А ведь у старого негодяя Отто были сомнения, что кости, которые Ури нашел в сокровищнице - это кости Карла. Он все спрашивал и спрашивал, почему Ури так в этом уверен. А действительно, почему? Во-первых, ему очень хотелось в это верить, а во-вторых, брошенный паспорт и просроченный билет на самолет как бы свидетельствовали, что их хозяина нет в живых.
    Возможно это был самообман, обман самого себя, слепое легкомыслие, за которое теперь придется дорого заплатить. Что ж, он виноват и готов платить, но только не вовлекая Инге и мать. А значит, ни во что не посвящая Меира. То есть, придется бороться с Карлом в одиночку.
    Прежде всего важно оценить степень опасности. Для этого нужно проанализировать возможные цели Карла и доступные ему способы их достижения. По всей вероятности, первой задачей Карла было выяснить, где состоится встреча принца с израильскими представителями. С болью в сердце Ури был вынужден признать, что в этом Карлу почти наверняка помогла мать. Конечно, он может ошибаться, но у него еще вчера вечером возникло подозрение, что роман их начался не в библиотеке и они встретились здесь не случайно, а заранее сговорившись.
    Значит, мать сообщила Карлу, куда она едет, - как иначе она могла назначить это свидание? Однако Ури был уверен, что она скрыла от него цель своей поездки. Но это было не важно - ему эта цель была откуда-то известна, так же как и роль матери в подготовке переговоров, иначе бы он не затеял с ней роман. Тогда какая цель у него? Скорей всего, скомпрометировать принца, а значит, и его царственного родственника, разоблачив их участие в тайных шурах-мурах с сионистскими агрессорами. Для этого недостаточно оповестить владык арабского мира, что принц всего лишь гостил в библиотеке. Для этого нужны реальные доказательства, что здесь, в библиотеке проходили тайные переговоры, в которых тот участвовал.
    Следующий этап очевиден. Выяснив, что заседания проходят в хранилище редких рукописей, Карл решил проникнуть туда любой ценой. Что и проделал при помощью доверчивого Брайана.
    А зачем? Что ему было там нужно?
    Ури стиснул виски пальцами и явственно услышал голоса Яна и Брайана во время их ночной экскурсии по хранилищу. Ян не всегда сопровождал Брйана, он часто отделялся от него и откликался из противоположного угла, так что ему приходилось повышать голос, чтобы быть услышанным. Никаких документов, выдающих характер совещания, в хранилище не было, Ури лично убедился в этом перед самым приходом Яна. Что же он там искал?
    А может, не искал, а прятал? Конечно, прятал, - фото или кинокамеру с магнитной присоской, вот и все, что нужно было спрятать, чтобы засветить принца. А там уж его судьба попадала в надежные руки врагов династии. Камера, вероятно, из новейших, - Ури слышал о таких способных на разные чудеса малютках размером с рисовое зернышко.
    Умудрившись подвесить камеру, Ян практически решил свою проблему и мог теперь спокойно гулять по парку в обществе очаровательной Клары, влюбленной в него по уши. Ему, в отличие от Ури, даже в читальном зале сидеть было необязательно, - ведь ему было все равно, каким образом принц попадает в хранилище. Главное, что он туда попадает и сидит там за одним столом с израильскими дипломатами, которых легко опознать по фотографиям. А Карлу остается только дождаться конца совещания, получить обещанный Брайаном пропуск в хранилище, сунуть свою камеру в карман и смыться. Что он с успехом и сделает, если Ури ему не помешает.
    Только теперь Ури осознал, какую глупость он спорол, не сообщив Меиру о ночной экскурсии Яна в хранилище. Как это получилось? Черт его знает, то ли он сам тогда не придал этому значения, то ли плохо соображал после бессонной ночи. Нужно бы срочно добиться нового свидания с Меиром и попросить обратно хитрое оборудование для проверки хранилища на невинность, вяло подумал Ури, но жутко неохота. Противно думать о ехидной усмешке Меира который вбил себе в голову, что Ури возводит на Яна напраслину просто из ревности.
    Понять его можно - он, небось, этой усмешкой подсознательно защищается от собственной ревности. Но если даже его понять, то как к нему прорваться? Пост покинуть нельзя, а Лу и Джерри, как назло, куда-то исчезли и ни разу за весь вечер не заглянули в читальный зал.
    Значит, нужно перестать рассчитывать на Меира и самому придумать, что сделать, чтобы сорвать расчеты Карла на комфортабельное обратное путешествие с камерой в кармане. Мысли Ури затрепыхались в мутном потоке несуразных идей, среди которых не нашлось ни одной путной. Он прикрыл глаза и стиснул виски ладонями, чтобы лучше сосредоточиться.
    - У вас зубы болят, что ли? - сквозь тупую боль в висках прорвался насмешливый голос Лу.
    Ури попытался улыбнуться:
    - Нет, я просто медленно умираю с голоду. Это уже стало системой - ни завтрака, ни обеда, ни ужина!
    - Бедняжка, - притворно посочувствовала ему Лу, но все же, смилостивившись, добавила:
    - Хотите, я попрошу Джерри посидеть вместо вас во время ужина? Ему это будет только на пользу, а то он сильно поправился на здешней монастырской жратве.
    Пока она говорила, Ури успел взять себя в руки настолько, чтобы восхищенно воскликнуть:
    - Вы ведете себя, как настоящая заботливая жена!
    Кажется, Лу оценила его остроумие:
    - Я такая и есть, разве вы до сих пор не заметили?
    Он бы тоже выразил восхищение ее остроумием, но зазвонили к ужину и она тут же изготовилась ускакать. Однако Ури в последнюю секунду успел схватить ее за руку, притянуть к себе и прошептать:
    - Мне необходимо срочно поговорить с Меиром. Вы можете это устроить?
    Лу воспользовалась случаем и припала губами к его уху:
    - Насчет Меира не ручаюсь, но ужином постараюсь вас обеспечить.
    И с этим умчалась. В зале воцарилась долгая тишина, иногда нарушаемая лишь шелестом страниц где-то на верхних галереях, где затаился неведомый напарник Ури. Когда Ури почти смирился с мыслью о том, что обещание Лу было всего лишь коварной шуткой, в дверях, дожевывая что-то на ходу, появился хмурый Джерри и направился к своему столу. Значит, от ужина он все-таки не отказался. Проходя мимо Ури, он процедил сквозь зубы:
    - Даю вам ровно час и ни минуты больше.
    Целый час свободы - это же целая вечность! Можно было бы, конечно, помчаться на поле битвы в поисках Меира, но тот скорей всего уже завершил свой трудовой день. Ури попытался подсесть к Лу, но она, отправляя Джерри в читальню, не позаботилась о том, чтобы сохранить для Ури место рядом с собой за американским столом. Там было весело и шумно, как обычно, и Лу, ноль внимания на призывные знаки Ури, продолжала вместе с другими хохотать над дурацкими шутками типично американского пожилого юнца в коротких шортах и мятой ковбойке.
    Однако, наскоро покончив с ужином, он все же успел перехватить ее на выходе из-под руки этого молодящегося шутника. В результате агрессии Ури рука шутника одиноко повисла в воздухе, но это не нарушило сияния его неизменно белозубой американской улыбки. Только чуть дрогнула дряблая складка морщинистой кожи под юношеским подбородком, когда он спросил с мягким упреком:
    - Надеюсь, вы не уведете ее навсегда?
    - Не волнуйтесь, - заверил его Ури, - я вам верну ее в целости через пару минут.
    В наказание за что Лу больно лягнула его неуловимо быстрым взмахом сандалии и прошипела:
    - Вот так просто уступаете? Без борьбы?
    Ужасаясь скорости, с которой утекают драгоценные секунды подаренного ему Джерри часа, Ури пренебрег ее вопросом и задал свой:
    - Как насчет встречи с Меиром?
    - Ничего не выйдет, - с наслаждением наказала его Лу. - Меир срочно укатил куда-то и вернется только завтра после девяти.
    - А как же ваши подопечные шалуны? - Ури указал подбородком на шаркающих мимо ископаемых старцев. - Я вижу они гуляют на свободе.
    - Сегодня им не до шалостей. Им поручено написать подробные отчеты о проведенном дне. Под моим надзором, разумеется.
    С этими словами Лу удрала к своему терпеливому шутнику, а Ури пошел по коридору, со странным облегчением осознавая, что разговор с Меиром откладывается и действовать придется на свой страх и риск. Осторожно оглядевшись, он проскользнул в кабинку туалета на первом этаже, запер дверь и несколько раз подергал ее для верности, пока не убедился, что кнопка на ручке запирает ее надежно. Только после этого он вытащил из сумки красную тетрадь, которая на этот раз сама раскрылась на нужном месте:
    "...А может все не так страшно? В конце концов, Рихард сейчас человек знаменитый, прославленный, а суда над ним никогда не было и никто его не допрашивал. Он тогда всех перехитрил и в 1858 не согласился на суд, хоть за это ему было обещано разрешение вернуться в Германию. А он предпочел еще много лет оставаться бездомным скитальцем, но не позволил следователям копаться в подробностях своего участия в восстании, а главное, - в подробностях своего бегства за границу. Эту страницы он продиктовал Козиме мудро и скромно:
    "Рассказывая мне про арест Хюбнера и Бакунина, зять сказал, что он очень обеспокоен моей судьбой, так как предатели-гвардейцы упоминали мое имя, утверждая, что видели меня под Фрайбергом в обществе мятежников. Зять считал, что меня спасло само Провидение, - ведь если бы я прибыл в Хемниц вместе со своими друзьями и оказался в одной гостинице с ними, меня бы наверняка тоже схватили. При этих словах меня, словно молния, озарило воспоминание о том, как в студенческие годы я чудом избежал верной смерти во время дуэли с самым искусным фехтовальщиком нашего курса, и я на миг лишился речи от волнения. Видя мое состояние, зять внял мольбам моей обезумевшей от страха жены и согласился ночью вывезти меня в Альтенбург в своей полицейской коляске. Дальше все уже было просто. В почтовой карете я добрался до Веймара, где меня встретил мой друг Франц Лист".
    Эти слова были подчеркнуты двойной чертой, а под чертой шел неподдающийся прочтению абзац из пяти строк. Нечленораздельный абзац завершался обрывком фразы, который Ури все же удалось расшифровать:
     "...мую суть предательства..."
    После этого обрывка шла пустая страница, перевернув которую Ури нашел еще две записи:
     "Странно, но на свободе мне что-то совсем не пишется. Впрочем, можно ли назвать свободой заточение в полуразрушенном замке в обществе злобного инвалида и доброжелательного идиота? Что же касается моей зачарованной красавицы, то она стала раздражать меня все больше и больше. И я ее, кажется, тоже".
     Вторая запись была сделана лихорадочной скорописью, без соблюдения правил грамматики:
     "Специально примчался в Гейдельберг среди ночи, чтобы записать. Нет сил носить в себе, жжет в груди, рассказать некому. Она не поймет, посмотрит молча, - я и не знал, что она умеет так молчать. Лучше бы закричала, было бы легче, а она молчит. Долго ли выдержу, не знаю. Но может, и не придется. Сегодня днем, нет уже вчера, я поехал сдавать мясо и на обратном пути наткнулся на Людвига. Вышло ужасно глупо, я собирался зайти в аптеку, Инге просила, но никак не мог припарковаться, все стоянки были полны. Пришлось колесить по городу в поисках стоянки. И вот, проходя по узкой улочке, в которой удалось пристроить фургон, я лицом к лицу столкнулся с Людвигом. Я узнал его сразу, хоть не видел больше шести лет, а он меня нет - я ведь немало потрудился, чтобы изменить свой облик. Во мне все внутри оборвалось и глаза залило потом, но я не шарахнулся, не побежал прочь, а ровной походкой прошел мимо, стараясь выглядеть невозмутимо.
    На улочке было безлюдно, и хоть я шел не оборачиваясь, мне показалось, что я слышу за собой шаги. В том смысле, что шаги не удалялись, а следовали за мной, как будто Людвиг повернул и пошел обратно. Значит, до него дошло, что это я. Я не решился оглянуться, чтобы это проверить, а завернул за угол и зашел в зал с игровыми автоматами. Не зная, как быть, я купил жетон и начал играть сам с собой в какую-то дурацкую игру, - я летел на каком-то снаряде и сбивал по пути всех, кто попадался. Вернее, мне следовало их сбивать, но я так занервничал, что они сбивали меня. Но мне это было безразлично, потому что краем глаза я увидел, что Людвиг тоже зашел в игорный зал и стоит в проходе, пытаясь найти меня в темноте.
    Я понимал, что он в конце концов меня найдет, и не удивился, когда услышал его шепот:
    - Гюнтер, это вы?
    Я не повернул голову на его шепот, смутно надеясь, что, если я буду все отрицать, он поверит, что ошибся. Он снова повторил свой вопрос и затих у меня за спиной. Я продолжал играть, делая вид, что ничего не замечаю. Он стоял так тихо, что на секунду мне показалось, будто он ушел. Я закончил игру и двинулся к выходу - и тут он подкрался сзади и схватил меня за локоть.
    - Ничего не выйдет, Гюнтер, - я знаю, что это вы.
    Тут я обернулся и глянул ему в глаза "Простите?"
    - Не притворяйтесь, я знаю, что это вы, - я ведь так вас любил!
    Я вспомнил случай с тетрадью, - как он заплакал, размазывая слезы по лицу, - и понял, что он от меня не отстанет. Тогда я спросил, тихо, неприветливо:
    - Чего тебе надо?
    - Вы не хотите повидаться с ребятами?
    Он, значит, все еще с ребятами, играет в сыщики-разбойники с полицией. Я чуть не забыл - его ведь тогда не арестовали. Нас перевозили на новые квартиры и мы были в разных машинах. Почему, собственно, его не арестовали? Почему нашу машину перехватили, а вторую - нет? Странно.
    - Как ребята обрадуются, что вы вернулись!
    Вернулся - откуда? Наверно, у них кто-то распустил слух, будто я скрываюсь за границей. Ну и прекрасно, пусть ребята продолжают так думать. Я пригляделся к нему внимательней - это уже был не тот юнец с пухлыми щеками, который донимал меня своей несносной любовью. Он отрастил усы, вытянулся и погрубел, щеки впали, в глазах то и дело вспыхивал лихорадочный огонь, - потому, наверно, я и не узнал его портрет на полицейском листке. Я потом вечером нашел его портрет, удивляясь своей забывчивости, но там имя у него было совсем другое, значит у нас он проходил под вымышленным. Тоже странно.
    Мысли мои завертелись быстро-быстро. Теперь уже я взял его за локоть и сказал доверительно:
    - Я ни с кем не могу встречаться. Я приехал сюда всего на пару дней с очень важным заданием и мне строго-настрого запрещено вступать в контакт с кем бы то ни было. Ты понимаешь?
    Он сделал умное лицо:
    - Это насчет американских военных баз?
    Я кивнул, хоть догадка была не Бог весть какая, - всему миру известно, что в наших краях расквартированы главные силы американской армии.
    - Так что давай пока расстанемся, я не уверен, что за мной нет слежки.
    Он как-то очень легко согласился и, не попрощавшись, зашагал прочь. Я дождался, пока он скроется за углом, потом зашел в аптеку и отправился кружить по городу, все время проверяя, не идет ли он за мной. Убедившись, что никто не сидит у меня на хвосте, я вывел фургон со стоянки и отправился домой. По пути от города до Нойбаха я пару раз сворачивал в боковые аллеи, но ничего подозрительного не заметил. Не останавливаясь, я проехал через Нойбах, пересек мост и начал подниматься к замку по горной дороге.
    Я был так напряжен, что мой мозг отмечал разные мелкие детали, на которые при других обстоятельствах я не обратил бы внимания. И вот перед последним поворотом мне послышалось какое-то стрекотание, такой тихое, что его нельзя было бы расслышать на полном машин шоссе. Я завернул за скалу и остановился, не выключая мотор. Через полминуты из-за скалы вылетел Людвиг на мотоцикле, без шлема, с встрепанными от ветра волосами. Увидев мой фургон, он резко затормозил и с виноватым видом подъехал ко мне.
    - Мы же договорились, правда? - рявкнул я. Вокруг было пустынно и я мог позволить себе роскошь орать сколько угодно.
    - Я понял, что и сейчас вас люблю, - пробормотал Людвиг с несчастным видом, и я как бы некстати вспомнил, что его тогда не арестовали. Впрочем, это могло быть случайностью.
    Но все равно, выхода не было, нужно было от него избавляться. Я решил взять его с собой в замок, а там уж придумать на месте, что с ним делать. Но вот куда девать мотоцикл? И я спросил, выявляя крайнее неодобрение:
    - Кто позволил тебе ездить на мотоцикле? У тебя что, есть права?
    - Да нет, я просто спер его со стоянки.
    - Сейчас? Ты с ума сошел! Хочешь, чтобы за тобой сюда явилась полиция?
    - Я не мог... я хотел вам сказать... - начал было Людвиг, но я уже понял, что надо делать.
    - Живо, езжай вниз, оставишь мотоцикл на площади за мостом, а я тебя там подберу.
    - А вы меня не бросите? - взмолился этот болван.
    - Конечно, не брошу, раз пообещал. Давай, езжай!
    Я подобрал его внизу у моста и вернулся обратно. Но я не мог привезти его в замок на глазах Инге, которая уже наверно беспокоилась, куда я делся. Поэтому я припарковал фургон в боковой аллее и повел Людвига к подземному ходу. Мне пришлось хорошенько с ним повозиться, - он изрядно струхнул, когда мы пробирались ползком в темноте, но потом успокоился и спокойно подождал, пока я ходил на кухню за ключом".
     Здесь запись кончилась, но того, что Ури прочел, было, пожалуй, достаточно, чтобы он мог угадать, чей череп замурован в стене сокровищницы Губертусов. Но он все же полистал тетрадь в надежде найти еще что-нибудь, и впервые заметил, что из тетради вырвано несколько страниц. Очевидно то, что Карл там написал, нельзя было доверить даже самой хитроумной шифровке. Что ж, тем вероятней становится предположение, что именно Людвиг закончил свою жизнь в смрадном мраке подземелья. Людвиг, а не Карл. Иными словами - Людвиг умер, а Карл остался жив.
    Кто же был этот Людвиг? Ури глянул на часы - оставалось еще семь минут из подаренного ему Джерри часа. Их должно хватить на то, чтобы перечитать страницы дневника, посвященные Людвигу. Что-то там было недосказано, Ури не мог точно припомнить, что именно, но сейчас он это выяснит. Досадуя на разбазаривание драгоценного времени, он с некоторым трудом отыскал нужное место:
    " - Ну, чего тебе? - спросил я, начиная раздражаться, но Людвиг продолжал молча смотреть на меня из-под странно темных, может быть подкрашенных, ресниц. Я вспомнил, что именно он выхватил у меня дневник, и приказал:
    - Вот что, или говори, или убирайся прочь!
    И тут он заплакал. Заплакал беззвучно, я даже не представлял, что мужчина может так плакать. Слезы безостановочно текли по его совсем юным, едва тронутым бритвой щекам и обильным дождем орошали его грязную, некогда розовую рубашку. Я не выдержал и, вскочив из-за стола, с силой тряхнул его за плечо:
    - Перестань реветь! Чего ты хочешь?
    Людвиг покачнулся и, гибко изогнувшись, прижался мокрым подбородком к моему запястью. Я невольно отдернул руку.
    - Я вас люблю! - пытаясь вернуть мою руку на свое плечо, жарко зашептал он. - Я не сплю по ночам и мечтаю о вас. Пустите меня к себе и я добуду у них вашу тетрадь.
    Я попятился и постарался ногой вытолкнуть его из кухни, но он уперся кроссовками в холодильник и прочно застрял на пороге. Слава Богу, остальные спали непробудным сном - опять, небось, чего-то накурились, и, слава Богу, ничего не видели и не слышали.
    - Я все для вас сделаю, - снова зашептал Людвиг, не сдвигаясь с места, и умудрился обнять мои колени. - Сделаю все, что угодно, только не прогоняйте меня".
     Ури сосредоточился, чтобы представить себе знакомый череп Людвига под кожей и мышцами его залитого слезами лица, и тут его осенило. - он понял, что он должен сделать, чтобы нарушить планы Карла. Решение было простым и однозначным, оно возникло в мозгу, совершенно готовое, как конфета в обертке. Теперь нужно только успеть его выполнить, пока в гостиной никого нет. Ури поспешно сунул тетрадь в сумку и осторожно выскользнул из туалета в темный коридор.
    Гостиная была за углом, там тоже было темно, вернее сумрачно, потому что за окном застыл нескончаемый летний вечер, недвижно зависший на грани света и тьмы. Надо было спешить, не только из-за нетерпеливо ожидающего Джерри, но и из-за Карла, который мог в любой миг появиться где-нибудь поблизости.
    Расстегивая на ходу молнию сумки, Ури подошел к роялю и небрежно бросил тетрадь на черную лакированную крышку. Красное пятно контрастно выделялось на черном сверкающем поле, не заметить его было невозможно. Теперь оставалось только ждать реакции Карла на этот вызывающе яркий квадрат. Но если совещание не закончится к вечернему чаю, Ури так и не увидит первую реакцию Карла. Жаль, но может, это не так уж и важно. Важно, чтобы Карл заметил тетрадь и понял, что это его дневник.
    Сменив Джерри в читальном зале, Ури начал просчитывать возможные варианты поведения Карла после того, как он убедится, что это его дневник. Первой реакцией должен быть шок, - трудно представить, чтобы человек в такой ситуации не испугался. Но такой человек, как Гюнтер фон Корф, несомненно возьмет себя в руки и не выдаст своих чувств. Интересно, конечно, было бы увидеть, как дрогнет его лицо, но оно может и не дрогнуть.
    Когда первый испуг пройдет, он начнет искать выход из положения, - во всяком случае, так бы поступил Ури. И, конечно, сообразит, что тот, кто его вычислил, бессилен его арестовать. Иначе его бы уже арестовали. А значит, у него еще есть время выполнить задание - насколько Ури мог себе представить сегодняшних боссов Карла, было бы опасно вернуться к ним с невыполненным заданием. Так что Карл скорее всего попытается любой ценой добыть свою кинокамеру, не дожидаясь обещанного ему Брайаном пропуска в хранилище.
    Но хранилище надежно заперто и вход в него круглосуточно охраняется и людьми Меира, и людьми принца. Так что Карлу придется действовать рисковать и можно надеяться, что он где-нибудь сорвется.
    Раздался звонок к чаю и, пока Ури печальным взглядом провожал счастливцев, свободно покидающих читальный зал, он прозевал момент выхода принца из аннекса. Он заметил это, только когда японец сорвался с места и выскочил в коридор прямо перед носом рыжей девицы, идущей в авангарде царственного сэндвича. Ури поспешил за замыкающим сэндвич телохранителем и под прикрытием его могучего плеча вошел в гостиную. Там все уже были в сборе и толпились у чайного столика. Позвякивали чашки на блюдцах, позвякивали ложечки в чашках, перекликались мужские голоса под аккомпанемент женского смеха.
    Все взгляды устремились на принца, хоть в гостиную его маленький отряд вошел без обычных предосторожностей. Наверно неопознанные охранники, высланные на разведку, уже успели убедиться, что все в порядке. Ури оглядел собравшихся. Матери в гостиной не было, а Ян с чашкой в руке стоял у камина, погруженный в серьезную беседу с босоногим викингом, который время от времени надолго припадал к своей керамической кружке. Красная тетрадь лежала там, где Ури ее оставил, она как бы срослась с черной гладью рояля и стала его частью, хоть и яркой, но не бросающейся в глаза.
    И Ури испугался: а вдруг Ян допьет свой чай, закончит беседу с викингом, кивнет остальным и равнодушно пройдет мимо рояля, даже не глянув в сторону красного пятна? Нужно было срочно придумать какой-нибудь трюк, привлекающий внимание к тетради. А может не к тетради, а к роялю, - ведь всякий, кто посмотрит на рояль, обязательно заметит тетрадь.
    Лучше всего было бы сыграть на рояле, если только Ури не совсем позабыл, как это делается. Ему вспомнились бесконечные часы, проведенные им в детстве у пианино по настоянию матери. Сколько лет разные, сменяющие друг друга учительницы музыки ставили ему пальцы, обучали мудрой архитектонике аккордов и владению непослушной левой рукой! Что-то же от этого должно было остаться? Но сыграть надо не просто десятый вальс Шопена, а что-нибудь разухабистое, - такое, что всех выведет из равновесия.
    И Ури решил сыграть "Лили Марлен", которую он лет в двенадцать самостоятельно разучил и лихо наяривал, когда хотел позлить мать. Никем не замеченный, он подошел к роялю и с минуту посидел, беззвучно репетируя любимую песню гитлеровских солдат, а потом собрался с духом и ударил пальцами по клавишам. На середине первого куплета все голоса смолкли и все глаза уставились на него - удивленно, возмущенно, шокировано. Значит, узнали!
    Тогда он, чтобы подлить масла в огонь, пропел слова одного куплета, надежней других застрявшего в его памяти. Пел он отвратно, его вокальная неспособность была поводом для вечных ехидных насмешек в гимназии Герцлия, где почти все его друзья успешно выступали в хоровых ансамблях. Но ему было плевать на то, как он поет, хорошо или плохо, - он пошел ва-банк и за шиворотом у него ползали мурашки восторга, смешанного со страхом. Последнее, что он увидел до того, как Толеф вытеснил его со стула и подхватил мелодию "Лили Марлен", было потрясенное лицо Клары, застывшей в дверях гостиной.
    Но Ури сейчас было не до нее, - он весь сосредоточился на Яне, который тоже подошел поближе, не выпуская из рук чашку. Ури схватил чей-то освободившийся стул и, подсев обратно к роялю, стал играть в четыре руки с норвежцем и даже подпевать. Оказалось, что тот довольно точно произносит немецкий текст "Лили Марлен". Ян маячил где-то за левым плечом и с наблюдательной точки Ури нельзя было установить, куда он смотрит. Зато прямо перед носом Ури полыхал красный корешок тетради, и, не поднимая глаз от клавиш, он увидел сквозь полуприкрытые ресницы, как локоть Яна уперся в рояль, а пальцы его небрежно, как бы случайно, перелистнули страницы тетради, словно колоду карт. Перелистнули и медленно закрыли. После чего видимая часть Яна исчезла из поля зрения Ури, оставив там только чашку, очень белую на черном. Через секунду над белым, красным и черным возникло заостренное возмущением лицо матери, особенно эффектной в строгом костюме из серебристо-зеленого шелка, украшенном ниткой черных бус.
    - По какому поводу вы устроили тут неонацистский праздник, господа? - спросила она тихо, но очень внятно.
    И как всегда, когда она выступала в большом обществе, все вдруг замолчали, подтверждая этим молчанием ее правоту и право задавать вопросы. В ответ Толеф перешел на какие-то классические вариации, а Ури сполз со стула и растворился в толпе, выискивая глазами ускользнувшего куда-то Яна.
    Чтобы придать смысл своим блужданиям по гостиной, он взял с буфета чистую чашку и направился к чайному столику. Оттуда он углядел широкие плечи и седой затылок Яна, застывшего у окна, за которым уже совсем стемнело.
    Ури здесь больше нечего было делать, пора было убираться. Цель достигнута, горящая перчатка брошена к ногам противника, оставалось только ждать, на какие действия тот решится. Ури представил себя на его месте - он был бы уверен, что кто-то в гостиной за ним наблюдает. Небось, для того Ян и выбрал позицию спиной к залу, чтобы видеть в окне отражение каждого, кто вползет в поле его зрения.
    Просчитав это, Ури попятился, смешался с потоком завершивших чаепитие, и, оставив чашку с недопитым чаем на буфете, выскользнул из гостиной. На пороге он все же не выдержал, обернулся и увидел, как мать приблизилась к Яну и взяла его под руку.
    И только в этот миг он вдруг представил себе, что будет с ней, когда она узнает правду.
     КЛАРА Когда Клара подошла к Яну и просунула руку ему под локоть, ни один мускул в нем не дрогнул. Ей даже почудилось, что у него остановилось сердце, такая странная неподвижность сковала его тело. Встревоженная, она потерлась щекой о его плечо и попыталась заглянуть в глаза, но в лице его тоже ни один мускул не дрогнул, словно он окаменел в приступе внезапного летаргического сна. Его немигающий взгляд был неотрывно прикован к темному окну, за которым не было ничего кроме исчезающих на горизонте последних бликов летнего дня.
    - Эй, там, наверху! - шутливо прошептала Клара, стараясь скрыть внезапно охвативший ее страх. - В каких поднебесных высях вас носит? Не пора ли вернуться к нам, на землю?
    Ресницы Яна дрогнули. Словно приходя в себя после глубокого обморока, он оторвал взгляд от окна и уставился на нее, не узнавая. Пытаясь и это обратить в шутку, она легонько постучала костяшками пальцев о его твердое плечо:
    - Тук-тук-тук, это я, Клара! А ты кто?
    Ян то ли вздрогнул, то ли встряхнулся, как собака, выходящая из воды:
    - Я тот, которому внимала ты в полуночной тишине.
    Клара засмеялась и накрыла его ладонь свободной рукой, - несмотря на то, что вечер был теплый, ладонь под ее пальцами оказалась совсем ледяная.
    - Может, пойдем погуляем? - неуверенно предложила она, всем телом ощущая исходящий от него холод.
    Не отвечая, он высвободил свою руку и медленно отвернулся от окна. Гостиная почти опустела, только молодой японец все еще пил чай, да супруги де Витри сердито пререкались по-французски. Ян направился к роялю, открыл крышку и начал бродить одним пальцем по клавишам, пытаясь подобрать какую-то мелодию. Клара пошла за ним и, облокотясь о рояль, стала наблюдать, как его палец безрезультатно мечется по клавиатуре.
    - Чего ты добиваешься? - спросила она, наконец. - Скажи мне, я тебе помогу.
    И качнулась было в его сторону, - обойти рояль и встать рядом. Но он перехватил ее второй рукой и вернул обратно:
    - Нет, нет, оставайся там! Ты поможешь мне, если будешь стоять передо мной так, чтобы свет падал на твое лицо. Второй локоть тоже положи на рояль и чуть повернись в профиль.
    Покоряясь его нервозному деспотизму, она выполнила его просьбу, оттолкнув в сторону какую-то подвернувшуюся под локоть тетрадь.
    - Вот и отлично, как раз то, что нужно! - почти пропел Ян и довольно чисто сыграл куплет из "Лили Марлен".
    - Ах, и ты туда же! - вспыхнула Клара, хотя, видит Бог, она вовсе не хотела ссориться с Яном. - Что ж ты не спел хором с этими наглыми мальчишками?
    Ян видно тоже не был настроен ссориться. Он засмеялся, захлопнул крышку рояля и притянул Клару к себе:
    - Не огорчайся, я просто хотел тебя подразнить.
    Клара испуганно огляделась, и хоть в гостиной уже никого, кроме них, не осталось, попыталась вырваться: "Нашел, чем дразнить!"
    Но Ян ее не отпустил, а придвинул к роялю еще один стул и усадил рядом с собой.
    - Дай сигарету, - сказала она примирительно.
    Он протянул ей пачку и, дождавшись, когда она вытянет сигарету, щелкнул зажигалкой и предложил:
    - Знаешь, что? Давай пойдем в кабачок Патрика Рэнди, тебе там понравится.
    - Это, что ли, тот художник, которого мы встретили вчера, когда везли миссис Муррей?
    - Тот самый, хоть не решусь утверждать, что он художник. Впрочем, пошли, ты сможешь судить сама.
    Кабачок Патрика Рэнди оказался некой инфантильной имитацией райского сада. Там было людно, дымно и шумно. В воздухе над головами гостей порхали десятки огромных разноцветных бабочек, поблескивая позолотой ажурных крыльев они парили под потолком, свисали со стен, кружили над стойкой бара.
    - Любопытно, правда? - сказал Ян, безуспешно отыскивая глазами свободный столик. - Когда кича много, он может стать произведением искусства.
    Тут к ним подскочил тот французский офицер, которого они встретили вчера на поле боя, когда везли миссис Муррей вверх по склону холма. Только сегодня вместо отделанного шнурами синего мундира на нем был белый клеенчатый фартук, повязанный поверх черной рубахи с распахнутым воротом. Любезно улыбаясь, он простер к ним руки и произнес хриплым баритоном:
    - Патрик Рэнди, человек-бабочка приветствует вас!
    - Что толку от вашего приветствия, если у вас тут сесть некуда? - поинтересовался Ян, на что человек-бабочка радостно замахал руками:
    - Что вы хотите, сегодня вся Англия слетелась на битву при Ватерлоо! Однако для таких гостей, как вы, местечко всегда найдется.
    И повел их в дальний угол, где отделил от стены подвесной столик и два откидных стула. Неизвестно откуда на столе появилась книжечка меню, украшенная изображением изумрудной бабочки с лицом хозяина.
    - Откуда у вас столько бабочек? - полюбопытствовала Клара.
    Патрик Рэнди торжественным жестом обвел стены кабачка:
    - Всех этих бабочек я создал сам, вот этими руками.
    И, с гордостью предъявив руки, продекламировал:
    "На крыльях бабочек ажурных
    Сюда слетаются мечты!"
    Ян заказал два ирландских пива из бочки, и человек-бабочка упорхнул к стойке, чтобы собственноручно, как он выразился, обслужить "дорогих гостей".
    - Чем мы ему так дороги? - удивилась Клара.
    - А где, ты думаешь, я коротал свои печальные одинокие вечера, пока ты с наслаждением копалась в своих древних рукописях?
    Почувствовав затылком чей-то пристальный взгляд, Клара обернулась и глаза в глаза столкнулась с сыном, - он стоял в дверях, оживленно переговариваясь с Брайаном, за спиной которого маячила вышитая жилетка отца Георгия. Примчался человек-бабочка с двумя огромными кружками пива, увенчанными белыми хлопьями пены, и посетовал на то, что мест нет, а народ все прибывает и прибывает.
    - Вам бы радоваться, а вы жалуетесь, - попрекнул его Ян, но тут какая-то компания за угловым столом начала подниматься, гремя стульями, и Патрик стал громко звать:
    - Линда, Линда! Иди скорей, убирай со стола!
    Пышногрудая Линда в бархатном корсаже под белым кружевным передником выскочила из кухни с пустым подносом в руках, но прежде, чем отправиться к освободившемуся столу, приблизилась к Патрику и прошептала что-то ему на ухо. Патрик ахнул, всплеснул руками и метнулся к маленькой дверце, скрытой в дубовой панели за стойкой. Наблюдая краем глаза, как Линда, извиняясь, усаживает Ури и Брайана за неубранный стол, Клара пропустила момент, когда отец Георгий со стулом наперевес замаячил перед ней.
    Не спрашивая позволения, он приставил стул к их столику и воскликнул, восхищенно пожирая Клару глазами:
    - Если уж еврейская женщина хороша собой, она затмевает всех своей красотой.
    - Поздравляю с новой победой! - с недоброй улыбкой уязвил ее Ян по-немецки.
    - А по-французски нельзя? - спросил отец Георгий
    - Вы же французского не знаете, - заметила Клара.
    - Зато я знаю румынский, разве я вам уже не объяснял? - довольный собой отец Георгий отхлебнул большой глоток из клариной кружки.
    - Ясно, румынский офицер денег не берет, - прокомментировал его действия Ян и поднялся из-за стола. - Можешь тут допить мое пиво, но к той кружке не прикасайся.
    - Ты что, оставляешь меня наедине с этим шутом? - не поверила Клара.
    - Это же твой поклонник, не правда ли? - рассудительно сказал Ян. - Делай с ним, что хочешь, но чтоб к моему возвращению духу его тут не было.
    И не спеша пошел к стойке.
    - Ауфидерзеен, - поклонился ему вслед румын. - И данке шон, что оставляете мне свою прекрасную фрау.
    - Ян, - Клара испуганно окликнула удаляющуюся спину Яна. - Ты, ведь не надолго?
    Ян приоткрыл дубовую дверцу, за которой скрылся человек-бабочка, обернулся на пороге и повторил по-английски: - Чтоб духу его тут не было.
    - Ну чем я ему мешаю? - обиделся отец Георгий. - Я, может, с лучшими чувствами пришел, я, может, душу свою открыть хотел, а он убегает. Ну и хрен с ним, мне, может, без него даже лучше, я без него смогу открыть вам всю правду своего сердца.
    Клара, не вполне уверенная, что ей необходимо вникать в тайны сердца отца Георгия, стала прикидывать в уме, как бы ей поскорей перебраться за стол Ури, но румын, словно угадав ее мысли, цепко схватил ее за руку:
    - Ну не люблю я жидов, терпеть их не могу, вот только бабы у них бывают - первый класс. За этих ихних баб я готов простить им всю ихнюю жидовскую гордыню. Ихние бабы того стоят. А уж вы, прекрасная жидовка из нашего священного города Иерусалима, вы всем другим жидовкам сто очков вперед можете дать.
    - Я и одного очка этим жидовкам давать не собираюсь, не то, что ста! - сердито вырвала у него руку Клара, порываясь встать. До нее, наконец, дошло, что преподобный батюшка в доску пьян.
    - Ну и не надо, не давайте, Бог с ними. Вы только мне чего-нибудь дайте. Ну хоть вашу прекрасную ручку.
    И отец Георгий опять зажал своей широкой ладонью тонкое запястье Клары, пригвождая ее к стулу. Не зная, как ей от него отделаться, она огляделась, в надежде позвать на помощь Яна, но его нигде не было видно. Тогда она приложила руку ко рту и во весь голос крикнула:
    - Брайан! Брайан!
    Брайан ее не услышал, хоть и сидел к ней лицом, зато Ури, сидевший к ней боком, немедленно обернулся, словно только и ждал, что она его позовет. Клара сделала отчаянный жест в сторону отца Георгия, захлебывающегося в потоке собственного красноречия, которое он щедро заливал пивом из ее кружки. Понять, что он говорит, было невозможно, потому что он для большей убедительности давно перешел на румынский язык. На жест матери Ури отрицательно покачал головой - выпутывайся, мол, сама - и отвернулся, явно давая понять, что вмешиваться в ее дела не намерен. Неужто он все еще продолжает ее наказывать? И Клара смирилась. Подмоги ждать было неоткуда, а Яна все не было и не было. Зачем он оставил ее? Куда пошел? Что делает там так долго?
    Высвободив руку из ослабевших пальцев отца Георгия, Клара поднялась и вышла из зала через дверь, на которой были нарисованы курочка и петушок. Она оказалась в тускло освещенном подсобном помещении. Справа заворачивал за угол узкий коридор, слева приветливо зазывали приотворенные двери в туалет. Она пошла направо по коридору и уперлась в крутую деревянную лестницу. Откуда-то сверху доносились неразличимые мужские голоса, схлестнувшиеся в напряженной перебранке. Ужасаясь собственной дерзости, Клара сделала несколько шагов вверх по ступенькам. Голоса зазвучали ясней, один из них показался ей голосом Яна. Она уже намеревалась было двинуться дальше, сама не зная, зачем, как наверху отворилась дверь и голос Яна произнес совсем близко:
    - Не беспокойтесь, вы получите все до последней копейки.
    Не помня себя от смущения, она метнулась вниз и успела скрыться за углом коридора до того, как на лестнице зазвучали шаги Яна. Опасаясь быть застигнутой им на полпути, Клара не решилась сразу выйти в зал, а юркнула в туалет и затаилась, как можно тише прикрыв за собой дверь. Однако предосторожности ее были напрасны, - шаги Яна прошуршали в другом направлении. Вдали хлопнула дверь, - очевидно, та самая, через которую он раньше вышел из зала. Стало тихо. Переждав пару минут, Клара вышла из кабинки и тщательно напудрилась и подкрасила губы перед зеркалом, чтобы при одном взгляде на нее стало ясно, где она была.
    Ян и не усомнился, когда она, наконец, подошла к их столику:
    - Я вижу, не ты его выжила отсюда, а он тебя - с усмешкой сказал он, указывая на отца Георгия, который уже покончил с пивом из кружки Клары и приступил к опорожнению кружки Яна.
    - Хочешь заказать еще? - предложила Клара, но Ян отрицательно покачал головой:
    - Нет, я хочу, чтобы ты поглядела, какой я купил тебе подарок.
    И положил на стол картонную коробку, чуть поменьше обувной, на каждой грани которой была нарисована большая яркая бабочка:
    - Открой, посмотри!
    Клара послушно развела картонные створки, - из белого ватного гнезда на нее глядели огромные, осененные длинными загнутыми ресницами многофасеточные глаза, укрепленные на маленькой черной головке, по обе стороны которой распластались ажурные серебристо-зеленые крылья. Клара задохнулась от восторга:
    - Это же просто чудо!
    Ян нежными касаниями пальцев высвободил бабочку из ватной постельки и посадил к себе на ладонь. Ее ресницы и крылышки чуть-чуть трепетали, создавая обманчивое впечатление дыхания жизни. Отец Георгий грохнул об стол пустой кружкой, уставился на бабочку и снова перешел на английский:
    - Еще одна жидовская красавица! - возвестил он и перевел на Клару увлажненный большим количеством выпитого взгляд. - Надо же! Вы с ней похожи, как две капли воды!
    Клара на миг увидела себя со стороны, ведь и впрямь есть что-то общее - серебристо-зеленый костюм, маленькая головка на длинной шее, освещенная огромными глазами в мохнатых ресницах.
    - Все-таки не как две капли воды, - засмеялась она, польщенная и подарком, и комплиментом, - мне не хватает крыльев.
    - И слава Богу, - в тон ей ответил Ян и знаком подозвал Линду, чтобы расплатиться, - представляешь, сколько бы с ними было хлопот?
    От многофасеточного внимания Клары не ускользнул эротический подтекст его замечания, хоть краем глаза она при этом заметила, что Ури и Брайан, с интересом наблюдавшие за сценой с бабочкой, тоже поднялись со своих мест и двинулись к выходу. Она раздумывала, прилично ли будет идти с ними по одной улице и не обменяться ни единым словом, но отец Георгий решил эту проблему со свойственной ему бесцеремонностью:
    - А вон наши ребята, я хочу угостить их цуйкой! - радостно завопил он и, вздымая руки, ринулся вслед за уходящими. "Если Ури захочет, он подождет нас у входа", - решила Клара, в глубине души уверенная, что не захочет и не подождет. Так оно и было. Когда Ян и Клара, расплатившись, вышли из кабачка, у входа никого не было и пронзительный голос отца Георгия доносился из темноты откуда-то справа.
    Рука об руку они пошли по деревенской улице, окаймленной душистыми кустами, то ли жасмином, то ли жимолостью, бог их знает. Прижимая к груди коробку с драгоценной бабочкой, Клара с облегчением почувствовала, что Ян не так напряжен, как в начале вечера. Глаза его лучились живыми искорками, голос звучал не так скованно, и она, вспомнив подслушанные ею на лестнице слова, решилась спросить, очень ли дорого стоила бабочка. Еще по израильскому опыту она знала, как он стеснен в средствах, добываемых им путем обмена скудных чешских крон на полновесную западную валюту. Но Ян, вытаскивая из кармана пачку сигарет, легкомысленно отмахнулся от ее вопроса:
    - Деньги несущественны, важно, что теперь у тебя навсегда есть память обо мне.
    В его словах Кларе послышалось нечто пессимистически финальное, - уж не прощание ли это навек? Но она не успела выразить свой испуг, потому что Ян с сигаретой в зубах начал хлопать себя по карманам в поисках зажигалки, раздражено повторяя: "Где она? Не понимаю, куда она могла деться". Клара поспешно предложила свою, но он и слышать об этом не хотел:
    - Суть не в огне, эта зажигалка мой талисман.
    - Подарок любимой девушки, что ли? - Клара пользовалась зажигалкой десятки раз и не заметила в ней ничего особенного.
    - При чем тут девушка? Просто человека, который подарил мне ее, уже нет в живых.
    Клара тут же устыдилась своей ревнивой иронии:
    - Ты не мог ее потерять, ты просто обронил ее там, где последний раз закуривал. Нет, не ты, а я. Помнишь, в гостиной, возле рояля? Весело взявшись за руки, как в детстве, они припустили по улице. Настроенной на меланхолический лад Кларе вдруг подумалось, что из их бурного романа ей, пожалуй, больнее всего будет недоставать того чувства дружеского единства, с которым они, запыхавшись, вбежали в гостиную. Там было темно и тихо. Ян нетерпеливо зажег верхнюю люстру и бросился к роялю. Его черная гладь сияла девственной пустотой и никакой зажигалки там не было.
    - Я же говорил, что ее тут нет! - вконец огорчился Ян и, опустившись на колени, стал шарить под роялем.
    - Мне кажется, сюда кто-то заходил и взял твою зажигалку, - задумчиво сказала Клара, стараясь припомнить что-то важное, но ускользающее.
    - Почему ты так думаешь?
    - Тут, на рояле, было еще что-то... что-то яркое, - и тут Клара вспомнила. - Ну да, тетрадь, толстая красная тетрадь. Лежала здесь, у меня под локтем, а теперь ее нет. Наверно тот, кто взял тетрадь, взял и зажигалку.
    - Нашел! - радостно воскликнул Ян и вылез из-под рояля с зажигалкой в руке. - Никто ее не взял, она просто завалилась под рояль.
    И он обнял Клару:
    - Теперь все будет хорошо! УРИ Не успел Ури выйти из гостиной, как тут же сообразил, что ему придется вернуться обратно. Во-первых, нельзя оставить на рояле тетрадь, во-вторых нельзя оставить без присмотра мать, которая ни за что не хочет отлепиться от своего монстра. Впрочем, она ведь считает его чуть ли не ангелом, - так и светится вся, когда на него смотрит.
    Прогуливаясь по галерее в обществе весело щебечущей американочки, которая старалась выяснить, не антисемит ли он, Ури все больше накалялся раскаянием по поводу своей опрометчивой, как ему сейчас казалось, мальчишеской выходки. Как он мог, не подумав о возможных последствиях, бросить красную тетрадь Карлу в лицо? И подвергнуть риску всех и все и, главное, мать. Тревога за мать заглушила все остальные мысли и чувства. А вдруг Карл под угрозой разоблачения решит похитить ее. Ведь если на нее нажать, как следует, из нее можно выдавить детали работы совещания.
    Потеряв надежду на внимание Ури, американочка покинула его посреди разговора. И ему пришлось целую вечность торчать в одиночестве посреди галереи, рискуя вызвать на себя подозрения Карла. К счастью, прежде, чем Карл вышел из гостиной, Ури удалось подцепить проходящего мимо Брайана, который при виде Ури зарделся, как юная девушка, и немедленно выразил готовность следовать за ним хоть на край света.
    Последние дни были так насыщены волнениями, что Ури почти позабыл о странно-трепетном отношении к нему Брайана, и сейчас почувствовал некоторую неловкость от безотказной преданности маленького библиотекаря. Что, впрочем, не помешало ему этой преданностью воспользоваться. План у Ури был простой - следовать за Яном и матерью, куда бы они ни отправились. Общество Брайана в таком деле было как нельзя кстати.
    Ухватив Брайана за локоть, от чего у того вдруг задрожали ресницы, Ури провел его в дальний конец галереи и устроился так, чтобы боковым зрением наблюдать за дверью гостиной. Карл и Клара немного потрепали ему нервы, задержавшись там слишком долго, - кораллы они там друг у друга крали, что ли? Впрочем, судя по донесшейся из-за двери музыке, верней было предположить, что они сосредоточились на краже кларнета, а еще верней, что Карл делает круги вокруг тетради. Но он, похоже, все же не решился ее унести. Когда они наконец появились в дверях гостиной никакой тетради в руках у него не было.
    Они двинулись к выходу и Ури поспешно предложил Брайану пойти прогуляться перед сном, обдумывая при этом, под каким предлогом заскочить в гостиную за тетрадью. К счастью, занятые друг другом влюбленные голубки, уходя, не погасили свет, на что Ури не преминул обратить внимание маленького стража порядка. Когда тот устремился к выключателю, Ури, убедившись, что за Яном уже закрылась входная дверь, тоже проскользнул в гостиную и быстрым движением смахнул тетрадь в свою рабочую сумку.
    Чувствуя себя немного лучше, он повлек Брайана на улицу вслед за удаляющимися голосами Карла и Клары. Очень скоро стало очевидно, что они направляются в кабачок человека-бабочки. При самом подходе к кабачку на Брайана набросился отец Георгий, вопрошая, где здесь можно выпить на шармачка. Поскольку его сраное правительство отправило его на смычку с вражеской церковью без гроша в кармане. В доказательство он принялся тут же посреди улицы выворачивать карманы, требуя убедиться.
    В кабачке румынский священник немедленно приклеился к Кларе, одуряя ее своими галльскими любезностями. И просидел с ней за столиком до самого ухода, так что можно было не беспокоиться о ее безопасности. Впрочем, можно ли было? Черт его знает, от какого сраного правительства прибыл сюда отец Георгий без гроша в кармане. От этих мыслей Ури отвлекла театральная сцена с бабочкой. Она больно резанула его несовместимостью личности великодушного дарителя Яна с личностью коварного убийцы Карла. Точно зная, с кем именно он имеет дело, Ури все пытался разгадать его замысел. Зачем, с какой целью он устроил эту прилюдную демонстрацию своей щедрости?
    На обратном пути отец Георгий опять прилепился к ним с Брайаном и тащился за ними до самой библиотеки, уговаривая их подняться к нему в комнату и пропустить рюмочку-другую его божественной цуйки. Ури от цуйки отказался и под предлогом сильной усталости улизнул наверх, предоставив бедному Брайану собственными силами выпутываться из цепких объятий румына. Затаившись в кладовке со швабрами, он, стиснув зубы, прослушал романтический дуэт Карла и Клары, возносящихся вверх по лестнице на крыльях любви.
    Когда за ними закрылась дверь клариной комнаты, мысль Ури заметалась в поисках разумного решения проблемы охраны матери в ночные часы. Если бы она поднялась к себе одна, он, в нарушение всех правил, пробрался бы к ней в комнату и лег бы там спать на полу, стряхивая с ушей ее возмущенные протесты. Но она сама привела опасность к себе в комнату, - значит, необходимо сторожить ее у нее под дверью. А как это сделать, не привлекая к себе внимания всех соседей?
    Был один вариант, - Лу! Вариант не то, чтобы очень удобный, но зато соблазнительный, и главное, - кажется, единственный. Ведь из комнаты Лу отлично виден вход в комнату Клары. И Ури решился, - он тихо подкрался к двери Лу и осторожно потянул ее на себя, ужасаясь, что может застать в ее постели профессора-шутника. Но ни в комнате, ни в постели не было никого - ни Лу, ни профессора. Что ж, тем лучше! Ури стянул с кровати одеяло и устроился на полу таким образом, чтобы видеть сквозь приотворенную дверь вход в комнату матери. КЛАРА
     Проснувшись поутру с некоторым опозданием, Клара наспех приняла душ, оделась и, принявшись наводить красоту, опять не смогла найти свою губную помаду волшебного закатного цвета, который озарял ее лицо неожиданной вспышкой юности. Чертовщина с губной помадой началась еще вчера. Прихорашиваясь к завтраку, Клара обнаружила, что потеряла ее. Она вытряхнула весь женский хлам из сумочки на одеяло. Не найдя там помады, старательно перерыла оба ящика убогой прикроватной тумбочки, - тоже безрезультатно. Делать было нечего, пришлось появиться за завтраком с неподкрашенными губами.
    Сразу после завтрака Клара стремглав помчалась в местную аптеку и купила не вполне подходящую, но и не совсем безобразную помаду, хоть выбор там был смехотворно мал. Подкрасив губы тут же в аптеке, она открыла сумочку, чтобы положить туда новую помаду, и оторопела при виде знакомого тюбика своей любимой помады, пристроившегося между солнцезащитными очками и пудреницей.
    Перед выходом она решительно вытащила из сумочки новую помаду и спрятала ее в тумбочку. Однако, когда, разгоряченная длительной прогулкой по бесконечным полям битвы при Ватерлоо, она решила освежить лицо, в сумочке оказалась та помада, которую она недавно купила в аптеке. Спутать тюбики было невозможно. Один был бело-золотой, другой матово-черный. Клара внимательно вгляделась в собственные лихорадочно блестящие глаза и поняла, что близка к нервному срыву.
    Вот и сейчас, как только она снова не нашла бело-золотой тюбик ни в сумочке, ни в ящике, сердце ее затрепыхалось с такой силой, что ей понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Из-за этого она спустилась в трапезную, когда все уже уселись и директор закончил утреннее благословение хлеба насущного и перешел к приглашению всех присутствующих на прощальный коктейль по поводу отбытия нашего дорогого царственного гостя, который состоится в гостиной сразу после обеда.
    Не очень вслушиваясь, Клара огляделась в поисках свободного места и, мысленно отметив, что Ури опять нет, с удивлением направилась к Яну, который призывно махал ей, придерживая свободной рукой спинку пустого стула, явно предназначенного для нее. "Что за демонстрация?" - мельком подумала она и села рядом с Яном, по другую сторону которого сидела миссис Муррей, облаченная в свой игривый походный костюмчик, приличествующий члену жюри.
    При виде Клары старая дама радостно ей закивала:
    - Как я рада, голубушка Клара, что вы, наконец, появились! Это я попросила профессора Войтека...
    - Яна, - поправил он.
    - ...попросила Яна занять для вас место рядом с нами. У меня ужасные осложнения и я рассчитываю на вашу дружескую помощь.
    - Что случилось? Вы нездоровы? - спросила Клара, хоть миссис Муррей выглядела отлично.
    - Нет, нет, я в полном порядке, дело не во мне, а в Дениз. Ей пришлось срочно уехать. Ее брат попал в катастрофу.
    - Разбился? - ужаснулась Клара.
    - Что-то вроде этого. Он ехал на велосипеде и его сбил автомобиль. На рассвете пришла телеграмма. Она тут же помчалась звонить отцу, но автоответчик сообщил ей, что тот уже уехал в Кембридж.
    - Чем же я могу помочь? - озадачилась Клара.
    - Ведь сегодня последний день битвы, а я не могу ездить по парку одна. И Ян любезно предположил, что вы можете согласиться водить мою тележку...
    - ...а я буду бежать вслед за вами и проникать во все запретные уголки, - подхватил Ян.
    Клара поспешно согласилась стать шофером миссис Муррей. Уже не говоря о том, что она вчера смертельно устала, едва поспевая за длинноногим Яном на бесконечных просторах парка, она помнила, как он огорчался, что ему не позволено заходить за веревки, отгораживающие участки боевых действий.
    - Вот и отлично! - воскликнула старая дама. - Вы меня просто выручили! Вы не поверите, как вся эта история с жюри украсила мою печальную жизнь.
    Почему бы не поверить? И Клара поверила. Она охотно села за руль тележки и они покатили по пестрым солнечным лугам и тенистым перелескам парка.
    - "Всю ночь накануне битвы над Ватерлоо лил проливной дождь, не давая спать продрогшим до костей солдатам обеих армий", - зачитал Ян из цветной брошюрки. - Видите, как нам повезло, у нас во всю светит солнце.
    - И куда же мы направимся? - счастливым голосом спросила миссис Муррей.
    Ян снова сверился с брошюркой:
    - Я рекомендую обойти обе линии войск - и союзников, и французов. Ведь сегодня решающий день битвы. И хоть мы уже знаем ее исход, солдаты вроде бы его не знают, и каждая сторона уверена в победе.
    - А ведь уже много веков люди знают, что один выигрывает, а другой проигрывает, - вздохнула миссис Муррей.
    - Конечно, но каждый надеется, что он будет одним, а не другим.
    Воздух внезапно задрожал от дробного боя барабанов, от жизнерадостного пения рожков, от призывной разноголосицы труб. Ян снова заглянул в брошюрку:
    - С вечера войска стояли друг против друга на столь коротком расстоянии, что каждый мог слышать голоса противника. Вскоре после восхода скрытого дождевыми тучами солнца с обеих сторон ударили барабаны, запели трубы и рожки. Никогда призыв к бою не звучал с обеих сторон так бодро и энергично.
    Со стороны невысокого взгорья, с вершины которого доносилась музыка, стали появляться отдельные всадники. Пришпоривая коней, они мчались в разных направлениях по расстилающемуся перед тележкой изумрудному лугу.
    - Это связные, - пояснил Ян, сверяясь с брошюркой, - они развозят приказы своих генералов отдельным группировкам войск. Битва начнется еще не скоро, потому что Наполеон намеренно задерживает ее начало по неясным причинам. А герцог Веллингтон не спешит вводить в бой свои войска в ожидании прусской армии Блюхера, идущей с ним на соединение.
    Они подъехали к каким-то живописным баррочным руинам. По обе стороны которых и впрямь довольно близко друг к другу формировались воинские соединения враждебных армий - англичане в красном и французы в синем. Красные группировались вокруг самих развалин и в окружающем их саду, а синие, разбившись на тринадцать колонн на холмистом поле, пытались охватить красных с флангов.
    - Замок Хугомон, резиденция герцога Веллингтона, - сообщил Ян. - Миссис Муррей, не кажется ли вам, что нам лучше всего немного полюбоваться приготовлениями к сражению и уехать домой отдохнуть, чтобы после обеда вернуться сюда к решающему бою, который начнется - Ян полистал брошюрку, - где-то около двух часов пополудни?
    Кларе так и не довелось услышать, что ответила на это предложение миссис Муррей, потому что тут громко затрубили смолкшие было трубы и загремели барабаны. Откуда-то из-за синих спин выехала небольшая сплоченная группа всадников и гарцующим аллюром поскакала вдоль головной линии французских колонн. В центре группы выделялась устремленная вперед фигура в треугольной шляпе и развевающемся плаще. Сотни глоток взвыли в едином порыве:
    - Слава императору! Вив ля Франс!
    - Император Наполеон объезжает свои войска, вдохновляя солдат перед боем. Его появление вызвало... - объявил Ян, но не закончил фразу.
    - Идущие на смерть приветствуют вас, - сказал знакомый голос за спиной Клары. Вздрогнув от неожиданности, она обернулась. Перед ними, держа в руке мушкет, стол Патрик Рэнди в синем мундире и меховой шапке.
    - Почему на смерть, Патрик? - спросила миссис Муррей.
    - Забудьте о Патрике, сегодня я то ли Луи Бланже, то ли Морис Буше, не помню, кто именно, но это неважно. Все равно через несколько часов мне предстоит погибнуть за честь и свободу моей родной Франции.
    - Вы неисправимы, - засмеялся Ян, - не можете без декламации.
    - А что бы сказали вы, если бы через несколько часов вас поджидала неотвратимая смерть?
    - А где вы собираетесь погибнуть? - полюбопытствовала Клара.
    - Там, куда мой император посылает наш славный 45-ый полк, на штандарте которого красуются имена побед под Иеной и Аустерлицем. - Патрик-Луи-Морис взмахнул рукой в сторону удаляющихся всадников.
    - Куда же он вас посылает? - поинтересовался Ян, держа наготове свою брошюрку.
    - Видите, тот дальний склон? - охотно откликнулся Патрик. - Он спускается к узкой лощине, омываемой речкой Лан, которую до сих пор именовали Лошадиным ручьем. Хотите поехать посмотреть?
    Если бы Клара знала, сколько раз ей предстоит впоследствии прокрутить в памяти этот нехитрый разговор, она постаралась бы следить за ним повнимательней. Она бы получше вгляделась в лица главных участников этой беседы, она бы с большей сосредоточенностью прислушалась к их словам. Но ей было не до того. Ее измученные нервы расслабились, наконец, под нежными лучами нежаркого северного солнца, ее уставшие за последние дни ноги блаженствовали на педалях тележки, проворно бегущей по травяному ковру луга. Все было так прекрасно - прозрачный свежий воздух, легкий, наполненный ароматом цветов, ветерок. А главное - теплая рука Яна, лежащая на спинке тележки так близко, что Клара при желании могла прижаться к ней спиной.
    - Вперед! - скомандовал Ян и исподтишка пробежал кончиками пальцев по ложбинке между ягодицами Клары. От этого касания сердце ее подкатило под горло и она, не помня себя, нажала на педаль. Тележка, мягко покачиваясь, покатилась вниз по изумрудному склону, усыпанному яркими звездочками диких гвоздик. Если бы глаза Клары в этот миг могли сфокусироваться на красотах природы, она бы увидела, как узкая ленточка речки, текущей среди поросших низким кустарником берегов, изгибается прямо под ними, образуя почти идеально-округлую излучину. Правый конец водной ленточки терялся среди деревьев пушистой рощицы молодых деревьев.
    - Направо лес Свани - произнес где-то в жарком тумане Ян, слегка касаясь губами клариного уха, от чего туман стал еще жарче. Налево, за излучиной речка изгибалась в обратную сторону, намереваясь образовать еще одну излучину, вторая половина которой убегала за отроги холма.
    - А налево за речкой дорога на Вавр, откуда наступает французская армия маршала Груши, - продолжал Ян, не отнимая руки и таким образом исключая для Клары какую бы то ни было возможность понимать его слова.
    - Там, на берегу этой жалкой речушки через три часа навеки прервется моя единственная, неповторимая жизнь, - с театральным придыханием продекламировал Патрик.
    - Разве вы не готовы отдать ее за честь и свободу Франции? - поддразнила его старая дама.
    - Я готов! Но горько сознавать, что моя гибель не спасет императора от разгрома!
    - Это вам горько, а ваш Морис этого не знал, - уточнил Ян.
    Склон стал круче и тележка ускорила свой бег. Рука Яна соскользнула с клариной спины и она, наконец, нашла в себе силы вступить в общий разговор:
    - Как бы тяжко ему было умирать, если бы он мог предвидеть поражение своего любимого императора. Хорошо, что нам не дано знать будущее!
    А ведь и сама не знала, не ведала, не предполагала, представить себе не могла. А что бы сделала, если бы узнала? Да что могла бы сделать? Разве что соскочить с тележки и покатиться вниз по склону, больно ударяясь о стволы и камни. Чтобы в конце концов рухнуть в холодные речные струи и лежать там на дне, не поднимая голову, пока легкие не наполнятся водой и сознание не погаснет. Но она ничего не предвидела и радовалась забавной игре, предложенной человеком-бабочкой.
    - Ладно, - воскликнул он, утирая притворные слезы синим рукавом французского мундира, - пускай я погибну и мой окровавленный труп похоронят в братской могиле! Пускай! Но я бы не хотел, чтобы гибель моя осталась совсем безвестной! Хоть вы, милые девушки, приезжайте сюда, чтобы бросить прощальный взгляд на последние минуты отважного Мориса Бурже.
    - Куда это - сюда? - спросила миссис Муррей.
    Крепкий палец Патрика Рэнди, длинный палец умелого ремесленника, странно не соответствующий его простоватому лицу, указал вниз, туда, где кусты выбегали к закругляющемуся подковой берегу речки:
    - Туда, на берег излучины, видите? И ждите там, когда из-за леса Свани появится мой истекающий кровью отряд. Сверху, с холма на нас на взмыленных конях будут мчаться королевские драгуны и мы попытаемся остановить их натиск дружной пальбой своих славных мушкетов. Но - увы! - многие из нас полягут в этой неравной борьбе и в том числе ваш покорный слуга.
    Все замерли на миг, глядя на обреченного человека-бабочку, скорбно склонившего голову в меховой папахе. Их молчание было прервано новым взрывом барабанного боя, за которым последовал грохот отдаленной канонады. Совсем близко запела походная труба.
    - Мне пора, труба зовет.- встрепенулся Патрик и зашагал вверх по склону.
    - Нам тоже пора, - отозвался Ян, бросив взгляд на часы. - Пока доберемся до библиотеки, останется не более получаса, чтобы отдохнуть перед обедом.
    У входа в библиотеку их перехватила Грэйс, смешливая кухонная девушка, которой было поручено состоять при миссис Муррей до возвращения Дениз. После обеда она вручила им свою подопечную и они тут же тронулись в путь, не обращая внимания на призыв казначея остаться на прощальный коктейль с отбывающим принцем.
    - Я ведь член жюри, - гордо объявила казначею миссис Муррей. - И не могу пропустить самый важный момент битвы.
    По пути она стала выяснять у Клары, как это принц устраивает коктейль, если Коран запрещает ему пить алкогольные напитки. Она выбрала Клару, считая, что раз та из Израиля, то ей более понятны побуждения ее арабских соседей. И хоть Клара понятия не имела, как принц обходит запреты своей священной книги, она решила эту проблему с неожиданной легкостью: