К половине шестого страх заполнил его до краев и даже начал просачиваться через поры. Обрывая дрожащими пальцами пуговицы, он содрал пропотевшую рубашку с липкого тела и облачился в свежую. Но через пять минут лунатических блужданий по пустой квартире и она позорно отсырела на спине и подмышками.
Несколько раз Гриша усаживался в одно из барских кресел немецкого гостиного гарнитура, брал в руки пульт и, косясь на громадный южнокорейский телекомбайн, пытался отрепетировать первую сокрушительную фразу. Но всякий раз пересохшая глотка издавала лишь робкое шипение, а влажные пальцы норовили нажать не ту кнопку.
После каждой такой попытки он больно кусал себя за внутреннюю поверхность щеки, бежал на гнущихся ногах на кухню, открывал салатного цвета циклопический холодильник и выпивал рюмку благородного коньяка из пузатой раз и навсегда запотевшей бутыли. Но спиртное в этот вечер почему-то не оказывало обычного успокаивающего воздействия, и страх с каждой минутой парализовывал его все сильней.
А накануне утром Гриша был еще, как огурчик. За завтраком он тормошил вялую со сна Альбину, рассказывал израильские анекдоты и старался поколебать ее очевидное раскаянье за легкомысленную вчерашнюю готовность содействовать встрече с Андрющенко.
Хмурая взлохмаченная хозяйка почти не притрагивалась к еде, лишь молча отхлебывала кофе из большой синей чашки и курила сигарету за сигаретой.
- Ладно, хватит ля-ля! - сказала она, когда увлекшийся Гриша начал изображать в лицах, как пьяный Гном читал свои стихи насмерть перепуганному козлобородому и пейсатому ортодоксу, который попался ему ночью на автобусной остановке в глухом районе Южного Тель-Авива. - Растрещался, блин, как кенарь...
Альбина взяла с подоконника белую трубку беспроволочного "Панасоника" и, прикурив очередную сигарету, вопросительно посмотрела на гостя.
- Звонить, что ли?
- Альбина, - мягко начал он, - я вчера уже говорил, что если ты чего-то опасаешься, я немедленно покину это помещение и ничего, кроме благодарности, в дальнейшем к тебе испытывать не буду...
- Ой, затошнил, заныл! Интеллигентишка паршивый... Говори: звонить или нет?!
- Позвони, - тихо сказал Гриша и взял ее за узкое смуглое запястье. - Позвони, пожалуйста. Для меня это чрезвычайно важно...
Альбина скорчила гримасу, сбросила его руку и быстро вышла с телефоном из кухни, разметывая при ходьбе длинные полы великолепного атласного халата цвета морской волны.
Появилась она минут через десять - еще более сердитая, с порозовевшим от волнения лицом.
- Радуйся, сионюга! Клиент прибудет ровно в шесть вечера с букетом роз и предварительно расстегнутой ширинкой.
- В шесть?
- У тебя что, со слухом проблемы?
Она опустилась на изящный белый стульчик, закинула ногу за ногу и отвернулась к окну, покрытому оспинами дождевых капель. В кухне зависла тревожная, зыбкая тишина, нарушаемая лишь кошачьим урчаньем холодильника.
- Ну, и что теперь будет? - не поворачивая головы, спросила она.
- В шестом часу ты уйдешь, а я останусь здесь...
- А как я потом объясню всю эту клоунаду?
- Никак. Скажешь, что в половине шестого тебе позвонил одна хорошая знакомая и попросила о встрече где-то неподалеку. Ты вышла и заболталась. А как здесь появился я, тебе абсолютно неведомо...
Альбина фыркнула и быстро поменяла ноги местами - совсем как Шарон Стоун в знаменитом скандальном эпизоде "Основного инстинкта".
- Он не сумасшедший и никогда не поверит в такие детсадовские уловки!
- Предоставь эту проблему мне. Я подробно объясню твоему "папику", как мне удалось обдурить доверчивую девушку и обманным путем проникнуть на ее территорию. И потом, можешь быть уверена, что после нашего разговора ему будет не до тебя...
Альбина тяжело вздохнула и оторвала взгляд от окна. Она молчала и хмуро путешествовала своими черными глазищами по Гришиному лицу, отчего у того моментально зачесались переносица и мочки ушей. Он впервые видел эту бесшабашную сумасбродку в столь подавленном состоянии. Никого на свете не боящаяся Альбина сейчас явно трусила и была на грани нервного срыва.
- Между прочим, он теперь всюду ездит с охраной, - медленно выговорила певица, поигрывая серебряной чайной ложечкой. - А там такие мальчики, с которыми я бы и врагу не посоветовала иметь дело...
- Не понял! Эти замечательные парни присутствуют в квартире во время ваших невинных забав?
- Нет, - Альбина невесело усмехнулась. - Они ожидают внизу, в машине. Когда что-нибудь нужно, пан-атаман звонит им по пелефону...
- "Пан-атаман"? Я уже не в первый раз слышу, что его так называют.
- Да это ему в московской политической тусовке такую кликуху дали. Потом журналисты в статьях подхватили, депутаты начали за глаза так называть...
- Черт с ним! Пусть хоть фюрером величают. Лишь бы он заявился сюда один и посекретничал со мной в течение получаса.
- Если тебя волнует только это обстоятельство, то можешь быть спокоен. Он приедет сюда ровно в шесть, поднимется на лифте один и откроет дверь своим ключом. А о дальнейшем изволь позаботиться сам.
- Позабочусь, дорогая. Ох, позабочусь!
- Ну, ну. Посмотрим, - иронически хмыкнула Альбина, поднимаясь со стула. - А сейчас уматывай до вечера. Через час примчится вся моя команда: режиссер, балетмейстер, композитор, стилисты... Будем доводить номер, делать примерки. Так что пойди проветрись перед свиданьицем.
Светящийся телевизионный таймер показывал уже 17:45, и нервная трясучка одолевала его все сильней. За окнами в сумеречной мгле шумел московский ливень, а блестящий жирным лаком дубовый паркет казался холоднее каменных полов выстуженной рамат-ганской меблирашки.
"Что там поделывает Светка? - с тоской подумал он, массируя побелевшие кисти рук. - Перенестись бы сейчас туда, залезть вдвоем на диван, накрыться пледом и смотреть в обнимку ЬЕМ, прихлебывая по очереди из горлышка двадцатишекелевый бренди..."
Гриша уже второй день трезвонил от Альбины в Рамат-Ган, но к телефону в их конуре никто не подходил. Последний раз он попытался связаться со Светой в два часа дня, когда, наконец-таки застал Андрея в его фотомансарде на Верхней Масловке. Там он пробыл буквально несколько минут, во время которых безуспешно накручивал израильский номер и напросился на ночлег. Он бы с удовольствием посидел подольше, но в мастерской было полно фотографов, художников и горластых журналисток, которые в авральном ритме готовили к завтрашней сдаче макет павильона книжной ярмарки.
- Как поездка? - спросил Андрей, на пару секунд выныривая из полоумной суматохи с сигаретой в зубах. - Удачно?
- Вечером расскажу, - пообещал Гриша, видя, что приятелю сейчас не до него. - Встречусь сегодня с нашим общим знакомым - и сразу к тебе.
Андрюша с улыбкой кивнул, но по его глазам было видно, что в данный момент ему не до чужих проблем.
- Не туда! - кричал он через несколько секунд двум лохматым художникам, выклеивающим на щите круглую эмблему выставки. - Боря, Гарик, у вас что, глаза на заднице ?
Он дружески похлопал гостя по спине и понесся показывать, куда именно следует прилепить кусок ярко-синей клейкой ленты. А Гриша, еще раз окинув взглядом картину шумного творческого бардака, завистливо вздохнул и нехотя поплелся к выходу, предвкушая новую порцию холодного зимнего дождя.
Когда на прямоугольном черном экранчике вспыхнуло зелененьким 17:55, искатель приключений почувствовал приближение неодолимой "медвежьей болезни".
- Этого еще не хватало! - прошипел Гриша сквозь зубы и скачками понесся к царским туалетным палатам, отделанным с такой роскошью, что хотелось, стянув ботинки, пасть на колени и совершить намаз в сторону сияющего пурпурной краской унитаза.
Когда он вернулся в гостиную, часы показывали уже 18:06. В сознание тут же проникла подленькая мыслишка о том, что у облеченного властью народного депутата могли возникнуть какие-то неотложные дела государственной важности и он не сможет нанести визит любовнице...
Гриша покачал головой, дивясь колоссальному потенциалу собственной трусости, и решительно уселся в кресло. Еще несколько минут потного ожидания, еще взмах пульта в сторону экрана, еще один повтор уже ставшей ненавистной эффектной фразы, еще одна рюмочка из туманной бутылки...
Звук поворота ключа в замке застал его во время путешествия из кухни в гостиную. Гриша почуял, как холодная когтистая лапа схватила его за сердце и попыталась выдернуть трепещущий клубочек мышц через вспухшую глотку. Он с трудом проглотил сердце вместе с лапой и на цыпочках перебежал на свое место перед телевизором.
В прихожей зажегся свет и послышались звуки, которые издает неторопливо раздевающийся массивный человек. Гриша с необыкновенной отчетливостью вообразил, что сейчас происходит за двустворчатой дверью с цветными витражными стеклами, которая отделяла прихожую от гостиной. Вот Андрющенко вешает пальто в стенной шкаф, вот причесывает густые посеребренные сединой волосы, вот поправляет галстук, чуть приподняв кверху тяжелый гладко выбритый подбородок, вот чем-то зашелестел (чем, интересно?), вот сделал два шага и прикоснулся к дверной рукоятке...
Створки двери медленно разошлись в стороны, и на пороге возник человек, который уже третий год являлся Грише в страшных похмельных снах. Пришелец был облачен в коричневый буклированный пиджак с тяжелыми вислыми плечами, светло-кофейные брюки, ослепительно белую рубашку и галстук цвета свежевымытой пожарной машины. В дымчатых его очках отражались две ослепительные люстры, а в левой руке пламенел букет дивных темно-бордовых роз.
- А вот и я! - пропел негодяй, делая букетом пируэт в воздухе.
- Очень приятно! - насмешливо откликнулся Гриша. - Заходите и чувствуйте себя, как дома...