответ не удовлетворил. Перес это сразу же заметил, переменил тему и покатился по протоптанной дорожке, обрушившись на Ликуд и Нетаниягу. «Почему вы не считаете подрывом морали решение Ликуда отдать весь Синай, да еще с эвакуацией еврейских поселений? Почему вы не считаете подрывом морали нынешнее отсутствие у Ликуда какого-либо альтернативного плана для разрешения арабо-израильского конфликта?» В ответ я привел ему пример, который использовал за день до этого Нетаниягу, отвечая на обвинения в отсутствии у оппозиции альтернативного плана. Группа людей стоит на крыше высотного дома, намеревается прыгнуть вниз и настойчиво уговаривает присоединиться к ним. Никто присоединиться не спешит, поэтому самоубийцы задают сомневающимся вопрос: а какова ваша альтернатива? Самая лучшая альтернатива, сделал вывод Нетаниягу, — не прыгать с крыши. «Что за чепуха, — возмутился Перес, — никто из нас не хочет покончить жизнь самоубийством. Никто не намерен прыгать с крыши. Но это вовсе не имеет отношения к тому факту, что у Биби нет никакого альтернативного плана».
Перес явно получал от этого словесного пинг-понга удовольствие — отвечал быстро, не задумываясь ни на секунду. Он ни на йоту не сомневался в своей правоте: в тот период роман между израильским правительством и автономией переживал медовый месяц, до взрывов автобусов с самоубийцами ХАМАСа было еще далеко, наоборот, все вроде бы шло в соответствии с разработанным Пересом планом создания Нового Ближнего Востока. А на отдельные неприятные инциденты и уж тем более на предостережения оппозиции, как на назойливую муху, не стоило обращать никакого внимания.
Паузы в ответах Переса возникали только тогда, когда он пережевывал очередной кусок бифштекса или отпивал из бокала с вином. Во время всех предыдущих, да и последующих, обедов с членами правительства на еду в основном налегал наш брат журналист; тарелки министров, для которых это была, по существу, пресс-конференция, пустовали. Но Перес не пропустил ни одного блюда и перепробовал все сорта вина, подававшиеся к обеду. Было ли такое поведение проявлением неуважения к своим собеседникам? Вряд ли Перес не придавал значения русскоязычной прессе — он прекрасно понимал, что на следующий день его заявления прочтут сотни тысяч потенциальных избирателей. Но абсолютная уверенность в себе сказывалась во всем — и в сути его высказываний, и в манере разговора. Перес не нуждался в каких-то дополнительных аргументах для обоснования своей априори единственно верной позиции — нет, он чувствовал себя пророком, не только предсказавшим новую эру, но и сделавшим колоссальные шаги для ее приближения. Что означало для пророка очередное интервью, какое значение имели возможные ошибки или оговорки, которые могли произойти из-за сосредоточенности не столько на вопросах собеседников, сколько на шератоновских яствах и винах? Перес не говорил — изрекал, он был уже не политиком, а оракулом. А оракул ошибаться не мог.
— Не живете ли вы, господин министр, в разном времени с арабами? Вы в двадцать первом веке, а они в восемнадцатом. И все ваши мирные инициативы воспринимаются ими как проявление слабости...
— Я не расист. Все народы равны. И все народы живут в мире, который меняется и развивается с колоссальной быстротой, в мире телевидения, видеомагнитофонов, спутниковой связи. Откуда вы знаете, что чувствует араб? Мы с трудом можем понять, что чувствуют и думают евреи.
— Перед вашей недавней поездкой в Иорданию в газете «Едиот ахронот» появилась статья ее экономического редактора Севера Плоцкера, в которой он писал, что Новый Ближний Восток Шимона Переса умер до того, как успел родиться. Вы встречались в Аммане и с бизнесменами. Есть надежды на создание каких-то совместных проектов?
— Север Плоцкер просто не знает, о чем пишет. Он утверждает, что дух конференции в Касабланке умер. На встрече в Аммане присутствовали представители 42 крупнейших американских компаний, прибывших с целью выяснения конкретных перспектив для капиталовложений. Эти люди просто так в Амман не поедут. В Барселоне скоро состоится конференция, на которой представители десятков европейских компаний рассмотрят возможности инвестиций в арабо-израильские проекты на Ближнем Востоке. Это — факты. А то, что написано в той или иной статье, меня совершенно не интересует.
— Вы говорили о еврейском характере государства. А как вы относитесь к предложению замминистра просвещения Михи Гольдмана вычеркнуть из «Ха-Тиква» слова о еврейской душе — для того, чтобы и арабы могли петь гимн Израиля?
— Ну предложил. Что с того?
— Миха Гольдман не простой человек с улицы, а замминистра, один из высокопоставленных деятелей Рабочей партии...
— Наша партия плюралистична. Она объединяет разных людей с разными мнениями.
— Известно ли вам, что большинство новых репатриантов из СНГ, сегодня составляющих 10 процентов населения страны, выступают против ухода из Иудеи, Самарии и с Голанских высот?
— Так, выступают. Может быть, пройдет некоторое время — и они изменят свое мнение. На мою позицию это не оказывает никакого влияния. Я хочу рассказать историю, случившуюся много лет тому назад. Как-то я ехал в военном джипе вместе с Моше Даяном. Моше сидел за рулем и вел машину как безумный. Нас остановил полицейский и сказал: «Господин генерал, если вы будете так ездить, то погубите не только себя, но и Шимона Переса». «У меня есть только один глаз, — ответил Даян, — так куда же я должен смотреть — на спидометр или на дорогу?» Я считаю, что хороший политик, как водитель автобуса, должен не оглядываться назад, а всегда смотреть вперед — на дорогу. И если в автобусе раздаются порой вопли, то надо продолжать движение, а не останавливаться.
— Даже если это вопли 60 процентов пассажиров?
— Из них половина — истерики, а вторая половина в глубине души хочет, чтобы водитель продолжил движение.
— Среди наших читателей есть много ветеранов и инвалидов второй мировой войны. Что бы вы хотели сказать им в связи с наступающим праздником 9 Мая?
— Таких войн больше не будет.
— Вы гарантируете?
— Сегодня существует совсем другое оружие, совсем другие условия в мире, другой баланс сил. Точно так же как после создания танков больше не ведут войны с помощью лука и стрел, так и сегодня, в эпоху ракет и атомных бомб, ситуация совершенно иная. Голод нельзя победить танками. Исламский фундаментализм, вырастающий на почве бедности и безысходности, нельзя победить танками. Может быть, самая лучшая война — это экономическая помощь, это повышение уровня жизни?
— Три года назад вы мне сказали, что мы не контролируем Газу, а только выполняем в ней полицейские функции. Из Газы мы ушли. Не кажется ли вам, что сегодня точно такая же ситуация наблюдается и в Восточном Иерусалиме: ООП делает в городе все, что хочет, в том числе проводит в «Ориент-хауз» встречи с министрами иностранных дел, а Израиль лишь выполняет полицейские функции?
— Ничего подобного. Мы полностью контролируем Восточный Иерусалим. Мы абсолютно правильно сделали, что перенесли переговоры об Иерусалиме на более поздний срок. Думаю, что позиция арабов по отношению к проблеме Иерусалима изменится.
— Вы в это серьезно верите? Арафат категорически настаивает на палестинском государстве со столицей в Иерусалиме.
— Сегодня настаивает, посмотрим, что будет завтра. В политике, как и в любви, не существует окончательного «нет».
— Собираетесь ли вы выставить свою кандидатуру на пост премьер-министра на предстоящих выборах?
— За время политической карьеры я занимал многие министерские посты, в том числе и главы правительства. Так что ни один пост — сам по себе — не представляет для меня интереса. Меня волнует только одно — мирный процесс. Ради его продвижения я готов на любом посту делать все, что только в моих силах. Если понадобится, для достижения мира я готов подметать улицы.
Заявление о подметании улиц было, конечно, не более чем красивой метафорой. Перес был уверен, что ословский процесс захватит весь регион, и его плоды будут настолько впечатляющими, что помогут партии Авода с легкостью одержать победу на будущих выборах. Перес, да и все мы, присутствовавшие на том обеде, не могли предположить, что большинство его планов окажутся не более чем красивыми иллюзиями. Конференция в Барселоне не принесла никаких практических результатов, Арафат не отказался от Иерусалима, а исламские фанатики совершенно не впечатлились намерениями Переса поднять их уровень жизни и развернули массовый террор.
Прошло совсем немного времени, и пример Переса с пассажирами автобуса приобрел другой, зловещий смысл. Но до самого дня выборов 30 мая 1996 года Перес продолжал верить в свою правоту и не обращал внимания на истерические крики пассажиров автобусов, в том числе и тех, которые с жуткой периодичностью взрывались на улицах израильских городов. Прозрение не наступило даже после поражения на выборах. Характеризуя их результат, Перес заявил: «Большинство голосов, которое получил Нетаниягу, было случайным». Оракул ошибиться не мог — значит, ошибся народ.