- Ты представляешь, - с преувеличенным пылом возмущалась Галочка, - наши придурки решили, что я должна вести репортаж прямо с пляжа! Чтобы эти картежники и проститутки, балдеющие на лежаках, тоже чувствовали себя включенными в наш говенный марафон!
Она патетически вскинула худые длинные руки с погремушками серебряных браслетов и стремительно закинула ногу за ногу. Да так ловко, что на виду оказались буквально все ее затянутые в дымчатые колготки продолговатые сокровища.
Гриша даже подивился, что в результате столь хитрого маневра свету божьему не явились трусики. "Э, да ведь колготки натягиваются поверх!", - вспомнил он и мысленно плюнул.
- Я говорю этому дурачку Митину: "Если уж решили работать на пляже, то давайте все доведем до логического конца. Долой все наряды! Я буду в своем бесподобном французском купальнике ходить с микрофоном в руке, переступая через тучные бронзовые тела, и призывать отдыхающих жертвовать иностранную и отечественную валюту бедным сироткам и трехногим жертвам Чернобыля..."
- И Митин, небось, стал тебе с постной рожей объяснять, почему это невозможно.
- Да! Он прочел целую лекцию об этике работника Гостелерадио и проквакал, что именно на пляже журналист обязан выглядеть предельно строго и официально...
- Старый мерин! - хмыкнул Гриша, путешествуя глазами по Галочкиным гладким конечностям. - А ты бы, наверное, классно смотрелась в купальнике на фоне набегающей волны и волосатых грузинов...
- Что ты! - редакторша возбужденно подскочила и прошлась перед Гришей походкой ушлой манекенщицы. - Ты бы видел мой новый купальник! Там, сзади, только полоска. Впереди - тоже чисто символично. А вверху... Нет, это нужно видеть!
- Даст Бог - увидим, - мечтательно сказал Гриша, щелкая зажигалкой. - У меня все-таки теплится надежда, что к финишу этого сумасшедшего дня нам удастся доползти до моря.
- Мечтать не вредно, - вздохнула Галочка, снова усаживаясь в кресло. - Но лично у меня есть подозрение, что Уткин со своей бандой так нас затрахает за девять часов прямого эфира, что даже просто искупаться сил не хватит...
Единственно из-за необходимости убить время Гриша вел светский треп с этой кокетливой долгоногой дурочкой, которую год назад по великому блату воткнули в редакцию детских программ. Он приехал переговорить с главным редактором без предварительного звонка, и теперь был вынужден слоняться по кабинетам, курить и развлекать народ в ожидании, пока этот столп местной тележурналистики запишет авторскую публицистическую программу. Одну из тех, которых в смутные перестроечные годы расплодилось устрашающее количество.
Впрочем, в случае с Галочкой разговор был небесполезен. Ее внезапно ввели в число ведущих марафона, и ему как автору было все-таки любопытно, как она собирается воплощать его дерзновенные идеи. Правда, в его сценарии репортаж с купального лежбища запланирован не был. По его замыслу репортерский пункт должен был располагаться в кафе на набережной. Но великий экспериментатор Миша Уткин, видимо, решил эксплуатировать возможности нового либерального времени до упора и ввести смазливую журналистку в самую гущу голых тел.
- Когда заканчивается митинский публицистический стриптиз? - спросил Гриша, длинно потягиваясь в старом продавленном кресле.
Галочка повернула маленькую, стриженную под мальчишку головку и посмотрела на круглые настенные часы в металлической никелированной оправе.
- Сейчас половина четвертого. В четыре начинается запись моей муры... Значит, осталось минут пятнадцать.
- Ладно, пойду туда, - произнес Гриша, с трудом выбираясь из колючих и скрипучих объятий кресла. - А то его потом перехватят в кулуарах - и гуд бай, май лав, гуд бай!..
Он сунул окурок в большой пыльный горшок с высохшим еще до перестройки цветком и вышел в пустой и гулкий студийный коридор.
Случайный человек, впервые оказавшийся здесь, ни за что, наверное, не предположил бы, что находится в творческой организации. Такие длинные, пустые переходы бывают обычно в недрах заводоуправлений, в закоулках унылых НИИ. Гриша шел, глядя себе под ноги, и с непонятным дурацким удовольствием наступал на большие пузыри, повздувавшиеся на неаккуратно постеленном линолеуме. Внезапно перед ним резко распахнулась дверь, едва не раскроив его потупленное чело.
- Полегче, господа! - вскричал он, делая запоздалый шаг назад. - У вас тут и голову можно сложить. Во цвете лет...
- Тоже мне, цветочек аленький! - насмешливо фыркнула Курочка, показываясь из-за двери.
- Ах, ты еще и глумишься! Чуть не отправила человека к праотцам, и не следа искреннего раскаянья. Вот укокошила бы сейчас... Кто тогда кормил бы моих сирот?
- Сиротку, - уточнила всезнающая Курочка. - А нехрен шляться под чужими дверьми!
- Ты чего-то сердита сегодня, мать моя, - удивился Гриша и ласково прихватил дикторшу за талию. - Кто тебя обидел? Покажи эту тварь, и я навеки прерву ее смрадное дыхание...
- Жизнь, жизнь заколебала! Работа эта хренова за гроши!
- Ничего, завтра поедем с тобой на побережье, выпьем винца, окунем розовые попки в море...
- Ага! Но пока только мордой в дерьмо окунаться приходится. Ты только послушай, какие тексты для новостей я сейчас начитывала! - Курочка сердито встряхнула перед Гришиным носом пачкой машинописных листков. - Шесть сгоревших коровников, кража икон в Святоекатерининском соборе, поножовщина на рынке между армянскими и азербайджанскими торговцами, порка казаками сельского учителя, школьница пропала... И все за одни паршивые сутки! Когда такое было?
- Всегда! - сумрачно ответил Гриша, томимый мерзким предчувствием. - Только сообщать об этих вещах не полагалось. Что там за школьница, в бега ударилась?
- Ой, девчонка - прелесть! Тринадцать лет, такая блондиночка сладенькая. Вот фотография...
Гриша взял снимок. Да, это была она. Беленькая нимфеточка, задушенная под прицелом его подлой камеры.
- Симпатичная девчушка, - с трудом выдавил он, поспешно возвращая карточку. - Ничего, вернется. Погуляет и прибежит...
- Как же, прибежит! - все так же злилась Курочка. - Уж я знаю, сколько за неделю к нам таких объявлений из милиции доставляют. И хрен кого находят. Они же дурные в этом возрасте. Заманит какой-нибудь черножопый в машину, а там еще трое таких же зверьков... Увезут за город, и объявляй потом хоть три года по телевидению!
- Не волнуйся, все будет отлично! - забормотал Гриша, стараясь замять неприятную тему. - Ты куда сейчас, к себе? А я в большую студию. До встречи на пляже!
В предбаннике большого павильона было, как всегда, темновато. В углу за большим концертным роялем сидел некто в благородных сединах и одним пальцем наигрывал "Лунную сонату", а рядом двое нарядных отроков заламывали руки третьему. Это были явно Галочкины клиенты,
ожидающиеся записи. Она вечно делала передачи о каких-нибудь одаренных садистах из музыкальных или театральных самодеятельных кружков.
Гриша прошел дальше, в распахнутые стеклянные двери большой студии, над которыми полыхало огненное предупреждение: "Тихо! Идет запись!" Мягко ступая по ворсистому покрытию, он обошел железную винтовую лестницу, ведущую наверх, в аппаратную, и подошел к маленькому столику, где, согнувшись над бумагами, сидел ассистент режиссера с наушниками на потной шее.
- Вова, вы когда-нибудь закончите или нет? - шепнул он запаренному страдальцу.
- Все, финишируем! - ответил Вова, не поднимая головы. - Сейчас этого мэровского холуя стошнит до конца, и Митин перейдет на коду...
Гриша сделал несколько шагов вперед и, облокотившись на какой-то электронный гроб, оглядел участников передачи. На фоне бело-синего задника с большим красным вопросительным знаком по центру стояли три столика, за которыми помещались мужчины в строгих костюмах и галстуках, на первый взгляд неотличимые, как однояйцевые близнецы. Один из них в данный момент держал речь, а слева, в глубине, у самого задника, притаился с микрофоном в руке седой и взъерошенный Митин, готовый всякую минуту вмешаться в разговор, если подшефный запнется или начнет, как говорят на телевидении, "гнать дуру".
Но оратор говорил весьма гладко.
- В конце своего выступления я хотел бы еще раз подчеркнуть, - донеслось до Гриши, - что, не будучи человеком, отягощенным шовинистическими предрассудками, все же считаю индивидуальную экономическую деятельность в нашем регионе лиц кавказского происхождения, мягко говоря, не способствующей нынешним реформам...
- Что же касается антисемитизма... - попытался вклиниться Митин.
- Что же касается нелепых обвинений в том, что я настроен антисемитски, - спокойно перебил его выступающий, - на которые горазды некоторые газетчики, их я отметаю с негодованием и не намерен более на эту тему распространяться.
"Смотри ты, - поразился Гриша. - Это что еще за говорящая падаль?"
Он всмотрелся повнимательней в ярко освещенное софитами лицо выступающего и внезапно ощутил слабость в коленях. В памяти мгновенно всплыло это плебейское, но холеное лицо, упакованное в броскую полуседину и дорогие очки. Оно было запечатлено на той жуткой кассете, которая хранилась сейчас в студийной кладовой, спрятанная за баррикадой железных коробок с кинопленкой и память о которой Гриша старался загнать на самое дно своего подсознания.
"Это он, - шепнул ему откуда-то изнутри гадкий глумливый голосок, - человек, на твоих глазах совершивший убийство ребенка, которое ты МОГ предотвратить. Мог, но ПОБОЯЛСЯ!"
Гриша быстро вернулся к столу ассистента и спросил, стараясь говорить равнодушно:
- Это что за гусь лапчатый?
- Впечатляет? - с усмешкой откликнулся тот. - Это новый заместитель мэра по коммерческой деятельности. Занятный господинчик...
- Очень занятный, - прошептал Гриша едва слышно и быстрыми шагами направился вон из павильона.
Бутылку водки он приобрел в коммерческом ларьке в двух кварталах от телецентра. Теперь, слава Богу, с этим делом было просто. Не то что год назад, когда за жалкой "поллитрой" приходилось часами выстаивать в матюкающейся километровой очереди, а потом еще и рисковать ребрами при штурме дверей в сам магазин. А ныне заплатил сто двадцать рублей и пошел дальше. Да, веселый стоял на дворе год - от рождества Христова тысяча девятьсот девяносто второй...
"Хоть бы Пан был дома, - с тоской думал Гриша, взбираясь по крутым ступеням на последний, пятый этаж. - Хоть бы черт его никуда не унес!"
Тяжело дыша, он надавил на кнопку звонка и через пару секунд с облегчением услышал за дверью тяжелые шаги и знакомое сопение в бороду.
- Заходи! - обрадованно закричал Пан и слизнул зависшую на усах каплю сметаны. - Милка невероятные блины соорудила. С грибами!
- Я водочки взял. Ничего?
- Что ты говоришь!? И у меня еще две имеются. Мало, конечно, но как-нибудь перебьемся...
Бородач гулко захохотал и поволок Гришу вглубь своей уютной норы. Вторую бутылку они начали часа через полтора.
Темно-красное закатное солнце зависло над ржавой крышей соседнего дома, словно помидор, насаженный на вилку телеантенны. Жаркий воздух лился через распахнутую балконную дверь, с трудом справляясь с густой табачной завесой, окутавшей комнату.
- Ну как, откроем новую страницу жизни? - Пан, кряхтя, потянулся к только что вынутой из холодильника запотевшей бутылке и ловко свернул ей золотую головку.
- Что-то вы разошлись, мальчики. Пореже бы метали в такую духоту! - посоветовала Милочка.
Она расчесывала свои великолепные, черные с проседью, волосы возле старинного резного трюмо, не забывая при этом контролировать ход дружеского возлияния.
- Не стоит за нас тревожиться, тетя! - Пан быстро разлил по маленьким пузатым рюмочкам и подцепил на вилку длинный соленый огурец. - Лучше поддержите компанию. Водка нынче очень хорошая уродилась, жирная!
- Выпью, не беспокойся. Сейчас Светлана придет, с ней и выпью...
- А что, Светка должна прийти? - воодушивился Пан и, проглотив стопку, сочно вкусился в огурец. - Это хорошо! Светка - баба компанейская.
Захмелевший Гриша почти не прислушивался к пикировке супругов. Он машинально опрокинул рюмку в рот и сквозь колышащуюся прозрачную гардину засмотрелся на тяжелый красный шар, уже зацепившийся за краешек крыши.
Эта тесная двухкомнатная хрущевка, набитая книгами и эскизами театральных костюмов в изящных самодельных рамках, осталась почти единственным местом в городе, где Гриша чувствовал покой и уют. Здесь его понимали с полуслова, не проедали плешь за цыганский образ жизни и всегда готовы были оставить на ночь, в каком бы диком виде он ни заявился.
Сразу после прихода, хватанув водки и рассказав Пану о речах героя телепередачи, он чуть было не выложил под пьяную руку всю историю с гнусной видеосъемкой. Но вовремя попридержал язык. Нет, впутывать старшего товарища по литературно-шабашному цеху в дурнопахнущую уголовщину он не имел никакого права. Тем более, что сегодняшнее впечатление от коммерческого мэровского заместителя было более чем зловещим.
- Что меня во всей этой истории по-настоящему удивляет, Гришуня, - продолжил прежний прерванный разговор Пан, - так это твое телячье изумление по поводу высказываний господина из мэрии. Ты же, слава Богу, взрослый мужик, достаточно поживший при этих коммунистических тварях. Неужели у тебя еще оставались сомнения в том, что они всегда были фашистами по определению? Вспомни эти подлые разнарядки по приему евреев в институты, на службу, в партию их вонючую... Но это на поверхности. А на самом деле они же совместно с КГБ все последние годы потихоньку молодых штурмовиков в подполье выращивали. Знали, что, в случае чего, те - их единственная надежда. Вот они сейчас, когда их ЦК и райкомы поразогнали, своих выкормышей по телевизору и выкликают. Вылезайте, мол, ребята. Настало время хлебнуть кровушки!
- Ну тебя к черту! - скривился Гриша. - Накаркаешь еще второй путч...
- А тут и каркать не нужно. Через годик кое-кто свистнет, и будет нам всем большой трандец!
- Так что же делать?
- Тебе-то ясно, что делать. Свалишь в свои Палестины. А нам, грешным, еще на колу придется подрыгаться!
- Перестань сейчас же! - напустилась на мужа обычно сдержанная Милочка. - Натрескается водки и черт знает что несет! Не слушай его, Гришечка. Все будет нормально, и никуда тебе ехать не придется. Ты же у нас умненький, талантливый. Мы тебя все...
Договорить она не успела из-за оглушительной трели зуммера собственной Пановской конструкции, который напугал не одного посетителя этого гостеприимного жилища.
- Это Светланка! Чтобы при ней вы этих паршивых разговоров не вели. Не пугайте мне девчонку.
Милочка запахнула халат и вышла в прихожую.
- Как же, испугаешь ее! - крикнул вслед жене красномордый грубиян. - Она сама кого угодно испугает...
- Заткнись и проверь, застегнута ли у тебя ширинка! - ответила ехидная Милочка и щелкнула замком.
- Давай еще по одной, пока не началось! - шепнул бородач, разливая водку. - За то, чтобы все эти коричневые гады быстрей передохли...
- Будь здоров! А что это за Светлана?
- Отличная баба. Книжный график, разведена... Настоятельно рекомендую!
- Ну, поехали...
Грише всю жизнь нравились рыжие девушки. Но, несмотря на его длинный и неряшливый донжуанский список, как раз-таки ни одной рыжей в нем не значилось. И когда Милочка ввела в комнату высокую девушку в коротком джинсовом сарафанчике, он первым делом подумал: "Интересно, крашеная она или нет?"
Короткие волосы у вошедшей были не медными и не желтоватыми, а натурального жгуче-апельсинового цвета.
- Привет, Лиса Патрикеевна! - сразу зашумел хмельной Пан. - Иди, я тебя познакомлю с самым злым бабником в местном литературном болоте.
- Меня зовут Светлана, - спокойно произнесла гостья, усаживаясь в свободное кресло возле низенького столика с закуской.
"Хорошая улыбка, - отметил Гриша, называя свое имя, - и зубы приличные. Ножки вроде бы тоже весьма качественные..."
- Вы действительно писатель? - спросила она, оглядывая Гришу, как ему показалось, с непочтительной иронией.
- Не похож?
- Нет, - она рассмеялась и, вынув из сумки пачку "Мальборо", закурила длинную сигарету. - Писатель должен быть солидным человеком с бородкой, в пенсне...
- Ездить на извозчике, болеть чахоткой...
- Нет! - заорал Пан, вновь хватаясь за бутылку. - Писатель должен ходить босиком, брюхатить каждый год супругу и жрать котлеты из морковки!
- Ничего вы, дураки, не понимаете! - заявила Милочка, появляясь в дверях с полным подносом новой партии блинов. - Писатель обязан десять часов в день сидеть за компьютером, выдавать в год два-три романа, иметь виллу, яхту в Мексиканском заливе и счет в банке миллионов на тридцать... Но самое главное - писатель никогда не должен сидеть за одним столом с такими козлами, как вы, Гришенька и Сашенька. Потому что через полчаса общения с вами он почувствует, как у него начинают расти рожки на голове!
- Так выпьем, так выпьем за рожки и ножки! - фальшиво пропел Пан и сделал вид, что хочет укусить гостью за узкое круглое колено.
- Панову больше не наливаем! - смеясь, сказала Светлана, отпихивая от себя бородатую харю.
- А мне позволите? - спросил Гриша, поднимая рюмку.
- Смотря что, - молвила рыжая ведьмочка, принимая от Милочки тарелку с блинами.
- Выпить водочки. О кусании ваших колен я не смею даже помыслить...
- Ради Бога!
- Большое спасибо.
- Не стоит благодарности...
- О, так я прекрасно знаю этот дом! - воскликнул Гриша, когда они подошли к четырехэтажному старому зданию, обнесенному мощной каменной оградой с металлическими заостренными прутьями. - Тут еще магазинчик в полуподвале был охотничий... А на втором этаже когда-то жила одна девушка с очень красивым овалом лица.
- И что же произошло с этой девушкой? - насмешливо поинтересовалась Светлана. - Подозреваю, что, не добившись от вас ответной страсти, она выбросилась из окна и повредила себе овал лица...
- А вы, я смотрю, довольно язвительная особа! - томным пьяненьким голосом произнес Гриша и чуть было ни икнул.
"Черт, - подумал он, - нажрался, как свинья! Жаль, если упущу эту рыженькую..."
Они поднялись по ступенькам на крыльцо и остановились у высоких массивных дверей.
- Я все никак не могу разобрать: естественная у вас рыжина или синтетическая? - сказал Гриша и тихонько провел рукой по ее короткой стрижке.
- Ну, и как, по-вашему?
- Думаю, естественная, - он опустил ладонь ниже и коснулся рукой ее шеи. - М-да, и кожа отличной выделки! Так и хочется лизнуть.
- Какие неаппетитные у вас желания. Лизнуть шею женщины, которая летним днем уже часов пять не была под душем...
- А я бы все-таки рискнул, - пробормотал он и качнулся к ее лицу.
- Не стоит, - рассмеялась она, ловко уворачиваясь. - Тем более, что и вы, мой друг, в настоящее время не особо стерильны!
Она взялась за ручку двери и потянула ее на себя.
- Э, так не пойдет! - Гриша шагнул вперед и, обхватив девушку за талию, прижал к себе. - Я просто не прощу себе, если сегодня не почувствую вкуса вашей бархатной кожицы...
- А вкуса моей шершавой трудовой ладошки на своей небритой физиономии вы не желаете ощутить?
- Фу, как грубо! - возмутился он, отступая. - Никак не ожидал услышать подобную лексику от столь возвышенного создания...
- Что делать, физически не переношу самоуверенных пьяных бабников.
- А кто пьян-то? - благородно возмутился Гриша и внезапно позорнейшим образом икнул.
- Что и требовалось доказать! - со смехом сказала она, распахивая дверь. - Прощайте, сочинитель. Желаю вам добраться до дома в целости и сохранности.
Она скрылась в подъезде, откуда еще несколько секунд слышался стук каблучков. Потом последовали щелчок замка, легкий хлопок двери и тишина.
- Идиот! - прошипел Гриша, легонько ударяя себя кулаком по носу. - Сценарист хренов...
Он опять, уже не сдерживаясь, громко икнул и, нетвердо ступая, стал спускаться по ступенькам.