Он еще раз плеснул в лицо пригоршню холодной воды и по привычке принялся искать на стене барабан с бумагой. И когда не обнаружил такового, замычал, вспомнив, что находится не в Израиле, а среди подмосковных снегов, на презентации омерзительного вибратора.
Гриша промокнул лицо носовым платком и принялся причесываться, припоминая подробности своей светской жизни в течение последних полутора часов. Минут двадцать он толкался среди возбужденного нарядного люда, прихватывая со стола выпивку с бутербродами и выискивая в толпе лица, знакомые по телеэкрану и фотоиллюстрациям. Их, кстати, оказалось довольно много. Проплывал, колыхая жирным брюхом, популярнейший лет двадцать назад обезьяноподобный конферансье под ручку со скандальной журналисткой, прославившейся описаниями своих соитий с рядом главных политических фигур державы. С боярской важностью лобызались два кинорежиссера, один из которых был всемирно знаменит, талантлив и обворожительно нагл, а второй - весь изъеден творческой импотенцией, помноженной на невероятное тщеславие 55-летнего неудачника.
Привалившись бедром к столу, стоял легендарный актер легендарного театра, в 60-е годы сводивший с ума всех старшеклассниц от Буга до Амура, в 70-е варивший на сцене чугун, а ныне озабоченный лишь чесом в русскоязычных заграницах. Легенда моргала злыми пьяными газами и сосредоточенно мастерила чудовищный сендвич из икры красной, черной, копченого говяжьего языка, майонеза, грибочков и свежего огурца.
Слева от Гриши с истеричным повизгиванием хохотал некогда любимый им певец, которого лет десять не допускали на ТВ и большие сцены по причине активно афишируемого пристрастия к педерастии. Борец за сексуальные свободы в годину признания основательно раздобрел и своим чрезмерным макияжем и нарочито китчевым одеянием напоминал уже не гимназистку, нарядившуюся пажом, а перезрелую служанку в барском камзоле.
Очень живописно смотрелись два сиволапых думца, окруженные толпой горластых и багроволицых писателей-сатириков. Это была ожившая иллюстрация из кошмарного юдофобского сна. Верткие вульгарные семиты с бегающими и подмигивающими глазками прямо-таки оплетали собой парочку гордых, но обалдевших внуков славян. Думцы одновременно моргали голубыми пуговичными буркалами, робко улыбались и, видимо, испытывали сильное неосознанное желание перекреститься.
Гриша вообще был потрясен колличеством еврейских физиономий на этом сборище. Скалили зубы и вздымали, опрокидывая рюмки, монументальные носы "новые русские" в лакейских красных пиджаках. Ведущий самой популярной телепрограммы оказался на полголовы ниже ростом, чем можно было вообразить. Он поминутно показывал сквозь мокрые от коньяка усищи желтые крысиные резцы и чрезвычайно напоминал того торговца рыбой с тель-авивского рынка "Кармель", который однажды в Гришином присутствии притушил окурок о глаз живого карпа. Сновали неописуемые девицы, состоящие, кажется, из одних лакированных синтетикой ног, беспрерывно курили богемного вида юнцы, пробитые серебряными серьгами в самых неожиданных местах, важно кивал направо и налево православный батюшка с массивным крестом на женском бюсте. Поп даже благословил кого-то на ходу, вместо того чтобы предать геенне огненной все бесовское сборище вместе с пакостным зеленым предметом, гордо парящим в глубах табачного дыма...
Гриша около часа барражировал от одной группы к другой, слушал фантастические сплетни про Ельцина, Пугачеву и Жириновского, легкомысленно мешал коньяк с шампанским и, само собой, не упускал из виду то, что творилось на подиуме. Хотя, честно говоря, ничего экстраординарного там не происходило. Сначала выступил сам виновник торжества - дизайнер, изваявший пресловутый "Гринпис". Он оказался наголо обритым детиной с длинной козлиной бородкой старика Хоттабыча. Творец с хриплой проникновенностью спел гимн женскому оргазму, являющемуся, по его словам, "источником метагалактической энергетики и залогом паритетного баланса между антагонистическими полами". Нервно пощипывая кончик бородки, художник выразил надежду на то, что с помощью его изобретения миллионы женщин осознают прелесть и многокрасочность окружающего мира.
- Они поймут преимущества демократического строя перед тоталитарным не только холодным разумом, - говорящий запрокинул бугристую лысую голову и мечтательно закатил глаза, - но и всем жаром своих...
- Влажных гениталий! - громко ляпнул из зала некий едва стоящий на ногах фрачник, на которого тут же весело зашикали.
- Своих, - невозмутимо продолжил триумфатор, - романтических, вечно юных сердец!
Потом начался показ авангардной коллекции нижней одежды, отдельные образцы которой Гриша никак не мог различить по причине их микроскопичности. Например, он долго лупил глаза на совершенно голую брюнетку, демонстрировавшую, по словам ведущего, ночную рубашку "Сон стрекозы". И только подобравшись с бокалом непосредственно к подиуму, ему удалось разглядеть, что на гладкой спине девицы, между пляшущими лопатками, приклеены крохотные прозрачные крылышки.
Манекенщиц сменил мужской кордебалет, появление коего бурно приветствовал певчий борец за права сексуальных меньшинств.
- Зайчики! Вы поглядите, какие зайчики! - кричал он своим знаменитым мальчишеским альтом и пытался повторить хореографические па вместе с двумя прилипшими к нему девицами.
Дальше еще кто-то пел, показывал фокусы, читал юморески... Но помнил этот отрезок времени смутно. Дело в том, что к нему тяжело подкатился до того без устали сновавший с видеокамерой по залу "Максимилиан Волошин" и молвил, вытирая с лба трудовую испарину: "Ну, теперь можно и расслабиться!"
И они на пару так славно расслабились, что следующее Гришино воспоминание относилось уже к туалетной кабинке, где он долго и мучительно производил очистку отравленного алкоголем желудка.
В последний раз оглядев в зеркале свою позеленевшую физиономию, Гриша поправил мокрые волосы и, стараясь держаться с гвардейской прямизной, выбрался в коридор. Хотя взрывы музыки доносились и в туалетные глубины, его все-таки покусывала трусливая мыслишка о том, что, пока он пугал унитаз, народ разъехался, оставив его в пустом здании одинокого и несчастного.
Как бы не так! Судя по всему, веселие в загородном пансионате только-только разгоралось. Видимо, "официальная программа" мероприятия давно уже осталась позади, и народ продолжал развлекаться как ему заблагорассудится. Зал погрузился во тьму, пробиваемую во всех направлениях разноцветными лучами прожекторов, от прикосновений которых вспыхивали бокалы, женские украшения и неистребимые золотые коронки в хохочущих ртах. Большинство продолжали вкушать "а-ля фуршет", несколько пар танцевали, большая группа женщин выстраивала фотокомпозицию со спущенным с небес зеленым фаллосом. Возведением "пирамиды" командовал Андрей.
- Льните, льните к нему! - кричал он начальственным голосом. - Вы потрясены! Вы в экстазе! Он подавляет вас своей мощью!..
- Старик, мне было одиноко без тебя, - сказал Гриша, когда тот, произведя несколько вспышек, подошел и прицелился объективом.
- Прости, друг, не мог составить тебе компанию. У меня было четкое редакционное задание: сделать репортаж из раздевалки манекенщиц. Нервная динамика, полунеглиже, неожиданные ракурсы, растрепанная грация, эффект подглядывания в замочную скважину...
- Было интересно?
- Как художнику - да! Но как мужчине - отратительно...
- Через почему?
- Потом от них несет, Гришка, - заговорщически прошептал Андрюша, примеривась к закуске на столе. - Страшное дело: потом и духами. Но потом го-раз-до активней!
- Пардон! Но они же после представления в зал повыползали, - с сомнением проговорил Гриша, косясь на двух моделей, которые неподалеку щебетали с кавалерами.
- Будь спок, старичок! - рассмеялся Андрюша, прикусывая лимончик после коньяка. - Гражданки уже после душа...
- Спасибо, успокоил! А как насчет моего дела? Я, как сам понимаешь, приехал за тысячи километров не для любования на местных мокрощелок...
- Гриша, я все помню! Пока ты с Бородой накачивался ядом, я поймал одного знакомого депутатика из их поганой фракции и между делом поинтересовался насчет твоего друга.
- Ну и что?
- Нет его в Москве.
- Зараза! - Гриша в сердцах бросил на стол зажигалку и очень метко отколол ножку у рюмки. - Где же его черти носят? Неужели за границей?
- Нет, он в России. Но чуть ли не в Чечне. Этот пьяный скот все подмигивал и намекал на особое поручение президента, касающееся ситуации на Кавказе. Не удивлюсь, если именно твоему землячку доверили тайные шашни с Дудаевым...
- Почему такая честь?
- А ты подумай сам. Если с мятежником вступает в контакт кто-либо из правящей команды - это скандал с непредсказуемыми последствиями и нарушение той величественной позы, в которой пребывает отец нации. А когда переговоры (естественно, по собственной инициативе!) ведет один из функционеров оппозиции, это уже дело почти что частное... Не жохай, завтра утром я все выясню наверняка. А пока не бери в голову и отдыхай по полной программе. Кстати, Макарона тобой усиленно интересовалась!
- Какая еще Макарона? - нехотя спросил Гриша, внезапно почувствовавший, что смертельно устал после перелета и больше всего прочего хотел бы элементарно уткнуться носом в подушку и отключиться часов на восемь.
- А та, что с нами сюда ехала. Помнишь, говорила, что хочет в Израиль? Вон она, верхом на вибраторе... Позвать?
- Черт его знает, - неуверенно ответил утомленный путешественник, без энтузиазма глядя на пышноволосую красавицу, под аплодисменты присутствующих оседлавшую установленный на паркете "источник межгалактической энергии".
- Не дрейфь! Классная баба, - Андрей приподнял камеру и полыхнул вспышкой.
Девушка повернула к нему голову и погрозила кулачком.
- Макаронка, иди сюда! - позвал Андрей. - Есть разговор.
Манекенщица грациозно поднялась со своего безобразного насеста и плавно, как на подиуме, начала приближаться к ним. Только тут Гриша разглядел, какая это абсолютная и победительная красавица. Громадные прозрачные глаза, точеный носик, великолепная кожа колышущихся при ходьбе маленьких грудей... Что же касается двух нижних конечностей, в буквальном смысле этого слова льющихся из-под короткой кожаной юбчонки и заканчивающихся изящными туфельками на немыслимых каблучках, то для адекватного их описания понадобилось бы воскресить маэстро Набокова. Или, на худой конец, Бунина.
- Наташка, - Андрей по-свойски приобнял девушку за узкое бедро. - Наш заморский гость скучает. Ты не могла бы скрасить ему этот вечер?
Она ничего не ответила. Лишь склонила головку на плечо фотографа и окатила Гришу отработанной загадочной полуулыбкой.
"Длинная пауза, очень длинная, - подумал он. - Умеет, сучка, мужиков обрабатывать. Но мы тоже кой-чему обучены..."
- Вам, наверное, здесь скучно после Израиля? - наконец проронила она, демонстрируя удручающе ровные зубы. - Представляю, какая там кипит жизнь. Море, солнцы, пальмы...
"Да, видела бы ты меня год назад на бензоколонке", - внутренне ухмыльнулся он. Усталость все сильней свинцом разливалась по телу, но ударять в грязь лицом перед этой ладной длинноногой поблядушкой он не собирался.
- Пальмы там что надо, Наташенька. И солнца хватает. Даже слишком. А вот таких девочек, как ты, не густо.
- Да ладно! - теперь улыбка у нее вышла гораздо вульгарней, с каким-то неуловимым деревенским оттенком.
- Я вас уверяю! В Тель-Авиве на вас бы оглядывалась вся улица...
- Ладно, ребятишки, я вижу, у вас есть тема для разговора, - Андрей вытащил связку ключей и покопался в них. - Я пойду еще пощелкаю. А если что, Гриша, мы с тобой живем в 56-м номере...
Он отошел и тут же вступил в разговор с лощеным старцем в седых кудрях, похожим на грузинского князя.
- Так мы здесь ночуем? - с удивлением произнес Гриша. - Я как-то даже на это не рассчитывал...
- Ночуем, еще как ночуем! - протянула она и, прищурившись, взвесила его на каких-то невидимых, но точных весах. - Кстати, не подышать ли нам свежим воздухом?
- Хотите прогуляться по снежку?
- Зачем! В моем номере есть отличный балкон...
- О, - усмехнулся Гриша, - я большой специалист по сценам на балконе!
Нельзя сказать, чтобы ему было очень страшно. Так, самую малость. Но вот чувство кошмарного конфуза он испытывал, еще доселе неведомое. Дурацкие кожаные плавки резали в паху, запястья и щиколотки зверски болели, зажатые металлическими наручниками, ременный намордник плющил нос и по-китайски растягивал глаза. А самое главное - страшно не хотелось поднимать веки и видеть то, что предстояло лицезреть.
Он скрипнул зубами и осторожно выглянул из-под ресниц. Мизансцена оставалась все той же. Он, голый и распятый, лежал на растерзанной кровати, а у стенки в очаровательном кожаном купальнике со стальными заклепками стояла проклятущая Макарона и с ангельской улыбкой поигрывала хвостастой плетью.
- Ну что, - спросила она, поблескивая зубками, - обморок от потери девственности прошел?
- Детка, хватит дурака валять, - чужим голосом проговорил он. - У всяких шуток есть свои границы!
- Миленький, ты до сих пор не понял, что я совсем не расположена шутить? - проникновенно прошептала она и, мягко ступая босиком по ковру, приблизилась к тахте. - Сейчас ты убедишься в этом в полной мере.
Она плавно нагнула голову к его правой ноге и томительно медленно провела кончиком языка чуть выше колена.
- Освободи меня, - четко, как маленького ребенка, попросил он. - И ты получишь любое удовольствие, которое сумеешь придумать...
- Которое сумею придумать? - она вела влажный след все выше по ноге. - Правильно, я его сейчас получу. Но для этого совсем не нужно тебя отвязывать.
Она глубоко втянула воздух ноздрями и вдруг резко и больно впилась ему зубами в ногу.
- Ссука! - зарычал он, с трудом сдерживаясь от крика. - Ты же, тварь, мне до мяса прокусила!
- Больно, миленький? - заботливо спросила она, влажно целуя рану окровавленными губами. - Ничего! Сначала больно, а потом приятно. Так всегда бывает...
У Гриши сдали нервы, и он принялся извиваться на простыне, как полураздавленный червяк. От этой бессильной истерии он только разодрал в кровь кожу под наручниками и еще больше сплющил нос ремнем.
- Ну, ну! - тихонько хохотнула она. - Пошуми, покричи. Может быть, кто-нибудь придет и полюбуется на известного израильского журналиста...
- Я тебя убью! - задыхась, прошипел Гриша. - Найду на дне морском и задушу!
- Это ты зря, - ласково прошептала она и обвела языком вокруг его правого соска. - Завтра ты будешь искать меня по всей Москве и на коленях умолять проделать то, от чего сегодня воешь!
Извращенка говорила все тише, вылизывая напряженный помимо его воли сосок, присасывая его и грея дыханием.
- Сейчас, сейчас нам обоим будет очень хорошо...
Она нырнула рукой ему в плавки и одновременно вгрызлась в его тело.
Гриша взвизгнул и на мгновение потерял сознание от болевого шока. А когда тут же вынырнул из темноты, ему показалось, что из груди его торчит раскаленный гвоздь.
Никакого гвоздя, конечно, не было, ужасно болели искусанные сосок и нога, а поганая Макарона стояла над ним, расставив свои потрясающие, похожие на две макаронины (вот, бля, откуда кличка!) ноги, и медленно стягивала с себя узенькие трусики из черной тонкой кожи.
- Сначала ты у меня, а потом я у тебя, - промурлыкала мерзавка. - Надеюсь, язык ты себе не откусил?