Он даже не представлял, что это будет так жутко. Все в комнате осталось по-старому, за исключением печатной машинки, которая с письменного стола переместилась в белый пластмассовый футляр, и опустевших книжных стеллажей, сразу придавших помещению вид мебельной комиссионки.
Гриша подошел к высоченной желтой конструкции из ДСП и вдохнул сложный запах клеенных опилок и пыли. Раньше, когда здесь плотными рядами стояли сотни знакомых и зачитанных книг, пахло совсем по-другому: тоже пылью, но какой-то сладковатой, школьно-конфетной.
Всю последнюю неделю он угробил на перевозку библиотеки из дома на главпочтамт. За один день упаковать и отправить такую прорву книг оказалось физически невозможно. Там, в суматошном огромном здании, пропахшем сургучом и химическими чернилами, отправкой бандеролей в населенные пункты России и прочего мироздания занимались две громадные тетки предпенсионного возраста с плечами, которым позавидовал бы даже их земляк Поддубный.
Одна, повыше, с удивительной сноровкой оборачивала бандероли в дивно шуршащую фиолетовую бумагу, а вторая, потолще, взвешивала их на архаичных весах, установленных здесь, вероятно, еще до первой империалистической потасовки.
Если бы Гриша задумал привезти сюда разом всю библиотеку, этим титаншам пришлось бы заниматься ею весь рабочий день, оставив без внимания прочих клиентов. Которые, несомненно, часа через полтора подняли бы беспощадный бунт. А если бы, не дай Бог, обнаружили на бандеролях израильский адрес, то, пожалуй, могли бы спалить почтамт дотла...
Поэтому ему пришлось всю неделю нанимать с утра такси и привозить на почту ровно такое количество книжек, которое укладывалось в пару десятков бандеролей. Таким образом, к пятнице стеллажи сиротливо опустели, и теперь ему оставалось только принюхиваться и, прикрыв глаза, воскрешать в воображении дивную картину неряшливо растасованых по полкам разноцветных переплетов.
Гриша отвернулся от стеллажей и плюхнулся в старое шаткое креслице. Левая рука автоматически прилепила к губам сигарету, а правая повисла над телефонной трубкой.
Он ведь уезжал. Уезжал, по все видимости, навсегда из родной страны, и практически никто даже не догадывался об этом! Даже ближайшие приятели...
- Конспирация! - презрительно прошипел он и грубо закогтил телефонную трубку. - Мотал я вашу конспирацию...
Не попадая пальцем в отверстия диска и шепча ругательства, Гриша накрутил номер и стал нетерпеливо слушать длинные гудки.
"Никого нет, - тоскливо подумал он. - Значит, не судьба..."
Трубку сняли в тот момент, когда он, уже отчаявшись, намеревался нажать на рычажок.
- Алеу! - кокетливо, нараспев произнес Нинкин голосок. - Я вас слушаю.
В квартире завывала негритянская музыка, слышались громкие голоса, смех и возня.
- Але! -нетерпеливо пропищала Нинка. - Это кто же там сопит? Уж не мальчик ли Джони?
- Нет, - грустно усмехаясь, ответил Гриша. - Это не мальчик Джони. Это твой папа!
- А, это ты, папка! - без особого энтузиазма протянула Нинка. - Тебе мама нужна? Ее нет. Вчера поплыла в Стамбул и вернется только в среду вечером. Если шторма сильного не будет...
- А ты, значит, балдеешь по этому поводу?
- Ага, - хохотнула Нинка. - Ко мне тут подружки пришли, и мы смотрим мультфильмы...
- Ясненько... А про что мультфильмы: про Красную Шапочку или про Курочку Рябу? Ты, кстати, помнишь, как я тебе маленькой читал про Красную Шапочку, а ты затыкала уши, когда появлялся волк?
Гриша услышал, как там, в квартире у его дочери, раздался дружный подростковый вопль. Видимо, приветствовали кого-то вновь прибывшего. Музыка взревела еще громче, послышались топанье многих ног и заливистый разбойничий свист.
- Папка, - нетерпеливо зачастила Нинка. - Тут очень интересное место показывают. Давай поболтаем в другой раз!
- Ладно. Давай подождем до следующего раза, - криво улыбнулся Гриша. - До свиданья, доченька. Будь счастлива...
Он опустил трубку, и, поднявшись с кресла, подошел к распахнутому окошку. Зажмурил веки, подставил влажное от пота лицо под едва ощутимое дуновение жаркого ветерка и внезапно с безнадежной отчетливостью понял, что никому больше в этом мире не нужен и ни одна тварь не всплакнет в случае его внезапного исчезновения. Умер Максим - ну и хрен с ним!
Он разлепил повлажневшие веки и оглядел пространство двора. Все было до безумия знакомым. Та же толстозадая Карповна натягивала подпоркой бельевую веревку, тот же серый в полоску кот занимался ежедневной казнью блох, та же струйка воды соединяла кран с ртутно-блестящей лужицей...
За спиной взвизгнул телефон. Гриша медленно отвалился от подоконника и, поколебавшись, снял трубку. Звонил Иоганыч. Он долго нес всякий шумный вздор, пересказывал сплетни, вспоминал длиннобородые анекдоты и явно был чем-то сконфужен. Наконец он решился и, виновато вздыхая, сознался, что не сможет работать на следующем фильме.
- Почему? - поразился Гриша, - Приболел, что ли, герр Райнер?
- Нет, - сконфуженно пробормотал Иоганыч. - Мы с Воробьем в Китай улетаем. В коммерческую командировку...
- За шмотками?
- За ними, проклятыми...
- А я, значит, без операторов остаюсь?
- Извини, брат! - жалобно гудел Иоганыч. - Я бы предупредил обязательно, но больно уж внезапно эта поездка наклюнулась. Буквально вчера ночью Воробей звонит - и как с ножом к горлу. Давай, говорит, ответ немедленно, едешь или нет... Но ты не горюй! Через месячишко опять начнем снимать вместе. А пока можешь Саркисьяна подключить с телевидения. Хочешь, я ему сам сейчас позвоню?
- Не надо, - спокойно сказал Гриша. - Я тоже решил сделать перерыв на месячишко. Слетаю к тетке в Израиль, припаду к Святой землице...
- Правда? - обрадованно взревел Иоганыч, у которого, как видно, свалилась глыба с плеч. - Ну, замечательно! А то я себе всю ночь места не нахожу. Получалось-то ведь, что мы оставляем тебя без работы...
- Ерунда. У меня, сам знаешь, и без кино заказов хватает...
Иоганыч воодушевился до такой степени, что выразил немедленное желание сопровождать Гришу до приморского аэропорта.
- Тебя кто везет, Пан бородатый? Скажи, чтоб непременно заехали за мной. Провожу тебя и заодно в море искупаюсь. Я в этом году, между прочим, только в Азовское окунался. Надо же и в Черном брюхо помочить!..
Зеленый военно-полевой "бобик" Пана лихо летел по трассе, по-парусному хлопая своим брезентовым верхом. Гриша сидел рядом с водителем, а на заднем сиденье вовсю резвился Иоганыч, тормоша и развлекая Свету с Милочкой.
- Отличный, Витюша, у тебя автомобиль! - кричал он, подскакивая на жестких рессорах . - Настоящая "антилопа" конца столетия. Сколько отдал, если не секрет?
- Я ж ее у военных выкупил, - ответил чрезвычайно гордый своей колесницей Пан. - Они ведь, барбосы, когда поначалу пронюхали про конверсию, готовы были что угодно по дешевке двинуть. Хоть крейсер!
- Так все-таки сколько? - не унимался хозяйственный Иоганыч.
- Не хочу тебя даже расстраивать.
- Ну?
- Дешевле мотороллера!
- Серьезно? Так я себе тоже такой куплю. Вернусь из Китая, шмотки распродам и...
- Опоздал, соколик! - усмехнулся Пан. - Я полтора года назад брал. А теперь вояки одумались и дерут за такой джип, как за новую "девятку". Врубились, собаки, что такая машинка - самый смак для фермера...
Они отъехали от города уже километров сорок, и ровная, как столешница, равнина начала постепенно переходить в кудрявое лесистое предгорье. Слева зазмеилась поросшая прибрежным ивняком узкая речка, по обеим сторонам которой то здесь, то там чернели фигурки чахнущих над удочками рыбаков.
- Эх, хорошо бы сейчас наловить рыбки, сварить вечером ушицы да похлебать ее на берегу с водочкой! - вздохнул Гриша.
- Ничего, - утешил Иоганыч. - Скоро ты на Средиземном море порыбачишь. Или в том водоеме, по которому Христос пешком ходил...
- Да уж, порыбачу, - невесело усмехнулся Гриша и оглянулся на Свету.
Та сидела бледная, необыкновенно серьезная и, не отрываясь, глядела в окно на проносившиеся мимо зеленые холмы.
Прошло еще минут десять, и пейзаж снова поменялся. Теперь уже по обеим сторонам дороги уходили вверх скалистые бока невысоких гор, а воздух постепенно наполнялся душистым запахом нагретой хвои.
Внезапно справа горный склон оборвался, и сбоку от машины побежали белые столбики, отмечавшие границу глубокого оврага.
- Слева развилка на Студеный Ключ, - произнес Пан, значительно подмигивая Грише. - А справа мы имеем счастье лицезреть овраг, где не так давно сложила голову жена одного нашего видного городского чиновника...
- Так это здесь было? - спросил Иоганыч, высовывая в окно свою толстощекую усатую физиономию. - Говорят, довольно темная история... Бабу, конечно жаль, но сам вдовец - гад первостатейный. По слухам.
- А о чем еще говорят слухи? - напряженно спросил Гриша.
- Слухи говорят, что не сегодня-завтра он станет главой администрации области.
- Непременно станет, - скрипнул зубами Гриша, - если...
- Что "если"? - живо поинтересовался Пан.
- Ничего. Это я так...
Через полтора часа, забираясь все выше в горы, они миновали Павловский перевал и начали спускаться по серпантину к морю. А еще через час гонки сквозь субтропический лес они вырвались на шоссе, идущее вдоль морского берега, и на полной скорости понеслись на юг.
На площадь перед Приморским международным аэропортом зеленый "бобик" вырулил, когда часы на фасаде здания дальних авиалиний показывали без десяти пять.
- Каково? - ликовал Пан, вываливаясь на асфальт и разминая затекшие члены. - Не прошло и шести часов, как мой экипаж домчал вас до пункта назначения. Прошу учесть тот факт, что рейсовому автобусу понадобилось бы для этого почти девять часов...
- Во сколько отбывает ваш аэроплан? - спросил Иоганыч, помогая Свете выбраться из машины.
- В половине девятого, - ответила она, вытирая носовым платком по-прежнему белое и осунувшееся лицо.
- Отлично! У нас имеется масса времени достойно проводить наших паломников. Светочка, я вижу, что вас укачал этот зеленый ящик. Я думаю, глоток хорошего вина и пару шампуров шашлыка вернут вашему прелестному личику былую расцветку.
- Да, закусить не мешало бы, - откликнулся Пан, потирая руки. - Гришуня, ты помнишь, где здесь объекты частного общепита?
- Шашлычная слева за площадью, - хмуро ответил Гриша. - Но стоит ли пить перед полетом? Еще не пустят в самолет...
- Правильно, - поддержала Милочка. - Моему дураку лишь бы глаза залить!
- Не волнуйся, дорогая, - нежно молвил Пан, склоняясь к маленькой супруге. - Излишества нам ни к чему, но надо же друзей проводить. Тем более, что...
Но тут, получив от Милочки толчок локтем в толстое брюхо, он замолк и, подхватив гигантскую сумку Светы, быстро зашагал через площадь, на которой паслось громадное стадо жирных сизых голубей. Здоровяк Иоганыч ухватил два оставшихся чемодана и поспешил за ним. Следом налегке семенила Милочка, а позади всех шли Гриша со Светой.
- Гришка, - шепнула она, прислонившись щекою к его плечу. - Может, ну его к черту? Напьемся сейчас водки, опоздаем на самолет и все... Ты можешь себе представить, что через три с половиной часа мы взлетим, чтобы никогда больше не приземлиться на этой земле?
- Зачем ты сейчас заводишь всю эту канитель? Думаешь, мне не тошно от подобных мыслей? Но мы ведь уже все окончательно решили. Не нужно тормозить на полной скорости. Можно разбиться на смерть...
В маленькой шашлычной жизнь бурлила с обычной для этих мест интенсивностью. Два столика занимали жизнерадостные "лица кавказской национальности", энергично потреблявшие коньяк и жареное мясо, за двумя другими, сдвинутыми вместе, напористо и шумно пили водку загорелые парни в военной форме с треугольниками тельняшек, выглядывающих из расстегнутых воротов защитных рубах, а еще за одним, в дальнем углу, сидел со стаканом вина одинокий растерзанный мужичишка с красным испитым лицом и седой трехдневной щетиной вроде той, что произрастает на роже лидера палестинской революции Арафата.
- По-моему, здесь очень мило! - воскликнул Пан, оглядывая заведение и приземляя сумку возле свободного столика у окошка с видом на газон с колючей агавой посреди.- Не особо жарко, количество мух не превышает опасную для жизни норму, а запах из кухни довольно аппетитен...
- Сойдет, - сказал Иоганыч и плотоядно пошевелил усами. - Вы садитесь согласно купленным билетам, а я пойду оформлю заказ.
Он медленно подошел к стойке и, важно выпятив брюхо, вступил в солидные переговоры с лысым, загорелым грузином, протирающим стойку.
- Машя! - через пару минут крикнул тот после того, как заверил Иоганыча жестами, что заказ его осмыслен и принят к исполнению. - Семь бараньих, три свиных и большое блюдо зелени!
Сам он открыл холодильник и выставил на прилавок пять бутылок "Боржоми", три бутылки армянского коньяка и большую пластмассовую емкость "Фанты".
Минут через пятнадцать их столик можно было использовать в качестве иллюстрации к туристическому проспекту "Приезжайте на Кавказ": на длинных шампурах истекали жирным соком обжаренные куски мяса, влажно зеленела охапка лука, пламенели зернистой сердцевиной разрезанные помидоры, а соленые огурцы вызвали слюноотделение, знаменующее торжество павловской теории условного рефлекса.
- За счастливое паломничество на Святую землю! - гаркнул Иоганыч, поднимая бокал с коньяком. - Обратись там, Гриша, к нашему общему Богу и попроси прекратить поскорее этот российский бардак.
- Больше нашему Богу делать нечего, как рыться в вашем гойском мусоре, - пошутил Гриша после того, как употребил рюмку. - У него и со своим народом забот полон рот.
- Господа, обратите внимание, какие речи повел этот инородец, лишь только приобрел билет до Тель-Авива! - с трудом проговорил Пан набитым горячей бараниной ртом. - А что будет потом? Светка, смотри, чтобы он в приступе энтузиазма не сделал себе в полете обрезание! Это же тонкое дело. Семь раз, Светка, ему отмерь...
- Замолчи, старый дурак! - рассердилась Милочка, и Пан тут же вкусно чмокнул ее в нос.
Снова налили и выпили. Потом еще раз.
Гриша, наконец, почувствовал, что впервые за этот день у него расслабились лицевые мышцы и пропало ощущение стальной пружины, сжатой до предела где-то в середине груди. Света тоже оживилась, раскраснелась от выпитого и уже начала поблескивать зубами в ответ на парный конферанс Иоганыча и Панова.
"Саша специально усердствует, чтобы немного подбодрить нас, - подумал Гриша, глядя теплым захмелевшим взглядом на знакомые дружеские лица. - А вот Иоганыч резвится от чистого сердца... Черт возьми, как я буду без них жить!"
Под воздействием коньячных паров и милого привычного трепа ему вдруг показались такими прекрасными и светлыми все тридцать с прицепом лет, прожитые на этой земле, что он испытал жгучее желание немедленно порвать дурацкие билеты и забыться в пьяном угаре за этим липким столиком, в тесной и душной харчевне.
"К черту всех националистов, демократов и сладострастных ублюдков! - мелькнуло в голове. - Женюсь на Светке, напишу детективный роман, заработаю кучу денег..."
Эти благостные его размышления были прерваны самым неожиданным образом.
- Мамочка моя, кого я вижу! - послышался со стороны дверей знакомый хрипловатый голосок.
Гриша расслабленно повернул голову. На пороге в невероятно коротких джинсовых шортах и в зеленой маечке, великолепно подчеркивающей отсутствие бюстгальтера, стояла замечательная ресторанная певица Альбина Валиева.
Великолепной развратной походкой, при которой тонкий трикотаж маечки эффектно бороздился спаренной установкой твердых сосков, Альбина приблизилась к пирующей компании и поочередно чмокнула в губы Гришу и Пана. Иоганычу она дала легкий подзатыльник, Милочке сделала ручкой, а на незнакомую ей Свету вообще не обратила внимания.
За столами, где сидели солдаты и кавказцы, сначала наступила тишина, а потом по залу поползло восхищенное причмокивание.
- Как классно, что я вас тут встретила! - заявила Альбина и шлепнулась на подставленный Иоганычем стул. - Я только что с самолета. Курить хочу - умираю. А табачный ларек на глаза не попадается. Дай, думаю, в этот шалман загляну. Захожу, а тут та-а-а-кие люди!
Ей тут же налили коньяку, наложили мяса в тарелку и сунули в рот сигарету. И она ухитрилась, одновременно выпивая, закусывая и пуская дым, рассказать причину своего появления здесь.
- Представляешь, Гриша, наш дружбан Митин предложил мне принять участие во всероссийском конкурсе молодых исполнителей. Хватит, говорит, петь в кабаке! Пора выходить на большую сцену. А мне - по барабану! Лишь бы бабки шли. В кабаке, сам знаешь, тоже неплохо... Кстати, Гришечка, нужно срочно сделать две конкурсные песни! Митин сказал, что заплатит на всю катушку. Он уже звонил в Москву Крутому. Тот согласился, но только на уже готовый текст. Сделай, милый, к понедельнику!
Она уже начала примериваться, чтобы запрыгнуть ему на колени, и Грише пришлось потихоньку двинуть ее ногой под столом и показать глазами на заскучавшую Светлану.
- Да ладно! - хохотнула мерзавка. - Не бери в голову. Так сделаешь текст к понедельнику?
- Не могу при всем желании, - развел руками Гриша. - В понедельник я буду резвиться в лазурных водах Средиземного моря.
- В Италию, что ли, намылился? Или в Грецию?
- В Израиль, Альбиночка, на родину предков.
- Ну и что! - легкомысленно откликнулась она. - Напишешь текст прямо на пляже, позвонишь мне и продиктуешь. Ты же у нас мальчик способный...
- Нет, - вздохнул Гриша. - У меня там очень плотная программа. Придется вам с Митиным поискать другого автора.
- Да ты просто опупел! - завопила скандалистка, со звоном бросая вилку на стол. - Я с тебя, Гришка, не слезу с живого, пока эти два текста не получу!
Альбина разошлась не на шутку и непременно устроила бы получасовую свару, если бы не происшествие, коренным образом изменившее течение событий в мирной шашлычной.
- Православные! Братья-славяне! - раздался из дальнего угла хриплый и одновременно гнусавый рык. - Поднесите, ради Христа, стакан вина на поправку погубленного гадами русского организма!
Все посетители заведения разом смолкли и дружно уставились на молчавшего до сих пор драного мужичка, который незаметно выбрался из-за своего столика и, раскачиваясь, стоял возле стойки.
- Вина! - хрипел тот, блуждая гноящимися воспаленными глазами, - Дайте вина русскую душу залить. Горит душа!
Он сделал два неверных шага к центру зальчика и вдруг, запрокинув щетинистый кадык, гнусаво заныл:
- А я в Россию, домой хочу.
Я так давно не видел ма-а-аму!
- Э, дядя, кончай шуметь! - крикнул вынырнувший из кухонных глубин хозяин заведения. - Выпил свое и катись отсюда. Пока я милицию не крикнул...
Оборванец медленно повернул голову и уставился на грузина своими жуткими глазами.
- Гад! - страшным голосом вскрикнул он после пятисекундной паузы. - Ты кого ментам сдать грозишься, падла черножопая? Тут что, не Россия уже, раз всякая черкесня русскую кровь пьет?
Гриша сидел спиной к происходящему, упорно не поворачивая головы. Он всегда панически боялся подобных юродивых, которые во все времена в изобилии водились по российским вокзалам и аэропортам. Казалось, их бред непременно закончится тем, что они, исходя пеной, укажут на него грязным перстом, и потом произойдет нечто невообразимо ужасное.
- Братцы, через минуту тут будет море крови, - шепнул Иоганыч. - Сейчас кто-нибудь из грузинов даст ему в торец, солдатики заступятся, и понесется! Надо сваливать отсюда, пока при памяти...
- Зачем сваливать? - удивилась Альбина, нацеливаясь вилкой на очередной кусок баранины. - Ты чего, Иоганыч, с дуба упал? Грузаки и не пикнут. Не те времена!
И действительно, в шашлычной происходило нечто ни на что не похожее. Семеро крепких, хмельных и звероглазых брюнетов безропотно сносили оскорбительные реплики пьяного забулдыги, за одно только слово из которых они бы пару лет назад стерли его в порошок.
А юродивый, между тем, не встречая сопротивления, обнаглел окончательно. Он, пошатываясь, подобрался к окаменевшим грузинам и со стуком опустил свой стакан на их стол.
- Эй вы, дети не нашего Бога, налейте ветерану битвы за Будапешт!
- Я тебе налью, дед, - процедил сквозь зубы молодой красивый парень с пышными черными усами на небритом лице, наливая пьяному скоту полстакана коньяка. - Но ты заруби на своем коротком носу: Бог у наших народов - один!
- Что ты сказал? - неожиданно высоким голосом взвизгнул пьянчуга. - Всякое черное говно нашего Бога лапает! Всех бы вас вместе с жидами...
И тут грузинское терпение иссякло. Усатый выкрикнул какую-то гортанную фразу и плеснул коньяком из своего стакана в гнусную пятнистую харю бомжа.
Белобрысые ребята в защитной форме сразу же, словно по невидимой команде, вскочили. Только теперь стало заметно, что это не простые ушастые недомерки очередного призыва. Каждый был под метр девяносто, с крутой шеей и мощными бицепсами, распиравшими рукава форменных рубах.
Видя такой поворот событий, грузины тоже резко поднялись со стульев и развернулись лицом к военным.
- Вот сейчас точно будет море крови, - нахмурившись, сказал Пан. - Давайте-ка, ребята, сматываться по-хорошему!
- Так, мне эта херня надоела! - решительно сказала Альбина и опрокинула в рот полную рюмку. - Нельзя в нормальном месте посидеть с друзьями...
Она шумно отодвинула свой стул и решительно направилась к двум ощетинившимся стаям мужчин. Подойдя вплотную к матерящемуся бродяге, она ухватила наманикюренными пальчиками засаленный ворот его рубахи и со всего маху залепила ему правым кулачком в ухо.
- Ты чего, падаль, тут воду мутишь? - прошипела она, впиваясь в провокатора бешеными глазами. - А ну вали к едрене-фене, пока я тебе твои гнилые яйца не оторвала!
И тут эта экстравагантная красотка снова с неожиданной силой вмазала паршивцу по физиономии, а затем резким движением нанесла ему сокрушительный удар коленом в пах.
Тот, согнувшись пополам, охнул и уже безо всякого сопротивления позволил разошедшейся певице дотащить себя за шиворот до двери шашлычной.
- Давай, папаша, дуй в свою Рязань! - крикнула Альбина и очень ловко дала ему ногой под зад, от чего уничтоженный бомж, смешно мельтеша ногами, вылетел наружу и с неожиданной прытью бросился наутек.
- Вот так, мальчики, - бросила раскрасневшаяся воительница, повернувшись лицом к обескураженным мужчинам, - инцидент исперчен, дружба народов восстановлена и можно спокойно кушать шашлычок...
Несколько мгновений в забегаловке еще стояла напряженная тишина, а потом и солдатики, и грузины одновременно дружно расхохотались.
- Молодец девка, - сказал усатый красавец. - Пьем за здоровье прекрасного сильного пола!
Расслабившиеся вояки одобрительно загудели и принялись шумно разливать водку в стаканы.
- Видали? - самодовольно спросила Альбина, усаживаясь на свое место. - Вот так нужно разрешать межнациональные конфликты!
- Лихо! - усмехнулся Пан. - Тебя бы, Альбиночка, Генеральным секретарем ООН выбрать...
- А я пошла бы, - согласилась та. - Если, конечно, там прилично платят...
- Все, - хмуро произнес Гриша, когда подошла их очередь на регистрацию. - Давайте прощаться. Окончательно...
- Почему окончательно? - гудел совершенно пьяный Иоганыч.- Всего-то месяц делов! Приедешь, и сразу начнем снимать залепуху для общества памятников...
- Будь здоров, Иоганыч, - пробормотал Гриша, чувствуя предательскую резь в глазах. - Поищи на всякий случай другого напарника.
- Что? - Иоганыч застыл с выпученными глазами, переводя взгляд с Гриши на уже откровенно плачущую Свету. - Не понял... Да вы что, с ума сошли, идиоты?
- Отойди, недотепа, - сказал Пан и отодвинул его локтем. - Дай, Гришка, я тебя поцелую, паршивца!
Потом было еще много объятий, слез и богатырских похлопываний по спинам. Милочке стало нехорошо, а Иоганыч под конец просто впал в столбняк.
Одна только Альбина ни о чем не догадывалась и строго требовала от Гриши, чтобы через месяц ей были предоставлены тексты двух песен.
Уже скрываясь за поворотом коридора, уводящего его в новую жизнь, он слышал ее хорошо поставленный эстрадный голос.
- Гришка! Сукин кот! - голосила она. - Без текстов на мои глаза не показывайся. Ты меня знаешь. Я с тебя живого не слезу...