Тейт  Эш

 

Однажды... или история одного путешествия

 

...

однажды проснуться - и вырваться из страны,

где окна в герани. где голуби влюблены

в кудрявые головы бронзовых статуй.

где

малышка рисует соломинкой на воде

букет облаков. и плывут облака, пока

летят облака.

 

...

песчаные мили, где мысли наискосок

и справа налево. пыльца золотит висок,

халва разлеглась возле фиников.

свет на блю-

де пляжа напишет загаром своё «люблю».

волна за волной... и смывает волна-тоска

мечты из песка.

 

туман оседает на город, вгоняет в стынь.

сплетаешь свой выдох с дыханьем страны пустынь,

но в горле горчит.

ветер - скатерти мнёт манжет.

глаза небоскрёбов сканируют наш бюджет -

сочувственно глянет витринами, как живой,

бетонный конвой.

 

у лётного поля кончается мир дверей с

арабскими буквами. полночь. задержан рейс.

дорога петляет,

асфальтовый серый вьюн.

зима подмосковья вмерзает в полоски дюн -

проснёшься. арбат. лужа мёрзнет и ждёт плевка…

плывут облака…

 

 

 

 

Виева лестница

 

Жизнь бежит хмельная, таборья,

Без родни, но при чертях.

Закрываю двери в тамбур я,

Круг однушкой очертя.

Оглядев богатство брутово -

Бутыльки да туеса -

За окном смеётся Бутово

И листает небеса.

 

Росы рядят перелесицу

В майский праздничный расшив.

Кто-то строил в небо лестницу,

Да ушел, не завершив.

Буду паинькой и впредь «на вы»,

Опоклоню купола,

Лишь бы ночью очи ведьмовы

Не глядели из угла.

 

Врёт весна, беды предвестница,

Не по Хомушке жетон.

Под ногами стонет лестница,

Будто вовсе не бетон.

 

Где сбивал сосулек ледни я

Под апрелью опупень -

Строчка тянется последняя

За последнюю ступень...

 

 

 

 

Старомосковское. Финский квартал

 

... Два голубя, вдрызг наклевавшись рассвета, летают над кладбищем.

Какое им дело, безумным, до маленьких - нас?

Открыты ворота. Вперед, мимо каменной бабищи,

Туда, где колдует над ямами Яблочный Спас.

 

А что голубям? Бьются перьями в свет, - закружилась головушка.

Да им ли срастить бузины переломанный хрящ!

Могильщики курят. Водитель косится на вдовушку,

Срывая с рыдающей взглядами тоненький плащ.

 

Вы нынче в чести, корифеи курилок, - Карттунены, Занггелы…

А там, в небесах, два пятна режут воздух, как плеть,-

Как будто кружат над деревьями пьяные ангелы,

Забывшие напрочь, куда им отсюда лететь.

 

 

 

 

из одесских тетрадей

 

на воздухе парном, захорошолом,

послышится в ответ алейхем шолом,

и выглянет - чумаз и остронос -

фонтанский шкет. чирикнет упоённо,

что тётушки кошерного бульона

мамашу собирают на привоз.

 

застанешь их за списками покупок,

за спорами, что свыше: хлеб иль кубок?

за выдохом: спасибо, поделом.

за охами, что сарочка - кутила...

а вспомнится, что сахара хватило,

и место пустовало за столом.

 

здесь маме лошн ладен и певуч, но

спасает ежедневно и беззвучно

от глупостей и прочих передряг.

отмолит дом домашняя грибница.

часы уснут, закат угомонится.

осталось жить. и где-нибудь в дверях,

 

...

выхватывая мысли из контекста,

не выронить неброшенного жеста.

вдыхая фразу - странную, не ту -

принять судьбу незанятого места.

 

и выглянуть в неё,

за темноту,

 

где ждёт в своём величии убогом,

прижавшись к тишине латунным боком,

прижизненный от-жизни-отвыкайт.

горит ночник над миром идишкайт.

 

 

 

 

Скворец

 

Мой детский скворечник давно поменял адресок.

Безвременье. Сплю. И мерещится мне, дармоеду:

На бабкины руки стекает берёзовый сок,

И я собираюсь. И к деду, как будто бы, еду.

 

Летит электричка в какой-нибудь Нижний Тагил.

И мне остаётся (полжизни стремившись к Синаю) -

Признаться себе, что родных не узнаю могил.

Но хуже, что эти могилы меня не узнают.

 

---

В уездном эфире закончилась притча дождя.

Остатки лучей с горизонта срезает секатор.

Скворец поседевший, берёзы своей не найдя,

Летает кругами, забыв отключить навигатор.

 

 

 

 

Страницы из прошлой жизни

 

1.

здесь человек закончился. мела

хозяйка пол. сметала со стола

оставленные крошки. и прохожих

пурга сметала. где-то наверху

металась птица, билась о стреху.

и тень ещё качалась на рогоже

от нас подальше, ближе к ночнику.

 

качалась тень. туда - сюда - туда.

металась птица. капала вода

на материны руки. в паутине,

в окне, теряла муха свой окрас,

как будто жизнь затеяла рассказ

и затемно ушла на середине.

а вдруг вернётся? - и ночник не гас,

 

подрагивал, с упорством светляка,

кого-то вёл всю ночь издалека.

то горбилась дорога, то прямилась,

закончилась, уткнулась в конуру.

и человек закончился к утру.

и больше ничего не изменилось.

 

2.

Как медленно с домами рвётся связь -

по дням, вещам. Вот я не началась

в заплаканном июне. Вот позимье

под утро начинает изымать

шаги с озябшей лестницы, где мать

отца тогда не встретила. И с ним я

не выучусь себя не понимать.

 

Нас не было. Семья не берегла

остатки одичалого тепла

и наскоро подброшенных поленцев.

Соседку не окликнут - как вы, Кать?

И стены привыкают отвыкать

от новых незаметных поселенцев.

А вдруг вернутся?.. Но повсюду гладь -

 

ещё не стол, не кресло, не диван,

ещё не дом, ещё не котлован,

ещё у леса поле обживалось,

ещё страна на нём не сотряслась.

 

... и где-то здесь судьба оборвалась.

но эхо остаётся.

оставалось.

 

3.

Учусь у снега жить не насовсем.

Часы к весне. Темнеющие семь

Слетели в ночь с надломленного наста.

Скрипит винил. Доносятся едва -

Пластинок незажившие слова,

Случайно опоздавшие лет на сто,

Пока писалась новая глава.

 

Блуждая вдоль поверженной земли,

Мы выжили. Но сжиться не смогли.

На вытоптанном дне двора-колодца

Чёрнеет снег, весне приветы шлёт.

Лежит усталость, смёрзшаяся в лёд,

Которому об нас не расколоться.

... Вернуться? Холод. Полночь. Перелёт.

 

Оправдывать себя. И оправдать.

И вдруг решишь судьбу переверстать

В отчаяньи больном, сиюминутном,

Когда увидишь выше слов и бед -

Своё окно. В окне пригрелся свет.

 

Оставленный.

Не выключенный утром.

 

 

 

 

Этюд с привкусом яблок

 

До восхода вокруг висел пыльный сумрак. Но

Чашку света выплеснули в окно,

Воскрешая толпу расцветок.

Сонный ветер метёт песок пополам с песком.

Заболело яблоко червяком

И запуталось в гуще веток.

 

По садам прокатилась трель – и не видно, чья.

На страницы спелого бытия

Контур лета росою вылит.

У хирургов-синиц с утра прейскурант высок.

Шприц луча нащупывает висок,

Пробивая листву навылет,

 

И буравит антоновку, впрыскивая тепло,

Чтобы соком к столу изошлось, по рукам текло.

Бьются листья о яблоко, веруя: фрукты – зло!

Наливное творенье бесье!

 

Но в тебе пустота такая, что выть века.

Принимаешь под сердце – ребёнка, не червяка,

И живой колыбелью качаешься в поднебесье.

 

 

 

 

Эффект бабочки

 

в ковчеге - течь.

                        но это ли - беда?

к утру прибудет вечный Тамада

и снова станет думать о зачине.

 

...слезятся щели. компас близорук.

вода во тьме - и тьма воды вокруг,

и чёрте что мерещится в пучине.

 

ни света, ни просвета, ни огня.

 

сбивается сердечная возня,

выкидывая паузы наружу.

 

молчат и Хорс, и Будда, и Аллах.

по треснувшей стене стекает страх

и трётся о невызревшую душу,

с которой - как наклейки со старья - 

смываются основы бытия.

лишь волны бродят в поисках ночлега...

 

...плыви как все, залейся до хандры.

но ты нарушишь правила игры -

 

откроешь дверь

и выйдешь из ковчега.

 

--

светает...

воробьи на проводах.

в размокших послеливневых садах

привычно зеленеет время года.

 

листва лениво сушит естество.

 

завёрнутое в кокон существо

осваивает действо перехода...

 

 

 

 

Сова

 

сонный скрипач, до утра не сверчи

вальсы в лесу.

древни-деревья качают в ночи

сов на весу.

 

корни рассохлись, сердца мертвы,

кроны - навес?

полноте, сколько там той совы,

если на вес.

 

выкрик подбитый кровит во мге.

травы тверды.

берег стоит на одной ноге

возле воды.

 

рядом из тины молчит плотва,

прячет глаза.

кто будет завтра с утра сова

кто будет за

 

 

 

 

Лабиринты

                                                  Грешного меня - простите, грешники,

                                                  Подлого - простите подлецы!

                                                  А. Галич

 

 

 

- Полузверь -

 

Теснота лабиринта. К ногам озверевшая жмётся чадь.

Только много ли - лёжа в крови - застаревший артроз даст?

Малыш, не прощай! Даже если придётся историю воплощать,

Несмотря на возраст.

 

А толпы вопят - пляши, дуралей, пляши!

Эй, на площадь его! Мир не видел подобных пугал!

 

Минотаврик рассыпал цветные карандаши

И забился в угол...

 

 

- Человек -

 

Стены-зеркала от изумления      

Креповую сдернули паршу.

За своё спитое поколение

У страны прощения прошу.

Свечка мрёт в огне самосожжения,

Скачет в пляске бликов бесовня.

И молчат мои же отражения,

Равнодушно глядя на меня.

 

 

- Бог -

 

Чадит светило вполнакала,

Слоняясь меж полей и рек.

Бредёт усталый имярек,

Не видя - зверь ли, человек -

Прощая всех, куда попало.

 

Полощет ветер невода.

Жаль, не попало никуда.

 

 

 

 

Сэла Юхудим*

 

отчаянье смотрело на долину:

построившись, как пленные, в колонну

(где даже смерть посменно обжита) -

согласно тридесятому колену,

собою перемешивая глину,

они брели по вымокшему склону,

то падая, то требуя суда.

 

за лесом не увидевшие храмов.

случайно не заставшие погромов.

потомки предпоследних караимов.

забытое над лужей комарьё.

ломая загражденья и заслоны,

тропа иосафатовой долины

шарахалась от ищущих её.

 

строй множится, хрипит. но даже стань я

настраивать поношенное зренье, -

с доступного (казалось) расстоянья

не высмотришь, где ноша, где спина.

и время, словно таинство смиренья,

стирает с них приметы опознанья

и выданные наспех имена.

 

...

смеркалось. небо сохло и пустело.

два облака ворочались устало.

суда на всех сегодня не хватило,

и судей новых нам не завезли.

 

тьма нынче и без падымка терпка мне.

но шли и шли, согнувшись под веками,

щербатые кладбищенские камни.

и мёртвых за собою волокли.

 

 

 

-----

Сэла Юхудим - (караимск.) Скала Иудеев.

Она же - скально-пещерный город Чуфут-Кале.

 

 

 

 

Ева

 

Финал сотворенья. Окончен путь.

Пусть весть разнесет молва:

У нашего Бога не то что ртуть - и глина в руках жива.

 

Визжит свежесозданный дуралей, бесёнку намяв бока...

 

Давай же, Создатель, потешь гостей -

Состряпай в антракте, из запчастей,

Подружку для дурака.

 

Рабыня-поделка - на час возни. Подделка в руках Творца.

Ни сказок, ни нянькиной воркотни. Ни матери, ни отца.

И толку, что косы светлей руна, да память пока чиста?

Во взрослое тело заключена девчоночья маета...

 

Не тронь украшенья, оставь шелка - возляжешь нагой в тиши.

Ведь губы, не знавшие молока, раскрашены от души.

Какие игрушки? Люби и тешь суглинного муженька!

 

Попытка по-детски поднять мятеж...

Но зрители те же, и судьи те ж,

И яблока плоть горька.

 

--

Столетья корчились в дыму,

Еще живые.

Глядели ангелы во тьму,

Сторожевые,

 

Как без божественных щедрот,

В хлеву урода,

Рожала Ева и народ,

И дух народа.

 

Росло и крепло бы родство

Светло и смело,

Когда бы глиняная скво

Любить умела.

 

--

Хоть кляни свой удел, хоть смиряйся с ним, хоть вивать -

Сыновья подросли, научились плавать и выживать.

Одиночество самки укрыло детей, как палла.

Доспевал виноград. К алтарю волокли бычка.

День кончался. С гримаскою грудничка, младшая Евушка засыпала.

А Ева сидела в сумерках - недоступно и высоко -

И с пальцев слизывала капающее на руки молоко...