"1-й день.
     Какая тоска! Какая скука! Вот уже почти три месяца я заточен в этой тесной квартирке в обществе шести непроходимых идиотов. Впрочем, я неправ: двое из них - непроходимые идиотки. Но даже это их не красит. Впервые в жизни я пожалел, что не курю: я просто задыхаюсь от табачного дыма и от вони разбросанных всюду окурков".
     На миг Ури показалось, что никогда в жизни он не читал ничего увлекательней этой вполне человечной жалобы. Интересно, что откроется дальше? Он потянулся было за ручкой, но тут дверь приоткрылась без стука и из щели выглянула лукавая мордочка Лу.
     - Вы живы? - пропела она, намереваясь войти в комнату. - Вы просто-напросто проспали завтрак? А мы-то там уже черт знает что подумали!
     Ури, который и после трех лет жизни в Германии сохранил израильскую привычку спать в одной майке без трусов, воспользовался этим, чтобы не впустить Лу в комнату. Он в притворном ужасе замахал руками и для большей выразительности прокричал свистящим шепотом:
     - Только не входите, я не одет!
     Лу состроила бесшабашную гримаску: "мол, ну и что? мы и не такое видели!", но все же прикрыла дверь снаружи и прокричала из коридора:
     - Одевайтесь и выходите! Брайан там с ума сходит от беспокойства!
     Ури глянул на часы и не поверил своим глазам - было без двадцати одиннадцать. Неужто он так углубился в разгадку этой долго не поддававшейся головоломки, что даже не слышал звонка на завтрак? Тут же ужасно захотелось есть, но овсяная каша была уже недосягаема, оставалось только дождаться сухих бисквитов утреннего чаепития.
     Когда зазвенел колокольчик, призывающий к чаепитию, Ури, уже полностью одетый, метался по комнате в тщетной надежде найти хоть какой-нибудь уголок, в который можно было бы спрятать расшифрованные и нерасшифрованные страницы дневника Карла. Собственно, он с самого начала знал, что мечется напрасно и что никакого укромного уголка в его келье нет и быть не может, но деваться-то было некуда - вот он и метался. И в конце концов решил таскать всю эту весьма пухлую пачку с собой - его лично вряд ли кто-нибудь станет обыскивать. Перебросив через плечо ремень рабочей папки с дневником Карла, он через три ступеньки рванул вниз по лестнице на зов колокольчика.
     Когда он вошел в гостиную, все уже были в сборе: Брайан разливал чай, музыкальная троица оживленно шепталась за своим столиком у окна, парализованная вдова нашла очередную жертву среди ископаемых старцев, американцы у камина весело хрустели бисквитами. Ветреная Лу Хиггинс тоже нашла себе новую жертву - она стояла, облокотясь на рояль, и, позвякивая браслетами на лодыжке, очаровывала высокого, седого, но моложавого господина, которого Ури до сих пор ни разу не видел. Молодцеватый господин был явно склонен обольщаться, тем более, что сегодня Лу была не в шортах, а в смело декольтированном мини-сарафане, который оттенял ее прелести даже более заманчиво.
     Но Ури не успел прислушаться к их беседе - его отвлек сфокусированный на нем магнетический взгляд Брайана. Маленький библиотекарь, не смея отойти от своих чайников, буквально умолял Ури подойти к нему. Ури взял чашечку с подноса, подумал секунду и взял вторую:
     - Брайан, можно пойти против правил и налить мне две чашки кофе? - попросил он. - Раз уж я проспал завтрак, хоть кофе попью вволю.
     На это полуобъяснение, полуоправдание Брайан ответил трепетом ресниц и советом поспешить к столу у камина, чтобы запастись бисквитами, пока американцы все не сожрали. Ури поблагодарил и отправился к камину, слегка угнетенный невольным чувством вины: он не мог позволить себе вознаградить Брайана рассказом о том, как замечательно работает написанная им схема шифровки - ведь по его версии у него только-то и была прочитанная Брайаном страничка.
     Перегнувшись через плечо Джерри, Ури ловко подхватил корзинку с остатками бисквитов и, пренебрегая градом протестов, унес ее на свободный столик, приютившийся в царственной тени рояля. Прямо перед его глазами покачивалась в такт игривому перезвону браслетов вертлявая мальчишеская попка Лу, а над ее русой гривкой на Ури смотрело тронутое легким загаром выразительно арийское лицо - длинное, с сильными челюстями и крупным прямым носом. Хоть Ури и устал, он не мог увильнуть от выполнения своей главной обязанности - одним глотком прикончив кофе, он стряхнул в корзинку налипшие на пальцы бисквитные крошки и бесцеремонно втерся между Лу и ее собеседником.
     - Надеюсь, вы не американец? - сказал он весело и непочтительно, хоть новый гость был лет на пятнадцать старше его.
     - А что? - спросил тот, не сознаваясь, откуда он.
     - Я устал быть в меньшинстве, - пожаловался Ури, - они съедают за чаем все бисквиты. - Лу захохотала, демонстрируя ровные зубы и ямочку у основания горла.
     Новый гость, вторя ей, засмеялся глубоким смехом человека, который хорошо знает, с какой стороны хлеб намазан маслом.
     - Нет, я не американец, - утешил он Ури. - Но и к европейцем меня причислить трудно - я из Чехословакии. Так что за сохранность ваших бисквитов в моем присутствии поручиться нельзя. - И добавил уже другим, официальным голосом, содержащим в себе вопрос: - Профессор Ян Войтек, специалист по архивному хранению документов.
     - Ульрих Рунге из Саарбрюккена, не профессор, - ответил на его немой вопрос Ури и удивился неожиданной искре, вспыхнувшей в холодных серых глазах чеха. Чем он так его задел? Искра погасла так же мгновенно, как и вспыхнула - расширившиеся было зрачки вернулись в ординарную точку. Ян Войтек полюбопытствовал вежливо и равнодушно:
     - "Непрофессор" из Саарбрюккена? Что же вы там делаете?
     - Учусь.
     - Все-таки в университете?
     В его вопросе Ури послышалась нотка заинтересованности, или ему просто почудилось?
     - Вы там бывали? - Я? - изумился Ян. - В Саарбрюккене? Я же вам сказал, что я из Чехословакии!
     - Ну и что? - озадачилась Лу. - Разве из Чехословакии нельзя попасть в Саарбрюккен?
     - Ах, девочка, девочка! - со вздохом позавидовал ей чех. - Вам еще предстоит узнать многое о жизни других людей!
     Чуть пониже отраженных гладью рояльной крышки голов Ури и Лу втиснулось отражение еще одной головы - легкие волосики клубились надо лбом, словно облако.
     - Ули, у меня к вам срочное дело.- прошелестел где-то возле локтя Ури застенчивый голос Брайана. - Простите за вторжение, но мне пора в читальный зал. Вы меня не проводите?
     Ури вдруг осенило - он ведь не отдал Брайану ключ от аннекса! Он сунул было руку в карман, но вспомнив вчерашнюю атаку Джерри Хиггинса, передумал возвращать ключ на людях и поспешил вслед за Брайаном.
     - Вы действительно проспали? - голос маленького библиотекаря выдавал его неуверенность в том, что он имеет право задавать такой вопрос. - Вы так сладко спали, когда я уходил...
     - В котором это было часу? - спросил Ури, чтобы выиграть время.
     - Примерно в полшестого... - незавершенная интонация фразы мягко, но настойчиво требовала ответа. "Он, небось, видел, что у меня в комнате горел свет", - сообразил Ури и решился на осторожную ложь:
     - Я немного потрудился над вашей расшифровкой. Дело в том, что я дал вам только обрывки строк, а у меня есть почти целая страница. И мне не терпелось прочесть все, что осталось, и я прочел - ваша схема потрясающая! Не могу понять, как вам это удалось, вы просто гений!
     Детская ладошка Брайана легла на ручку двери читального зала, взъерошенные волоски на его затылке взъерошились еще больше. Он сказал, не оборачиваясь:
     - Это не моя заслуга - лучшие умы многих разведок безуспешно бились над этим шифром, пока кто-то, наконец, его не раскрыл.
     И почти вбежал в читальный зал. Ури вошел за ним, нащупывая в кармане ключ от аннекса. Брайан шагал так быстро, что когда Ури подошел к его столу, он уже, сидя на своем месте, листал пухлый иллюстрированный том.
     - Спасибо, Брайан, - Ури положил ключ в керамическое блюдечко с ластиком и скрепками. - Надеюсь, я вас не очень подвел?
     Брайан оторвался, наконец, от страницы, расчерченной замысловатыми диаграммами. Ури показалось, что он ничего на этой странице не видел, а просто прятал за ней глаза - такая в них была обида.
     - Я вас все утро ждал. За завтраком и после. Я решил, с вами что-то случилось, но народу было полно и я не мог покинуть свой пост. Особенно после вчерашнего.
     - Ну что со мной могло случиться? - усмехнулся Ури.
     - Что угодно! Ведь вы прочли зашифрованный документ. А вдруг кому-то не понравилось, что вы его прочли?
     - Но ведь кроме вас и меня этого никто не знал!
     - Одна тайна тянет за собой другую. Тем более, что когда я под утро уходил из вашей комнаты, за мной следили из нескольких дверей.
     - Тогда я не стану на глазах у всех показывать вам то, что мне удалось прочесть. - с облегчением сказал Ури. - Я лучше, наконец, зарегистрирую свою книгу у дежурного библиотекаря - ведь это вы? - и получу собственный ключ от аннекса.
     Он вынул из папки вчерашний трактат о древних системах орошения и вписал его индексы в толстую амбарную книгу, заметив при этом, что на сегодняшний день он был первым посетителем аннекса. Брайан открыл стоящую на столе деревянную коробку с подвешенными в замшевых гнездах ключами - она была полна:
     - Вот вам ключ. Но не забудьте вернуть его в конце рабочего дня. За опоздание - штраф 10 фунтов и трехдневное лишение права на ключ.
     - Ого, какие строгости! - засмеялся Ури. - Но я надеюсь, вы ссудите мне свой, если со мной случится такая беда!
     С ключом в руке Ури сбежал по короткому маршу, ведущему в аннекс. Нужно было не тратя времени воспользоваться тем, что в аннексе никого не было. Он быстро нашел нужную полку и нащупал указательным пальцем крошечную дырочку на скрытой под нижним плинтусом панели. Затем снял с шеи цепочку с миниатюрным брелоком-карандашиком и еще раз оглядел пустынный зал аннекса. Убедившись, что там никого нет, он быстрым движением сунул карандашик в дырочку и повернул по часовой стрелке. Полка бесшумно заскользила влево, обнажая затаившийся за ней узкий коридорчик, окаймленный рядами старинных томов. Противоположная входу торцовая стена коридорчика была перекрыта поперечной книжной полкой. Значит, это и есть тайная дверь, открывающая путь в хранилище уникальных древних рукописей.
     Ури собрался было откатить маскировочную полку, чтобы собственными глазами убедиться в исправности отворяющей дверь механической системы, как вдруг за спиной у него кто-то негромко кашлянул. Он резко обернулся, готовый к чему угодно, но не к тому, что он увидел. Лысая змеиная головка ископаемого старца заглядывала в зазор между полками, поблескивая бесцветными мудрыми глазами из-за толстых стекол квадратных очков
     - Вы что же это, любезный юноша, захлопываете столько полок без предупреждения?
     Ури смутился:
     - Простите, я думал, что здесь никого нет. Ведь я взял первый ключ.
     - Напрасно вы так думали. У некоторых из нас есть именные ключи, заслуженные многолетними трудами в этих стенах.
     И старец с гордостью предъявил свой ключ, украшенный серебряной биркой, на которой было выгравировано: "Преподобный Харви". Несколько секунд полюбовавшись собственным именем, он перевел проницательный взгляд на возносящиеся над его головой книжные полки:
     - А как вам удалось сюда проникнуть? Этот отдел уже давно числится недосягаемым: его поломанный замок невозможно починить, не разрушив всю систему движущихся книжных шкафов, на ремонт которой нет денег.
     - Я открыл его по ошибке, мне нужен совсем другой, - мысленно проклиная свою неосмотрительность, пробормотал Ури. Он быстро шагнул к выходу из зазора, вытесняя оттуда дотошного Харви. Тот попробовал было задержаться, ухватившись ревматическими пальцами за корешок книги на последней полке, однако под напором широких плеч Ури он вынужден был отступать все дальше, вытаскивая книгу из не слишком плотного ряда.
     - Куда же вы? - залепетал он, теряя свой гонор перед грубой силой. - Раз уж вы этот отдел открыли, давайте хоть посмотрим, что там есть.
     Но Ури был неумолим.
     - Господин владелец именного ключа, уж вы-то знаете, чем я рискую! Я подписал обязательство открывать только те отделы, где стоят зарегистрированные мною книги.
     Произнося эти слова он медленно оттеснял преподобного Харви от зазора. Оттеснив его достаточно далеко, Ури уронил свой ключ и наклонившись, чтобы его поднять, нажал секретную кнопку на панели под плинтусом. Ученый старец, не заметивший хитрого маневра Ури, затаив дыхание следил, как неотвратимо смыкаются шкафы, скрывая от глаз заветный зазор.
     - Зачем вы его закрыли? - простонал он, наконец, обретя способность складывать слова.
     - Я его не закрывал: он закрылся сам, так же как и открылся. - пожал плечами Ури.
     Но Харви не унимался - он вцепился в рукав Ури с искренней мольбой:
     - Откройте, откройте его снова!
     Ури растерянно застыл, не решаясь бесцеремонно сбросить с рукава ссохшуюся старческую лапку. Он так и стоял бы целую вечность, если бы веселый голос не произнес за его спиной по-немецки:
     - Чего от вас хочет этот старый пердун?
     То ли преподобный Харви, вздрогнув от неожиданности, отпустил рукав Ури, то ли Ури, вздрогнув от неожиданности, вырвал свой рукав из щепоти преподобного Харви, но они разом расцепились и дружно обернулись в сторону говорящего. Перед ними, улыбаясь, стоял чешский профессор Ян Войтек и спрашивал, на этот раз по-английски:
     - Что вы тут не поделили, господа?
     - Мы оба жаждем читать одну и ту же книгу. - беспечно пояснил Ури по-немецки, ловким движением вынимая из пальцев старика вытащенную им только что книгу. Бегло глянув на заголовок он увидел, что это старинное издание скандинавских саг, и обрадовался - теперь он сможет причаститься к заветной теме маленького библиотекаря.
     Длинная рука чеха потянулась к книге:
     - Боже, какое издание! У нас его нет даже в монастырской библиотеке в Тепле! - воскликнул он тоже по-немецки и попробовал забрать книгу у Ури. - Дайте полистать.
     Но Ури не выпустил книгу из рук:
     - Увы, сейчас не могу, сам буду читать. Для того я ее и добыл.
     Преподобный Харви вдруг резко выпрямил свою согбенную спину, неожиданно оказавшись джентльменом весьма высокого роста, и произнес слабым, но твердым голосом:
     - Господа немцы, я воевал против вас в двух мировых войнах и сейчас с прискорбием отмечаю, что за прошедшее время ваши манеры ничуть не улучшились!
     И не заботясь о мелких нарушениях логики в своей патетической речи старик поспешил покинуть поле боя, пока еще был в силах сохранить некое подобие былой воинской осанки.
    

УРИ

После ужина Ури громко объявил, что идет работать, и улизнул в свою келью. В коридоре было тихо, за окном изредка перекликались собаки. Ури из предосторожности припер дверь найденной днем суковатой палкой и со сладким предвкушением положил на стол скопированные листки из красной тетради. Поначалу он то и дело спотыкался и сбивался с ритма, но очень скоро в его мозгу закрутилось какое-то колесико и он с головой погрузился в чтение дневника Карла.
     "1-й день
     Какая тоска! Какая скука! Вот уже почти три месяца я заточен в этой тесной квартирке в обществе шести непроходимых идиотов. Впрочем, я неправ: две из них - непроходимые идиотки. Но даже это их не красит. Впервые в жизни я пожалел, что не курю: я просто задыхаюсь от табачного дыма и от вони разбросанных всюду окурков.
     Проветрить комнаты невозможно, окна нельзя открывать даже ночью: нас могут увидеть и опознать, ведь наши портреты расклеены на всех столбах. Первые две недели я пытался найти уединенный уголок, чтобы обдумать, кто мог меня выдать. Возможностей было не так уж много, так как почти никто обо мне не знал. Но кто-то это наверняка сделал, кто-то из этих немногих. Кто же это, кто?
     Но ни уединиться, ни додуматься не удалось, потому что все остальные пленники нашей берлоги мечутся из угла в угол, как дикие звери в клетке. Их можно понять: они прячутся в тайных убежищах, вроде нашего, гораздо дольше, чем я, и совершенно обалдели от тесноты, безысходности и безделья. Мне уже ясно, что и мои мозги скоро усохнут и я стану таким же кретином, как они. Я стал искать способ хоть как-то замедлить этот процесс и решил попробовать вести дневник, чтобы дни заточения не сливались в один бесконечный день. На мысль о дневнике меня навела эта красная тетрадь, случайно затесавшаяся среди моих малочисленных пожиток. Однако стоило мне набросать несколько строк, как вся скучающая свора повисла у меня за спиной, пытаясь разглядеть через плечо, что я пишу. Каждое подсмотренное слово вызывало бурный восторг, будто до этой минуты они таких слов и слыхом не слыхали. Терпения у меня хватило на две минуты, после чего я захлопнул тетрадь и отказался от идеи дневника.
     Среди ночи я проснулся от шороха и возни у меня под койкой. Какая-то пара сосредоточенно совокуплялась на полу, и койка моя то и дело вздрагивала от ритмичных ударов чьей-то головы об ее ножку. Я не мог разглядеть в темноте, кто это был, но похоже Эрик и Лиззи, они последние дни сильно терлись вместе. Впрочем, в наших условиях пары создаются и распадаются мимолетно, так что это мог быть и кто-нибудь другой. Я пока уклоняюсь и ни с кем в интимные отношения не вступаю, хоть не надеюсь, что мое воздержание продлится долго. Я уже не говорю, что от скуки человек готов на все, но кроме того нелегко устоять против общественного давления - я всей кожей чувствую, как вокруг меня сгущается недовольство. Они еще молчат, но смотрят на меня с неприязнью, и даже с отвращением. Так что, боюсь, мое падение не за горами.
     Предполагаемые Эрик и Лиззи со счастливыми стонами закончили свое дело и зашуршали спальными мешками, устраиваясь на ночлег. Они заснули через пару минут, а я остался один в бессонной тьме, остро пахнущей чужими любовными утехами. Тьма была густая и непрозрачная и на ее фоне я вдруг ясно увидел свое будущее. Оно мне так не понравилось, что я решил сделать все, чтобы его избежать.
     Ни в коем случае нельзя отказываться от дневника - он поможет мне дисциплинировать свой ум и хоть как-то ориентироваться во времени. Но как писать под постоянным надзором? Можно, конечно, писать ночью, когда все спят, но ведь кто-нибудь обязательно побежит в уборную и меня застукает. И тогда - все! Назавтра мою красную тетрадь выкрадут и подвергнут коллективному обсуждению.
     Боюсь, что за последние месяцы нервы мои изрядно сдали, потому что невозможность вести дневник привела меня в какое-то странное, не поддающееся контролю отчаяние. Я вообразил, что без этого единственно доступного мне усилия, я непременно сойду с ума. И даже начало казаться, что уже схожу. И, как это часто случается в невыносимой духоте нашей берлоги, я тут же почувствовал, что лоб мой покрылся обильным потом, а под горло подкатила сосущая тошнота. И вдруг меня осенило - очень просто, надо все зашифровать! Мне когда-то предлагали пользоваться замечательно хитроумным шифром, разработанным одним психом из наших, который оказался в аргентинской тюрьме. Я уже не помню, каким ветром его туда занесло, но он умудрился наладить связь с нашим центром в Гамбурге и мы в конце концов устроили ему побег. В его шифровке все было гениально просто и неразрешимо, - я ее когда-то знал, но подзабыл. Надо было сосредоточиться и вспомнить. Что ж, в моем полном безделье умственные усилия по воспоминанию можно считать благословением. Я просидел три дня в полной неподвижности, воскрешая в памяти детали этого шифра - и вот пишу! Пока это нелегко, но я уверен, что ежедневная тренировка преодолеет все трудности. Не думаю, что кто-нибудь кроме меня сумеет это прочесть!
     Еще один день
     Вчера ночью была ложная тревога: часа в два, когда все спали, прибежал Курт, который приносит хлеб и молоко. Он открыл дверь своим ключом, чтобы не привлекать внимания соседей звонком или стуком, и задыхаясь сообщил, что в нашем направлении движется отряд полиции в сопровождении двух бронетранспортеров. Эрик и Конрад запаниковали и объявили, что надо немедленно отсюда смыться и рассосаться по переулкам. Остальные не соглашались и поднялся спор, все стали орать друг на друга шепотом, но сразу замолчали, когда Курт сказал, что ему пора уходить. Как только дверь за ним закрылась, стало очень тихо - нужно было что-то решать.
     "Надо погасить свет, может они подумают, что квартира пустая", - сказала Лиззи, но никто не двинулся с места. Все стояли сбившись в кучу у окна в каком-то странном оцепенении. Я тоже стоял у окна вместе со всеми и как-то лениво удивлялся, что никто не вспоминает про ручную гранату и два пистолета, спрятанные в стенном шкафу на случай, если за нами придут. Мне бы следовало приказать, чтобы они прекратили панику и приготовились отстреливаться, но меня вдруг охватило странное безразличие. Да и стали ли бы они меня слушаться?
     "Ну что же вы! - взвизгнула Лиззи. - Погасите свет!"
     Эрик прикрыл ей рот ладонью, а Людвиг пошел к выключателю, протянул к нему руку и произнес, не гася свет:
     - А может, пусть уже нас арестуют? Сил больше нет так жить.
     Никто ему не возразил. Все молча смотрели на его пальцы, нерешительно застывшие возле выключателя, и мне кажется, все в этот момент были согласны, а может быть даже рады, чтобы нас, наконец, арестовали.
     Тут Лиззи вырвалась от Эрика и сама щелкнула выключателем. Кто-то потянул ремень жалюзи и мы увидели сквозь щели, как строй полицейских промаршировал мимо нашего дома и скрылся за углом. Никаких бронетранспортеров при них не было. Еще один день Ночная тревога не прошла даром. Через два дня нас перевели на другую квартиру. Нас перевезли на двух машинах, подкативших к подъезду с интервалом в пять минут в самый час пик. Народу на улице было полно и никто не обратил на нас внимания. По дороге водитель, незнакомый мне парнишка со швабским акцентом, рассказал, что обе машины были украдены два дня назад, - их спешно перекрасили и сменили номера. Мне было приятно слышать, что придуманный мною механизм смены тайных квартир продолжает работать бесперебойно. Немного было обидно, что они там, на воле, прекрасно обходятся без меня, но зато утешало сознание, что я так здорово все наладил.
     Новая квартира оказалась еще более тесной, чем предыдущая, и ее закурили и загадили в первый же день. Общая апатия дошла уже до того, что никто не захотел мыть посуду после обеда, ее просто свалили в раковину грязной грудой, на которую каждый, кому ни лень, стряхивал пепел".
     Ури положил ручку и откинулся на спинку стула. В глазах рябило от долгих часов вглядывания в кудрявые завитушки тайнописи. Он несколько раз моргнул и сфокусировал усталый взгляд на заоконном ландшафте. Над садом и кладбищем сгущались полупрозрачные сумерки. Несмотря на поздний час темнота еще не обволокла стрельчатый шпиль церкви, на острие которого золотились последние, тайные, отблески давно зашедшего солнца. Ури уже привык к тому, что в европейских широтах летняя ночь приходит медленно, трудно преодолевая сопротивление не желающего уступать ей дня, но здесь царство сумерек длилось еще дольше, почти до полуночи. Наверно поэтому он не заметил, как промчалось время.
     До вечернего чаепития оставалось около часа, можно было расшифровать еще пару абзацев, а то и больше, - он уже здорово наловчился. Но перед глазами кружились и мелькали черные мухи, так что, пожалуй, на сегодня пора было кончать. Тем более пора, что он уже начинал проникаться сочувствием к ненавистному автору дневника. Оказалось, что куда легче ненавидеть безликого, абстрактного врага, чем живого и страдающего.
     В дверь легко постучали. Опять, наверно, Лу, впрочем, нет - Лу предпочитает врываться без стука. Ури поспешно сгреб в ящик стола все странички - и оригинала, и расшифровки, - раскрыл первую попавшуюся из добытых в читальне книг, убрал палку и крикнул: "Заходите!". В приоткрытую дверь заглянул Ян и сказал по-немецки:
     - Над чем вы весь вечер корпите?
     Глаза его пошарили по столу в поисках чего-нибудь, за что можно было бы зацепиться, но не найдя ничего интересного, вернулись к лицу Ури.
     - И не надоело вам сидеть над книгами?
     - А что мне остается? Я же еще не профессор!
     - Хоть вы и не профессор, на сегодня вы свою норму выполнили. А мы с Брайаном не теряли времени даром. Мы пошли гулять и набрели на очаровательный кабачок, где хозяин-ирландец подает свежайшее подлинно ирландское пиво. Идемте, посидим часок и потешим Брайана вольной беседой о скандинавских сагах. Бедняга с нетерпением ждет нас внизу.

БРАЙАН

     Многоцветные бабочки порхали над головой в дымном воздухе кабачка. Десятки огромных бабочек - синих, красных, оранжевых, зеленых. Поблескивая позолотой ажурных крыльев они парили под потолком на тонких пружинистых нитях, сидели на всех стенах, на сетчатых перегородках между столами, над сдвоенным рядом бутылок на полках бара. Брайан никогда не подходил к этим бабочкам так близко - обычно он осмеливался любоваться ими только через окно, из-под прикрытия уличной темноты. Он всегда остро завидовал посетителям кабачка, которые чувствовали себя как дома в его уютной розоватой полутьме. Брайану казалось, что все эти люди, долгими вечерами потягивающие пиво из высоких конических стаканов, счастливы и беспечны, не то что он. Он был изгой, отверженный, лишенный доступной всем другим простой радости общения за стаканом пива. Его болезнь запрещала ему прикасаться к спиртному и не было у него друга, ради которого стоило бы этот запрет нарушить.
     - Ну и кич! - сказал Ули, с интересом разглядывая бабочек.
     - Не скажите, - возразил Ян Войтек, - когда кича так много, он перестает быть кичем и становится произведением искусства. Не правда ли, Брайан?
     Брайан перевел взгляд с одного на другого и на миг потерял дар речи. Сердце велело ему во всем соглашаться с прекрасным магистром, художественный вкус признавал правоту неотразимого чешского профессора, который знал толк в скандинавских сагах не хуже, чем сам Брайан. А главное - он все еще не осознал до конца, что сидит, как равный, в кабачке "Полет бабочки" в самом блистательном обществе, о каком мог только мечтать. От необходимости сделать выбор между Яном и Ули его избавило появление хозяина кабачка, который положил на стол меню и произнес хриплым пропитым баритоном: "Патрик Рэнди, человек-бабочка приветствует вас!". Брайан робко взял в руки книжечку меню, - по верхнему краю обложки, украшенной изображением изумрудной бабочки с лицом хозяина, крупной вязью были набраны те же слова: "Патрик Рэнди, человек-бабочка, приветствует вас!"
     - Почему вы человек-бабочка? - поинтересовался Ули.
     - Потому что я человек-бабочка, - не слишком вразумительно пояснил Патрик Рэнди и добавил, широким взмахом указывая на стены кабачка, - Всех этих бабочек я создал сам, вот этими руками. - и с гордостью предъявил руки, в которых Брайан не увидел ничего особенного, грубые руки рабочего человека, и все.
     Ян полистал меню, фоном каждой страницы которого служили разноцветные крылья бабочек, и спросил с улыбкой:
     - А жареных бабочек заказать у вас можно?
     Загорелое лицо человека-бабочки вдруг резко побледнело и даже исказилось гримасой боли, словно он получил пощечину. Брайану стало неловко за бестактность своего спутника, однако Патрик Рэнди быстро овладел собой, гордо выпятил подбородок и произнес с достоинством:
     - Бабочки здесь для услаждения вашего взора, а не для услаждения вашего желудка.
     - Неоспоримо, - поспешно согласился Ули.
     - Безусловно, - подхватил Ян.
     И оба потупились, согласно и как бы смущенно, но Брайану почудилось, - чтобы не расхохотаться. Если Патрик Рэнди и заподозрил их в неискренности, он себя не выдал - он опять обвел зал торжественным жестом и продекламировал:
     "На крыльях бабочек ажурных
     Сюда слетаются мечты!"
     Брайан услышал, как слева от него, словно задохнувшись от восторга, закашлялся Ули, а Ян сохраняя серьезность спросил:
     - И стихи тоже ваши?
     - Все здесь мое, - живо откликнулся Патрик Рэнди и расплылся в улыбке, от которой излишки грубой кожи на его щеках и подбородке собрались в тугие, подвижные гармошки, образуя некое подобие крыльев бабочки. - Результат моих тяжких трудов и долгих странствий.
     - А где вы странствовали? - полюбопытствовал Брайан, который из-за болезни никогда не пересекал границ Уэльса.
     - Везде! - гордо воскликнул бабочник. - Назовите любую страну мира и я расскажу вам о ней такие подробности, каких вы не найдете ни в одной ученой книжке!
     - Что же вы там делали, во всех этих странах? Ведь не бабочек, правда? - усомнился Ян.
     - Чего я только ни делал! - Патрик Рэнди заметно возбудился и присел на скамейку рядом с Брайаном. - Если бы я начал вам рассказывать, в каких передрягах я побывал, с какими врагами сражался и сколько крови пролил, нам не хватило бы времени до закрытия!
     - Своей крови или чужой? - лукаво уточнил Ян, но словоохотливый кабатчик, не замечая его иронии, не просто продекламировал, а почти пропел:
     - И своей, и чужой! Когда враг идет на тебя лавиной, ты должен сразить его наповал!
     - И чем вы его сражали? Клинком или пулей? - не унимался Ян.
     - И тем, и другим, - отпарировал его выпад бабочник. - Рука моя тверда и глаз мой зорок! Но ни острый нож, ни меткая пуля не сумели оградить меня от пролития крови! - И он начал было расстегивать рубаху, желая немедленно продемонстрировать свои боевые шрамы и рубцы.
     - А как насчет пива? - остановил его Ули, которому надоела эта беседа посуху.
     - Да, да, конечно пиво! - засуетился Патрик, пытаясь застегнуть непослушную пуговицу на груди. - Пиво непременно и в первую очередь! Рекомендую Гиннес, есть в бутылках, есть в розлив, как пожелаете.
     - А как мы пожелаем? - спросил Ян у Брайана.
     Брайан испуганно замигал. Врачи категорически запретили ему пить пиво, но он по дороге сюда начисто забыл про этот запрет. И вот теперь он должен выбирать, не имея даже малейшего представления, чем пиво в бутылках отличается от пива в розлив. Но он не мог лишить себя этого удовольствия - прислушавшись к себе он почувствовал, что слово "бутылка" ему отвратительно, и решительно объявил:
     - В розлив!
     - Решение истинного знатока! - возликовал хозяин и устремился к большой бочке, возвышающейся над стойкой бара. Ободренный Брайан прикрыл глаза и увидел почти наяву, как его недоброжелатель, казначей библиотеки Джеймс Сидней, входит под сень порхающих бабочек и потрясено застывает при виде Брайана, непринужденно потягивающего пиво из высокого стакана. Когда он открыл глаза, стаканы уже стояли на столе. Их было четыре, потому что человек-бабочка принял приглашение Яна присоединиться к ним по случаю знакомства. Вслед за всеми Брайан взял свой стакан, увенчанный облаком пены, и замер, не зная, что с ним делать.
     - С приездом! - провозгласил Ян и отхлебнув большой глоток, признал, что ирландское пиво, пожалуй, не хуже, чем их Будвар. На что Ули возразил, что насчет Будвара он ничего сказать не может, но вот против их черного марбургского Кучер-Альта ирландское не тянет. И все посмотрели на Брайана, ожидая, что скажет он - или ему это показалось? Но он не знал, что сказать, потому что не пробовал пиво ни разу в жизни. Поэтому он молча поднес стакан к губам, зажмурился и глотнул. Рот обожгло терпким и горьким, но он собрал всю свою волю и глотнул снова. В голове его вздулся и лопнул огненный пузырь и разноцветные бабочки над головой начали пикировать на него со скоростью реактивных самолетов. Он уронил голову на стол и заплакал счастливыми слезами.

УРИ

     Хорошая погода кончилась где-то в полночь и надолго зарядил некрупный нудный дождь из тех, которым нет конца. Его ровный шум сперва убаюкал Ури, особенно после трех кружек крепкого ирландского пива, но перед рассветом загрохотал гром и пришлось срочно проснуться, чтобы убедиться, что за громом всегда следуют молнии. Заснуть уже не удалось, тем более, что Ури не терпелось продолжить расшифровку красной тетради. За прошлый вечер он уже неплохо усвоил основные принципы хитроумного кода Карла, так что за короткое время он успел прочесть изрядный кусок.
     "Мы начали устраиваться на новом месте. Каждый выбирал себе соседей по вкусу. Поскольку я здесь явно никому не по вкусу, мне повезло и я со своим спальным мешком оказался в одиночестве на кухне. Не то, чтобы мне было приятно спать, засунув голову под раковину, а ноги - в щель между холодильником и посудной полкой, но зато я могу закрывать на ночь дверь и оставаться один. Конечно, в любую минуту любой из шести идиотов может явиться пить чай или рыться в холодильнике в поисках утешения для истомившегося в неволе желудка, но все же бывают часы, когда никто не нарушает моего блаженного одиночества.
     Над кухонной дверью я обнаружил неглубокие антресоли, набитые старыми книгами. Я решил, что не стоит рассказывать идиотам о моей находке - их интерес к чтению исчезающе мал, Скорей всего, это не их вина: в скитаниях с одной тайной квартиры на другую они потеряли способность сосредоточиться. Не исключено, что я тоже скоро ее потеряю. Но пока мой интерес еще жив, так что, когда все угомонились, я взобрался на стул и стал изучать содержимое неожиданно свалившейся на меня библиотеки. В основном она состоит из старого книжного хлама, который можно читать только в одиночном заключении. Но одна книга хорошо читанная и затрепанная, показалась мне любопытной. Это - полудокументальная история жизни одного русского аристократа из прошлого века, Мишеля Бакунина, который уже сто пятьдесят лет назад понял, что сытое общество бюргеров враждебно каждому отдельно взятому сытому бюргеру. Мне всегда хотелось узнать подробности жизни этого удивительного человека. Ведь это он сформулировал основные принципы нашей борьбы и теоретически обосновал то, что сегодня называют городской герильей.
     У меня создалось впечатление, что он всегда стремился жить на грани гибели и метался по Европе в поисках смерти. Во время революции 1848 года он сражался на баррикадах в Париже, в Праге и в Дрездене и в конце концов был приговорен к смертной казни. А с чего бы? Чего ему не хватало? Все у него вроде было в порядке - высокий синеглазый красавец из богатой и знатной семьи, любимец женщин, прекрасно образованный. Что гнало его от одной опасности к другой? Меня давно занимал вопрос, какая тайна кроется в его погоне за смертью, но никогда не было времени порыться в его прошлом. Что ж, сейчас времени у меня хоть отбавляй! Могу подумать и о проблемах Мишеля Бакунина. Это все же лучше, чем непродуктивно думать о своих. О чем-то же думать я должен!
     Я завернулся в спальный мешок и, предвкушая удовольствие, раскрыл книгу. Видать, кто-то усердно штудировал ее до меня - она вся испещрена пометками, многие строки подчеркнуты. Похоже, хозяева этой квартиры - так называемые интеллигентные люди, среди которых принято сочувствовать нашей борьбе. Что ж, отлично, именно таких я всегда настойчиво рекомендовал вербовать.
     Еще один деньТрудно будет потом восстановить, когда что было написано, но невозможно называть день, число и даже месяц. Их трудно различить в бесконечной череде сменяющих друг друга унылых физиологических состояний. Хочется спать - не можешь заснуть из-за общего гама, хочется в сортир - там всегда кто-нибудь сидит, хочется есть - в холодильнике все засохло и зачерствело, хочешь глоток свежего воздуха - о прогулке и думать не смей!
     Похоже, когда я продумывал эту, довольно совершенную, систему ухода от слежки, я вовсе не рассчитывал на себя. Еще один день Итак, они меня заполучили, черт бы их побрал! Не знаю, зачем я им понадобился. Ведь я для них старик, все они моложе меня почти вдвое. О моем высоком положении в организации им наверняка ничего неизвестно, да и не все ли им равно? Однако они зачем-то остро жаждали вовлечь меня в свои игры, а я не поддавался, все сильнее разжигая этим их жажду. Почему я так упирался? Я думаю, дело в том, что они мне просто физически неприятны: они все как на подбор некрасивые и редко моются, и девки не лучше парней. Мне трудно переносить их дурацкие ссоры, когда они в плохом настроении, но еще хуже, когда они в хорошем, - их бездарные шутки могут кого угодно свести с ума. Мне с ними скучно, я терпеть не могу пустых занятий, задача которых - как-нибудь убить время, хотя, по совести, в условиях заточения - это единственное, что можно со временем сделать..."
     За спиной слабо щелкнула дверная ручка, которую кто-то пытался осторожно повернуть, но напрасно - Ури ночью умудрился закрепить ее привязанной к спинке кровати веревочной петлей.
     - Ули! От кого вы запираетесь? - прошептал из-за двери голос Лу, - Не хотите побегать до завтрака?
     - В такую погоду? - запротестовал Ури, глядя на вздрагивающие от ветра мокрые ветви каштана за окном.
     - Может, вы меня впустите? Или вы опять не одеты? - жалобно запричитала Лу в коридоре. - Мне неудобно разговаривать с вами через дверь.
     Ури, которого холод вынудил с рассвета влезть в тренировочный костюм, сжалился над ней, - он спрятал дневник в ящик и сбросил петлю с дверной ручки. Лу влетела в комнату в яркой упаковке, рассчитанной на обольщение партнера по пробежке под дождем - короткие белые шорты и красная спортивная куртка подчеркивали стройность ее загорелых ног в белых кроссовках.
     - Вот вам куртка Джерри и побежали! - тоном, не допускающим возражений скомандовала она, протягивая Ури точно такую же красную куртку с капюшоном. - Где ваши кроссовки?
     Не спрашивая разрешения она опустилась на колени и начала шарить под кроватью в поисках спортивных ботинок. Ури, готовый было заявить, что кроссовок у него с собой нет, прикусил язык, испугавшись, как бы она не заставила его бегать в кроссовках Джерри, и вытащил свои из стенного шкафа. Но прежде, чем надеть куртку Джерри, он попросил Лу на минутку выйти в коридор.
     - Вы что, как всегда, без трусов? - поинтересовалась она, закрывая за собой дверь.
     Ури вытащил из ящика скомканные листки, сунул их в целлофановый пакет и спрятал за пазуху, туго перетянув тренировочную майку ремнем. Потом натянул кроссовки и куртку и припустил вслед за Лу по извилистому коридору, равномерно разграфленному прямоугольниками одинаковых дверей. Ему почудилось, что в подтверждение вчерашних подозрений Брайана, некоторые двери были и впрямь приоткрыты.
     Внизу Лу свернула в проход между трапезной и кухней, где уже щебетали и звенели тарелками кухонные девушки, и через незнакомую Ури узкую дверь выбежала в кладбищенский сад. Дождевая сетка затягивала небо до самого горизонта. Под шепоток мелких настойчивых капель, барабанящих по пластику куртки, Ури пересек сад, промчался по огибающей церковь тропинке и следом за Лу вбежал в длинный туннель, образованный сомкнутыми кронами старых вязов. Там его ослепила зеленоватая полутьма и он с размаху налетел на Лу, которая, затаив дыхание, притаилась за несколько метров от входа. "Что она задумала?" - подумал Ури, чувствуя, как целлофановый пакет щекотно трепыхнулся под майкой. Однако прежде, чем он успел вымолвить хоть слово, теплые пальцы Лу легли на его губы. Она стояла так близко, что дыхание ее щекотало его щеку.
     - Т-с-с! Молчите, Ури! - Ури, не Ули? Или он ослышался, оглушенный неожиданностью и шорохом дождя. Но она не дала ему додумать:
     - Ваша мама приезжает сегодня четырехчасовым поездом.
     - Какая к черту мама? - громко возмутился он прежде, чем ладонь Лу зажала ему рот.
     - Ваша мама Клара, или у вас есть другая? Меир просил напомнить вам еще раз, чтобы вы не выдали себя ни словом, ни жестом. А теперь - скорей отсюда, пока никто не заметил, что мы тут задержались.
     - Вы? - выдохнул Ури, все еще не обретя дар речи. - Вы?
     - Ну да, я ваша связная! Бегите передо мной так, чтобы слышать, что я вам говорю, - прошипела Лу и больно подтолкнула его в спину. - Да бегите же, бегите, что вы топчетесь на месте?
     Ури побежал под зеленой аркой сплетающихся над головой деревьев, вслушиваясь в торопливые слова Лу:
     - Вам уже есть, что сообщить Меиру? Вы ведь обхаживали за ужином этого шикарного чеха.
     - А вы обхаживали его за обедом.
     - Не оборачивайтесь, за нами могут следить!
     Тогда Ури спросил не оборачиваясь:
     - Что же вы выудили из шикарного чеха?
     - Т-с-с! Не так громко! Меня интересует, что вы из него выудили. Вы ведь просидели с ним целый вечер в кабачке бабочника.
     - Вы что, за мной следили?
     - Конечно! И за ним, и за вами, и за библиотекарем.
     Постепенно Ури приспособился бежать слева от Лу и лишь чуть-чуть впереди, так что можно было разговаривать тихо и не оборачиваясь.
     - А зачем вы с Джерри устроили мне допрос и слежку, если вы моя связная?
     - Я только сегодня на рассвете узнала, что вы мой клиент.
     - При помощи почтового голубя, что ли?
     - А вот это не ваше дело. Ваше дело слушать меня и не повышать голос. Вам следует случайно столкнуться с вашей мамой сразу после ее приезда и непринужденно завязать с ней знакомство. Вы должны сопровождать ее по дороге на совещание и встречать при выходе. Совещание будет проходить в хранилище уникальных рукописей. Надеюсь, вы знаете, где оно находится?
     - В подвале под часовней.
     - Правильно. Вы в часовню уже заходили?
     - Вы ведь за мной следите и прекрасно знаете, что еще не заходил.
     - Так зайдите поскорей. Вы должны своими глазами увидеть вход в хранилище. Во время совещания вы, я и Джерри будем по очереди дежурить неподалеку, чтобы следить, как бы кто-нибудь чужой не попытался туда проникнуть.
     Ури хотел было сказать, что ему поручено охранять другую дверь, но воздержался, ведь Лу может ничего о той двери не знать. Где-то за тучами взошло солнце и в зеленоватом пространстве похожей на подводное царство долины начали завихряться мелкие струйки молока и меда. Голос Лу произнес шепотом у самого уха Ури:
     - Для пользы дела было бы удобно, если бы вы стали моим любовником. Тогда наши совместные деловые прогулки получили бы законное оправдание.
     От неожиданности Ури на миг замедлил шаг, но рука Лу тут же толкнула его в спину:
     - Бегите, не останавливайтесь!
     От ее толчка он качнулся вперед и спросил уже на бегу:
     - А что скажет ваш муж?
     - Вы что, поверили, будто Джерри мой муж? - фыркнула Лу. - Интересно, за кого вы меня приняли?
     - Но разве вы не живете с ним в одной комнате? - полюбопытствовал Ури.
     - Конечно, нет! Здесь нет комнат на двоих. Здесь каждому полагается узкая односпальная кровать, начала было Лу и вдруг осеклась. Откуда-то сбоку из-под сетки дождя вынырнул Ян Войтек в синей куртке и кроссовках. Он приветственно махнул им рукой и прокричал на бегу:
     - Пора поворачивать обратно, а то опоздаете на завтрак!
    

КЛАРА

     Поднимаясь по чуть поскрипывающему эскалатору на третий этаж неоглядного лондонского магазина "Сэлфриджис", Клара тихо напевала навязшие в зубах строчки из новой песни популярной израильской певицы: "О-о, счастье умереть за тебя, умереть за тебя!". Слова эти преследовали ее неспроста, потому что она, по всей видимости, запуталась в собственноручно сплетенных ею хитрых сетях, которые теперь ни развязать, ни разрубить. Ведь какая комбинация сложилась, - нарочно не придумаешь: Ури и Меир, ревнивый сын и отвергнутый возлюбленный! И под их пристрастным надзором ей предстоит встреча с тайным любовником! Но главное, главное, главное - встреча-то ей все-таки предстоит!
     Она задохнулась от предвкушения и, чтобы снять спазм с голосовых связок, пропела чуть громче: "О-о, счастье умереть за тебя, умереть за тебя!". Пропела, наверно, слишком громко, потому что кудрявый седой господин, скользящий навстречу ей вниз по параллельной дорожке, вдруг сложил губы трубочкой и послал ей развязный воздушный поцелуй. Пока она растерянно решала, возмутиться или расхохотаться, он проплыл мимо и исчез во флюоресцентном чреве второго этажа.
     Сойдя с эскалатора, Клара не спеша направилась к бесконечным рядам многоцветных жакетов, блузок и свитеров, тянущихся по всей длине огромного магазина. До поезда в Честер оставалось чуть больше двух часов, так что времени у нее было немного, но ведь и покупать что-нибудь было необязательно. Она пришла сюда просто, чтобы как-то убить время и отвлечься от тревожных мыслей о хитроумной ловушке, в которую она сама себя завлекла.
     Как будто недостаточно, что это свидание с Яном в Англии - ее постыдная тайна, ее грех и преступление! А теперь получается, что встречаться с ним ей придется украдкой, тайком от Ури и Меира, которые будут за нею следить. Кто из этих двоих опасней? Меир? Честно говоря, у нее вчера в посольстве ноги подкосились, когда, приоткрыв скромную дверь с табличкой "Визы и разрешения", она внезапно оказалась лицом к лицу со своим вытесненным из памяти, но не забытым прошлым. А ведь для Меира эта встреча не была неожиданной, он планировал ее и предвкушал. Во время их долгой деловой беседы она всей кожей чувствовала, как его взгляд исподтишка ласкает ее и проникает под одежду. Неужели его страсть к ней все еще не угасла? Неужели он на что-то еще надеется, после стольких-то лет? Или ей это просто померещилось, дуре старой?
     И все-таки не в Меире таилась главная опасность. Клара с ним раньше справлялась, она и сейчас с ним справится. Но вот как быть с сыном? Как укрыться от его проницательных глаз, натренированных долгими годами детской ревности? Клара повесила ворох свитеров на скобу у двери примерочной кабинки и, расстегнув пуговицы своей блузки, внезапно содрогнулась от трепетного скольжения шелка вниз по обнаженной спине. Что с ней? Куда несет ее поток страстей и событий? Нужно срочно взять себя в руки и сосредоточиться на выборе свитера. Обычно ей удавался этот женский трюк вытеснения отрицательных эмоций при помощи потребительских радостей.
     Трюк удался и на этот раз - не стопроцентно, но удался. Когда Клара вошла в вагон с чемоданом в одной руке и с полной сумкой от "Сэлфриджис" в другой, она уже не пела вслух, распугивая встречных несдержанными прорывами чувств. Она тихо села у окна и невидящими глазами уставилась на проносящийся мимо английский пейзаж. Смотреть, правда, было не на что. Сразу после Лондона небо затянули угрюмые свинцовые тучи, из которых начал сеяться противный мелкий дождичек, затянувший окно переменчивым капельным узором.
     Соответственно погоде душевное равновесие Клары становилось все более зыбким и уязвимым. После первой пересадки в дымном красно-кирпичном Бирмингаме она потеряла власть над собой и начала мечтать о том, как она встретится с Яном. Однако представить это было трудно, потому что ей не хватало реалистических деталей. Она не знала, как выглядит коридор библиотеки, где она может как бы случайно столкнуться с ним, если он ждет этой встречи так же нетерпеливо, как и она. И тут на нее накатил страх. Почему она вообразила, что он уже там? Может, его еще нет? А может, он вообще не приедет? Ведь после краткой записочки, завершающейся лаконичным "До встречи", пришедшей по почте более трех недель назад, она не получила никакого подтверждения, что он приедет. А вдруг он передумал или ему опять не дали визу?
     Ко второй пересадке в маленьком городке Хавардене Кларе уже все стало ясно. Пока она взбиралась с тяжелым чемоданом по ступеням громоздкой деревянной лестницы, чтобы тут же спуститься по точно таким же ступеням на другой перрон, она окончательно поняла, что Ян вообще не приедет. О чем она думала до сих пор? Почему эта мысль не пришла ей в голову раньше? Ну и ладно, хватит об этом. Она ведь едет в Дерривог вовсе не на свидание с Яном, так что ей следует спуститься с облаков на землю, перестать сходить с ума из-за Яна и освежить в памяти детали предстоящего ей ответственного задания.
     Последний перегон оказался совсем коротким, всего двадцать семь минут, что при учете черепашьей скорости двухвагонного поезда-трамвайчика едва покрывало расстояние небольшой пешеходной прогулки. При подъезде к Честеру погода вдруг чудесно переменилась и в бледно-голубом неожиданно безоблачном небе засияло нежаркое северное солнце. Клара вышла из вагончика и огляделась: крошечная вокзальная площадь Честера выглядела миниатюрной копией вокзальных площадей всех больших городов мира. Под игрушечными колоннами игрушечных ворот выстроилась очередь из двух английских такси, похожих на маленькие черные фаэтоны, в которые забыли запрячь лошадей.
     Проезжая в такси по декоративным средневековым улочкам Клара вытащила из сумки расческу, помаду и пудреницу и начала поспешно прихорашиваться. Она уже не мечтала о встрече с любовником, она просто заботилась о том, чтобы не предстать перед сыном растрепанным пугалом с бледным ртом и погасшим взором. Такси выехало из города на узкое шоссе, вьющееся среди изумрудных лугов, отороченных ровными рядами тополей. В Израиле Кларе не часто приходилось видеть летом столько привольно растущей зелени. Потом замелькали живые изгороди, окружающие аккуратные кирпичные домики с гребешками дымоходов на крышах, и через несколько минут такси затормозило перед аркой старинных ворот кованого железа.
     Роясь в кошельке и путаясь в английских банкнотах, Клара на миг глянула за окно и обомлела. У прорубленной в теле ворот калитки вполоборота к ней совершенно реальный, чуть растрепанный Ян в клетчатой рубашке и в шортах цвета хаки внимательно слушал, что говорит ему веселый, тоже растрепанный и тоже в шортах, сильно повзрослевший Ури. Рядом с ними, лицом к Кларе, слегка пританцовывая, суетилась длинноногая молодая блядюшка в очень коротких шортах, почти бикини, открывавших ее весьма соблазнительные ляжки до самого причинного места. Клара хорошо знала разбитных девок этого типа и терпеть их не могла. Они тоже были охотницы на мужчин, но не разборчивые, а всеядные, готовые взять любого, который клюнет на приманку.
     По мелкой чечетке, которую выбивали по отполированным веками камням сандалии голоногой охотницы, было видно, что она находится в состоянии боевой готовности. Клара не смогла сходу определить, на кого именно направленно ее внимание - на Яна или на Ури, но сейчас это было неважно. Сейчас важно было выйти из такси на глазах сына и любовника так, чтобы ни тот, ни другой не откололи от неожиданности какую-нибудь разоблачительную глупость. Уходить они явно не собирались и не было ни малейшей надежды проскользнуть мимо них незамеченной. Так что Кларе не оставалось ничего, кроме лобовой атаки.
     И Клара пошла в атаку. Когда таксист вынул из багажника ее вещи и поставил их возле машины, она распахнула дверцу и решительно шагнула в сторону веселой группы у ворот.
     - Господа, - сказала она с улыбкой, которая когда-то отворяла перед нею любые двери, - не могли бы вы помочь мне с моим багажом? Он для меня слишком тяжелый.
     И дерзко перевела глаза с любовника на сына и обратно с сына на любовника. Какую-то долю секунды оба молча смотрели на нее, словно пытались найти точку равновесия, из которой им можно будет вступить в контакт с Кларой. Первым пришел в себя Ури:
     - С удовольствием, - произнес он любезно и сделал шаг к чемодану.
     Однако Ян опередил Ури. Он в один прыжок оказался возле чемодана, легко поднял его и спросил:
     - Вы знаете номер своей комнаты?
     Теперь Клара могла позволить себе посмотреть ему в глаза.
     - Нет, пока не знаю, - ответили ее губы, пока все ее существо погружалось в призывную глубину его взгляда. - Я думаю, мне надо сначала зайти в регистратуру.
     - Что ж, пошли в регистратуру, - усмехнулся Ян, отворяя калитку свободной рукой.
     Прежде чем пойти вслед за ним, Клара обернулась к сыну. В ожидании ее инициативы он выжидательно молчал, спрятав руки за спину, - чтобы не протянуть их к ней по ошибке, что ли? Боже, как она его любила - брови вразлет, волосы взлохмачены! Нужно поскорей удирать, чтобы не выдать себя каким-нибудь невольным проявлением чувств.
     - Спасибо за предложенную помощь, - сказала она, не в силах подавить подкатившую под горло теплую волну. Как ей хотелось коснуться его смуглой щеки! Но ладони его она ведь могла коснуться, правда? И она протянула ему руку:
     - Рада познакомиться. Я Клара Райх из Израиля.
     - Из Израиля, как интересно! - воскликнула голоногая девка и ловко перехватила руку Клары. - Очень приятно, я Лу Хиггинс из Корнельского университета.
     Ого! Девка, кажется, оберегает Ури от Клары! А как же ненаглядная Инге? Но не Кларино было дело защищать интересы немецкой разлучницы. Она приветливо улыбнулась наглой американке и спросила сына:
     - Вы тоже из Штатов?
     - Нет, что вы, с моим-то акцентом? Я из Германии, из Саарбрюккена, разве не слышно?
     - О, так я смогу с вашей помощью воскресить свой немецкий? - воскликнула Клара по-немецки, наслаждаясь возможностью установить с сыном интимную связь, в которую не могут проникнуть другие.
     - Ян тоже говорит по-немецки, он из Чехословакии. - предостерег ее Ури, давая понять, чтобы она не проболталась при чехе.
     Услышав, с какой легкостью слетело с уст сына запретное имя любовника, Клара внутренне содрогнулась, осознавая всю сложность предстоящей ей недели. Ури хотел еще что-то сказать, но Лу многозначительно просунула обнаженную руку ему под локоть:
     - Пошли, Ули, нам пора, мы ведь собирались до чая осмотреть часовню.
     И кивнув Кларе на прощанье она поволокла слабо упирающегося Ури в сторону мрачной церкви, под сенью которой приютилось приземистое здание древней часовни. Какое дурацкое имя - Ули! Его неприятное звучание на миг резануло ухо Клары и тут же забылось. Какое счастье - Ян здесь! И как удачно голоногая охотница, которая явно целится не на него, а на Ури, увела сына прочь, оставив Клару наедине с Яном. Подавляя рвущийся из груди счастливый смех, Клара толкнула тяжелую калитку и вошла во двор.
     Ян ждал ее на пороге, прислонясь плечом к приоткрытой двери. Не двигаясь с места он охватил ее взглядом, ласкающим и физически ощутимым, как объятие. Клара на миг увидела себя его глазами и осталась довольна: она не шла, а летела, не касаясь земли, и все у нее было в порядке - губы, волосы, походка, посадка головы. Она подошла к нему совсем близко, так что ей в ноздри ударил головокружительный запах его нагретой солнцем кожи, смешанный с горьковатым запахом табака. Он все так же неотрывно смотрел на нее, не говоря ни слова. И почти теряя сознание от его взгляда, от его запаха, от близости золотистых волосков на его груди, курчавящихся в расстегнутом вороте рубашки, она все же нашла в себе силы произнести высоким светским голосом, на случай если кто-нибудь их слышит:
     - Это просто волшебный край! Во всем мире идет дождь и только у вас сияет солнце!
    

УРИ

     - Ну и мамочка у вас! Тигрица! - восхищенно воскликнула Лу, когда они завернули за угол церкви. - Она что, родила вас еще в детском саду?
     Ури и сам был поражен непостижимой переменой в матери, не оставившей в ней и следа от печальной вдовы с веером морщинок в уголках рта, которую он так жалел после лондонской беседы с Меиром. Она сияла и лучилась молодостью и верой в себя. Хорошо зная свою неугомонную мать Ури сразу предположил, что тут замешан мужчина, и ужасная догадка пронзила его сердце - она опять спуталась с Меиром! В свете этой догадки сразу становилось понятным, почему именно ее пригласили вести переговоры о воде. Один-единственный факт не укладывался в это блестящее решение психологической головоломки - зачем Меиру понадобилось впутывать в это дело Ури, который мог опять все ему испортить? Пока Ури проворачивал в голове разные аспекты своего прозрения, Лу продолжала что-то говорить, но он пропустил мимо ушей значительную часть ее речи и встрепенулся только, когда она сказала:
     - По-моему, наш чех сразу клюнул на ее приманку.
     Вспомнив, как мать выпорхнула из такси и предстала перед ними, грациозно согнув в колене балетную ножку в туфельке на высоком каблуке, Ури охотно поверил, что на ее приманку должен был клюнуть любой. Если бы не Лу, он бы, пожалуй, поспешил сейчас вслед за Кларой, чтобы не оставлять ее наедине со своим новым приятелем. Он терпеть не мог, когда мать заводила шуры-муры с его друзьями, а она именно это обожала, - не для того, чтобы ему досадить, а просто для самоутверждения. Впрочем, если она и впрямь опять сблизилась с Меиром, то вмешиваться не следует - пусть события развиваются своим чередом. Тем более, что Ури утром уже написал и опустил в почтовый ящик подробное описание обаятельного чешского профессора, чтобы те, кому надо проверили, что он за птица.
     Выходило, что разумней всего ему сейчас следовать за Лу, от которой все равно невозможно было отделаться. Поэтому он не сопротивляясь позволил ей взять себя за руку и повести по утоптанной тысячами ног дорожке к часовне. Цепко держа его локоть, Лу опять повторила, что он должен каждый раз сопровождать мать до входа в хранилище, чтобы кто-нибудь не попытался забрать у нее магнитную карточку, отворяющую заветную дверь. Закончив свою тираду Лу набрала в легкие побольше воздуха, чтобы продолжить разговор о Кларе, но Ури решил отвлечь ее от этой темы и спросил, зачем понадобилось строить хранилище под часовней. Лу, конечно, не смогла устоять против соблазна блеснуть эрудицией:
     - Затем, что часовню воздвигли на месте древней церкви. Ее стены ушли глубоко в землю и образовали герметически закупоренный каменный мешок. При современной системе обогрева и вентиляции в этом мешке создается особый микроклимат, в котором рукописи не рассыпаются в пыль.
     Они вошли в зябкую полутьму часовни. В дальнем углу печальная шеренга оплывших свечей освещала миниатюрный алтарь с чуть поблескивающими окладами плохо различимых в сумраке икон. Пол был усеян продолговатыми надгробными камнями, покрытыми кружевной вязью имен и дат.
     - Здесь, - почему-то шепотом сказала Лу, ткнувшись в ухо Ури горячими губами. По контрасту с многовековой каменной прохладой часовни теплое дыхание Лу обожгло Ури электрическими токами трепещущей в ней сиюминутной жизни. Торопливость ее движений свидетельствовала о напряженной краткости этой жизни, жаждущей ухватить все, что можно ухватить, пока дают. Она указала пальцем в темноту:
     - Видите, там, в углу?
     Сперва он ничего в углу не увидел, но вглядевшись, различил контур неожиданно современной стальной двери без дверной ручки. Там, где следовало бы быть ручке, в тело двери была впрессована маленькая эмалевая пластинка, рассеченная пополам узкой щелевидной прорезью.
     - Среди могильных плит это выглядит, как дверь в преисподнюю, попробовал пошутить Ури. - Неясно только, зачем щель - может для того, чтобы тело не могло протиснуться на тот свет вслед за душой?
     Однако Лу не приняла его легкомысленный тон:
     - Щель для магнитной карточки, которой отпирают дверь, - торопливо зашептала она. - Дверь бронированная, и чтобы открыть ее без карточки, понадобилась бы тонна динамита. Ведь взорвать ее пришлось бы вместе с часовней.
     - Почему шепотом? - чуть отстранился Ури, но Лу не обратила на это никакого внимания. Она приникла к нему еще ближе и прикрыла его губы ладонью:
     - Т-с-с! Здесь нельзя говорить громко!
     Он попытался было выяснить, почему нельзя, но Лу зажала ему рот еще плотней:
     - Т-с-с! Неужто вас не пугает бессилие этих бледных свечей, неспособных преодолеть могильный сумрак? Оно не говорит вам, что и мы сгораем так же быстро, как эти свечи?
     Эта возвышенная декламация шепотом никак не вязалась ни с ее обычной развязной повадкой, ни с тугими канатами бицепсов, которые неожиданно обнаружились под воздушной тканью рукавов ее блузки, когда Ури попытался ненастойчиво отодвинуть ее от себя.
     - Куда вы рветесь, ну куда вы рветесь? - зашептала она еще быстрей, не давая сдвинуть себя с места. - Жизнь проходит, а вы так и не ответили на мое щедрое предложение стать моим любовником!
     - Мне кажется, мы сперва должны обсудить все за и против, - попытался отшутиться Ури и отступил к двери хранилища, которая вдруг завыла металлическим голосом и стремительно распахнулась, оттесняя Ури к алтарю. На пороге возникла высокая фигура златокудрого викинга Толефа, странно настороженная, словно готовая к прыжку.
     - В чем дело? - тоже почему-то шепотом спросил Толеф, напряженно вглядываясь в печальную полутьму часовни.
     - Мы просто хотели убедиться, что вы не рискуете своим здоровьем, расхаживая по каменному полу босиком, - хихикнула за спиной Ури Лу. Ноги викинга и впрямь были обуты в пестрые тапочки-носки ручной вязки, очень похожие на те, что мать однажды купила Ури на рынке у бухарских евреев.
     - Благодарю за заботу. Но лучше занимайтесь этим в другом месте. - процедил норвежец сквозь зубы и захлопнул за собой дверь, которая тут же замолкла.
     - Почему бы вам не сделать своим любовником этого роскошного парня? - обернулся Ури к Лу. Она пренебрежительно повела плечами:
     - Не переношу вегетарианцев. А кроме того он, по-моему, служит охранником у наших партнеров.
     - Эти двое - наши партнеры? - вскинулся Ури. - Тогда тем более интересно взять его в любовники, хотя бы для извлечения информации.
     - Ладно, заходите ко мне сегодня после вечернего чая и мы обсудим все за и против, - лукаво проворковала Лу. - А после пятичасового чаепития отправляйтесь на автобусе в Честер.
     - С вами?
     - К сожалению, без меня, потому что мне придется вместо вас провожать вашу мамочку в книгохранилище.
     - Что же я буду делать в Честере без вас?
     - Вы пойдете на кафедральную площадь, полюбуетесь собором и зайдете в кафе-кондитерскую "Миндаль". Там вас будет ждать Меир.
     И не дожидаясь ответа она упорхнула из сумрака к светлому проему открытой двери. На пороге она все же оглянулась - проверить, идет за ней Ури или не идет. Увидев, что он так и не тронулся с места, она помахала ему изящной ручкой, и крикнула:
     - Только не опаздывайте к чаю! Сегодня там будет тесно, нового народу понаехало видимо-невидимо!
     Она была права. Когда Ури вошел в гостиную, перед чайным столиком Брайана бурлила и лопотала на разных языках многоликая очередь незнакомцев. Бледный Брайан с вымученной улыбкой повторял свое привычное "чай-кофе?" и Ури вспомнил, что не видел его ни за обедом, ни в читальном зале. Пробираясь к Брайану сквозь толпу, он умудрился различить в общем шуме французский щебет и итальянскую скороговорку двух, по всей видимости супружеских пар средних лет, стоящих с чашками наготове за молчаливым японцем неопределенного возраста. Японец, позабывший взять чашку и блюдце, напряженно вслушивался в веселый говор группы американцев, в которой мелькнуло два-три новых лица. Две элегантные дамы в мини-юбках тянулись из-за спины француза за чашками, перебрасываясь короткими трещотками испанских восклицаний. А подальше, у окна моложавый английский джентльмен в неправдоподобно отутюженных фланелевых брюках пытался вовлечь в беседу босоногого Толефа, уже успевшего избавиться от своих вязаных тапочек.
     Склоняясь к уху Брайана, чтобы спросить, что с ним стряслось, Ури поискал глазами мать, но ее в гостиной не было. Впрочем, сказал он себе, нелепо было бы ожидать, чтобы она, с ее любовью к опозданиям, явилась к чаю во время, да еще после такой долгой дороги. Ведь должна же она поколдовать над своим лицом, над своим нарядом, над своими волосами. Ури почти с умилением подумал о том, как мать всегда остается верна себе. Но это умиление быстро сменилось беспокойством, когда он заметил, что Яна в гостиной тоже нет. Совпадение их опозданий так неприятно поразило Ури, что он даже не расслышал ответ Брайана, и хотел было повторить свой вопрос, но в этот момент кто-то тронул его за плечо.
     - Куда вы делись, я вас всюду ищу! - прогудел ему прямо в ухо голос Яна, добавляя к вавилонскому гомону гостиной недостающую толику немецкого лая.
     Ури обрадовался ему, как родному, и устыдился своей ревнивой несправедливости. Что с ним, - в детство он впал, что ли? Чего вдруг он сходу предположил, будто мать может так вот запросто лечь в постель с первым встречным? Между тем Брайан, нарушая порядок и справедливость, вне очереди налил Ури и Яну по чашке особо крепкого чая и долго смотрел им вслед по-собачьи преданным взглядом, пока одна из испанских дам не начала взволнованно выяснять, что с ним стряслось. Народу в комнате было так много, что им с Яном не удалось найти двух свободных стульев за одним столиком. В конце концов Ян втиснулся между двумя смазливыми американскими девицами, курящими сигареты на диване у камина. А Ури пристроился на подоконнике возле столика, у которого расположилась неразлучная пара музыкальных пасторов. Возможно потому, что им было неуютно без Толефа, покинувшего их ради отутюженного англичанина, они без возражений впустили Ури в свою беседу.
     Преподобный Тоддс принялся словоохотливо расписывать прелести острова Мальта, где он, по его словам, провел последние тридцать лет своей жизни. Прелести были сомнительные, потому что, несмотря на свое звучное романтическое имя, остров был скучно лишен всякой растительности и сплошь покрыт автострадами. Однако его жители отнюдь не бедствовали, а, напротив, очень хорошо зарабатывали на незаконной торговле ливийской нефтью, на которую много лет назад было наложено эмбарго ООН.
     Когда Тоддс пустился в подробное описание хитрых уловок, при помощи которых контрабандная нефть доставляется из Ливии на Мальту, кто-то распахнул оконную раму за спиной Ури и случайный солнечный луч, отражая синеву неба, окрасил голубизной серые глаза мальтийского пастора. И тут Ури с поразительной ясностью вспомнил, где он видел эти неожиданно меняющие цвет глаза. Только тогда, почти десять лет назад, на офицерских курсах армии обороны Израиля, глаза эти смотрели на курсантов из под кудрявого русого чуба полковника Арье Амира, читавшего им лекцию о дезинформации как одном из важнейших видов оружия в современной войне. Голосовые связки Ури непроизвольно сократились, но он успел удержаться от изумленного возгласа и только громко хихикнул, совершенно не в такт рассказу преподобного полковника Амира. И, чтобы не выдать себя, поспешно отвел взгляд от его сверкающего черепа, не столько лысого, сколько тщательно выбритого. Там, куда упал отведенный взгляд, переливался красками лета оконный проем, а в проеме стояла Лу, призывно размахивая какой-то ярко размалеванной афишей.
     Головы сидящих за столиками начали одна за другой поворачиваться в сторону окна, но тут дверь распахнулась и в гостиную впорхнула Клара. Она остановилась на пороге. На ней было узкое белое платье из струящейся ткани, без рукавов и с вырезом-лодочкой, выгодно оттеняющее ее сверкающие золотистым загаром руки, ноги и шею. Все глаза обратились к ней и на секунду в гостиной стало тихо. Ури никогда не мог понять, как матери неизменно удается этот фокус - одним своим появлением привлечь внимание всех присутствующих. Конечно, она была красивая женщина, - даже и теперь, далеко за сорок, она была неотразима, но дело было не в красоте. Какие-то таинственные флюиды, излучаемые ею, создавали вокруг нее магнетическое завихрение пространства, притягивающее к ней взгляды, как мужские, так и женские. Вот и сейчас все отвернулись от Лу и уставились на Клару. Несмотря на молодость Лу, на ее длинные ноги в коротких шортах и на яркую афишу, плещущуюся на ветру над ее головой.
     Однако Лу было не так-то легко обескуражить. Еще выше подняв свою афишу, она громко объявила: - Господа! Через три дня в местном парке состоится битва при Ватерлоо!

КЛАРА

     Преодолев волну смущения, неизменно охватывавшего ее при виде многолюдного собрания, Клара осторожно пошла вперед по узорчатому паркету гостиной, удивляясь мягкой упругости, с какой он пружинил под ее каблуками. Не то, что дома, где каждый шаг звонким цокотом отдавался на каменных плитках Ближнего Востока. Она сделала несколько шагов и нерешительно остановилась, теряя равновесие. В голове у нее покачиваясь плыли клочья мутного тумана, который заволок ее сознание после торопливых ласк Яна в незапирающейся келье с узкой железой койкой и кривым зеркалом над растрескавшейся раковиной.
     Из множества смотревших на нее глаз она выхватила только серые глаза Яна. Даже скрытые дымчатыми линзами очков они выражали все то, о чем она мечтала бесконечными ночами разлуки. Она секунду помедлила, нежась в благотворных лучах этого взгляда, и нехотя отвернулась - они с Яном условились не бросаться друг другу в объятия на людях. Отвернувшись, она увидела мохнатого, похожего на одуванчик горбуна с чашкой чая в протянутой к ней руке:
     - Добро пожаловать в нашу библиотеку, - произнес он тихо, и в ладони Клары оказался лепесток блюдечка, в которое неслышно скользнул наперсток чашки. Освободившись от чашки горбун слегка распрямился и выяснилось, что он вовсе не горбун, а просто маленький человечек, которому давно бы следовало постричься. Опасаясь поскользнуться и нарушить хрупкое единство чайного прибора Клара наградила человечка своей фирменной улыбкой и стала озираться по сторонам в надежде найти уединенной местечко где-нибудь в углу.
     И тут навстречу ей взметнулся зовущий взгляд других глаз - темных, любимых, знакомых до последней реснички. И она, наступая на чужие ноги и натыкаясь на стулья и столы, ринулась на зов этих глаз, хоть и тут ей было строго настрого заказано любое общение, кроме светского. Но ведь светское-то общение было позволено и даже предписано, а они только что официально познакомились в присутствии посторонних.
     Добравшись до окна, на подоконнике которого примостился сын, она обнаружила там уже знакомую ей голоногую охотницу Лу, размахивающую каким-то пестрым плакатом. Поставив чашку на подоконник между собой и Ури Клара спросила по-немецки:
     - Что тут у вас рекламируют?
     Однако охотница Лу не собиралась позволить Кларе и Ури интимное общение, в котором у нее не было доли. Она бесцеремонно пнула Клару в спину крепкой лошадиной ногой и скомандовала шепотом:
     - Немедленно перестаньте секретничать!
     - Она что, ревнует тебя? - невзирая на гнев охотницы сказала Клара по-немецки, радуясь внезапно охватившему ее чувству свободы... В этой английской комнате среди английского говора и звяканья английских ложечек о блюдечки английского файв-о-клока она и Ури со своим немецким были обособлены, как острова в океане.
     - Возможно, ревнует, - легко согласился Ури. - Ведь ты выглядишь так потрясно, что меня просто подмывает за тобой приударить. Так что, я думаю, тебе ее ревность должна льстить.
     - Перестаньте секретничать, это неприлично! - опять вмешалась Лу, пытаясь наступить на пальцы Ури. Он ловко увернулся от ее сандалии, и сказал Кларе по-английски:
     - Боюсь, нам пора перейти на английский. Разговор на всех других языках считается здесь дурным тоном.
     А потом, наконец, обратил внимание на Лу, которая продолжая размахивать афишей приглашала всех присутствующих посетить битву при Ватерлоо.
     - Почему именно при Ватерлоо? - полюбопытствовал он, разглядывая афишу.
     - Потому что англичане ее выиграли, неужто неясно? Ровно сто семьдесят пять лет назад, 18 июня, - в подтверждение своих слов Лу ткнула пальцем в центр афиши. - Битва будет продолжаться два дня, ровно столько, сколько она продолжалась тогда.
     - И французы тоже будут?
     - А как же без них? Ведь это они проиграли битву англичанам. И все будет подлинное: мундиры, шашки, пушки, лошади, мушкеты.
     Вполуха слушая американский говорок Лу, Клара искоса следила за Яном, который то и дело поглядывал в ее сторону из противоположного угла гостиной. Ей было невероятно сладостно угадывать в его взгляде ревнивое беспокойство - он, конечно, заметил, с каким оживленным интересом она болтала с Ури. Вдруг что-то ледяное коснулось ее локтя, она вздрогнула и обернулась. Человек-одуванчик подкатил к их столику кресло на колесиках, в котором сидела старая женщина с прекрасным ликом мученицы. Казалось, что под тонкой пергаментной кожей, туго натянутой на высоких скулах, нет живой плоти. При виде старухи в кресле два пожилых соседа Ури в пасторских воротничках быстро переглянувшись отодвинули свои чашки и поднялись из-за стола.
     - Миссис Муррей хочет познакомиться с вами, - с робкой улыбкой пролепетал одуванчик. - Вы ей очень понравились.
     Клара с содроганием почувствовала, как ледяные пальцы миссис Муррей стиснули ее запястье. Неясно было, как им это удалось, потому что между их кожей и костями тоже не было плоти.
     - Очень приятно, меня зовут Клара, - произнесла она как можно любезней, и, пытаясь освободиться от холодных пальцев старухи, потянулась за своим остывающим чаем. - Я из Израиля.
     - Из Израиля! Из Иерусалима? - всплеснула руками миссис Муррей, отпуская руку Клары, и с упреком обратилась к одуванчику. - Почему вы скрыли это от меня, Брайан?
     - Не так поэтично. Я всего-навсего из Тель-Авива, - усмехнулась Клара, краем глаза наблюдая, как Ян поднялся со своего уютного местечка на диване и маневрируя среди оживленных групп расходящихся гостей, направился к ней. По мере его приближения миссис Муррей начала растворяться в воздухе. Сперва исчезло ее черное платье с белым кружевным воротничком, потом ее бесплотные лапки, потом прозрачные глаза на бледном лице.
     - Я просто не успел рассказать миссис Муррей, откуда вы прибыли, - смущенно пробормотал где-то в тумане Брайан, невольно возвращая исчезнувшую старуху обратно в поле зрения Клары.
     - А вы это знали? - постаралась удивиться Клара, которой это было сейчас совершенно безразлично, и повернулась к Яну спиной, чтобы окончательно не потерять связь с реальностью.
     - Брайан знает все, - вмешался Ури. - Потому что он по сути управляет этой библиотекой.
     - Не слушайте его, он шутит! - окончательно смутился Брайан. Его бледные щеки вспыхнули странно несоответствующим их рыхлости интенсивным девичьим румянцем. Но Ури уже понесло:
     - Все мы здесь у него руках, - зачастил он пугающе знакомой Кларе нервозной скороговоркой, когда слова летят впереди мыслей. Похоже, ему было непросто, не выдавая себя, вести с ней светскую беседу. - Ведь у него хранятся ключи от всех архивов, он ведает всеми каталогами и выдает магнитные карточки для входа в хранилище редких рукописей...
     - Кто этот маг и волшебник? - раздался над плечом Клары голос Яна. - Неужто вы, Брайан?
     Он остановился так близко от Клары, что его теплое дыхание щекотно всколыхнуло волосы у нее за ухом. У нее перехватило горло и она на миг напряженно застыла, потому что больше всего на свете ей хотелось сейчас вот так, при всех откинуться назад и прижаться к Яну всем телом, от колен до затылка. Но вместо этого она усилием воли расслабила мускулы и обратилась к Брайану:
     - Значит, именно у вас я могу получить свой пропуск в хранилище?
     - Да, да, ваша карточка готова и ждет вас. Заходите ко мне сразу после чая, я только отвезу миссис Муррей и тут же вернусь.
     Брайан ухватился за ручки кресла старухи и двинулся было к выходу, но Ян остановил его:
     - А как дела с моей карточкой? - спросил он. - Я уже третий день жду.
     Маленькие ладошки Брайана взметнулись вверх пригладить вставший дыбом легкий пух на макушке. Ассиметричное его личико выразило одновременно растерянность и мольбу о прощении:
     - Я должен вас огорчить: вам отказали.
     - За какую же это провинность я наказан, хотел бы я знать? - вспыхнул Ян.
     - Нет, нет, вы тут ни при чем! В этом отказе нет ничего личного, - заторопился Брайан, и Кларе показалось, что он сейчас заплачет. - Дело в том, что атмосферные условия в хранилище строго ограничивают число посетителей. Одновременно там могут находиться только четыре человека.
     - Что же мешает мне стать одним из четверых?
     - Просто они уже есть, эти четверо. Только на эту неделю, не навсегда, вы понимаете?
     - Но вы же дали пропуск госпоже Кларе из Иерусалима, хотя она приехала только сегодня.
     Клара вздрогнула от того, как Ян произнес ее имя - отчужденно и даже враждебно, как посторонний.
     - Но ведь ее пропуск был заказан уже три месяца назад!
     - Именно на эту неделю?
     - Наоборот! Я приехала на ту неделю, на которую мне дали пропуск, - упавшим голосом извинилась Клара, отлично сознавая, что Яну никакими силами не удастся проникнуть за ней в хранилище. А как бы она хотела сидеть там с ним рядом, склоняясь над старинными рукописями и посвящая его в детали своих изысканий! Впрочем, все эти мечты были из чьей-то чужой жизни, потому что никаких изысканий ей делать не предстояло.
     - Брайан, - вмешалась миссис Муррей, - умоляю, отвезите меня в мою комнату, я страшно устала.
     - Бегу! - Брайан с видимым облегчением опять ухватился за ручки кресла миссис Муррей и проворно покатил его к выходу, чуть не наехав при этом на Ури, который вместе с Лу разглядывал расстеленную на крышке рояля многоцветную карту. У самой двери Брайан резко затормозил и обернулся к Кларе.
     - Так вы придете за своей карточкой, миссис Райх? - крикнул он. - Через пять минут я буду ждать вас в читальном зале!
     Клара увидела, как лопатки сына дрогнули при звуке своей фамилии и мышцы шеи напряглись от подавленного стремления обернуться, однако он удержался и еще ниже склонился над картой. Она тут же воспользовалась тем, что он за ней не следит взглядом, и быстрым шагом направилась к двери, бросив на ходу Яну:
     - Вы не откажетесь показать мне дорогу в читальню?
     Но выйдя от Брайана с магнитной карточкой в руке она все же не удержалась и спросила:
     - Зачем тебе понадобилось так неприязненно упрекнуть меня за этот дурацкий пропуск?
     На что Ян небрежно пожал плечами, с легкостью отметая ее упрек:
     - Мы же условились не афишировать наши отношения, правда? Тем более, что пропуск вовсе не дурацкий, мне он просто необходим. Ведь мне удалось вырваться сюда только под предлогом спасения наших старинных манускриптов, которые рассыпаются в прах в монастырской библиотеке в Тепле. Я обещал привезти отсюда рецепт. Ты понимаешь, что я не могу вернуться с пустыми руками?
     Клара внутренне съежилась, чувствуя свою вину перед Яном, которого она так необдуманно подвела. Естественно было бы предложить ему разок воспользоваться ее карточкой, - казалось бы, чего проще? Но именно этого она сделать не могла. И словно угадав ее мысли Ян попросил:
     - А нельзя устроить так, чтобы ты один день побездельничала, а я бы вошел в хранилище с твоей карточкой?
     Сердце Клары болезненно дрогнуло. Как отказать ему, когда каждая клеточка ее тела жаждала быть принесенной ему в жертву?
     - Ты понимаешь... - начала она неуверенно, но он не стал ее слушать.
     - Ты пропустишь один день, кто заметит? - И прочитав в ее глазах страдальчески невысказанный отказ, поправил сам себя поспешно. - Даже не целый день, а какой-нибудь час, чтобы я увидел это восьмое чудо света собственными глазами. - Голос его зазвучал умоляюще. - Если бы ты знала, чего мне стоило убедить свое начальство отправить меня сюда. Распорядители моей жизни страшные люди, они никогда больше не пустят меня за границу.
     Клара ясно представила себе этих безжалостных мерзких людей с отвислыми щеками, так легко ломающих чужие судьбы. И чтобы защитить свою совесть от собственных укоров, она очертя голову выдала Яну тайну местных магнитных карточек:
     - Да пойми ты, это просто невозможно! Моя карточка открывает дверь хранилища только из моей руки, потому что в нее внесены отпечатки моих пальцев.
     - Боже для чего такие предосторожности? - недоверчиво прищурился Ян. Кларе даже на миг показалось, что он ей не поверил и она начала сбивчиво нести какую-то ерунду о ценности собранных в хранилище рукописей. Звук собственного лживого голоса был ей самой противен и она все больше и больше увязала в липкой паутине неубедительных слов, втайне надеясь, что Ян ее прервет. Но он дал ей выговориться до конца, после чего спросил кротко:
     - А ты и впрямь должна уже сегодня приступить к работе? Что за спешка? Ты ведь только что приехала!
     Этот вопрос огорчил Клару, она давно ожидала и боялась его, потому что не знала, как на него ответить. Впрочем, если бы Ян ее об этом не спросил, она бы огорчилась еще больше. Ужасаясь отчаянной неразберихе, царящей в ее душе, Клара поспешно пробормотала "нет, нет, это невозможно", и переступила порог часовни. Ее тут же обволок трепетный сумрак, полный шороха, теней и чьего-то потустороннего присутствия. В дальнем углу нестройно содрогались пугливые язычки небольшой рощицы оплывших свечей. Они освещали детскую ладошку согретого их бледным пламенем пространства, оставляя в глубокой тени весь остальной простор часовни.
     - Господи, где же эта заветная дверь? - преувеличенно ужаснулась Клара и храбро ринулась во тьму, увиливая таким образом от необходимости отвечать. И тут же была наказана за свое коварство - налетела на какую-то выскочившую ей прямо под ноги каменную кочку и конечно упала бы, если бы подоспевший Ян не подхватил ее в последний миг.
     - Осторожно, тут весь пол заминирован могильными плитами, - сказал он спокойно, словно не замечая ее неловкой попытки ускользнуть от его вопросов. - А дверь в хранилище, я думаю, там, в углу. Вон, видишь, за алтарем?
     И не отпуская ее локоть повлек ее в темноту, понес в горсти, ловко маневрируя между могильными плитами, и впрямь заминировавшими весь пол. Клара зажмурила глаза и доверилась его сильной руке - под ее прикрытием она готова была идти куда угодно.
     - Ну, вот она, твоя дверь, можешь достать свою драгоценную карточку. Но сперва надо найти, куда ее вставлять, - произнес голос Яна и Клара открыла глаза. Перед ней была прочно вправленная в древнюю стену неуместно современная стальная дверь без дверной ручки. Там, где следовало бы быть ручке, в тело двери была впрессована маленькая эмалевая пластинка, рассеченная пополам узкой щелевидной прорезью.
     - Вот сюда и вставляй, - палец Яна ткнулся в щель и мгновенно отдернулся. - Ах, прости, мне небось этой щели и касаться запрещено, раз мне отказали.
     - Ну и не касайся, - с притворным легкомыслием отозвалась Клара, силясь скрыть все возрастающее в ней чувство неловкости и вины. - А я пойду, мне пора.
     Она потянулась было поцеловать его, но передумала, встревоженная мельканием теней в сумеречном пространстве за свечами. Черт его знает, может кто-то следит за ней из темноты - Ури, Меир или кто-нибудь другой, о чьем существовании она даже не подозревает. Прерванное на полпути движение по направлению к Яну застигло Клару на взмахе руки с зажатой в пальцах карточкой. И она, чтобы не выдать свое первоначальное намерение, почти автоматически сунула карточку в щель, хотя вовсе не собиралась расстаться с Яном так внезапно, даже не назначив с ним встречу на вечер.
     Однако думать об этом было уже поздно, потому что, едва она вставила карточку в щель, там что-то щелкнуло, и дверь, проглотив карточку, начала бесшумно отворяться, образуя узкий проход. За дверью оказалась небольшая, тускло освещенная площадка, в центре которой уходила куда-то далеко вниз крутая винтовая лестница. Не решаясь так сразу, не прощаясь, покинуть Яна, и без того огорченного своей неудачей, Клара замешкалась на пороге, в ответ на что дверь тут же завыла дурным голосом и стала не спеша закрываться. Чтобы не дать двери захлопнуться у нее перед носом, Клара поспешно ринулась в сужающийся проход. Под давлением ее тела дверь дрогнула и замолкла, чуть покачиваясь в петлях, словно решала, закрываться ей окончательно или нет.
     Понимая, что удержать своенравную дверь надолго ей не удастся, Клара обернулась к Яну и прошептала: "жди меня" - в этих стенах ее голос почему-то сам собой опустился до шепота. На что Ян, встрепенувшись, заявил, что он ждать не намерен и пойдет в хранилище вместе с нею. И отжимая дверь крепким плечом, начал протискиваться на площадку вслед за Кларой, которая застыла в зазоре между дверью и стеной, не отталкивая Яна, но и не впуская.
     Вдруг за спиной Яна Кларе привиделось наглое лицо голоногой охотницы Лу, которое глядело на них поверх колеблющегося пламени свечей, показывая в улыбке все тридцать два великолепных американских зуба, один краше другого. Пока Клара вглядывалась в сумрак, силясь понять, явь это или галлюцинация, дверь опять завыла, и Ян, потеряв терпение, зашипел ей в ухо: "Ну что же ты, давай, двигайся!". И тут лицо Лу взметнулось вверх, перемахнуло через рощицу свечей, а Ян, неясно отчего, рывком отклонился, качнулся назад и исчез за дверью, которая мгновенно захлопнулась и замолчала.
     Клара осталась одна в полумраке лестничной площадки, не зная радоваться ей или огорчаться этому неожиданному избавлению от Яна. Она вспомнила про проглоченную дверью карточку и оглядевшись нашла ее в прозрачной пластиковой коробочке под щелью. Рядом с коробочкой в дверь был вправлен глазок, которого Клара не заметила, когда осматривала дверь снаружи. Одолеваемая ревностью и любопытством, она прильнула к глазку, стараясь разглядеть, что происходит в часовне.
     Глазок, очевидно, был снабжен инфракрасными лучами, в свете которых темное, усеянное надгробиями пространство часовни выглядело, как залитый солнцем кладбищенский двор. В центре этого двора, подняв кверху растопыренные ладони, топтались Ян и Лу, словно исполняли индейский воинский танец. По тому, как они откидывали при этом головы, было ясно, что они хохочут. Приплясывая и притопывая они описывали навстречу друг другу небольшие круги, от чего в таинственном, неведомо откуда падающем на них свете, то и дело весело поблескивали зубы Лу и очки Яна. Вдруг оба они, словно по команде, оттолкнулись от пола, на какую-то долю секунды столкнулись в воздухе, и разлетелись в разные стороны. Свечи на алтаре взметнули вверх язычки пламени и разом погасли, нисколько не повлияв при этом на освещенность часовни. Отброшенная Яном Лу мягко приземлилась на корточки у самой двери и тут же вскочила на ноги, тогда как Ян, отлетевший гораздо дальше, неловко согнулся пополам и рухнул на колени. за алтарем. По гримасе, исказившей его лицо, было видно, как больно он ударился, но он превозмог боль, с трудом поднялся и подойдя к Лу, торжественно поднял вверх ее руку, как бы признавая ее победу. Лу опять засмеялась и, тряхнув волосами, пошла к выходу. Ян, чуть заметно прихрамывая, поспешил за ней, говоря при этом что-то, по всей видимости. приятное, потому что Лу замедлила шаг и улыбнулась ему через плечо. Он догнал ее на пороге и их силуэты вырисовались в дверном проеме часовни дружной сплоткой теней. Сердце Клары стиснулось ревнивым предчувствием, что Ян может провести в обществе Лу все три часа, которые она, Клара, вынуждена отсидеть на своем совещании. Помешать ему мог разве что Ури, который, как назло, запропастился неведомо куда. Куда он, интересно, девался? Подумать только, ведь всего десять минут назад она радовалась, что сын не преследует ее своим ревнивым вниманием.
     В который раз за этот день дивясь собственной непоследовательности, Клара снова глянула в глазок, но часовня была пуста. Что ж, ей не оставалась ничего лучше, как сосредоточиться на своих обязанностях и спуститься в хранилище древних рукописей, до которых ей не было никакого дела.
     Главное теперь - дотянуть до ночи. До ночи... До ночи...

УРИ

Английские пирожные ни в какое сравнение с немецкими не шли, их, собственно, и пирожными-то назвать можно было только условно. Меир свое только надкусил и тут же отставил тарелку подальше, а Ури все же проглотил несколько кусков плохо пропеченного ломкого теста, чтобы было потом что рассказывать Инге.
     - Ты уверен, что персональные ключи от аннекса есть только у этих двух стариков? - спросил Меир, щедрой рукой наливая в свою чашку душистую темную жидкость из фарфорового заварного чайничка.
     - Уверен. Я проверил у Брайана, - ответил Ури, наблюдая, как Меир, отхлебнув глоток чая, вытащил из нагрудного кармана и сунул в рот уже не раз бывшую в употреблении деревянную зубочистку.
     Вспомнив эту ненавистную ему когда-то манеру Меира сосредоточенно ковырять в зубах после каждой еды, Ури нервозно откинулся назад, так что передние гнутые ножки хрупкого старинного стульчика, на котором он сидел, задрались кверху и повисли в воздухе. Этот маневр навлек на них беспокойный взгляд хозяина кафе "Миндаль" и сердитое ворчание мохнатого серого пуделя, которого зачем-то привел с собой Меир. При виде задранных ножек стула три пожилые английские дамы, до того оживленно щебетавшие за столиком у окна, замолкли все разом и осуждающе уставились на нарушителя хорошего тона.
     - Не ломай, ради Бога, здешнюю мебель, - попросил Меир, - а то хозяин нас убьет. Ведь это подлинный Чиппендейл.
     Похоже, в кафе "Миндаль" все, кроме Ури и Меира, было подлинное - столики, стульчики, серебряный кувшин с горячей водой, чайный сервиз и сам чай "Эрл Грей", поданный не в стаканах с залитыми кипятком пакетиками на нитке, а в белом заварном чайничке с золотой надписью "Эрл Грей" на округлом боку. Высокий серый собор за окном тоже был подлинный и древний, хотя Ури, насмотревшийся на красоты немецких соборов, в восторг от него не пришел. "Мне только не хватает стать немецким патриотом", - съязвил он про себя и, в досаде наступив на завизжавшего пуделя, прослушал что-то важное, сказанное Меиром.
     - Ко времени приезда Хасана этих ученых старцев придется убрать, - повторил Меир, догадавшись по глазам Ури, что тот его не слышал.
     - В каком смысле убрать? - попытался уточнить Ури. - В прямом?
     - А это уж как выйдет, - уклонился от ответа Меир. - Просто счастье, что ты узнал о наличии этих именных ключей, а не то бы кто-нибудь из почтенных старцев мог засечь принца по пути в хранилище. И вся наша затея кончилась бы катастрофой.
     Меир вздохнул, аккуратно спрятал в карман свою зубочистку и попросил у хозяина счет. Ури молчал, не решаясь спросить, как же они не позаботились выяснить это раньше. Но Меир понял его молчание правильно.
     - Ты понимаешь, блестящая идея тайной встречи у всех на глазах создает кучу проблем. Как, например, получить достоверную информацию о возможных нарушениях правил? Мы не можем спросить об этом сотрудников библиотеки, потому что они понятия не имеют о нашей причастности. Дирекция библиотеки просто сдала на неделю хранилище известной электронной фирме, представитель которой щедро заплатил за возможность провести там важное деловое совещание. Фирма не пожалела затрат, лишь бы избежать опасности промышленного шпионажа. А принц случайно приезжает к директору погостить именно на эту неделю. И никто ничего не подозревает, иначе кто-нибудь бы обязательно проболтался. А еще лучше продал бы за хорошие бабки.
     Он положил деньги на серебряный поднос со счетом и поднялся из-за стола.
     - Пошли, я проведу тебя по древней городской стене. Надеюсь, там не будет слишком людно, потому что все добропорядочные обитатели этого города стройными рядами идут сейчас к обеденным столам.
     Честно говоря, Ури и сам был бы не прочь воссоединиться сейчас с этими добропорядочными гражданами за каким-нибудь обеденным столом, однако спорить с начальством было бесполезно. Он безропотно поднялся и пошел вслед за пуделем, которого Меир повел было к выходу. Пудель, однако, по поводу начальства имел особое мнение и вовсе не желал по чьему-то приказу покидать уютную заводь кафе, так что Меиру пришлось то и дело натягивать сворку и волочь его к двери. В ответ на такое насилие хитрый пес распластывался на брюхе и цеплялся когтями за все попадающиеся по пути предметы. В конце концов Меир присел на корточки и взмолился, нежно почесывая пуделя за ухом:
     - Что с тобой, Куки? Разве ты не хочешь пойти погулять с папой? Ты ведь любишь гулять с папой, правда, Куки?
     Куки вилял хвостом, виновато лизал руку Меира и продолжал саботировать уход из кафе к неудовольствию хозяина, который неодобрительно косился на их бесконечную возню у дверей. Одна из дам у окна громко выразила негодование по поводу некоторых мужчин, которые не понимают, как надо обращаться с животными. Остальные дамы дружно ее поддержали. И тут в темных глазах Меира вспыхнула на миг такая жаркая искра ненависти к упрямому псу, что Ури испугался, как бы он не скрутил тому шею прямо тут, при всем честном народе. Чтобы избежать этой совершенно неуместной, хоть и заслуженной расправы, Ури наклонился, подхватил Куки под живот и решительно понес к выходу. Едва он коснулся пуделя, тот вдруг потерял желание сопротивляться и, прижимаясь холодным носом к ладони Ури, безропотно позволил унести себя из кафе.
     Пройдя несколько шагов с пуделем подмышкой, Ури осторожно опустил его на тротуар, и тот, как ни в чем ни бывало, затрусил вслед за Меиром, будто это вовсе не он устроил только что безобразную сцену в кафе.
     - Не знаю, что на него нашло. Иногда он сводит меня с ума своими капризами, - извиняющимся тоном сказал Меир. Выражение лица у него было такое, как тогда, много лет назад, когда он поджидал отвергнувшую его Клару у подъезда их дома.
     И тут, словно это мгновенное воспоминание было у них общим, Меир спросил, - небрежно, как бы между прочим:
     - А как там мать? Доехала благополучно?
     "Что, собственно, он хочет узнать?" - подумал Ури, настораживаясь, но ответить не успел, потому что Куки устроил очередную забастовку перед ступеньками, ведущими на городскую стену. Не дожидаясь, пока Меир справится с капризным пуделем, Ури опять подхватил песика одной рукой, сунул подмышку и понес вверх по лестнице. Прижимая к боку трепетное собачье тельце, совсем крошечное под бесплотным облаком шерсти, он не сдержался и полюбопытствовал, зачем Меиру понадобилось таскать за собой столь несговорчивого компаньона. "Затем, что в Англии человек с собакой меньше бросается в глаза, чем человек без собаки" - вяло буркнул Меир, явно не слишком уверенный в правильности этого утверждения. Чтобы окончательно его опровергнуть, на парапете стены появился самодовольный рыжий кот, при виде которого Куки ловко вывернулся из-под локтя Ури и дымчатым смерчем понесся вслед за пустившимся наутек котом, волоча по камням свою сворку.
     - Ничего, пока мы тут погуляем, он вернется, - с надеждой сказал Меир. Ури почудилось, будто надежда эта относится к счастливой вероятности, что привередливый Куки может больше вообще не вернуться. Наслаждаясь отсутствием Куки, они не спеша пошли по опоясывающей город древней стене, разглядывая светло-зеленую гладь лугов, по который темно-зеленые рощицы сбегали наперегонки к полукруглой гавани, заполненной силуэтами больших кораблей.
     - Это что, океанские лайнеры? - удивился Ури.
     - Они самые. Еще римляне обнаружили, что здешняя гавань очень глубокая, и стали швартовать здесь свои корабли. - Меир взмахнул рукой в сторону гавани. - Там, за проливом, Ирландия. Отсюда туда дважды в день ходит паром. И, разумеется, обратно - оттуда сюда. Очень горячая точка - с нашей точки зрения, конечно. Кто знает, кого оттуда принесет, если они пронюхают о нашем совещании.
     Он остановился у парапета и повторил, не глядя на Ури:
     - Ты не ответил, как там мать. Устроилась?
     - Да я по сути ее и не видел. Она ведь приехала перед самым файф-о-клоком. А я тут же уехал в Честер.
     - Но она все же успела познакомиться с тобой формально?
     - Формально успела, - ответил Ури сухо, не желая впускать Меира в свои отношения с Кларой.
     - А с другими? Она ведь понятия не имеет, кто там наш.
     Ури вспомнил эффектное появление матери в гостиной, когда все головы повернулись к ней, и, кажется, уразумел суть настойчивых расспросов Меира - тот хотел знать, принялась ли она, как всегда, сходу завлекать кого-нибудь в свои сети. И тут перед его внутренним взором возникла высокая фигура Яна, целеустремленно пробирающегося к их столику через шумную толпу гостей, и намеренно рассеянный взгляд Клары, словно не заметившей, что чех остановился за ее спиной. Остановился близко, слишком близко, и чуть склонился к ее уху, ничего не говоря, а лишь шевеля дыханием легкие волоски на ее затылке. Он, конечно, не подозревал, что Ури наблюдает за ними, но Клара-то отлично знала ревнивый нрав сына и потому замерла с опущенными ресницами, как кролик перед удавом. Зато потом, когда Ури притворно углубился в изучение расстеленной на рояле карты Ватерлоо, она, понадеявшись, что он за ней больше не следит, ушла куда-то рука об руку с чехом. Однако Ури не собирался делиться своими наблюдениями с Меиром, он только сказал:
     - Я перепоручил ее Лу, так что, надеюсь, все будет в порядке. Образ Лу в роли ангела-хранителя Клары, видимо, слегка успокоил Меира, но не Ури, который вдруг задним числом прочувствовал силу эротического поля, натянутого между матерью и Яном. Так что он дал Меиру несколько минут на обсуждение возможных вариантов своего незаметного проникновения в аннекс. После чего спросил - совсем, как Меир до того, небрежно, будто бы между прочим, надеясь, что ход его мыслей тому не очевиден:
     - А как насчет этого чеха, Яна Войтека, о котором я писал? Вы узнали что-нибудь интересное?
     - А что, есть какие-то подозрения? - вопросом на вопрос ответил Меир.
     - Да, вроде бы, ничего специального нет. Просто он приехал на этой неделе и хорошо бы его проверить.
     - Мы и проверили. Как могли, конечно. Ведь Чехословакия, сам понимаешь, не лучшее место для наших проверок.
     - И что?
     - И ничего. Он вроде бы чист. Яйцеголовый интеллектуал, специалист по древним рукописям. До сих пор никогда не пересекал границу Чехословакии.
     Солнце, наконец, спустилось до горизонта, так что водная поверхность гавани стала кроваво-красной, луга озарились розовым сиянием, а рощицы почти почернели. Меир замедлил шаг, любуясь закатом, и тут кто-то налетел на Ури сзади и с силой подсек его под колени. Он покачнулся, но не упал, а, резко обернувшись, ловко перехватил в воздухе с визгом обрушившийся на него комок спутанной шерсти.
     - Куки! - выкрикнул Меир притворно счастливым голосом.
     Но Куки не обратил на Меира никакого внимания - вся его любовь сосредоточилась на Ури. Он подпрыгивал, как резиновый мяч, и бросался Ури на грудь, пытаясь лизнуть его лицо дрожащим мокрым язычком.
     - За что это он так полюбил тебя? - неприязненно полюбопытствовал Меир.
     Ури вдруг стало его жаль, и, вспомнив уроки Инге, он пояснил, сам поражаясь своей мудрости:
     - Бедняжка, небось, страшно ревновал тебя ко мне весь вечер, потому и скандалил. И вот теперь он, наконец, нашел способ тебя наказать.
    

БРАЙАН

Брайан вытянул руки вперед и посмотрел на свои растопыренные пальцы - сомнений не было, они дрожали крупной дрожью. С чего бы это? Как будто все складывалось хорошо и даже прекрасно, однако нервы шалили сверх меры. Летучие боли то и дело возникали в разных частях тела, вызывая тревогу и уныние. Он чувствовал всей кожей, как вокруг него натягиваются какие-то таинственные струны, которые вот-вот лопнут и маленький его мир взлетит на воздух. Жизнь в библиотеке непонятно почему стала вдруг страшно напряженной. Брайан не мог бы назвать конкретную причину этой напряженности, однако неведомые силовые поля сгустились до такой степени, что ему стало трудно дышать.
     Он не мог точно вспомнить, когда это началось - где-то совсем недавно, может быть даже вчера в кабачке у бабочника, когда в угоду Ули и Яну он согрешил, впервые в жизни выпив полкружки пива. В наказание всю прошлую ночь он так маялся тошнотой, что утром не смог выйти на работу, но к обеду голова перестала кружиться и в душе осталось только блаженное воспоминание о дружеской беседе в розовом полумраке кабачка. О чем они там говорили Брайан уже не помнил, но было сказано нечто важное и возвышенное, что он обдумывал всю свою сознательную жизнь. И он сперва с нетерпением ждал наступления вечера, надеясь опять окунуться в счастливую атмосферу дружеского обмена сокровенными мыслями.
     Однако по мере приближения долгожданного звонка на ужин, который должен был освободить его от читального зала, руки его стали дрожать все сильней и все неотступней ныла какая-то булавочная точка в затылке. Похоже, вчера что-то стряслось там, в кабачке, хоть никак не припоминалось, что именно. Брайану даже начало казаться, что если он это вспомнит, в душе его восстановиться то чувство благополучия, которое переполняло его, когда он, содрогаясь от предвкушения, шел с Яном и Ури пить запретное пиво. Но как он ни напрягал память, подробности этого счастливого вечера ускользали из его сознания, и перед глазами мельтешили только разноцветные бабочки, среди которых порой порхало лицо бабочника Патрика Рэнди, и ничего больше.
     Наверно, ему мешал сосредоточиться неожиданный наплыв незнакомых разноязыких людей, понаехавших за этот день со всего мира. Такого многолюдья Брайану не приходилось видеть уже давно. Новые гости просто задергали его вопросами, консультациями, просьбами о ключах в аннекс, а главное - фантастическими вариациями своих акцентов. Брайану прямо уши заложило от неожиданных форм, которые принимал родной английский язык в устах некоторых персонажей этого вавилонского столпотворения. И хоть вроде бы не было между этими персонажами никакой видимой связи и они даже не были друг с другом знакомы, всех их объединяла какая-то общая тайна, которую Брайан не смог бы обозначить словами.
     Тайн, пожалуй, набралось слишком много, и некому было на это пожаловаться. Прекрасный магистр к великому огорчению Брайана исчез сразу после дневного чая и так и не появился в читальне, хоть накануне вечером жаловался, что ему не хватает времени, чтобы законспектировать все то, ради чего он сюда приехал. Брайан заподозрил было, что Ули завел шашни с нахальной Лу Хиггинс, которая явно положила глаз на прекрасного магистра. Однако Лу вскоре прошла мимо него к своему столику и, закинув ногу за ногу, углубилась в изучение какого-то толстого фолианта, название которого ему так и не удалось рассмотреть. Впрочем, это было не важно, ведь она скорей всего просто пользовалась случаем в очередной раз продемонстрировать окружающим свои ноги. Тем более, что ноги и впрямь были что надо, а изучение какого бы то ни было фолианта никак не вязалось в сознании Брайана с вызывающим обликом Лу Хиггинс.
     Как и следовало ожидать, много изучить она не успела, - к ней тут же подошел Джерри и они принялись оживленно шептаться. И шептались, и шептались, пока соседи не зашикали на них со всех сторон. Тогда они поднялись из-за стола и, дружно сверкая голыми коленками, направились к двери, из-за которой навстречу им вышел Ян. При виде Джерри и Лу он чуть замедлил шаг и поднес ладонь к воображаемому козырьку, словно отдавая воинский салют. Джерри подхватил его жест, - он тоже поднес ладонь к виску, а потом перехватил руку Лу и поднял вверх, как делают судьи с победителями соревнований. При этом все трое весело засмеялись, нарушая тишину и правила читального зала.
     И хотя все это выглядело милой шуткой в кругу друзей, скулы Брайана прямо свело от напряжения, и тугие нити противоречивых эмоций, натянутые между тремя шалунами на пороге читальни, мертвой хваткой захлестнули его чувствительное горло. Он как можно ниже склонился над своими бумагами и постарался сосредоточиться на заполнении карточек новоприбывших. Но даже это привычное дело сегодня у него не ладилось - то ли народу приехало слишком много для одного дня, то ли перекрывающие друг друга враждебные поля разных людей скрестились над ним и мешали ему работать.
     Он отбросил ручку и поднял глаза - перед его столом стоял Ян и о чем-то настойчиво спрашивал, причем, судя по его с трудом сдерживаемому раздражению, спрашивал уже не в первый раз. Меньше всего Брайан хотел бы обидеть Яна. Тот, конечно, был намного старше Ули, но в чем-то неуловимом он даже больше соответствовал идеальному образу настоящего мужчины, созданному мечтой Брайана в бессонные ночные часы на больничных койках. Уже не говоря о его умении внимательно слушать и выражать глазами и губами глубокий интерес и понимание.
     Брайан поспешно схватил тонкую пачку карточек каталога, которую протягивал ему Ян, и постарался вникнуть в суть проблемы. Но перед глазами, заслоняя написанные на карточках слова, продолжали порхать разноцветные бабочки. Тогда Брайан притворился, что он прочел, и поднял на Яна невинно вопрошающий взгляд: "Чем я могу помочь?"
     - Как это чем? Вы можете помочь мне это найти! - ответил Ян, сердито удивляясь вопросу Брайана.
     - Ну конечно, конечно, ради Бога! - Брайан стремительно вскочил со стула и ринулся к каталогу, но рука Яна перехватила его после первых двух шагов:
     - Куда вы? В каталоге я все это нашел, но я ничего не могу найти на полках. Видите, тут в углу какие-то знаки, я их не понимаю.
     Брайану ничего не оставалось, как взять себя в руки и снова попытаться рассмотреть карточки. Он весь сосредоточился на красном пятне, проступающем сквозь застилающий глаза туман в верхнем левом углу каждой карточки. От напряжения обильные капли пота выступили у него на лбу и стали тонкими струйками стекать вниз по ресницам, неожиданно проясняя поле зрения. Все оказалось очень просто - это был знак хранилища древних рукописей. Радуясь простоте решения хоть одной из множества неразрешимых задач, Брайан бойко объяснил Яну суть красных иероглифов, чем огорчил его еще больше.
     - Как же мне быть? Вы ведь сами сказали, что мне не дадут пропуск!
     Еще до того, как Ян произнес этот упрек, Брайан сам вспомнил сегодняшний неприятный разговор в гостиной и сник, наполняясь непреодолимым чувством вины перед Яном.
     - Но что я могу? - пролепетал он. - К сожалению, пропуска в хранилище не в моей власти.
     - А вы придумайте что-нибудь! Ведь вы знаете все входы и выходы в этой библиотеке! - отрывисто бросил ему Ян, круто повернулся и вышел из зала, нисколько не заботясь о том, как больно он уязвил этим Брайана.
     Несомненно, в том, что Яну так решительно отказали в пропуске, тоже крылась какая-то тайна. Понурив голову Брайан поплелся к своему столу, остро сознавая собственное бессилие. Он так расстроился, что сделал несколько грубых ошибок при заполнении злополучных карточек новоприбывших, и решил отложить это нудное дело на завтра. Он поглядел на часы - до ужина оставалось еще сорок минут, но спешить ему было уже некуда, ясно было, что сегодня не стоит рассчитывать на повторение прекрасного вечера в кабачке Патрика Рэнди.
     Он опустил голову на руки и закрыл глаза. Перед ним опять закружились бабочки и он вдруг вспомнил, о чем они беседовали вчера за кружкой пива. Они обсуждали природу и поэтику нордических саг, изучение которых давно стало главным смыслом жизни Брайана. Выяснилось, что и Ян, и Ули неплохо знают эти жестокие романтические сказки, расшифровке непрочитанных глав которых Брайан посвятил свою жизнь. Ули, правда, читал только немецкий их вариант, наименее древний и наиболее простонародный. Зато Ян оказался настоящим знатоком. Они с Брайаном весь вечер смаковали наперегонки такие тонкие оттенки различных вариантов, что при воспоминании об этом в душе Брайана вновь возродилось вчерашнее сладостное чувство приобщения к высшему. Однако чувство это тут же сменилось глубокой печалью при мысли о том, что Ян на него обиделся и больше это счастье не повторится.
     И тут его осенило - это ведь так просто, как он раньше не додумался? Конечно же, он может постараться и устроить Яну неофициальное посещение хранилища, - пусть он не хозяин этой библиотеки, но кое-что здесь ему все-таки подвластно! Да, именно подвластно!

УРИ

     Английский телефон-автомат оказался еще хуже английских пирожных: он все время громко пищал, требуя бросать в его чрево новые и новые десятипенсовые монеты. Никаких других монет он не принимал, а принятые десятипенсовые пожирал с невероятной скоростью и тут же нагло требовал еще. Его пронзительный писк, вероятно, в какой-то форме прорывался и на другом конце провода, потому что Инге вдруг засмеялась и полюбопытствовала, не из Англии ли Ури ей звонит. Ури опешил от ее вопроса и не зная, что ей ответить, просто трусливо нажал на рычаг и поспешно прервал разговор. Он ведь вообще не имел права ей звонить, просто ему вдруг ужасно захотелось услышать ее голос и убедиться, что у нее все в порядке.
     А теперь она думает, что знает, где он, и это, несомненно, увеличивает грозящую ей опасность, если кто-нибудь догадается выпытывать у нее, куда он уехал. Ури выудил из автомата две оставшиеся монетки и, проклиная догадливость Инге, припустил к автобусной остановке. К ночи на Честер накатили грозовые тучи и начал накрапывать дождь. Ури бежал по пустынным улицам, чувствуя как быстро учащающиеся капли клюют его в макушку и проникают за воротник. Пока автобус подошел, он промок до костей. Всю дорогу до библиотеки его преследовали ужасные видения - он представлял себе, как трое вооруженных мерзавцев пробираются в замок, связывают Инге, швыряют ее на пол и наступают башмаками ей на живот. В такт этим видениям дождь за окном превратился в тропический ливень, озвученный грохотом грома и освещенный частыми вспышками молний.
     Когда Ури, весь продрогший, вывалился из автобуса, ему хотелось только одного - помчаться к почте, возле которой он заприметил утром телефон-автомат, и опять позвонить Инге. От этой безрассудной выходки его удержал вовсе не здравый смысл, а всего лишь недостаточное количество десятипенсовых монет. Помаявшись пару минут у двери в тщетных попытках нашарить в кармане что-нибудь еще, он в конце концов отказался от идеи позвонить и, набрав цифры секретного кода, вошел в тускло освещенную прихожую. В прихожей царила та особая ночная тишина спящего дома, в которой громче, чем днем, тикают старинные стенные часы и слышно, как где-то в трубах вздыхая булькает вода. За поворотом коридора открылась длинная застекленная галерея, полная шорохов дождя и грозовых сполохов, в голубоватом свете которых Ури сумел прочесть на доске, вывешенной возле двери конторы, номер комнаты матери. Судя по номеру, комната ее была на третьем этаже, и, поднимаясь по лестнице, Ури играл с мыслью не постучаться ли к ней, чтобы попросить мелочь на телефон. Сколько он помнил мать, у нее всегда хранился небольшой запас мелочи "на всякий случай". И как раз сейчас такой случай ей представлялся.
     Но пока Ури добрался до третьего этажа, он сокрушенно осознал всю бессмысленность этого замысла. Его появление в такой час в комнате матери было бы еще более грубым нарушением, чем контрабандный звонок Инге. Он сам не понимал, как такая нелепая мысль пришла ему в голову. Наверно от этой сумятицы событий и чувств на него накатила ностальгия по утраченному времени, когда он чуть что бежал к маме, чтобы поделиться с ней каждой мелочью. Интересно, чем бы он мог поделиться с ней сейчас - своей тревогой о беременной Инге (ха-ха-ха!) или своей ревностью то ли к Меиру, то ли к Яну Войтеку, он сам не знал, к кому из них?
     В коридоре было светло и тихо, только дождь монотонно журчал за высоким окном в торцовой стене. Ури секунду помедлил и повернул обратно, так и не дойдя до комнаты матери. И вдруг заоконная тьма раскололась ослепительно яркой вспышкой молнии, вслед за которой неправдоподобно близко грохнул гром. Лампочки под потолком дважды мигнули и погасли все разом, погружая коридор в густую чернильную тьму. И тут же, врываясь в канонаду несмолкающего грома, за окном опять сверкнуло синим и по небу прокатился новый, еще более мощный раскат.
     Ури на миг запнулся, пытаясь сообразить, как на ощупь найти выход на лестницу. Но не успел он сделать и шага, как чья-то нога больно подсекла его под колено в то время, как сильные руки схватили его подмышки и рванули назад, Он покачнулся от неожиданности и дал втащить себя в комнату, дверь которой тут же закрылась. Громовые раскаты над крышей поглотили и шум борьбы, и стук двери, и вскрик Ури, в ответ на который державшая его сзади рука протянулась вперед и зажала ему рот. От ладони пахло духами. Ури с усилием отодрал ее от своих губ и отбросил от лица, тогда вторая рука разжалась сама и легко толкнула его в спину, отчего он с размаху упал на колени. За его спиной зазвучал знакомый горловой смех:
     - Лу, - сказал он, не оборачиваясь, - вы что, решили меня похитить?
     Лу плюхнулась на пол рядом с ним, и в свете очередной вспышки молнии он заметил, что на ней нет ничего, кроме черной прозрачной ночной сорочки с глубоким вырезом.
     - Нет, я просто решила вам помочь. Ведь вы искали мою комнату, правда?
     - С чего вы взяли?
     - Ну а зачем бы вы иначе полчаса топтались в этом коридоре, когда ваша комната на втором этаже? Или, может, вы пришли проведать мамочку?
     - Честно говоря, я действительно вас искал, - тут же поспешил признаться Ури. И вполголоса принялся излагать ей ту часть разработанного им с Меиром плана, который касался ее. Ури собирался сделать это завтра во время предобеденного чая, дающего удобную возможность светского уединения за одним из уютных столиков, но выхода не было, нужно было как-то оправдать свои ночные блуждания по коридору третьего этажа.
     - Вы хотите сказать, что явились ко мне среди ночи, чтобы навсегда лишить меня права на ключ в аннекс? - разочаровано спросила Лу, когда он завершив рассказ поднялся с пола и направился к двери. - А я-то вообразила, что вы пришли обсудить все за и против.
     Ури попытался изобразить непонимание, торопливо прикидывая, как бы смыться от нее поэлегантней:
     - За и против чего?
     - Только не притворяйтесь. Тем более, что ваш ночной приход ко мне добавляет еще одно очко в пользу "за". - Комната была маленькая и Лу понадобилось сделать всего один шаг, чтобы настигнуть его у двери. - Нам теперь просто необходимо, чтобы все думали, что вы завели со мной роман.
     - Вот и отлично. Мы ведь уже дали им повод считать, что у нас роман, так что я спокойно могу идти спать.
     - Ни в коем случае! - ужаснулась Лу. - Иначе они быстро разнюхают, что мы их водим за нос.
     - Ну как они могут знать, что мы делаем наедине?
     - Поверьте моему опыту: люди очень быстро распознают любовников. Не знаю уж как, то ли по запаху, то ли по электрическим волнам, но всегда безошибочно.
     - Что ж, раз так, - предложил Ури как можно беспечней - давайте попробуем их обмануть.
     - От вас можно сойти с ума! - рассердилась Лу. - Другие мужчины гордятся своей неотразимостью, а вы, похоже, гордитесь своей неприступностью.
     - Я подумаю на досуге, чем именно я горжусь, - начал было Ури, но тут за окном снова сверкнула молния и грохнуло так страшно, словно на крышу библиотеки обрушилось небо. Лу немедленно этим воспользовалась. Она тихо взвизгнула и припала к Ури всем телом:
     - Ради Бога, не оставляйте меня одну! Я жутко боюсь грозы! - горячо зашептала она ему подмышку, щекоча его дыханием сквозь влажную ткань рубашки. Он хотел было предложить ей обратиться за помощью к Джерри, но она уже сменила тему:
     - Боже, вы промокли насквозь и холодный как ледышка, - запричитала она, пробегая теплыми ладонями по его спине и груди. - Вас необходимо срочно согреть - вот вам еще одно очко "за".
     - Я сам согреюсь, - сказал Ури, пытаясь высвободиться. Но вырваться из цепких объятий Лу было не так-то просто. Ее ладони уже закончили оглаживать его спину и нежными круговыми движениями спустились вниз к ягодицам, для чего ей пришлось прижаться к бедру Ури горячим тугим животом:
     - Ну чего вы упорствуете, чего, хотела бы я знать? Неужто я вам так противна? - спросила она довольно громко.
     Рокот грома за это время слегка отдалился и вой ветра за окном почти затих. Ури с ужасом представил себе, как каждое слово Лу гулко разносится из ее комнаты по всему коридору, он прошипел "ради Бога, не так громко!" и сделал попытку зажать ей рот. Это было ошибкой - Лу истолковала его жест по-своему и присосалась к его ладони жадными губами, в центре которых бегал кругами ее быстрый умелый язык. Ури вдруг стало жарко и безрассудно - и впрямь, чего он так упирается, он ведь никаких обетов верности не давал, услужливо подсказал ему некто коварный внутри. Его отклоняющая рука невольно ослабла и предательски скользнула под прозрачную ночную сорочку, под которой не было ничего, кроме гладкой кожи и влажного кустика курчавых волос. И он сдался, - уступить Лу было легче, чем сопротивляться.
     Поражение его оказалось не слишком головокружительным, но вполне насладительным, хоть в Лу не было ничего, что так увлекало его в Инге. Может именно потому оно и было насладительным, - для разнообразия, так сказать, хихикнул внутри тот самый, коварный. Тело у Лу было ловкое и гибкое, пальцы ловкие и умелые, но на всех ее ласках и словах лежал отпечаток делового профессионализма, придающий им привкус анонимности, тогда как все, что дарила ему Инге было предназначено ему и только ему.
     "Ладно, позабавились и хватит" - рассудительно объявил коварный, когда Ури потянулся за своими мокрыми брюками, второпях сброшенными на пол.
     - Вы куда? - сонно пробормотала Лу и заградительно положила ногу ему на грудь. - Мы ведь только начали.
     - Для начала довольно, - сказал Ури, осторожно выбираясь из-под ее ноги. - Мне пора.
     - А может, останетесь? - нога Лу догнала его и попыталась притянуть обратно. Пальцы ног у Лу были необычайно длинные и гибкие, совсем как пальцы на руках. Они щекотно обшарили грудь и шею Ури и вдруг замерли, нащупав висящий на цепочке миниатюрный брелок-карандашик. - Что это у вас за медальон?
     "Ну вот, попался!" - с тоской подумал Ури, на миг задумался и нашелся:
     - Это амулет, который подарила мне любимая девушка.
     - А вы верите в амулеты? - хихикнула Лу. - Что ж вы его не сняли, когда влезли ко мне в постель?
     - Забылся, - с искренним раскаянием отрезал Ури и рывком освободился от игривой ноги Лу.
     - Странно, но точно такой же амулет носит наша миссис Муррей, - задумчиво сказала Лу.
     - Откуда вы знаете? - насторожился Ури. Меир дал ему понять, что Лу ничего не известно о тайном входе в хранилище через аннекс.
     - Она как-то попросила меня помочь ей переодеться, и я заметила.
     - Вам померещилось. У нее наверняка что-нибудь другое. Например, медальон с локоном покойного мистера Муррея.
     Мысль о локоне покойного мистера Муррея, который на дарственном портрете в холле выглядел абсолютно лысым, показалась Лу забавной, она прыснула в подушку и вполне по-дружески повторила свое приглашение остаться:
     - До утра еще далеко, а завтра вам, бедному, будет не до меня.
     - Тем более мне надо хоть немного поспать сегодня, - обрадовался предлогу Ури и начал натягивать мокрые брюки. Но они, как назло, слиплись и никак не налезали, так что он застрял посреди комнаты, быстро наполняясь бесконечном отвращением к самому себе. Ему хотелось поскорей убраться из комнаты Лу, - он был уверен, что задушевный постельный разговор "после" показался бы Инге куда большей изменой, чем горячечное слияние равнодушных друг к другу тел.
     - Что вы там толчетесь? - нетерпеливо спросила Лу. - Хотите остаться - оставайтесь, а нет - катитесь отсюда и дайте мне спать. Ведь по вашему замыслу завтра мне придется спать в подворотне.
     - Ну уж и в подворотне! - усомнился Ури. - Вы спокойно можете снять комнату в каком-нибудь тихом пансионе.
     - Терпеть не могу тихие пансионы! - сонным голосом огрызнулась Лу. - Я не вписываюсь в их благочестивую тишину.
     И тут же ровно задышала в подушку.
     Ури, справился наконец, с неподатливыми штанами, мелко вздрагивая от прикосновения холодной мокрой ткани, натянул рубашку и носки, и взяв в одну руку тяжелые от влаги туфли, другой осторожно приотворил дверь. В темном коридоре царила сонная тишина, нарушаемая лишь монотонным шелестом усмиренного дождя. Больше всего на свете Ури хотел бы сейчас позвонить Инге, но он сокрушенно вспомнил, что ему не хватает проклятых десятипенсовых монет.
     Он начал бережно-бережно отводить дверь вправо, стараясь не дать ей заскрипеть. И вдруг его напряженный слух уловил какой-то смутный шорох, приближающийся к нему из темноты. Он беззвучно потянул дверь на себя и застыл, задерживая дыхание. Из глубины коридора к нему приближались осторожные шаги. Невозможно было разглядеть хоть что-нибудь в узком зазоре между дверью и дверной рамой, но едва слышный шорох шагов звучал все ближе и ближе. Когда шаги прошуршали мимо двери, за которой затаился Ури, он мог бы поклясться, что видел промелькнувшую в кромешной тьме тень. Тень эта так бы и осталась безымянной, если бы через бесконечные полминуты за окном в коридоре не сверкнул прощальный сполох удаляющейся молнии, такой далекой, что ей вслед не грянул даже отдаленный отзвук грома.
     И в свете этого последнего грозового отблеска Ури безошибочно узнал благородный седой затылок своего чешского собутыльника Яна Войтека. После чего уже нетрудно было вычислить, из чьей комнаты он вышел украдкой - в одних носках, перекинув через плечо связанные шнурками туфли. И красочно представить, что он там делал в столь поздний час.
     Ури почувствовал, как на него накатывает тошнотворная волна ярости, обычно предшествующая приступу. Его тело напряглось и приготовилось к прыжку. Еще секунда и он бы обрушился всей своей тяжестью на беззащитную спину ничего не подозревающего чеха. Но тут мимо него по коридору прошелестела другая тень, легкая, почти беззвучная. Он скорей всего не увидел ее и не услышал, а опознал по ей одной присущему, с детства обожаемому им смешанному запаху кожи и духов, по которому он всегда находил ее в любой толпе. Мать быстро проскользнула мимо, едва касаясь пола босыми ногами, и тихо позвала: "Ян!". Прошла секунда и где-то в глубине коридора торопливо зашептались два голоса и тут же смолкли. Потом еще шорох, шаги, и вдали хлопнула дверь - по всей видимости та, что вела к лестнице. И едва различимая поступь матери все ясней, все ближе, вот-вот она преодолеет последний пролет коридора и войдет в поле зрения Ури, глаза которого успели за это время привыкнуть к темноте.
     Пока он поджидал ее, волна ярости, нарушенная ее появлением, аморфной массой осела на дно его души, и неожиданно для себя он задумал очередную безрассудную выходку - встретить мать лицом к лицу. Он быстро отворил дверь комнаты Лу и выскользнул в коридор, обдумывая, что он ей скажет. Когда ее светлый силуэт возник из тьмы совсем рядом, он уже все решил - он не станет ее упрекать, он просто попросит у нее мелкие деньги на телефон. Прежде, чем окликнуть ее, он с наслаждением представил, в какой шок повергнет ее эта встреча в пустынном ночном коридоре. Ей и без лишних слов станет ясно, что он все видел и все понял.
     Он поставил свои башмаки на пол у стены и дождался, когда мать поравняется с ним. Дождавшись, он одной рукой легко коснулся ее плеча, а другой зажал ей рот, опасаясь, что она вскрикнет. Она затрепыхалась в его руках, как пойманная в сеть рыбка, так отчаянно, что он, сжалившись над ней, прошептал ей прямо в ухо:
     - Т-с-с! Это я.
     Она немедленно узнала его и разом сникла, возможно даже на секунду потеряла сознание, потому что тело ее обмякло и начало безвольно сползать вниз, на пол. Ури слегка встряхнул ее и она, тут же придя в себя, резко выпрямилась и вызывающе уставилась ему в глаза, - настолько, насколько это было возможно в кромешной тьме коридора.
     - Что ты здесь делаешь среди ночи? - прошипела она ему в лицо, и Ури понял, что она от испуга готова ринуться в атаку. Он мог бы ответить на ее вопрос вопросом: "А ты?", но благоразумно сдержался и сказал с обманчивой кротостью:
     - Мне срочно нужны мелкие деньги на телефон.
     Мать безропотно приняла его игру, хотя обоим было понятно, что им обоим все ясно. Она прошептала: "Подожди" и бесплотной тенью ускользнула в свою комнату. Пока Ури ждал, он успел сообразить, что мать понятия не имеет о наложенных на него Меиром запретах, а значит, вряд ли донесет о его намерении куда-то звонить после полуночи. Однако на всякий случай он приготовил удобный ответ, если она спросит. Она и спросила, прежде, чем вытряхнуть ему в ладонь несколько тяжелых монет:
     - А куда это, интересно, ты собираешься звонить в такой час?
     Ури попробовал забрать у нее монеты, но она проворно отвела руку за спину. И тут его озарило - да она, небось, боится, что он спешит донести на нее Меиру! Выходило, что его ловко придуманный ответ мог бы только повергнуть ее в новый шок, а он вовсе этого не хотел. Ему вдруг опять стало ее жаль, и он сам подивился вспышке собственной ревности. Все-таки лучше Ян, чем Меир, да и вообще его ли это дело, следить за ее нравственностью? Он ласково погладил ее отведенную за спину руку и прошептал утешающе:
     - Успокойся, не туда, куда ты думаешь.
     Мать ему сразу поверила и в ней проснулись, наконец, материнские чувства. Она высыпала монеты ему в пригоршню и пробежала ладонью по его мокрой рубашке:
     - Да ты весь мокрый! Где это ты болтался в грозу?
     Но Ури уже ее не слушал. Зажав монеты в руке он почти бегом припустил к выходу. И только выскочив на улицу почувствовал холодящее касание мокрых булыжников и вспомнил, что его туфли остались возле двери в комнату Лу. Возвращаться за ними ему не хотелось и он под дождем помчался к зданию почты, шлепая по лужам ногами в носках.
     Инге довольно долго не отвечала, так что он уже начал волноваться, когда ее хриплый со сна голос спросил, наконец, испуганно: "Кто это?". При соединении телефон проглотил сразу три монеты и громко потребовал добавки. "Это я, - с облегчением выдохнул Ури в трубку и услышал, как упала еще одна монетка. - У тебя все в порядке?". "А что случилось? Почему вдруг в такой поздний час?" - забеспокоилась Инге. "Я и сам не знаю, мне вдруг почему-то стало за тебя страшно". - тоскливо сказал Ури, даже на расстоянии чувствуя, как она пытается заглянуть ему в душу. С писком провалилась еще одна монетка и Ури сунул в щель последнюю пару. Инге молчала, рискуя, что разговор может каждую секунду прерваться. "Ури, ты был сейчас с другой женщиной? - тихо спросила она, наконец, под звон предпоследней монеты. Сердце Ури похолодело и он, нарушая все правила и запреты, отважился на трусливую мужскую ложь: "Да, был. Ты не поверишь, но я встретил здесь свою маму".
     Тут провалилась последняя монета, телефон требовательно заверещал и, не получив того, что просил, решительно прервал разговор.
     Бежать по лужам обратно было холодно и противно, хотя дождь почти прекратился, сменившись густым молочным туманом, жемчужно светящимся вокруг уличных фонарей. Ури тихо приоткрыл входную дверь библиотеки и увидел, что в коридоре снова горит свет. Он на цыпочках дошел до лестницы и прислушался - ему вовсе не хотелось попасться кому-нибудь на глаза в такой час и в таком виде. Было очень тихо, гулкое тиканье стенных часов только подчеркивало царящую вокруг тишину. Сожалея о забытых под дверью Лу туфлях, Ури поплелся наверх, надеясь, что никто из обитателей третьего этажа не отправится в этот миг в уборную. Никто, к счастью, не попался ему на пути, зато туфель возле двери не было. Ури внимательно оглядел коридор и даже опустился на колени и пощупал пол у стены - там, где раньше стояли туфли, осталось несколько дождевых капель, но сами туфли исчезли. Куда они могли деться? Скорей всего их обнаружила Лу и забрала к себе в комнату. В таком случае, решил он, не стоит беспокоиться и можно спокойно идти спать.

БРАЙАН

Брайан с детства плохо переносил ночную грозу. Электрические разряды в небе вызывали из глубин его существа какие-то неведомые в обычной жизни подсознательные страхи. Однако он научился преодолевать эти страхи, во всяком случае внешне - он не вскакивал с постели и не прятался под кровать, хоть все его существо исступленно этого требовало.
     И даже в эту ночь, когда удар молнии выбил фазу в распределителе и погасил свет во всем квартале, он заставил себя тихо лежать под одеялом, поджав колени под подбородок и затыкая уши указательными пальцами. Уши он затыкал не для того, чтобы заглушить раскатистый грохот грома, а скорее, чтобы не напрягать слух в попытке различить и понять таинственные шаги, шепот и шорохи, доносящиеся из коридора. Рассудок говорил ему, что никаких шорохов и шагов он не слышит и слышать не может в реве и грохоте бури, но безрассудная фантазия подсказывала ему невероятные сюжеты с участием бродящих по коридору монстров.
     Гроза постепенно стихла и измученный Брайан на миг забылся прозрачным сном. Однако таинственные звуки из коридора то и дело прорывались сквозь непрочный покров сна и в конце концов вынудили Брайана выбраться из теплой постели, накинуть на плечи халат и отправиться на разведку. Он несмело отворил дверь и ужаснулся обволакивающей коридор тьме - он почему-то не представлял себе, что свет там тоже погас. Брайан сделал несколько робких шагов вперед и застыл прислушиваясь. Слева от него что-то зашелестело, он вгляделся во мрак и содрогнулся. Прямо на него надвигалось какое-то белесое облако. Он попятился к своей комнате, но второпях оступился и чуть не упал, однако удержался на ногах и прислонился спиной к холодной стене, не в силах сообразить, где осталась его дверь, справа или слева. Облако приблизилось к нему почти вплотную и проговорило женским голосом:
     - Здесь кто-то есть?
     Брайану показалось, что он узнал голос вновь прибывшей эффектной израильской дамы, которой он вчера выписывал пропуск в хранилище рукописей - как ее зовут, Клара, что ли? Но не успел он ответить, как во всех лампочках над головой неожиданно ярко и весело вспыхнул свет. Брайан на миг зажмурился и тут же открыл глаза, как раз вовремя, чтобы заметить, как руки Клары метнулись ей за спину в очевидной попытке что-то спрятать. Брайан был без очков, но Клара стояла достаточно близко, чтобы он мог разглядеть, что на ней нет ничего, кроме полупрозрачной кружевной сорочки, скорей подчеркивающей, чем скрывающей ее женские прелести. Вид обнаженных женских прелестей всегда вызывал у Брайана неприятные чувства, и он, поспешно пробормотав "Простите!", сделал попытку обогнуть Клару справа. Но она, видимо тоже смутившись, шарахнулась от него именно вправо, в результате чего они столкнулись на полпути и он вышиб у нее из рук тот предмет, который она пыталась спрятать. Клара вскрикнула, а Брайан автоматически наклонился, чтобы этот предмет поднять. Но и Клара тоже наклонилась с той же целью и они снова столкнулись, на этот раз головами. Клара снова отшатнулась, а Брайан все-таки умудрился упавший предмет поднять. Это оказался насквозь промокший коричневый мужской туфель большого размера. Осознав, что Брайан увидел то, что она пыталась скрыть, Клара сдалась и протянула ему второй туфель, который она держала в другой руке, до сих пор все еще заведенной за спину:
     - Вот, - прошептала она, чуть склоняясь к его уху, так что в нос ему ударил горьковатый запах духов с пряной добавкой чего-то запретно-чуждого и опасного. - Не знаю чьи они, я наткнулась на них в темноте, когда вышла в туалет.
     Брайан не стал спрашивать эту полуобнаженную даму, зачем ему знать, что она ходила в туалет, так же, как не спросил, зачем ей понадобилось подбирать среди ночи неизвестно чьи мокрые туфли и нести их к себе, - он понимал, что за этим скрывается очередная тайна, которую она все равно ему не откроет. Он просто молча взял у нее второй туфель и вернулся в свою комнату.
     Там он зажег настольную лампу и начал внимательно осматривать туфли, пытаясь выяснить, кому они принадлежат. Это была работа в его вкусе, потому что поиски хозяина туфель были по сути похожи на расшифровку непрочитанных текстов. Первым делом он посмотрел на подошву. Там был выгравирован чуть раскосый эллипс, в верхнюю часть которого были вплетены два слова наклонной скорописи: "йосеф зигель", а в нижнюю симметрично им - "зинге 1886". Под эллипсом прямым готическим шрифтом было выведено "люфтпластер", а еще ниже цифра "44". Судя по всему, туфли были немецкого производства.
     Не желая так сразу поверить естественно напрашивающемуся выводу, Брайан перевернул туфель и заглянул внутрь. Внутри под идентичным первому эллипсом было добавлено еще две скорописных строчки, первая гласила "ехтес ледер", вторая - "оберматериал". К великому сожалению Брайана это уже точно было по-немецки, - а ведь до сих пор в библиотеке не было никого из Германии, кроме прекрасного магистра!
     Оставались только прибывшие сегодня. Брайан быстро перебрал в уме их всех в порядке регистрации. Американцев он исключил сразу, после них отверг англичан, а вслед за ними итальянца и француза, - вряд ли кто из них польстился бы на немецкую обувь. Немецкие туфли мог бы где-нибудь в Европе купить японец, но Брайану вспомнилась его маленькая, обутая в сандалию нога - какой там сорок четвертый, больше, чем на сороковой размер она бы не потянула!
     Выходило, что туфли могли принадлежать только Ули, хотя впрочем... Да, да возникала еще одна возможность, весьма и весьма соблазнительная. Ведь демократические чехи вполне могут носить обувь, сделанную в демократической Восточной Германии. Очень даже могут. Тем более, что Брайан слышал, как Ян за вечерним чаем оживленно болтал с очаровательной госпожой Кларой по-немецки. Вариант выходил отличный, если бы тут же не выявлялись свои "однако". Научная добросовестность требовала признать, что именно во время вечернего чая, когда уже начался сильный дождь, Ян был в гостиной в совершенно сухих башмаках, и никакая изощренная фантазия не могла подсунуть Брайану объяснение, куда он таскался среди ночи, чтобы их так намочить.
     Зато прекрасный магистр не явился ни к ужину, ни к чаю, ко времени которого, как было замечено выше, уже начался сильный дождь, - так что он имел все основания вернуться невесть откуда в насквозь промокших туфлях.
     После этого печального вывода Брайану оставалось только лечь в постель в надежде уснуть, чтобы по пробуждении обнаружить, что утро вечера мудренее. Но и утро ничего особо мудрого ему не принесло - по всем признакам выходило, что скорей всего именно прекрасный магистр по непонятным причинам посетил ночью прекрасную иудейскую даму и ушел от нее далеко за полночь в одних носках, оставив ей зачем-то свои мокрые башмаки, от которых она наверняка бы избавилась, если бы не Брайан.
     О цели ночного посещения магистром прекрасной дамы в прозрачной кружевной сорочке думать было больно, хотя, Брайану, честно говоря, с самого начала его безнадежной любви вряд ли стоило рассчитывать на взаимность. Однако до вчерашнего ночного происшествия он, окрыленный своим успехом в расшифровке, мог, по крайней мере, позволить себе об этом мечтать. Теперь ему осталось только одно утешение - при передаче туфель Ули вызвать того на конфронтацию, чтобы как следует прижечь свою остро саднящую рану.
     Время тянулось нескончаемо долго и Брайан весь извелся, пока, наконец, не зазвонил призывающий к завтраку колокольчик. Подхватив сумку с подсохшими за ночь разоблачительными туфлями он стремглав, перепрыгивая через две ступеньки, ринулся вниз по лестнице. Как он и предполагал, прекрасного магистра не было в толпе у дверей в столовой. Конечно, голубчик опять проспал - немудрено после его бурных ночных похождений! Иудейская дама, правда, явилась вовремя, причем приходилось признать, что бессонная ночь пошла ей на пользу: она вся так и светилась с трудом сдерживаемым эротическим призывом. Светилось не только ее лицо, но и шея, и руки, и беззастенчиво открытые обозрению балетные ноги под короткой кремовой юбкой. Брайан внутренне съежился, обожженный откровенной порочностью этого неуместного в строгих стенах библиотеки свечения, и начал лихорадочно искать в ней дефекты.
     Это оказалось нетрудно, поскольку не далее, как вчера, он собственноручно заполнял ее карточку для пропуска в хранилище и прекрасно помнил четко обозначенную там дату ее рождения. Брайан с трудом сдержал рвущийся из груди торжествующий смех - ведь старушка-то была гораздо старше, чем старалась казаться! Чудно, теперь ему будет что рассказать Ули, когда тот явится за своими потерянными туфлями.
     Но Ули все не было и не было, зато перед самым открытием дверей в хвост очереди пристроились сперва Джерри и Лу, а за ними чуть запыхавшийся Ян. Как это часто случается в Уэльсе после грозы, погода с утра выдалась пасмурная, и на Яне были не обычные шорты и кроссовки, а приличные брюки и вчерашние башмаки, черные и сухие. Так что Яна пришлось окончательно очистить от подозрения.
     Впрочем, возможно все же не окончательно, потому что когда дверь отворилась, он неуловимо ловким маневром умудрился очутиться возле соблазнительной Клары и, как показалось Брайану, прошептал ей на ухо что-то скабрезное, от чего она заулыбалась и засветилась еще интенсивней. Однако рядом с нею Ян не сел, а опять приземлился за сильно разросшимся американским столом, где его тут же захороводили словоохотливые молодые дамочки, которых со вчерашнего дня стало трудно пересчитать. И вовсе не потому, что их было много, а потому, что они в глазах Брайана были мало различимы - все, как одна, смазливые, громкоголосые и коротко стриженные.
     Брайан сел в тот отдаленный угол у окна, где он когда-то впервые увидел прекрасного магистра, и положил на соседний стул сумку с туфлями, давая таким образом понять, что место занято. Вообще-то занимать места в трапезной было строго-настрого запрещено, но сегодня из-за многолюдья был накрыт к завтраку добавочный стол, так что никто на стул возле Брайана даже не претендовал.
     Он был так поглощен сохранением свободного места рядом с собой, что пропустил долгожданный момент появления Ули. Он заметил его только когда услышал хриплый голосок Лу, привычно повторивший свою патентованную остроту:
     - Подумать только, такой молодой, такой красивый и ест овсянку!
     Ули, в джинсах и кроссовках с дымящейся миской овсянки в одной руке и с половником в другой, обернулся к Лу - Брайану снова безнадежно захотелось прижаться губами к ямочке у основания его высокой смуглой шеи - и спросил ее о чем-то. Лу отрицательно покачала головой, пожала плечами и понесла к свою тарелку с корнфлексом к американскому столу. Ули двинулся было за ней и Брайан испугался, что Лу сейчас умыкнет от него прекрасного магистра. Но тот бросил быстрый взгляд на шумную компанию вокруг Яна, лицо его как-то странно дрогнуло и он решительно повернул прочь, обшаривая глазами трапезную в поисках другого места.
     Брайан напряженно следил за ним, предполагая, что он захочет сесть рядом с Кларой. Возле нее тоже зиял пустой стул - любопытно, это она, как и он, постаралась, чтобы никто его не занял? Но Ули только небрежно кивнул ей и прошел мимо, оглядывая многолюдную столовую, очевидно в поисках подходящей компании. Она тоже не проявила к прекрасному магистру особого интереса, хоть взгляд ее на миг остановился на нем со странным выражением, характер которого Брайан не мог бы определить простыми словами, выражающими привычные чувства. Но одно он знал наверняка: что-то между этими двумя несомненно было - то ли скрытность любовников, то ли сговор соучастников, то ли какая-то другая тайная связь.
     Стараясь привлечь внимание Ули, он поднял руку и с радостью увидел, что тот заметил его и направился к свободному стулу:
     - Можно к вам? - сказал он, ставя миску с кашей на стол рядом с Брайаном и придвигая к себе стул, на котором сиротливо белела сумка с туфлями.
     - Конечно, можно, - с блеклой улыбкой пробормотал Брайан, не отрывая глаз от сумки. Ули, наконец, заметил сумку и нерешительно поднял ее, не зная, что с ней делать.
     - Это ваше? - спросил он.
     - Нет, ваше, - ужасаясь собственной смелости ответил Брайан.
     - Мое? - удивился Ули, заглядывая в сумку. - Ах, вот где они! Спасибо за заботу, - воскликнул он, увидев туфли, и, даже не поинтересовавшись, как они оказались у Брайана, небрежно смахнул сумку на пол.
     Эта небрежность заставила Брайана молча проглотить трепещущие у него на языке вопросы. Он понял, что напрасно вообразил, будто они с прекрасный магистром друзья, которые делятся друг с другом своими тайнами. Что ж, пусть они не друзья, так даже лучше, и теперь ничто не помешает Брайану расписать яркими красками свою ночную встречу с Кларой, которая бегала по коридору полуголая, пряча за спиной мокрые туфли Ули. Сам не зная, почему, Брайан был уверен, что этот рассказ не доставит Ули удовольствия - недаром ведь тот постарался скрыть от посторонних глаз свои особые отношения с этой обольстительной дамой!
     Однако пока он облизывал сухие губы, обдумывая, с чего бы начать свое повествование, эта обольстительная дама собственной персоной возникла рядом с ним и, склонясь к его уху, стала настойчиво спрашивать его о чем-то. А он, внезапно обретя дар ясновидения, понял, что ничего ей от него не нужно, она просто хочет отвлечь его от Ули, чтобы он не успел ее перед ним разоблачить. Это понимание окончательно сбило его с толку, - ведь из него следовало, что прекрасный магистр понятия не имеет о ее причастности к обнаружению его туфель в коридоре третьего этажа. Но хоть и сбитый с толку, Брайан все же сжалился над этой авантюристкой и мысленно отменил свой рассказ о ее ночных приключения. Но она все не уходила и нависала у него над плечом, дурманя его тем же горьковатым ароматом, который так смутил его покой прошлой ночью. Чтобы избавился от ее мучительного присутствия, ему пришлось пообещать ей нарушить правила и открыть читальный зал на пять минут раньше времени.
     Зато когда она, наконец, убралась, оставив его наедине с Ули, он не удержался и сказал, сам пугаясь своей непривычной дерзости:
     - Будьте осторожны с этой женщиной, Ули. Она только выглядит молодой, а на самом деле годится вам в матери.
     Но напрасно он опасался гневной реакции прекрасного магистра. Тот нисколько не рассердился, а напротив, почему-то пришел в восторг:
     - Вы и вправду думаете, что она годится мне в матери? Вы скажите это ей - она будет вам безмерно благодарна!
     - Неужели вы считаете, что я способен сказать женщине такую, такую... такое... - от возмущения Брайан никак не мог подыскать нужное слово.
     - Нет, что вы! - окончательно развеселился Ули, явно наслаждаясь замешательством Брайана. - Мне просто кажется, что очаровательная Клара мне в матери совершенно не годится!
     С этими словами он, отставив чашку с недопитым кофе, подхватил с пола сумку с туфлями и, не оглядываясь, стремительно зашагал к выходу, где его поджидали Хиггинсы. А Брайан, проглотив обиду, глянул на часы и тоже заспешил - в читальный зал, где его поджидала злополучная Клара. Мысли его путались и душу терзало муторное предчувствие, что неведомые мрачные силы угрожают превратить мирный поток библиотечной жизни в клокочущий водоворот.
     У вход в застекленную галерею, ведущую к читальному залу, Брайана перехватил Ян Войтек.
     - Вы ведь сегодня вечером не дежурите, правда? - спросил он как-то особенно по-дружески.
     - Откуда вы знаете? - удивился Брайан.
     - Интуиция, - пошутил было Ян, но присмотревшись к напряженному лицу Брайана перешел на серьезный тон. - Я просто зашел в контору и нашел на стене расписание дежурств.
     Кусок льда в сердце Брайана начал медленно плавиться. Кто-то интересовался им настолько, что не поленился пойти искать расписание дежурств:
     - Да, сегодня я, дежурю только до четырех, - признался он осторожно, опасаясь нового разочарования.
     - Вот и отлично! - обрадовался Ян. - Раз вы свободны, мы можем пойти в кабачок к бабочнику и обсудить за кружкой пива некоторые темные места в жизни германских богов.
    

КЛАРА

     Мучительно напрягая глаза Клара вглядывалась в силуэты Яна и маленького библиотекаря, дружественно пересекшиеся в дальнем конце галереи. О чем они говорят так долго? Ведь библиотекарь - Брайан, кажется, да, да, именно Брайан! - обещал ей открыть читальный зал за пять минут до официального часа, а сам застрял по дороге, оживленно обсуждая что-то с Яном. Что они там обсуждают? Неужто Брайан рассказывает Яну про ее ночные похождения с туфлями Ури? Если да, то она пропала - как она сможет объяснить Яну, зачем она пыталась спрятать туфли незнакомого молодого человека из Саарбрюккена?
     Слава Богу, маленький библиотекарь объяснений не потребовал, он просто выхватил у нее туфли и уволок в свою комнату, видимо только для того, чтобы за завтраком вручить их Ури. Она еще до завтрака заприметила сумку у него в руках и стала за ним наблюдать. Так что она видела все от начала до конца - как Брайан занял стул рядом с собой, как зазвал туда Ури и как ошарашил его, поднеся ему под нос сумку с туфлями. Интересно, как он угадал, чьи это туфли, и чего пытался добиться? Однако, у него по-видимому ничего не получилось, в частности благодаря вмешательству Клары, которая почти что силой не дала библиотекарю рассказать Ури о ее роли в этой истории.
     Ян и библиотекарь, наконец, расстались и Клара получила доступ к книгам, необходимым ей для сегодняшнего совещания. Она даже не попыталась просмотреть их в читальне, на это уже не осталось времени. Прижав к груди переплетенные кожей тома, она потащила их с собой в надежде найти нужные страницы, пока Арье Амит будет пререкаться с наглым норвежским мальчишкой, который, прикрываясь званием арбитра, откровенно подыгрывал их противникам. Книги оказались на редкость тяжелые, и Клара испугалась, что не донесет их до хранилища, не рассыпав по дороге. Она закинула ремешок сумки как можно дальше на плечо и, обхватив стопку книг обеими руками, осторожно двинулась вперед, стараясь не поскользнуться на вощенном паркете галереи.
     К счастью, на полпути, когда силы Клары почти иссякли, откуда-то из-за поворота неожиданно вынырнул Ури и вежливо предложил ей свою помощь, которую она немедленно приняла, хоть после вчерашней ночи решила избегать прямого контакта с сыном. Подхватив у нее увесистые кожаные тома, он зажал их в сгибе локтя и пошел рядом с ней. С облегчением расправляя затекшие руки и плечи, Клара почувствовала на себе чей-то взгляд и обернулась. Из слабо освещенного дверного проема, ведущего куда-то вглубь библиотеки, за ними следила неотступная Лу Хиггинс, взгляд которой светился сосредоточенным интересом. Перехватив этот любопытный взгляд Клара вдруг увидела себя и Ури со стороны, как бы глазами Лу, и, невольно любуясь пружинистой грацией сына, впервые в жизни подумала о нем не как о своем детеныше, а как о взрослом мужчине, чьем-то любовнике. А подумав о нем так, она вдруг перестала бояться его осуждения - ведь он не отчитывается перед ней в своих любовных делишках, почему же она должна отчитываться перед ним? Наслаждаясь этим мимолетным освобождением от постоянно гложущего ее чувства вины перед сыном, она спросила легко и непринужденно:
     - С чего бы это такой приступ вежливости?
     - Это вовсе не вежливость, а моя прямая обязанность, - не глядя на нее пробормотал сквозь зубы Ури, который все еще был во власти своих комплексов и продолжал наказывать ее за неверность.
     - В чем обязанность? Носить за мной книги? - поддразнивая его, хохотнула она.
     - Нет, сопровождать тебя по дороге на совещание. Чтобы какой-нибудь хмырь не перехватил тебя во мраке у входа в хранилище, - угрюмо пояснил Ури, свободной рукой отворяя тугую дубовую дверь, выводящую на каменную дорожку к часовне. Очевидно там, за дверью, он обнаружил какое-то препятствие и резко остановился, так что Клара с размаху налетела на него сзади и щекой ощутила, как напряглись мышцы его спины. Она еще не успела спросить его, в чем дело, как он расслабился и, придерживая дверь плечом, чуть отстранился, пропуская мать вперед.
     Она шагнула за порог и увидела Яна. Он стоял на лужайке перед дверью с сигаретой в зубах, явно поджидая ее, он ведь знал, куда она должна была идти после завтрака. Вчера ночью у них из-за этого опять вышла небольшая размолвка, и Кларе с трудом удалось уговорить его перетерпеть еще пару дней, пока она будет страшно занята. Зато, уверяла она его, она постарается закончить свои изыскания на три дня раньше, чем предполагала, но для этого сейчас ей придется поработать более напряженно, так что она даже не будет приходить к чаю. Ян, конечно, огорчился и не поверил ей, хотя она не обманывала его, обещая провести с ним последние три дня. Меир предупредил ее, что в окончательном совещании ей участвовать не придется, так как арабская гордость принца не позволяет ему принимать важные государственный решения, имея партнером женщину. В другое время, услышав такое, она бы с негодованием отказалась от всего этого оскорбительного проекта, но на этот раз она была счастлива, что ей удастся выкроить несколько дней для Яна.
     Сейчас он, наверно, хотел договориться с ней на вечер, и увидев ее в сопровождении нагруженного книгами Ури, попытался его оттеснить.
     - Можно мне? - спросил он протягивая руку к книгам.
     - Нет уж, я взялся, я и донесу, - не замедляя шага хмуро отстранил его Ури.
     Обостренный взгляд Клары с болью зарегистрировал обиженно дрогнувшие ресницы Яна, но она, преодолев первое естественное побуждение, не замерла перед ним, как кролик перед удавом, а любезно кивнув, прошла мимо, мерно цокая каблучками по камням дорожки. Хоть колени у нее подгибались, она шла высоко подняв голову, остро ощущая затылком напряженный взгляд сына и зная, что оборачиваться нельзя.
     Зато во время совещания она дорого заплатила за свою железную выдержку. Как только белокурый норвежец привычно сцепился с Амитом, Клару прошибла такая жаркая дрожь, что она на миг отключилась и чуть не потеряла сознание. Но никто из ее увлеченных спором собеседников, к счастью, ничего не заметил, даже когда она, кое-как справившись с дрожью, бессильно задремала, уронив голову на ручку кресла. Это был странный полусон-полуобморок, - она как бы слышала все, что говорили преувеличенно любезные голоса спорщиков, и в то же время участвовала в какой-то головокружительной погоне, в которой то ли Ури гнался за Яном, то ли Ян за Ури, то ли оба они за ней.
     К реальности Клару вернул несколько раз повторенный вопрос, с которым обращался к ней английский представитель принца сэр Эндрью Грант, скрывающий свой титул под личиной директора провинциального лицея для мальчиков доктора Поттера. Она с трудом разлепила налитые свинцом веки и постаралась понять суть того, о чем спрашивал ее мнимый доктор Поттер. Пытаясь скрыть свое состояние, она торопливо открыла один из принесенных ею томов и начала листать его в поисках нужных страниц. Вид хорошо знакомых чертежей и карт постепенно успокоил ее смятенную душу и прояснил замутненное сознание. Она отхлебнула пару глотков крепкого кофе из фарфоровой чашки, заботливо поставленной перед ней полковником Амитом, таким забавным в пасторском воротничке, и, разом отрешившись от своих неразрешимых проблем, включилась в обсуждение. Мысль ее заработала четко и точно - она знала каждый ручеек и каждый источник на своей земле, и никто не мог бы втереть ей очки и сбить с толку.
     Сэр Эндрью Грант был серьезным противником, он тоже неплохо знал все ручейки и источники Иудеи и Самарии, и бескомпромиссная схватка с ним над чертежами системы водоснабжения этих провинций так увлекла Клару, что она даже не заметила, как промчалось время до обеда. Она почувствовала, что умирает с голоду, только когда Толеф Сигге порывисто вскочил и ринулся к лестнице, едва касаясь пола крупными ступнями в пестрых шерстяных носках. Чувствуя легкое головокружение Клара поспешила за ним - ведь утром спазм тревоги так стискивал ей горло, что она не смогла проглотить даже ложку овсянки, не говоря уже о чем-нибудь более существенном.
     После долгого напряженного разглядывания ярко освещенных чертежей часовня показалась Кларе еще более сумрачной, чем обычно. А может, у нее просто потемнело в глазах, когда в мерцающем круге, выхваченном из мрака пламенем неполной дюжины оплывших свечей, она увидела Меира в полотняной панамке, держащего на сворке крошечного сердитого пуделя. При виде выходящей из двери хранилища толпы пудель натянул сворку и с несоответствующей его размеру яростью бросился в атаку. Меир подхватил пуделя на руки и увещевательно забормотал ему что-то по-французски, охватывая при этом Клару масляным взглядом своих длинных восточных глаз.
     "Еще Меира мне тут не доставало!" - неизвестно кому пожаловалась Клара и ускорила шаг, подгоняемая голодом и желанием поскорей выскользнуть из-под его взгляда. Но как она ни спешила, к обеду они опоздали, - когда они как бы разобщенной, но все же заметно единой группой ввалились в трапезную, обед уже давно начался и суп был холодный.
     Да Бог с ним, с супом! Клара так проголодалась, что и холодный суп был ей по вкусу, зато сесть рядом с Яном ей не удалось - он, как и за завтраком, весело хохотал в беззаботной компании, собравшейся за американским столом. Хорошеньким американским дамам явно нравился остроумный чешский профессор, который поражал их европейской эрудицией и парадоксальной смелостью суждений, два месяца назад покорившей и привередливую Клару. К ее удивлению Ури тоже оказался за американским столом, хотя Лу Хиггинс сегодня там не было. Он, как и Ян, словно бы не заметил ее появления в трапезной, однако Клара пару раз перехватила его взгляд, украдкой брошенный в ее сторону, пока он заливисто смеялся в унисон общему веселью. В этом взгляде ей почудилась теплота и сочувствие, - может, сын все же одумался и простил ее? А может, он пожалел ее, видя, с какой легкостью Ян предпочитает ей общество других очарованных им женщин?
     У Клары не хватило сил дождаться, когда публика за американским столом прервет свою оживленную беседу и начнет расходиться. На нее вдруг навалилась смертельная усталость, вполне, впрочем, объяснимая бессонной ночью и напряженным рабочим днем. С трудом поднявшись из-за стола она последним усилием воли преодолела крутые ступени винтовой лестницы и, как была, в элегантном деловом костюмчике, плюхнулась в постель, натянула на голову одеяло и вмиг заснула.
     Во сне ей привиделось, как в комнату вошел Ян, окликнул ее по имени и, не получив ответа, зашелестел бумагами на ее письменном столе. Она хотела позвать его, но не найдя в горле инструмента для произнесения слов, просто поманила его рукой, а может, вовсе и не поманила, а только хотела поманить. Он однако подошел и, склонившись к ней, на миг прижался к ее виску знакомыми теплыми губами, от прикосновения которых тело ее стало невесомым и вознеслось куда-то в заоблачные выси. Она попыталась отодвинутся поближе к стене, чтобы дать Яну возможность лечь рядом с ней, но какая-то неведомая сила все время отталкивала его прочь, и руки Клары, стараясь удержать его, опять и опять погружались в ускользающие между пальцев хлопья тумана.
     Потом подул холодный ветер, превращая эти хлопья в осколки льда, которые стали рассыпаться по полу со странным, почти металлическим стуком. От этого стука у Клары началась убийственная головная боль, а стук все усиливался и усиливался, так что в она в конце концов сорвалась с облака вниз и была вынуждена открыть глаза. Она лежала на кровати в своей комнате, а в дверях маячила фигура Ури, монотонно твердящего по-немецки:
     - Пора вставать, ваше величество.
     Клара схитрила и на секунду опять провалилась в сон, но Ури безжалостно тряхнул ее за плечо и снова повторил, что ей пора вставать.
     - Выйди из комнаты! - хрипло велела она ему, надеясь украсть еще несколько мгновений сна. Но Ури ей не поверил:
     - Можешь встать при мне, - не согласился он и, потянув с нее одеяло, укоризненно добавил:
     - Тем более, что ты даже не раздевалась. А меня мама в детстве учила, что спать в одежде - предел морального падения.
     Эта мальчишеская наглость ее окончательно разбудила и она вдруг нашла в себе силы поставить сына на место, - задорно, почти весело:
     - Я думаю, ты с тех пор познал другие пределы морального падения.
     Кажется, ее слова задели его за живое, потому что он внезапно перестал паясничать и сказал серьезно:
     - Ладно, пошутили и хватит. Давай, собирайся, тебя уже все ждут.
     Она глянула на часы и ужаснулась: она проспала не только послеобеденный чай, но и время начала совещания. Значит, условиться с Яном на вечер ей снова не удастся, тем более, что было решено не делать перерыва на ужин. А если все же попытаться зайти в гостиную? Клара громко откашлялась и произнесла нерешительно:
     - В горле страшно пересохло. А что, если я зайду выпью чашку чая?
     Но Ури был непреклонен:
     - Чай ты выпьешь в хранилище. Я видел, как туда понесли два больших термоса.
     И в ответ на ее умоляющий взгляд добавил:
     - Не смотри на меня так, его все равно там нет. Он пошел в читальный зал рыться в каталоге старинных рукописей.
     Клара задохнулась было от такой дерзости, но от неожиданности не нашлась сразу, как его отбрить. Да и за что, собственно? Он был ее сыном и умел читать ее мысли, так же, как и она - его. Единственно, что ей оставалось, чтобы его подразнить, это прикинуться арестанткой, которую угнетает конвоир. Она причесала волосы, напудрила нос и спросила кротко:
     - Но хоть в уборную зайти можно? Ури сверкнул на нее сердитым глазом: - На одну минуту, не больше.
     - И на том спасибо, добрый господин начальник, - ехидно выдохнула Клара, выскальзывая за дверь.
     На дорожке, ведущей к часовне, она все же не удержалась и посетовала:
     - Если мы будем регулярно ходить здесь парой, кто-нибудь может подумать, что у нас роман.
     За что и получила очередную пощечину:
     - Так подумает только тот, кто не заметил, что у тебя роман с другим.
     Когда Клара, бросив, наконец прощальный взгляд на хмурое лицо сына, закрыла за собой тяжелую дверь хранилища, она вздохнула с облегчением. Она всегда прозревала в Меире следы особо изощренного садизма, но на этот раз он превзошел самого себя. Ведь такое случайно не придумаешь - приставить к ней стражем Ури, авторитарную ревность которого Меир когда-то испытал на себе! Впрочем, времени думать об этом у нее не было - сэр Эндрью Грант с нетерпением поджидал ее, чтобы представить свой новый, абсолютно неприемлемый план.
     На упорную борьбу с ним за каждый квадратный сантиметр спорных земель ушло все время до ужина, который им принесли в прикрытых серебряными крышками кастрюльках и сервировали на тесной площадке лестницы, ведущей вниз от двери к хранилищу. Чтобы их групповое отсутствие не слишком бросилось в глаза остальным, а возможно, и по другим, неведомым Кларе причинам, сэр Грант и босоногий норвежец - он с отвращением стянул с себя носки, как только ступил на первую ступеньку лестницы, - ушли ужинать в трапезную. А на смену им явился льстивый итальянский профессор Басотти, который наверняка не был итальянцем и весьма возможно не был и профессором. Разговаривая с ним, Клара чувствовала себя мухой, попавшей в банку меда, - его весьма изысканный ум базировался на каких-то других, возможно не менее основательных, но нисколько не совпадающих с клариными законах логики. Буквально каждое общепринятое представление он выворачивал наизнанку и решительно отвергал, предлагая взамен новое, никак не вяжущееся с тем, чему учили Клару великие европейские гуманисты и чем привыкла руководствоваться всю свою сознательную жизнь.
     То ли английский язык Басотти был недостаточно хорош для Клары, то ли ее английский был недостаточно хорош для него, но она увязала в грамматических несоответствиях его сложно-сочиненных предложений, из которых она не находила выхода ни в какой разумный смысл. Одно она могла сказать со стопроцентной уверенностью: акцент у него был арабский. Уж что-что, но арабский акцент она узнавала всегда, как бы мало заметен он ни был!
     Клара безумно устала от трехчасового безрезультатного поединка с самозваным профессором Басотти, тем более, что Арье Амит больше помалкивал и ничем ей не помогал. К началу одиннадцатого она не выдержала и запросила пощады. Однако сразу уйти не удалось, пришлось потратить еще не меньше десяти минут на то, чтобы уложить в сейф магнитофоны, а также все протоколы и чертежи. В часовню Клара вышла в сопровождении Амита, который, как ей показалось, устал не меньше, чем она.
     - Пойдешь пить чай? - спросила она его.
     - Не нужно мне никакого чая, я иду спать. Этот левантийский змей кого угодно может свести с ума, - пожаловался Амит, расставаясь с Кларой у дверей гостиной.
     Оказалось, что и Кларе чай был ни к чему, - хоть чаепитие в гостиной было в разгаре, она не нашла Яна ни в одной из оживленно болтающих группок. К ее удивлению в гостиной не было также ни Ури, ни Лу Хиггинс. Куда они могли отправиться все вместе? А может, Ури отправился куда-нибудь сам по себе, а Ян в компании Лу?
     Вдобавок ко всему Брайана тоже не было, что сильно увеличивало количество возможных комбинации. Клара сама налила себе остывший чай, устроилась за уединенным столиком между роялем и окном и, устало откинувшись на спинку кресла, стала обдумывать свои дальнейшие действия. Пожалуй, было бессмысленно сидеть здесь в ожидании Яна, но она еще не смирилась с тем, что сегодня ей не удастся его увидеть. Бойкие американские дамочки, правда, все были в наличии. Клара не поленилась и тщательно пересчитала их дважды, но, как видно, Яну подвернулись другие соблазнительные возможности. Или, уязвленный ее утренним нежеланием перекинуться с ним парой слов в присутствии Ури, он нарочно ушел, чтобы ее наказать?
     В тысячный раз перебирая в уме все эти неутешительные варианты, она краем глаза следила за броуновским движением профессора Басотти, который бродил по гостиной с чашкой в руке в поисках подходящей компании для приятного завершения трудового дня. Сперва он подсел было к американским дамам, но они спугнули его слишком громким взрывом смеха, так что он сорвался с места и снова принялся кружить между столиками, вглядываясь в оживленные лица. Искал ли он кого-то или просто хотел сесть подальше от нее и от сэра Эндрью Гранта, который, утопая в глубоком кресле у рояля, наслаждался музыкой, струящейся из под искусных пальцев противного норвежца, по случаю вечернего часа облачившегося в белую шелковую рубаху с кружевным воротником. Клара не удержалась и, наклонившись за нарочно оброненной ложечкой, заглянула под рояль, - нога его, энергично нажимающая на педаль, была босая. Хотя хозяин ноги, казалось, был полностью погружен в мир музыки, он каким-то чудом перехватил любопытный взгляд Клары, и не прерывая игру, бросил ей через плечо:
     - Это повышает мой контакт с роялем. Босой ногой я чувствую его гораздо лучше.
     Клара кивнула ему понимающе, хоть про себя с раздражением подумала, что он просто интересничает. А впрочем, пусть интересничает, какое ей дело? Басотти тем временем набрел на французскую пару, приютившуюся у овального столика недалеко от буфета. При виде приветливых улыбок французов он сделал было шаг в их сторону, но что-то вдруг насторожило его, и он со сдержанным полупоклоном прошел мимо них, поспешно отхлебнул глоток чая, бережно поставил чашку на буфет и направился к выходу.
     "Как странно, - подумала Клара, - он их искал и нашел или они его испугали?". Ей даже захотелось подойти к этим французам и затеять с ними светскую беседу, чтобы выяснить, кто они или за кого себя выдают, - ведь здесь, кажется все, кроме нее и Яна, выдавали себя за кого-нибудь другого. Клара поднялась с кресла и понесла свою чашку к буфету, обдумывая план атаки. Это давало ей внутренний повод еще немного потолкаться в гостиной, не чувствуя себя униженной непонятным отсутствием Яна. Поставив чашку и блюдце на полированную доску буфета Клара как бы случайно заметила этих французов, одиноко скучающих вдали от остальных: он был невысокий, сухощавый, с тонкими усиками и благородной проседью в темных волосах, она - на полголовы его выше и на двадцать лет моложе, с пышным бюстом и медно-красным, свеже-крашенным каре, выгодно оттеняющим ее высокие скулы и широко расставленные глаза.
     - Почему вы сидите здесь, в уголке, вдали от общего веселья? - развязно спросила Клара, обращаясь к женщине. - Мне тоже одиноко, давайте познакомимся. Я - Клара Райх.
     - Мы еще не привыкли к здешним порядкам, - ответила та с сильным французским акцентом, осторожно касаясь пальцев Клары, словно опасаясь обжечься.
     - Ивонн де Витри, - добавила она и представила мужа, который только вежливо кивнул, даже не делая попытку протянуть Кларе руку. - Мой супруг, профессор Этьен де Витри, из марсельского университета.
     - А что вы преподаете? - обернулась Клара к профессору де Витри, игнорируя его явное нежелание вступать с ней в контакт.
     - Историю крестовых походов, - нехотя ответил он, подчиняясь требованиям хорошего тона. Как только первые слова слетели с его уст, Кларе стало ясно, почему эти двое не присоединились к другим участникам веселого ночного чаепития: английский язык надутого сноба де Витри был из рук вон плох. И акцент у него был еще более арабский, чем у мнимого профессора Басотти.
     "Вот ты какой! Так получай!" - мстительно воскликнула Клара про себя, и произнесла вслух с лучезарной улыбкой, магическую силу которой она не раз проверяла на многих представителях сильного пола:
     - Ах, как интересно! Ведь я только вчера прилетела из Иерусалима и могу передать вам привет непосредственно от гроба Господня.
     Фраза получилась исключительно дурного вкуса, но Клару это не смутило, как не смутило ее и то, что профессор де Витри, не в пример многим, остался равнодушен и к ее чарам, и к упоминанию гроба Господня - уж не мусульманин ли он был? У Клары на кончике языка уже вертелись коварные вопросы, способные если не разоблачить этого очередного самозванца, то по крайней мере сбить с него спесь, но тут их разговор неожиданно принял новый оборот.
     - О чем вы тут шепчетесь? - воскликнул за спиной Клары раскатистый тенорок с сильным акцентом, незнакомым, но несомненно не арабским. - Если у вас есть секреты, расскажите их и мне!
     Она быстро обернулась на этот шутливый призыв и увидела перед собой невысокого крепкого мужичка с окладистой русой бородой, одетого в вышитую цветными нитками жилетку поверх яично-желтой рубахи. Весь его облик был столь неуместен в этих церемонных стенах, что Клара на миг опешила, не понимая, как она не заметила его раньше.
     - А жратва тут ничего, вполне приличная, - словоохотливо продолжал мужичок, не обращая внимания ни на удивленное молчание Клары, ни на ледяное неодобрение в глазах четы де Витри. - Кто б мог подумать? Ведь говорят: если хочешь похудеть, найми повара англичанина.
     И оглушительно захохотал, призывая остальных разделить его радость по поводу столь удачно придуманной шутки. Их безмолвное нежелание присоединиться к его веселью ничуть это веселье не пригасило. - А хочешь обеднеть, найми сторожа румына! - продолжил он, сияя восторгом от собственного остроумия. - А хочешь ожидоветь...
     На этой тираде терпение Клары иссякло:
     - Вы гость библиотеки? - решилась она, наконец, перебить разбитного мужичка и тут же смутилась, почувствовав бестактность своего вопроса. Зато мужичок нисколько не смутился.
     - Ясно, что гость, а кто ж еще? - без тени обиды подтвердил он. - Просто я сегодня не стал надевать рясу по случаю приезда. В поезде без рясы куда сподручней ехать. Да если по этим их лестницам на пересадках в рясе бегать, запросто можно шею сломать.
     - Так вы священник? - догадалась Клара.
     - Ну ясно, священник, а кто ж еще! - еще радостней подтвердил мужичок и только тут сообразил представиться. - Отец Георгий, иерей Златовратской православной церкви города Бухареста.
     Тут уж супругам де Витри не осталось ничего иного, как пожать протянутую отцом Георгием руку и тоже официально представиться.
     - Какая отличная компания! - восхитился простодушный румын, услыхав имена своих собеседников. - За такое знакомство нужно выпить!
     - Выпить? - недоуменно переспросил де Витри. - Что здесь можно выпить в такой поздний час?
     - А это уж мой секрет! - хитро прищурился румынский иерей и весело подмигнул Кларе. - Сейчас мы все поднимемся в мою комнату и я вас угощу. Нужно только утащить отсюда чашки, а то у меня есть всего один стакан для чистки зубов.
     Ивонн попыталась что-то возразить, но де Витри, перекинувшись с румыном парой быстрых французских фраз, метнул в ее сторону короткий выразительный взгляд и она тут же прикусила язык. Стало ясно, что они принимают предложение отца Георгия, согласия же Клары никто не спрашивал, оно как бы подразумевалось само собой, - у нее даже возникло ощущение, что супруги де Витри предполагают, будто эта ночная выпивка затеяна румыном в ее честь. Пока супруги искали чистые чашки, Клара спросила иерея:
     - Вы хорошо говорите по-французски?
     - Совсем не говорю, - охотно отозвался тот.
     - А как же? - Клара вопросительно кивнула на возвращающихся де Витри.
     - Зато я говорю по-румынски! - самодовольно захохотал священник. - А это одно и то же!
     Когда они, захватив чашки, гуськом двинулись к выходу, Клара замешкалась у буфета. С одной стороны ей не хотелось возвращаться в одиночество своей неуютной кельи, так и не дождавшись Яна, с другой - она была не уверена, следует ли ей ввязываться в это сомнительное приключение. Однако когда отец Георгий, дойдя до двери, заметил ее отсутствие и на всю гостиную объявил, что они ее ждут, Клара перехватила любопытный взгляд сэра Эндрью, который, несмотря на охвативший его музыкальный экстаз, все это время, по-видимому, за ней следил. Чего он ждал от ее визита к румынскому иерею, который возможно был такой же иерей, как полковник Арье Амит пастор? Невысказанный вызов в глазах сэра Эндрью заставил Клару взять свою чашку и против собственной воли последовать за этой, ничем не привлекающей ее процессией темных личностей.
     По дороге отец Георгий многословно хвастался замечательной сливовой водкой "цуйкой", которой он собирался их угостить. Особо важным ее достоинством была ее исключительная крепость, - при соблюдении всех правил возгонки она могла превысить семьдесят градусов.
     Завороженные его неумолкающим голосом они миновали поворот к ведущей наверх винтовой лестнице, прошли по застекленной галерее мимо запертого на ночь читального зала и оказались в тускло освещенном коридоре, о существовании которого Клара даже не подозревала. Де Витри дал идущему впереди румыну короткое указание по-французски и тот резко свернул в другой темный коридор, пропахший чем-то съестным и прогорклым. Тут Клара не выдержала и спросила, куда, собственно, они идут.
     Ивонн о чем-то посоветовалась с мужем по-французски, после чего по-английски ответила Кларе:
     - К лифту. У моего мужа больное сердце, ему нельзя ходить по лестницам.
     - Но мне сказали, что в библиотеке нет лифта, - усомнилась Клара, в ответ на что де Витри пояснил, с видимым усилием подбирая английские слова:
     - Это не обычный лифт, а специальный подъемник для тех, кто не может идти вверх по лестнице.
     Они продолжали углубляться в запутанный лабиринт коридоров, пока де Витри не остановился возле двустворчатой двери, явно ожидая, что кто-нибудь ее отворит. Хоть Кларе приходилось по работе сталкиваться со множеством высокопоставленных людей, она ни у кого не встречала такой авторитарной манеры, как у Этьена де Витри. Поспешно подскочивший к нему отец Георгий распахнул обе створки двери в гулкую пустоту, откуда на них пахнуло сыростью. Ивонн щелкнула выключателем и осветила длинный сводчатый зал, из одного угла которого взмывала вверх крутая лестница, настолько узкая, что на ней не могли бы разойтись два человека, идущих друг другу навстречу.
     Рядом с лестницей параллельно ей возносились вверх и исчезали в большом отверстии в потолке два наклонных рельса, в нижнем основании которых было укреплено кресло на шарнирах. Де Витри со сдержанной гримасой страдания опустился в это кресло и позволил Ивонн пристегнуть его ремнями, крест накрест переброшенными от одного подлокотника к другому. Проверив надежность ремней и пряжек, она включила рубильник на стене, и кресло со скрежетом поползло по рельсам вверх, сохраняя вертикальное положение при помощи какого-то хитроумного устройства. Де Витри закрыл глаза, явно избегая смотреть на неспешно увеличивающийся зазор между ним и полом, а Ивонн стала подниматься по лестнице, стараясь все время быть на одном уровне с мужем.
     Отец Георгий вежливо простер перед Кларой короткопалую крестьянскую ладонь и галантно произнес:
     - Дамы идут впереди.
     - На случай, если там заминировано? - засмеялась Клара и двинулась вслед за Ивонн. Кресло с де Витри ползло наверх медленно, так что у отца Георгия было достаточно времени, чтобы по пути изложить Кларе хорошо известные у них в Румынии детали еврейско-масонского заговора. Поскольку лестница была очень крутая, у Клары не хватило дыхания дать достойную отповедь этому примитивному идиоту, и потому, когда они, наконец, добрались до второго этажа, у нее пропала всякая охота пробовать его хваленную цуйку.
     Однако из какого-то неуместного, впитанного ею с молоком матери чувства приличия она безропотно пошла по бесконечному извилистому коридору вслед за освободившимся от ремней де Витри. За одним из поворотов навстречу им выскочил из своей комнаты японец без пиджака, но в ловко завязанном модном галстуке поверх белой крахмальной сорочки. Увидев идущую по коридору веселую компанию он спросил с чудовищным акцентом:
     - Куда это вы все идете?
     - Пробовать цуйку! - гордо сообщил ему румын.
     Японец застыл в недоумении. Даже невооруженным глазом было видно, как его внутренний компьютер ищет в своем словаре слово "цуйка" и не находит. Он так бы и стоял посреди коридора, загораживая им дорогу, если бы Ивонн не догадалась объяснить ему, что "цуйка" - это крепкий алкогольный напиток, созданный румынской православной церковью. Очарованный этой оригинальной комбинацией, японец робко попросил разрешения к ним присоединиться.
     В перетасовке, происшедшей в результате присоединения японца, Клара умудрилась оказаться замыкающей их маленького дружного строя. Петляя в хвосте этой разноязыкой процессии, она вдруг увидела себя со стороны и ужаснулась. Кто эти люди? Зачем она согласилась с ними идти? Куда они хотят ее заманить?
     Не найдя ответа на эти вопросы, она круто развернулась и стремительно зашагала в противоположную сторону. Завернув за первый поворот коридора, она услыхала за спиной настойчивый тенор отца Георгия, призывающий ее вернуться, и ускорила шаг, опасаясь погони.