|
Лиора Коэн
РАСПУТИН И СЛЕШЕРЫ
Аннотация
Так как мой рассказ касается малоизвестной для широкого круга читателей темы творческой литературной субкультуры фикрайтеров, я решила написать небольшую аннотацию, объясняющую, кто такие герои моего рассказа, чем они живут и дышат. Рядом с миром Большой Литературой существует Мир Фанфиков. Что такое фанфики (сокр. фики)? Фанфики – это любительские сочинения по мотивам популярных оригинальных литературных произведений, произведений киноискусства (кинофильмов, телесериалов, анимэ и т.п.) , комиксов (в том числе — манги ), а также компьютерных игр и т. д. Отличительная особенность фанфиков – отсутствие коммерческого использования , так как права в большинстве случаев остаются за авторами оригинальных произведений. Фикрайтеры (писатели-любители, пишущие фанфики) объединены в довольно сплоченные сообщества (фандомы), которые поддерживают и стимулируют своих членов несравненно больше, чем аморфные сообщества писателей обыкновенных или ориджиналистов. Обратной стороной такой поддержки является узкая направленность интересов фандомов и специфическая клановость, которая может больно ударить по члену сообщества, нарушившему негласные правила. Мир Фанфиков многообразен, в нём свободно существуют те направления литературы, которые обычно не попадают на глаза покупателю в книжном магазине. Это литература с пометкой 18+, причём большей частью посвященная однополой любви, а не натуралистическим похождениям очередного маньяка. Самое удивительное, что, в отличие от оригинальной литературы, так называемый слэш (литература о любви/сексуальных отношениях между мужчинами) — одно из самых могучих направлений в фанфикшине (фанатской литературе). Главная героиня моего рассказа – как раз такой слэшер-фикрайтер, познавший сначала головокружительный подъём, а потом позорное падение в своём сообществе. Её подруги, слэшер-художница и читательница фиков, полны сочувствия, но ничего не могут сделать… Встаёт вопрос, да кому они нужны эти ненормальные, помешанные на очередной причудливой субкультуре? Однако, я думаю, что моему читателю будет интересно погрузиться в мир фикрайтеров, в котором, пусть как и в кривом зеркале, но отразился реальный мир и реальные проблемы многих девушек и женщин. ___________________________________________________________________________________ Она шла по залитому весенним солнцем парку. Странно-высокое, холодное синее небо кружило голову, а обжигающий, бело-золотистый свет солнца слепил привычные к серо-дождливой питерской хмари глаза. И на какой-то миг ей показалось, что она попала в параллельный мир – полный энергии, света и радости, мир, в котором всё возможно, и даже самые безумные мечты сбываются, достаточно лишь всей душой захотеть желаемого. Ира улыбнулась – это было так здорово! Хорошее настроение просачивалось в неё теплыми, весёлыми струйками весеннего солнца… Она шла по гаревой дорожке, жизнерадостно и беспечно разглядывая крохотные листики и маленькие сочно-зеленые травинки, как по мановению волшебной палочки появившиеся сразу после вчерашнего холодного ливня, что внезапно застал её и вымочил насквозь. Ира оглушительно чихнула в кулак и, сощурившись, посмотрела вдаль. «Ну, наконец-то моя депрессия сошла на нет», – подумала Ира, вглядываясь в далекие, сокрытые полупрозрачно-зеленоватой дымкой юных листьев фигурки двух молодых людей, что стояли и мирно беседовали у самого выхода.
На самом деле, никакой депрессии у девушки не было, но Ира любила драматизировать, особенно в пору литературного застоя или, как она говорила, «неписца». Напустив на себя максимально унылый, похоронный вид, она расхаживала по роскошно-обшарпанной квартире, которую снимала вместе с двумя другими девушками. Роскошество этой квартиры составляла вместительная и, главное, исправная стиральная машина, древняя, но рабочая газовая плита и – о боги! – вполне приличная ванная комната, без черной плесени, заскорузлой ванны и текущего смесителя, ну, а обшарпанность – тут всё как всегда: обои, полы и прочая дребедень – сущая ерунда для творческого человека! Ира «в депрессии» была молчалива, временами руглива и целыми вечерами, придя с учёбы, просиживала на кухне в обнимку с туркой, полной горячего, дымящегося кофе… Этот немудрящий допинг дарил ей бессонную ночь и новую охоту на страшного зверя «неписца». Зверя надлежало изловить, убить, а из его прекрасной шкурки сотворить чудесное, золотое руно вдохновения. Ира глубоко вдохнула теплый воздух и припустила по дорожке, эти двое – они её определенно заинтересовали. Но отсюда ни черта не видно, вот незадача, всё как в дыму, в прекрасном зеленом дыму! Ире захотелось сорваться с места и стремительной рысью нагнать загадочную парочку. Да, они стоят и мило беседуют, ну, а вдруг уйдут, и она не успеет их разглядеть? Ноги гудели от нетерпения, а голова кружилась от обилия света… Ира хихикнула, покраснела и почти плотоядно глянула на парочку – сомнений не было: эти двое, эти двое… У Иры ёкнуло сердце – вау, круто! Она-то думала, рассматривая издали, что парень и девушка или даже (тут Ира презрительно фыркнула) две девушки, настолько тонкими и кокетливо-изящными виделись фигурки. Но чутье её не подвело – блондин и брюнет*, мама дорогая… и какие лица, какая грация! Один – настоящий лев, зеленоглазый, с волнистой копной длинных золотистых волос, а другой с короткой, черной стрижкой, с приятным, округлым лицом и волевым подбородком – вылитый Гатс*, Чёрный Мечник, вон, даже за спиной что-то похожее на чехол для меча висит. Ира нервно сглотнула… Не удержавшись, она встала за ближайшее к парочке дерево, которое ничуть не скрывало ее своим тощим стволом, и стала демонстративно копаться в сумочке, время от времени поглядывая на парней. *** Парни увлеченно беседовали, но как ни вслушивалась Ира – она не могла внятно разобрать ни слова: узкая, но шумная дорога все приглушала и искажала. Был ясный субботний день, и лихачи, что с ревом и визгом истираемых об асфальт покрышек проносились мимо, безумно раздражали девушку. Одна из иномарок, ослепительно сверкнув серебряной наглой бочиной, проехала в опасной близости от тротуара. Колеса машины полоснули мутно-коричневую поверхность внушительных размеров лужи, рядом с которой так неосмотрительно встали «лев» и «Чёрный Мечник». Грязно-серая волна взметнулась ввысь, рассыпаясь мириадами темных, въедливых капелек-мушек. Брюнет среагировал первым, он схватил блондина за рукав светлого плаща и рывком отдернул его от края обочины, потом крутанулся, уворачиваясь от «сюрприза», но не успел. Ира увидела, как гримаса отвращения передёрнула лицо «Гатса», он громко выругался, ударив ладонью по сгибу локтя и недвусмысленно показав трусливо умчавшейся иномарке средний палец. Ира смотрела на парней не мигая, нервно сминая сигарету пальцами. Раскрытая сумочка с вывалившимся разноцветным комочком косметички и ворохом мелких вещиц, самой важной из которых была связка ключей, распласталась у ног девушки. Она курила редко, обычно не более сигареты в день, а порой и того реже. Но на нервяке могла выкурить и полпачки в один присест, не замечая, как тянет одну за одной… «Гатс» расстегнул ремень и повесил продолговатый свёрток на ветку ближайшего дерева. Похоже, это был всё-таки меч – Ира разглядела белые закорючки иероглифов на черной ткани. Затем «Гатс», недовольно сморщившись, стянул черную кожаную куртку, пытаясь стряхнуть грязь, что удавалось ему плохо. «Лев» какое-то время неодобрительно смотрел на все эти куртко-встряхивания и чертыхания, затем решительно расстегнул молнию на сумке из-под ноутбука, достал носовой платок и сунулся было на помощь к «Чёрному Мечнику»… Пунцовая от волнения Ира наблюдала за препирательствами двух приятелей… Или друзей? «Наверняка они не просто друзья, – подумала девушка, – чёрт, какой пейринг*!» Наконец блондин и брюнет договорились – что носовой платок может быть принесен в жертву, и тот стремительно начал превращаться в серую замызганную тряпочку. Черноволосый расслабился и, казалось, уже забыл о неприятности. Он опять стал что-то увлеченно рассказывать своему приятелю, выразительно жестикулируя. Потом шагнул к дереву, на котором висел свёрток, и достал меч – это оказалась потрясающая по красоте катана. «Лев» был в восхищении, его глаза сияли, он подошел поближе к «Гатсу» и потянулся ладонью к лезвию клинка.
Лицо брюнета превратилось в маску, он мягко, но непреклонно отвел ладонь приятеля так, что она так и не успела коснуться манящей зеркальной поверхности. Затем «Чёрный Мечник» примиряюще улыбнулся и продолжил разговор. Блондин, щурясь, придвинулся к «Гатсу» вплотную и наклонился, разглядывая катану в руках приятеля… Терпение Иры наконец-то лопнуло… из груди рвался то ли крик, то ли призыв «мальчики, ну когда же вы обниметесь и поцелуетесь?!» И тем не менее, противоречивые чувства обуревали девушку – она не знала, чего хочет больше: наблюдать за каждым движением прекрасной пары, или рискнуть, подойти и познакомиться? «Но это слишком… наверное, – с тоской и стеснением размышляла Ира, – я ж не парень, они посмотрят на меня со снисхождением… в лучшем случае». А весна, проказница весна, разбудила, растревожила медленную, сонную кровь! И уже знакомый, веселый огонь пробегал жгучими, сладко-щекотными змейками по её ступням и лодыжкам, подымаясь выше и выше. Змейки играли друг с другом наперегонки, сплетались и расплетались, разбегаясь во все стороны. Ира прикусила губу, прижав ладонь к низу живота. Затем кое-как наклонилась, сгребла, не глядя, все, что лежало на земле, в сумку и метнулась прочь в глубь парка… – Видел? – сказал светловолосый парень, кивнув в сторону какой-то скрюченной, но тем не менее стремительно убегающей фигурки девушки. – Ага… усмехнулся «Чёрный Мечник», – я за ней давно наблюдаю…исподволь. – Он фыркнул и покачал головой. – Странная девица – фигура хорошая, бедра хм… недурственные, а одета… в обноски, что ли? – Черноволосый поморщился. – Вернее, не в обноски, а в одежду не со своего плеча. Будто у старшего брата шмотки напрокат взяла. Брательник, естественно, выше её на голову и комплекция соответствующая, не девичья. Нет, я понимаю, кому-то идёт стиль милитари или там унисекс, но не в данном случае. Смотрится очень смешно, – «Мечник» опять фыркнул, – а уж как она на нас пялилась! Я даже подумал – не больная ли? – Ты знаешь, у меня возникло странное ощущение, когда я её заметил, – хихикнул «лев», – что мы вспугнули эксгибициониста в кустах. – Да ладно тебе! – засмеялся «Мечник», перегибаясь пополам. – Мы ж не девицы какие! Это за ними психи с приборами наперевес бегают. – И всё-таки что-то похожее было, – хмыкнул «лев». – Ну всё, проехали, а то я с твоими предположениями скоро от смеха лопну, – вновь зашелся от хохота «Гатс». – Ты мне лучше скажи, ты в клуб пойдешь? А то все эти унылые речи, про то, что тебя девушки не любят, они вообще к чему? Просто поныть? Ты ж у нас, Андрей, щупленький, дохленький и, хоть и блондинистый, но, извини, сутулый очкарик-ботаник, с тощей цыплячьей шейкой… Андрей помрачнел и насупился. – Я знаю свои недостатки, но мне твое айкидо или что там у вас… оно как-то не очень. И от фехтования я не фанатею, хотя смотрится, не спорю, красиво, – Андрей поправил лямку сползающей с плеча сумки и продолжил: – что-нибудь придумаю, чем позаниматься для физического развития. «Мечник» посмотрел на приятеля иронически и притворно вздохнул… Они пошли вдоль проезжей части, обсуждая знакомых девушек и шансы Андрея на «удачно познакомиться». И ни Андрей, ни его приятель Максим даже и не подозревали, что они – прекрасная пара и неутомимые любовники, что пора Ириного «неписца» закончилась, что она наконец-то утрёт нос всему фандому* и докажет, что правильная раскладка* может быть только одна – блондин под брюнетом! Ира ликовала. Ноги сами несли её к заветной дыре в заборе, благодаря которой она всегда бесплатно проникала в парк. Похоже, её творческие поиски наконец-то завершились успехом, и ее муки позади… но вот другая мука, властная, темная – огненной спиралью свивалась в лоне и никак не отпускала Иру. Жаркой волной она ударяла в голову, пьянила и кружила – любовно-весенняя, призывная и неотступная, как дикие полуночные вопли вошедшего в охоту кота. *** Густо-малиновая, с мокрым, всклокоченным ежиком коротко остриженных волос, Ира нырнула в прохладный и сумрачный вестибюль метро. Люди с абсолютно равнодушными лицами проходили, пробегали мимо девушки, спеша по своим делам. И это было даже хорошо. Потому что больше всего Ира была похожа на радостного психа, который только что сбежал из застенков дурки. Пот в три ручья лил с девушки, она часто и тяжело дышала, и пена маленькими белыми комочками сбивалась в уголках её губ, а радостные и совершенно шальные глаза сияли просто нечеловеческим, безумным восторгом. Ира вышла на Садовой и рассеянно зашагала в сторону канала Грибоедова, абсолютно не обращая внимания на сигналы светофора, автомобили, людей и прочие атрибуты физической реальности, данной ей в ощущениях. Предательски скрипнули тормоза. Резкий, болезненный удар в бедро вышвырнул её сознание из сладкого, воздушного мира грёз и идей. Она почувствовала, что стремительно летит. Серой, шершавой волной накатил неизвестно откуда взявшийся асфальт. А потом Ира поняла, что лежит на проезжей части – вполне живая. Было подозрительно тихо, и только на самом краешке её сознания стоял непонятный гул. Ира села: ужасно кружилась голова, ныло ушибленное бедро, но сильной боли она не чувствовала. Затем кто-то включил звук, и обыденная реальность нахлынула на неё волной дорожного шума и каких-то непонятных воплей. У красной приземистой легковушки, которая, похоже, её и сбила, кругами носился чернявый, пузатый мужик, совершенно премерзкого вида. Мужик осматривал машину и громогласно матерился. Матюги бесконечным мутным потоком извергались на Иру. – О чём мечтаешь, дура?! – взвыл, чуть ли не фальцетом, неудачливый водила. – О мужиках мечтаешь?!! Лицо его свела судорога ярости. Он полез в салон, достал барсетку, затем оглушительно хлопнул дверью и направился к Ире. Ира почувствовала неподдельный ужас, на грани паники, она вскочила на ноги, почти не чувствуя свое тело, которое после удара стало словно чужое.
Её шатало как пьяного матроса, в глазах было темно, а ноги чуть ли в узел не заплетались. И все-таки она добежала до канала Грибоедова, ощущая, как проясняется сознание, как развеивается липкий страх и омерзение. Дорожное происшествие спустило Иру с небес на землю, её восторги пошли на убыль. Притихшая и даже несколько задумчивая, она проковыляла до поворота на улицу Декабристов и, заметно прихрамывая, подошла к дому, где уже два месяца как снимала квартиру вскладчину. *** В раздражении она дёргала ключ, пытаясь открыть дверь, которая никак не поддавалась. Ира почувствовала, что звереет, сомнений не было – снова заперта изнутри! Бешеной, багровой волной ей ударила кровь в голову и она, не удержавшись, лягнула закрытую дверь – резкая боль ножом полоснула поврежденное бедро опорной ноги, в глазах потемнело, и Ира чуть не упала навзничь. Дверной звонок надрывался, испуская механически-визгливые птичьи трели… Наконец послышалось шуршание, грохот падающей мебели и поспешные, глухие шаги. Торопливо залязгал внутренний замок, скрипнула задвижка – на пороге стояла босая девица в черной футболке с россыпью улыбающихся черепов. – Иришка, прости-и-и, родная, сразу не услышала, – виновато пробасила девица, судорожно застегивая ширинку заляпанных краской джинсов, настолько мятых и замусоленных, словно их сначала изжевал крокодил, а потом еще полгода, бедняжка, переваривал, но так и не справился с этой сложнейшей задачей. Ира свирепо посмотрела на девицу. – Я же просила не запираться изнутри, ключи только у своих! – возмущенно прохрипела Ира. Девица пятерней пригладила размётанные, вставшие дыбом густые патлы, отчего те лишь растрепались еще больше, и примирительно сказала:
– Извини, я забыла, сама понимаешь, когда рисуешь – выпадаешь из этой реальности. – Знаю я, как ты рисуешь, Ялита, – прошипела Ира, искоса разглядывая полуприкрытую дверь в комнату художницы, где на полу валялось цветастое покрывало и два колченогих, исцарапанных стула – убогий хозяйский реквизит, судя по ветхости и обшарпанности переживший не одну сотню квартирантов. Приторно-сладкий запах дешёвых духов густым шлейфом окутывал Ялиту. Ира прищурилась: – А Леся где? – А я почём знаю? – неубедительно соврала Ялита, тщетно пытаясь прилизать упорные вихры. – Гуляет, наверное, погодка-то – блеск, совсем не питерская, – взгляд художницы предательски метнулся в сторону комнаты. – Что-то случилось? – Ялита пыталась перевести разговор на безопасную почву. Плавно и практически незаметно она встала между Ирой и своей комнатой. Грубовато-мрачное лицо ее осветилось нарочитой заботливостью. – У тебя такой радостно-пришибленный вид… Ира вздохнула. Перемещения Ялиты не остались незамеченными, а духи… что ж, только Леся пользовалась этой жуткой дешевкой. Ира не выносила дешевые парфюмы, но деваться было некуда. Её соседки лояльно относились к Ириным ночным посиделкам на кухне с литрами кофе, с кубометрами густого сигаретного дыма, а тут – всего лишь копеечная туалетная вода, купленная в какой-то подворотне.
«В каком притоне я живу!» – с тоской подумала Ира. Про Ялиту она давно догадывалась, но чтобы Леся! – Меня машина сбила, – сквозь зубы процедила Ира, развязывая шнурки кроссовок. Она сидела на корточках и видела осторожно ступающие крохотные ножки Леси – покрывало поползло вглубь комнаты. – Тебе нужно срочно в травму! – воскликнула Ялита, спиной подпирая дверь в свою комнату. – Ты знаешь, куда идти? Ира отмахнулась. – А, ерунда, кости целы, хотя гематома будет приличная, – прошипела Ира, касаясь опухшего бедра. – Закрытые переломы коварны, – не унималась Ялита, – может быть трещина и… – Я завтра схожу, – перебила Ира, – ценю твою заботу, Ялиточка, но как-нибудь сама решу эту проблему. Голос Иры приобрёл ядовитые нотки, и, чтобы сгладить впечатление, она улыбнулась. Получилось криво. Ялита была сама невозмутимость. – Кухня сегодня за тобой? – Ага, – рассеяно сказала Ира, вешая куртку на крючок прихожей. *** Когда Ира с ноутбуком и пачкой сигарет расположилась за маленьким кухонным столиком, Ялита прошмыгнула черной патлатой тенью к раковине и, бросив через плечо «я только водички попить», стала наполнять чайник. Ира не ответила. Окружающий мир перестал существовать. Бесплотным духом она бродила по изумрудным лесам Эндории. Пальцы безостановочно стучали по клавиатуре, клубы дыма затейливо вились вокруг Ириной головы, а горка пепла и окурков маленькой Фудзиямой дымилась в пепельнице. Впереди была развязка, высокий, черноволосый эльф Тахо должен был признаться в любви белокурому красавцу Алувиэлю… А дальше… Ира в нетерпении облизнула губы, а дальше по плану – постельная сцена, вот где главное – не ударить в грязь лицом! Очнулась Ира глубокой ночью. Полностью удовлетворенная, она откинулась на спинку стула, который отозвался жалобным негодующим треском. Двадцать страниц в один присест… «Да я – гигант», – самодовольно подумала Ира. Писать дальше не представлялось возможным – силы покинули её, а в комнате художницы раздались знакомые взрыкивания и подвывания. Если Ира писала в абсолютной тишине, то Ялите для её художеств всегда был нужен хороший музыкальный допинг – и всегда это был тяжелый рок. В другой раз Ира пошла бы вправлять мозги соседке – слушай в наушниках и не мешай другим жить! Но сейчас все было иначе. Иру посетило абсолютное счастье. На краткий миг её затопила невыразимая радость – от количества написанного, от того, что ей удалось уложить Алувиэля под Тахо, она готова была простить Ялите и всему миру абсолютно все прегрешения! Её макси* успешно продвигалось, и Ира мысленно потирала руки, предвкушая читательскую реакцию фандома на последние написанные главы. Девушка устало зевнула и раскрыла настежь кухонное окно – форточка уже не справлялась с газовой камерой, которую она устроила на кухне. Поток свежего ночного воздуха ударил ей в лицо, и только сейчас Ира почувствовала, как она накурилась! Глухой кашель сотряс её грудь, и она с отвращением бросила смятую пустую пачку из-под сигарет в мусорное ведро. «Искусство требует жертв, – меланхолично подумала Ира, – ну что ж, трепещи, фандом, завтра я выложу самые жаркие главы в сообществах и на Фикбуке*». С невинной детской улыбкой на лице и оранжевыми строительными берушами в ушах она уснула под утро. *** Весна ветрена и непостоянна – то кокетка и веселушка, то царевна-несмеяна, и солнечные, радостные дни внезапно сменяются серыми и дождливыми. Ира в унынии бродила по своей маленькой комнатке-пеналу. В квартире было сумрачно и холодно – не помогал ни толстенный вязаный свитер – подарок мамы, ни древний, масляный обогреватель – гуманитарная помощь от Ялиты. Ира с тоской щелкнула выключателем, и комнатка озарилась резким желтоватым светом. На душе стало еще тоскливее. Ира вздохнула, выключила свет и повалилась на кровать. После разгрома, устроенного фандомом её макси, думать ни о чем не хотелось. Друзья (теперь уже бывшие) разнесли последние главы в пух и прах. Ира вздрогнула от омерзения, вспоминая ядовитые комментарии на грани личных оскорблений и поминаний такой-то матери, которые понакидали ей в фандомных сообществах. Фикбук? Фикбук полностью проигнорировал жаркий секс Тахо и Алувиэля, ни одного комментария! Где, где все эти преданные читатели, что набегали десятками и призывно кричали: автор, проду*! Испарились, как мираж в Калахари! Ира свернулась калачиком под покрывалом – маломощный обогреватель так и не смог выгнать питерскую сырость из комнаты. Ира опять вздохнула. Почти целую неделю она сидит дома на больничном, а впереди – майские праздники… *** На следующий день, после того, как её сбила машина, она не смогла подняться с кровати в течении часа. Потом прибежала внезапно ставшая участливой Ялита и долго нудела о том, как она виновата, что не заставила Иру пойти в травмопункт сразу, не откладывая в долгий ящик. Иру смущало такое пристальное внимание к своей особе – она искоса посмотрела на высокую, бойкую Ялиту, на её широкие плечи, несколько крупноватые для девушки руки и на красивую большую грудь. Черная футболка с пауком в облипку, свежие, приталенные джинсы и новые кроссовки...
«Обычно ходит не пойми в чем, – подумала Ира, – а тут вырядилась, как на праздник. Что ей надо?» Ялита сказала, что воскресение – плохой день, что ближайший дежурный травмопункт находится в «тьмутаракани» и она, без помощи Ялиты, до него не доберётся.
– Нет, не надо, я доберусь сама, я что, инвалид, что ли! – испуганно воскликнула Ира, когда Ялита, словно бесцеремонная грозовая туча, придвинулась к неубранной постели, на которой та сидела с кислой миной.
– Ты уверена? – спросила Ялита
– Да! – выпалила Ира, судорожно схватилась за спинку стула и рывком встала на ноги, тут же зашипев от боли.
– Ага, вижу, – фыркнула Ялита, – так ты до травмы идти будешь несколько дней и не факт, что дойдешь.
Потом художница сбегала в аптеку и, несмотря на громогласные возмущения, вручила Ире старушечью клюку для опоры и почти насильственно вытянула из неё номер мобильного. Та пыталась сопротивляться, но получалось не очень. Умом она понимала, что все делается для её блага, и Ялита ей не враг, но какой-то непонятный страх вперемешку с подозрительностью появился у неё перед рослой соседкой.
Ялита была самая старшая по возрасту среди девушек, нравом отличалась непредсказуемым, сочетая в себе, казалось бы, абсолютно противоположенные черты – мрачноватую замкнутость и буйное веселие, грубость на грани откровенного хамства и чуткую заботливость. Жизнь художницы, казалось, делилась на какие-то периоды, разобраться в механизме обращения которых человеку непосвященному было достаточно сложно.
То целыми днями она рисовала, запершись в своей комнате, то уезжала на неделю и более в неизвестном направлении в походном наряде, с рюкзаком и палаткой, то внезапно устраивалась на какую-то офисную работу, где никогда надолго не задерживалась, то уходила опять в нищий, но свободный и гордый фриланс. Финансово художница была ненамного состоятельнее двух бедных студенток – Иры и Леси, но любила иногда гульнуть с размахом, пуская пыль в глаза, и бурные, пьяные гулянки оборачивались потом полумесячным, а то и более, полуголодным существованием и бессонными красноглазыми ночами в многочисленных дизайнерских проектах.
Ира тогда ужасно смутилась, но всё-таки взяла с собой Ялитину палочку, и по дороге в травмопункт поняла, что без клюки совсем бы пропала. Поначалу она дико стеснялась, ловя на себе пристальные взгляды прохожих, но потом плюнула на всю эту ерунду.
«Пусть я выгляжу, как дура, но идти все-таки могу, и нога почти не болит», – решила про себя Ирина. В травмопункте выяснилось, что ей крупно повезло – перелома и трещин нет, но ушиб тем не менее сильнейший, так что фиксирующая повязка и покой, только покой – никаких прогулок!
Врач, белый как лунь старый хрыч, выписывал ей больничный и приговаривал:
– За неделю полностью вы не поправитесь, гемартроз, повреждены связки – восстановитесь минимум за 21 день, так что, возможно, придётся продлять.
Ира и не подозревала, что эта халява обернётся такой пыткой.
«Пофиг на связки и на отработки в колледже тоже, – беспечно думала Ира, – я закончу макси и буду читать восторженные отзывы!»
Она еще не знала, что её ждёт. *** Тихий стук в дверь вывел Иру из тоскливого оцепенения. Тонкий, хриплый голосок робко произнёс: – Это я, Леся, можно к тебе? – Конечно, заходи, – вяло откликнулась Ира, кутаясь в покрывало. – Я совсем замерзла, – пролепетала Леся, протягивая маленькие, почти детские ручки к обогревателю. Ира посмотрела на соседку с жалостью: Леся из них троих была самая миниатюрная, настоящий цыплёнок – белый, пушистый, полный робкого очарования. – Мёрзнешь, волчий хвост? – шутя, спросила Ира. – Ужасно, – прошептала Леся.
– Знаешь что, забирай-ка обогреватель к себе в комнату. Он один у нас, а квартира большая, так и будем по очереди греться. – А можно я пока у тебя посижу? – Леся совсем засмущалась, и её тонкую, молочно-белую кожу стал заливать нежный розовый румянец. – Немного согреюсь, а потом заберу, можно? – Конечно оставайся, я ж тебя не гоню, – сказала Ира и подошла к микроскопическому письменному столику, на котором стоял ноутбук, – а давай фильм какой-нибудь посмотрим, веселый? – Давай! – радостно отозвалась Леся. Осмелев, она улыбнулась и жизнерадостно запахнула раскрутившееся байковое одеяло, в которое укуталась поверх нескольких слоёв теплой одежды. *** Вечером тучи разметало беспокойным питерским ветром, и полная луна залила город своим таинственным бело-серебристым светом. Ира и Леся сидели на кровати, плотно прижавшись друг к другу и, хихикая, смотрели старую французскую комедию с Пьером Ришаром в главной роли. Как вошла в комнату Ялита, они не услышали. – Ага, попались, зайцы! – крикнула художница и с почти волчьим рыком метнулась к девушкам. В ответ послышался жизнерадостный визг. Ялита попыталась схватить в охапку обеих, но Леся с радостным писком свалилась на пол, а Ира испуганно вскрикнула, когда художница прижала той больную ногу. Ялита тут же соскочила с кровати и виновато пробасила: – Ой, прости, Иришка! Она осторожно сняла со спины тяжеленный рюкзак, в котором что-то загадочно булькало и звякало. – Что за собрание? – поинтересовалась художница. Глаза у неё радостно и возбужденно сверкали, и Ира почувствовала, что готовится какая-то авантюра. – Вы как индейцы, – прыснула Ялита, – завернулись в одеяла и греетесь у костра, хм… в смысле, у ноутбука. Ялита заговорщицки прищурилась и пристально посмотрела на выжидательно притихших Иру и Лесю. – А вы хоть знаете, какая ночь впереди? – выдержав долгую, многозначительную паузу спросила Ялита. – Какая, какая? – восторженно пискнула Леся. – Бельтайн сегодня, – зловеще прогудела Ялита, – она же Вальпургиева ночь. А вы чем занимаетесь, а? Фильмы смотрите… кто же фильмы смотрит в такую ночь! Колдовскую ночь! – Что же мы будем делать? – опираясь на купленную Ялитой палочку, спросила Ира. – Я скакать на метле не могу, а до Лысой Горы лететь далеко… – Не Лысой Горой единой, как говорится, – хихикнула Ялита, – айда ко мне в комнату, я придумала кое-что получше ведьмовских полётов. Она взяла огромный рюкзак за лямки и с кряхтением потащила его к себе. Потом вернулась, отключила обогреватель, покатила его, бесцеремонно пиная мыском правой ноги, и, посмотрев на несколько растерявшихся девушек, сказала: – Барыни-сударыни ведьмочки, приглашаю вас на спиритический сеанс по случаю Бельтайна! *** У Ялиты было холодно и царил безбашенный творческий беспорядок: у окна расположились ноутбук, мольберты с набросками, ящик с тюбиками масляной краски, альбомы с репродукциями и чучело чёрной кошки со сплющенной мордой и неестественно сверкающими дико-зелёными глазами. На музыкальном центре высились стопки дисков с черепами, гитарами и длинноволосыми яростными парнями. Наушники с раскуроченным динамиком валялись тут же. Тахта и два памятных Ире стула были завалены одеждой, а на полу лежало то самое цветастое покрывало со смятой подушкой по центру. Ира завороженно уставилась на подушку, пока звонкий голос художницы не вывел её из оцепенения. – Тащите всё на стол, – сказала Ялита, развязывая горловину рюкзака. – Ух ты, сколько здесь всего! – восхитилась Леся и ловко подцепила коробку с миндальными печеньями. – Ялита ограбила магазин, – иронически хмыкнула Ира, залезая поглубже в рюкзак, – так что тут у нас, ага… так я и знала – водка и вино! Ну что же, теперь мы точно не замерзнем, а когда выпьем хорошенько и начнём песни орать, нагрянут менты и нас повяжут с поличным, тёпленькими… – Не, улик уже не останется, – рассмеялась художница, – а тару мы подкинем Коле-алконавту. Она быстро закидывала вещи в шкаф, пытаясь навести хоть какой-то порядок в уютном бардаке. – С Колей не получится, – ухмыльнулась Ира, – он такую дорогую водку не пьёт, да и мадеру тоже… – Какая мадера? – встрепенулась Ялита. – Такая, – Ира выразительно помахала бутылкой перед носом художницы. – Подсссу-у-унули, – выдохнула Ялита, с недоумением разглядывая мадеру, – я торопилась, еле успела с выпивкой до закрытия пройти, а у кассирши целая выставка отложенного была… – Ну, не страшно, – пробурчала Ира. – А мадера – это что за вино? – спросила Леся, выглядывая из-за плеча Иры. – Если крепленое, то я не буду, я только красное сухое могу, чуть-чуть… Ялита вздохнула: – А что будешь, если красного нет? Чай? – Угу, – смутилась Леся. Художница фыркнула и театрально завела глаза: – О мой бог, вокруг меня одни трезвенницы-язвенницы, ну да пофиг, главное, чтоб весело было, остальное приложится… Когда комната приобрела более-менее приличный вид и можно было ходить, не спотыкаясь о Ялитины вещи, а Леся под руководством Иры накрыла пиршественный стол, художница достала картонный круг, на котором в хаотичном порядке были нарисованы буквы и цифры. В центре круга чернела жирная точка, а рядом стояли слова «да» и «нет». Ира хихикнула. – А это что за хрень? – сказала она, кивнув головой в сторону картонки. – Это не хрень, – нарочито серьёзно и даже как-то свирепо ответила Ялита и подняла указательный палец вверх, – это инструмент! – Столоверчением будем заниматься? – улыбнулась Ира. Ялита мрачно посмотрела на массивный круглый стол с рассохшейся столешницей. – Не, духи надорвутся, подымая эту дубину, так что не столоверчением, а блюдцекручением. Она пошла на кухню и принесла тяжелое, выпуклое блюдце, поставила маркером метку-полоску, затем достала из глубин рюкзака большие, парафиновые свечи, черные и красные, из которых часть расставила на столе, а часть отложила к блюдцу и картонке. Под конец Ялита извлекла из тумбочки книгу со стереотипным вампиром на обложке, полистоуновый череп в натуральную величину и смешной белый тюрбан со стразами. Ира с неподдельным интересом наблюдала за Ялитиными приготовлениями. – Когда духов вызывать будем? – весело cпросила она художницу. – Выпьем за Бельтайн, согреемся, перекусим… а на десерт будут духи, – откликнулась Ялита. Ира прыснула: – Я представляю, что мы тут увидим! – Ну, как минимум один трезвый человек у нас будет, – сказала Ялита и с нежной улыбкой посмотрела на Лесю, – так что не боись, зелёные человечки и черти не защекочут тебя до смерти. – А кого вызывать будем, надеюсь, не Гоголя, Достоевского или Наполеона? – с ехидцей спросила Ира. – Сразу предупреждаю – на классиков и напыщенных императоров у меня аллергия. – А вы подумайте, заранее определитесь, кого вызывать и о чем спрашивать, – серьёзно сказала Ялита и быстро глянула сначала на Иру, а потом на Лесю. – А ты кого будешь? – не унималась Ира. – Я хочу Дракулу в гости позвать, – загадочно произнесла Ялита, примеряя тюрбан на череп. В комнате повисла тишина. На улице стало совсем темно, и только широкая полоса лунного света мерцающим шлейфом подсвечивала обиталище художницы. – Круто! – пискнула Леся и захлопала в ладоши. – Может, люстру включим? – неуверенно спросила Ира. Ей почему-то стало не по себе, и она жаждала света и ясности. – Ты что, какая люстра! – как сова, заухала Ялита. – Никакого электричества! Ты всю атмосферу порушишь. В колдовскую ночь сам бог велел свечи жечь! – Э-э-э… ведьмы вроде с дьяволом на Лысой Горе общаются? – вредничала Ира. – Я уже запуталась кто ты у нас: гот, городской шаман, ведьма? Ялита смешно прищурилась: – Все диспуты, в том числе и богословские, за столом, так что зажжём, воссядем и выпьем за Бельтайн! Ира пожала плечами и села напротив Ялиты. «Кого же вызвать?» – размышляла она, задумчиво созерцая мягкое пламя свечи… Однако голод быстро взял свое, и она присоединилась к застолью, тем более, что нарезка сыра и ветчины исчезала просто на глазах. *** Ялита раскраснелась от водки, глаза ее обрели тот особый текучий блеск, который бывает лишь у благодушного, захмелевшего человека. Художница в энный раз пересказывала бурные события прошедшего дня, постоянно вспоминая новые смешные детали. Согревшаяся Леся живо ее слушала и пила горячий чай, чашку за чашкой. Она скинула кокон из одеяла и кофт, оставшись в одной водолазке.
Ира почувствовала себя не в своей тарелке, тяжелый свитер и покрывала давили на плечи. Она плеснула себе мадеры, и, собравшись с духом, выпила небольшой фужер вина. Алкоголь Ира не особо любила, так как он часто оказывал на неё странное воздействие. Если она выпивала немного больше некой всегда уплывающей от неё нормы, то её тянуло на подвиги, о которых она прекрасно помнила, протрезвившись, и, что самое неприятное, понимала, что давно эти подвиги хотела совершить, только не решалась, пока была трезвая... Тепло приятной волной разлилось по жилам, и Ира решила, что, пожалуй, выпьет еще фужер – от двух фужеров под столом она валяться не будет. После мадеры девушке стало тепло и грустно одновременно. Наевшись, Ялита откинулась на спинку стула и весело спросила: – Что c тобой, Иришка? Ты совсем не праздничная. Ждёшь самого интересного? – Блюдцекручения жду, – мрачно буркнула Ира, отгоняя назойливые мысли о неудавшемся макси. – А то это не Бельтайн, а самая обыкновенная пьянка… – Так! – гаркнула художница, неожиданно резво вскакивая на стул. Волосы Ялиты развевались в бледном лунном свете, а глаза грозно сверкали. «Настоящая ведьма», – подумала Ира и невольно вздрогнула. – Быстро убираем все со стола и то что, осталось в рюкза-а-а-ке, – Ялита наклонилась, стул затрещал и завалился на бок. В последний момент она ловко спрыгнула с хозяйской развалюхи, приземлившись на корточки. – И относим в холодильник. Ялита посмотрела на большие спортивные часы с фосфоресцирующей подсветкой, что украшали её запястье. – Час ночи, самое время Дракулу вызывать. Они быстро освободили стол, сменив белую скатерть на нечто загадочное, хоть и немного затёртое, черно-бархатное с пушистой бахромой. На край стола Ялита водрузила череп в белом, густо усыпанном стразами тюрбане и вампирскую книжку, в центре же расположила картонный круг с буквами, потом зажгла новые свечи – черные и красные. – Зачем новые свечки жечь? – недоумевала Ира, – старые еще не прогорели. – Cеанс может затянуться, – строго сказала Ялита, расставляя оставшиеся после застолья огарки по углам комнаты. – Духи – существа непредсказуемые. Без огня я оставаться не хочу. У нас, конечно, полнолуние и светло почти как днём, но свет Луны... он такой… обманчивый. Ялита зловеще ухмыльнулась. Ире опять стало не по себе. – Может, ну его, этот сеанс… – неуверенно протянула она. – Ты боишься? – усмехнулась Ялита. – Я!? Тебе померещилось! – задиристо воскликнула Ира. Хмель уже ударил ей в голову, и она незаметно для себя перешла в режим подвигов. – Тогда начнем. Художница указала места Иры и Леси, по-турецки села на скрипучий стул и взяла в руки блюдце. – Командовать парадом буду я! – уверенно сказала Ялита и, увидев вопрошающий взгляд Иры, гордо добавила: – Не в первый раз с духами общаюсь. Сейчас я вкратце расскажу, что надо делать. Вы, главное, когда блюдце ходить начнёт, в обморок не падайте и не болтайте, духи суету не любят… После краткого инструктажа «опытной ведьмы» Ялиты все сидели молча, созерцая какое-то время пламя свечей, потом художница подала безмолвный знак, и девушки взялись за руки, и еще довольно долго сидели неподвижно с полуприкрытыми глазами… Наконец Ялита открыла глаза и низким, отрешенным голосом произнесла: – Дух Влада Дракулы, господаря Валашского, явись! Ира почувствовала странное волнение. Ничего мистического она не видела, но непонятное напряжение повисло в воздухе, а по её рукам стала пробегать еле уловимая, но все же вполне реальная дрожь, похожая на слабый электрический ток от батарейки. Ялита пристально смотрела в центр стола, где лежал картонный круг. Её взгляд, казалось, физически что-то нащупал, что-то, что находилось на поверхности картонного круга. Она надавила большими пальцами на кисти рук девушек. Это был условный сигнал – разомкнуть кольцо из рук. Ира поняла, что кто-то пришел. Художница накрыла невидимого духа блюдцем, и то зависло в паре сантиметров над картонкой. От крайнего удивления Ира чуть не вскрикнула. Она не верила своим глазам! Блюдце парило, слегка покачиваясь. Растерянная Леся сидела в ступоре, широко раскрыв рот. Ялита недовольно толкнула Лесю в бок, и та, вздрогнув, потянула подрагивающие ладони к блюдцу… Практически одновременно они коснулись блюдца кончиками пальцев. Ира ощутила мелкую, неприятную дрожь. Блюдце было ледяное. Иру накрыла волна неизъяснимого ужаса, ей безумно хотелось отдёрнуть руки от блюдца и убежать из комнаты, а лучше из квартиры… убежать как можно дальше. Желание удрать ширилось, грозя превратиться в панику, и она до боли закусила губу, а потом искоса посмотрела на соседок. Ялита и Леся тоже испытывали неприятные ощущения – обе сильно побледнели, а у Леси весь лоб покрылся бисером пота. – Скажи, как тебя зовут, дух? – хрипло прокаркала Ялита. Блюдце довольно резко дёрнулось, а затем медленно, но непреклонно поползло к букве «А». Ялита нахмурилась. Блюдце прошлось по картонному кругу, и Ира могла поклясться, что только следовала за жуткой, леденящей душу и кровь силой, что управляла «спиритическим инструментом». Из букв сложилось слово А-Б-Ы-Р. А потом блюдце вернулось к центру круга и зависло, как прежде противно подрагивая. Ялита еще больше помрачнела и спросила: – Откуда ты, дух? На сей раз блюдце выдало полную абракадабру: Р-Р-Р-Р. И снова вернулось в центр. В гробовой тишине раздалось тихое, какое-то нервное хихикание. Ира вздрогнула. Леся отпустила блюдце и, прикрыв рот, тихонько смеялась. Из глаз девушки текли слезы. Ялита негодующе уставилась на Лесю и хотела что-то сказать, но не успела. Блюдце задрожало крупной дрожью и стало вырываться из рук. Ойкнув, Ира выпустила холодную, скользкую посудину. И только художница, шипя, вцепилась в край блюдца, пытаясь его удержать. – Стой, куда! – выдохнула Ялита, но не удержала «спиритический инструмент», который в мгновение ока превратился в реактивный полтергейст, что с немыслимой скоростью метнулся в сторону и вдребезги разбился о стену. Леся истошно завизжала. Ялита метнулась к насмерть перепуганной девушке, сгребла её в охапку и закрыла рукой рот. – Тишшш-е-е-е, – зашипела Ялита. – Если ты не хочешь отвечать, то можешь уйти, – сказала художница, с крайней тревогой рассматривая что-то в районе потолка. Ира вроде бы спокойно наблюдала всё это безобразие, а потом поняла, что не может сдвинуться с места – ноги отказали. – Ну всё, отбой, – сказала Ялита, обнимая и успокаивая все еще вздрагивающую Лесю. Иру разобрал нервный, чуть ли не истерический смех. – Да кто это вообще был, чёрт его побери! «Абыр»! К нам что, дух Шарикова, что ли, приходил? – Судя по второму ответу – да, –- попыталась разрядить обстановку Ялита. – А вообще духи любят пошутить. Жаль, с Дракулой не вышло. Всё-таки не думаю, что это он был… Тут Леся внезапно захотела пить, и Иру отправили на кухню за чайником. *** Когда она вернулась, Леся сидела как ни в чем не бывало на коленях у Ялиты и что-то нашёптывала ей на ухо. Увидев эту вызывающую картину, Ира не удержалась, чтобы не съязвить. – А я знаю, почему Дракула не пришел, – саркастически сказала она. – Он не любит все эти вампирские басни, что про него сочиняют, всю эту чепуху, что печатают о нём со времен Брема Стокера, а может, и раньше. Ялита насупилась. – А как же легенды… – Какие легенды? – фыркнула Ира. – Ты что, действительно веришь в то, что он одновременно пил кровь и сажал людей на кол? Исторический вампир? Не смеши мои тапочки… Ялита вскочила, глаза её сверкали. Ира посмотрела на соседку с интересом. «Сейчас будет драка, – меланхолично подумала она, – причём пьяная. И расклад не в мою пользу». Тихий голос Леси прорезал напряженную тишину и не дал состояться мордобою. – А может, еще кого-нибудь вызовем? Теперь я знаю, чего ожидать, и совсем не боюсь. Ялита расслабилась и примирительно разжала кулаки, однако Ира просто так сдаваться не хотела. Она была на взводе, ноздри яростно раздувались, а глаза метали молнии… – Я не против, – холодно сказала Ира. – И кого же? – спросила Ялита, с иронией посматривая на воплощенную ярость. Ире вспомнилась недопитая мадера и миндальные печенья. – Распутина! – Чего? – Что, побаиваешься? – съязвила Ира. – Нисколько, – фыркнула Ялита. – А что спрашивать будешь, если не секрет, конечно? – примирительно полюбопытствовала художница. – Был ли у него роман с Феликсом Юсуповом? – гордо ответила Ира. – Ну, и так за жизнь побеседуем, если он захочет, конечно… Ялиту распирал смех, но она из последних сил сдерживалась. – Ох уж эти фандомные страдания, – сочувственно произнесла она. – Совсем тебя с эльфами заклевали. А ведь неплохое было макси. Дописывать будешь? Ира почувствовала, что еще немного – и заплачет. Обида накатила вновь, будто и не уходила вовсе. – Какое там дописывать, – Ира безнадёжно махнула рукой. – Я, может, вообще из фандома уйду. Раскладка им, видите ли, не понравилась. За мпрег* Алувиэля чуть не убили. Я буду ориджиналы* писать, слэш* по историческим личностям. – Понятно, – сказала Ялита. На её лице блуждала странная улыбка, которая вызывала у Иры непонятную тревогу, – давай попробуем. *** Череп в тюрбане и вампирская книжка уступили место фужеру, бутылке мадеры и красивому блюду с миндальными печеньями, которое принесла Леся из своей комнаты. – Если дух разобьёт его, то будет иметь дело со мной, – сказала девушка. – Это подарок мамы. Ира скептически посмотрела на блюдо в пионах и c золотой каймой по краю. Тонкая работа, скорее всего, ручная даже, это вам не китайская штамповка, что в любом ларьке купить можно. – Может, не надо? Эти полтергейсты, в смысле, духи, сильные и дурные. Вдруг тоже полетит, а мы схватить не успеем? – Давай рискнём, – предложила Леся, с такой уверенностью в голосе, что Ира не поверила своим ушам. – Мне почему-то кажется, что всё обойдется и блюдо не пострадает, – добавила Леся, раскладывая миндальные печенья веером. Тучи вновь затянули небо, и в спиритической комнате поселилась тьма, густая, как чернила, и непроглядная. Ира зажгла оставшиеся свечи и авторитетно произнесла, наливая мадеру в фужер: – Ну, теперь я буду главная. Девушки снова сели за стол и сцепили руки. Ира пристально вглядывалась в беспокойное пламя свечей. Окна и дверь в комнату были плотно закрыты – ни сквознячка, ни дуновения. Обогреватель же давно отключили за ненадобностью, и долгожданное тепло окутывало девушек. Так почему же так сильно колеблются язычки свечей? «Ладно, очередной полтергейст я переживу», – мысленно храбрилась Ира. Новое блюдце для общения с духом лежало у неё на коленях. Она сидела, стараясь не о чём не думать, и потихоньку успокаивалась после ссоры с Ялитой. Затем что-то подтолкнуло Иру изнутри, и, не своим от волнения голосом, она произнесла: – Дух Григория Распутина, явись! Потом она ждала… ждала знакомой дрожи в руках и думала о том, как она поймет, что дух витает над картонкой? Ведь в первый раз она ничего не заметила, а процессом полностью руководила Ялита. – Не о том думаешь, – произнес приятный, ехидно-веселый голос в голове у Иры, и та чуть не подпрыгнула от неожиданности и страха, что холодной иглой кольнул ее в сердце. Ялита сильнее вцепилась в руку Иры и вопросительно посмотрела на девушку. Ира состроила нервную гримасу, мол, ничего нет… Сеанс затягивался, но она никого не видела и не чувствовала ничьего присутствия. Ира сильно волновалась, а Ялита всё это время внимательно наблюдала за ней. Наконец художница еле слышно спросила: – Ну как? Я никого не вижу, по-моему, он не пришел… – Не знаю, может, и пришел, – зашелестел голос Иры, – мне кажется, мы делаем что-то не так. – Конечно, не так, – рассмеялся незнакомый мужской голос, и блюдце соскользнуло с коленей Иры на пол… Порыв холодного ветра разом погасил все свечи, и девушек от ужаса скрутила болезненная судорога, они не могли ни пошевелиться, ни разомкнуть рук. В первый раз в жизни Ира почувствовала, как встают дыбом и шевелятся волосы на голове… *** Первой подала голос Ялита. – Григорий Ефимович, это вы? – несмело спросила она, нервно озираясь по сторонам. – Я, а кто же еще, – откликнулся голос, и девушки увидели бледный, лунного света сгусток, плавно обретающий очертания. – Ой, мама, – хрипло прошептала Ира и попыталась вскочить со стула, но ей так и не удалось. Тогда она покрепче схватила старушечью клюку, как будто та могла её спасти от посягательств духа. – Я давно здесь, – весело сказал молодой, бородатый человек, довольно приятной наружности, совершенно не похожий на те фотографии, которые видела Ира. «А Распутин ничего, – неожиданно подумала она, – вполне симпатичный…» В следующую секунду, увидев глаза духа, принявшего хоть и полупрозрачную, но вполне человеческую форму со множеством мелких деталей – от старомодно остриженных волос до ворсинок в кистях широкого пояса, она поняла, что ошибки быть не может, глаза те же, гипнотические, пугающие … и безумно притягательные. Ира почувствовала, как начинают пылать щеки… – Что узнать-то хотели, барышни? – улыбнулся Распутин и сел за стол напротив Иры. Ира набралась храбрости и выпалила: – А правда, что вы и Юсупов… Далее шел довольно пространный пересказ всех слэшерских версий возможного романа двух знаменитых личностей. Распутин поначалу потягивал мадеру из фужера с видом крайнего блаженства, а потом расхохотался, недослушав Иру. – Ой рассмешила, ой рассмешила, чтобы я да этот содомит, на кой оно мне? Нет, Мальчик*, может, хотел чего. Один раз припёрся ко мне в кабинет, когда меня не было, и разлёгся голый на диване, так я его по морде и с лестницы спустил. Знаю, книжонку потом написал, где все свои хотелки изобразил. Ну, а я никогда содомитом не был. Его мама отвела ко мне лечиться, чтобы наследничек появился. Так я сделал так, что от мужиков ему тошно стало. Думал, потом у него антирес к бабам появится. Тут грешен. Оплошал, не дотянул. Остался он равнодушен к бабам. От того Мальчик и ходил злой аки пёс… Распутин смеялся и хлопал себя по бедрам. Девушки отошли от первого испуга и с любопытством рассматривали его. Ялита придвинулась поближе к Ире и жадно всматривалась, подмечая, как бледная, призрачная плоть набирает цвет… И вот за столом уже сидел загорелый, веселый молодой мужчина с глубоко посаженными ярко-синими глазами. Особый, играюще-фосфорический блеск этих глаз завораживал Ялиту. Распутин пригладил пятерней темно-русые волосы с едва уловимым рыжеватым отливом и, подмигнув, спросил художницу: – Ну что, як живой? Ялита так и не нашлась, что ответить. Ей безумно хотелось коснуться Распутина и убедиться в его призрачности. «Глаза обманывают меня, – растеряно думала она, – этого не может быть». Распутин, потянувшись, встал из-за стола, щелкнул пальцами и сразу же зажглись несколько свечей. Тут Ялита увидела, что от его тела совершенно перестал струиться призрачный свет. Абсолютно живой человек, весёлый мужик из плоти и крови, в атласной малиновой старинной сорочке, подхваченной роскошным поясом с вышивкой и кистями, в черных, облегающих брюках и таких же черных, лакированных сапогах стоял на расстоянии вытянутой руки. – А что еще спросить хотели? – усмехнулся Распутин, и в глазах его заплясали веселые чёртики. – Кто вас уби… – пролепетала Леся и осеклась на полуслове. Распутин разозлился. Глаза его запылали, а лоб стали бороздить жуткие крестообразные морщины. Девушки невольно отпрянули, а Леся вскочила из-за стола и спряталась за Ялиту. – Ох, девица, не о том ты спрашиваешь, – сказал дух. – Как-нибудь расскажу, в следующий раз. – А он будет, следующий раз? – с любопытством спросила Ира. – От вас зависит, – игриво сказал дух, и с такой выразительностью посмотрел на Иру, что та почувствовала, что знакомые огненные змейки начинают обвивать лодыжки. Леся порозовела от волнения и срывающимся голоском попросила: – Приходите еще, так интересно… – Легко, – сказал Распутин и взял миндальное печенье. – Я люблю вдоль каналов гулять и часто у Юсуповского дворца бываю. Всего Грибоедова исходил-то… – А вы по всему Питеру гуляете? – поинтересовалась Ира. – Нет, – несколько мрачновато отозвался Распутин и вздохнул, – только по городским рекам и каналам, наверное, потому что утопленник я. *** Увидев непонимающие взгляды девушек, он опять вздохнул, протяжно и грустно. – И стреляли в меня, и кололи меня, а все ж таки утоп я. Оттого и хожу неприкаянный между Небом и Землёй. До срока меня убили. Потом он хитро посмотрел на девушек и сказал. – Нравитесь вы мне, девицы-красавицы! Повеселили вы меня изрядно. Какая у меня жизнь? Ходи вдоль каналов и любуйся на морды висельников, уголовников и таких же, как я, утопленников. Ни у Христа я, ни у чёрта… Промеж. Тоска-а-а... Зато помочь я вам могу. – Тебе ножку подлечу и завистников твоих приструню, – посмеиваясь, сказал Распутин, кивая в сторону Иры. – А тебя прославлю, да и работенку найду денежную, – подмигнул дух Ялите. – А я? – ревниво спросила Леся. – А ты, ты петь будешь, дуся, – улыбнулся Распутин, – ангельский голосок, хорошо запоёшь! – Интересное предложение, – задумчиво сказала Ялита, – а что делать-то надо, в смысле, как вы помогать будете? – А ничего особенного делать не надо, – ответил дух, – только коснитесь меня разом все, дальше оно само сделается… – Как-то это подозрительно, – глухо отозвалась Ира. На самом деле ей ужасно хотелось прикоснуться к Распутину, хотя бы для того, чтобы потом безгранично хвастаться в эзотерических сообществах сети, куда она зачастила, пытаясь унять тоску после позорного фиаско с эльфийским макси. – Всё будет хорошо, – хитро улыбаясь, произнёс Распутин. – Будь я чёрт какой, давно бы разнёс вашу комнатёнку или стал соблазнять в обмен на бессмертную душу. А мне бессмертная душа ни к чему, я не дьявол… души не собираю. – Он беззаботно улыбнулся и захрустел пирожным. Совсем как живой. «А что я теряю?» – подумала Ира, и рука её сама потянулась к малиновой сорочке, и в тот же миг, как она коснулась Распутина, ладони Ялиты и Леси легли рядом с ее ладонью. А в следующий миг… ничего ужасного не произошло, только приятное тепло, легкое и всепроникающее, стало разливаться по телу Иры. Она рассмеялась и увидела, что Ялита и Леся тоже не боятся, а радостно улыбаются, а Леся, поганка, совсем обнаглела и строит глазки Распутину. – Круто! – восхищенно сказала Ялита. – Век бы так стояла! Она зарделась: – Так приятно, а что вы всё-таки делаете? – Понятия не имею, – усмехнулся Распутин, – оно само… – Не договариваете, Григорий Ефимович, – игриво откликнулась Ира. – Честное слово, понятия не имею, – улыбнулся Распутин, и лукавые чертики вереницей пронеслись в бездонных, завораживающих глазах цвета неба. – Ум спит, а дух делает, что хочет… Ира почувствовала, что голова её погружается в восхитительный, искрящийся туман, а сама она становится все легче и легче. Руки ее касались плеча Распутина, но стоило вспомнить, кто он такой на самом деле, проваливались куда-то, едва ощущая что-то странное, полуматериальное, зыбкое и упругое одновременно. В какой-то момента она увидела сноп красно-золотистых, задорно подрагивающих, шевелящихся волокон… Ира сморгнула, и вновь перед ней стоял Распутин. Зрение подводило её, но она чувствовала, что эти прекрасные волокна, наполненные одновременно искрящейся радостью и яростью, пронзают её тело и душу насквозь, смело проникая в самые сокровенные уголки её существа.
«Это секс?» – мелькнула робкая мысль в голове девушки, и она чуть ли не со смехом отмела её. Это было совершенно не похоже на тот секс, который с Ирой иногда случался... Ира тут же погасила неуместные воспоминания, которые навевали на неё тоску напополам со жгучим стыдом, в котором она никому, даже себе, до настоящего момента не хотела признаться… Тот секс из прошлой жизни неимоверно угнетал её, каждый раз она себя чувствовала так, будто кому-то должна, будто покрыта коркой грязи и неизбывных грехов, и любой парень имеет право её пнуть, потому что она такая… ни на что не годная, потому что девушка, а значит – существо слабое, несамостоятельное, и, если быть абсолютно честной – второсортное. Всего лишь приложение к мужчине, его бледная, ненастоящая тень. Но сейчас! Ире захотелось крикнуть что есть мочи, издать пронзительный торжествующий вопль! В первый раз в жизни она не стеснялась и не чувствовала себя заскорузлой, убогой колодой, которую и должны все пинать, потому что заслужила, потому что родилась такой. Она не чувствовала ни малейшей, даже затаённой агрессии и принуждения, ни малейшего осуждения или низведения до уровня объекта для тупого дроча… и это было так странно. Ира рассмеялась, руки её сами собой обхватили Распутина и Ялиту, правая же нога коснулась замершей в восхищении Леси... Глаза Иры были полуприкрыты, и она ощущала, что растворяется, что смешивается с девушками и Распутиным, что сама состоит из тысяч и тысяч разноцветных волокон, которые жадно устремляются навстречу многоцветной родне и свиваются, переплетаются… Когда ее экстаз достиг апогея, и Ире показалась, что она вся превратилась в сноп текучих, переливающихся всеми цветами потоков, голос Распутина зацепил её и не дал улететь в неизвестные дали. – Ну, теперь мне всё про ваш слэш понятно, – посмеиваясь, сказал Распутин, – и про писательство тоже. Первое – срамота и смех, но дело не новое, а, можно сказать, и старое, только раньше по-другому называлось… Распутин хмыкнул. – Хотя, пожалуй, в моё время одного названия этому не было. Говорили просто – экзальтация или бабья дурь от любовных романов. И поражала она столичных барынек в основном, а жисть-то – она совсем другая была, не как в романах. Но, честно сказать, по-своему дурная. Потому что и в жизни никто не любил и не ласкал. А и много ли тех, кто ласкать умеет, кто знает, как ласкать? Кто может? Все о себе думают, о своей вольности, о вольности уда, и получается худо, совсем никуда. – Говорят, у вас много женщин было? – глухо спросила Ялита, каким-то низким, изменившимся голосом. – Многие приходили за лаской, многим помогал… страсти снимал и лечил, – сказал Распутин, лукаво склонив голову, так, что Ира увидела знаменитый шрам на проборе – след от удара топором. – Но особую ласку не всем дарил… Он подмигнул и посмотрел по-ребячьи весело и абсолютно невинно. – А второе, то есть писательство, хорошее дело, грамота — это завсегда хорошо, – продолжил Распутин, – особенно, если человек правду пишет, от всего сердца пишет. Так что я вам помогу… – он улыбнулся и поцеловал Лесю в щечку. Ира поняла, что не может больше сдерживаться, а бояться и стыдиться не намерена. «Один раз не пидорас, тьху… в смысле не слэшер, – подумала она. – И я пьяна, вдребезги напилась, и если что всплывёт даже, то скажу, что не помню… напилась до чёртиков и память отшибло». Это была последняя мысль в ее голове – одна рука Иры скользнула по торсу Распутина вниз, а другая – легла на роскошную грудь Ялиты, легонько прижав пальцами восхитительно твердый сосок. *** Проснулась Ира в полдень – веселые солнечные зайчики гонялись друг за другом. А один, самый озорной, прыгнул со стены, ударил её лапой в глаз и выдернул из блаженной дрёмы. Она лежала на полу на одном из байковых одеял, укрывшись достопамятным цветастым покрывалом – совершенно голая, парящая от тихой радости и чувства глубокого покоя. Рядышком, тесно прижавшись к Ириной спине, спала Ялита – руки художницы надежно смыкались на бедрах девушки. Ира зашевелилась, переворачиваясь, и вдруг замерла от восторга – она поняла, что бедро больше её не беспокоит. Она поднялась, чувствуя себя полностью поправившейся, и тут её взгляд упал на Лесю. Та лежала, свернувшись в комочек, в позе эмбриона, уютно обхватив колени, а из-под маленькой белокурой головки выглядывал знакомый расшитый пояс… «Ага, – весело подумала Ира, – пояс оставил, значит, точно придет, примета такая!» И он пришел на следующий вечер… и всё повторилось. *** А потом пришел май и зацвела чёремуха. Ира опять гуляла в парке, с наслаждением вдыхая прохладный, колюче-озоновый воздух. Капельки прошедшего дождя стекали с листьев молодого тополя, и нежный запах клейких листочков будил воспоминания… Ира улыбнулась, вспомнив бессонные, по-сумасшедшему разгульные ночи, полные огня и вдохновения. Она изменилась – стала по-настоящему уверенной в себе и спокойной. Слэшные фики* и фандомные разборки остались в прошлом, которое казалось таким далеким, будто все произошедшее с ней случилось в эру динозавров. Ира улыбнулась – а ведь вся эта немыслимая круговерть, что изменила её жизнь полностью, пронеслась за считанные дни, а, если быть точнее – то за две судьбоносные недели! Она подошла к белоснежной черёмухе и нежно погладила шершавый ствол дерева. Был удивительный год – год буйного цветения, и черемуха была похожа на сверкающее белизной облако, столько соцветий распустилось на ее ветвях, затеняя глянцево-зелёные листья! Она наклонила ветку и, уткнувшись в белоснежное кружево, глубоко вдохнула. Голова сладко закружилась… «Как тогда…» – подумала Ира. Её дела пошли в гору. Может, и Григорий Ефимович помог, кто знает? «А ведь не обманул, – подумала она, – все, что пообещал, сбылось. И, чует моё сердце, будет что-то еще!» – Но так всё чудно обернулось… – усмехнулась Ира, вспоминая ту бурю, которая поднялась, когда она принесла свою последнюю фандомную работу, прекрасную гетную* повесть про эльфов Эндории. Она и сама от себя такого не ожидала, так как никогда не писала гет раньше и всегда презирала этот розово-сопливый жанр. Но то, что получилось у Иры – соплями не было, и, тем не менее, она знала, что будет принята во штыки и, с достоинством выдержав первый гневный порыв надвигающейся грозы, кинулась в бессмысленный, но такой нужный для неё, как автора, бой. И всё-таки она отстояла повесть, пусть её хулители и остались при своём мнении, но в конце концов они слились – часть из них замолчала, так как не знала, что ответить на доводы Иры, а часть в беззубой злобе скатилась в тупой троллизм*, показав полное бессилие что-нибудь изменить. А теперь она пишет дженогетный роман-ориджинал* и совершенно не нуждается в мнении бывших фандомных приятелей. И подруги ее кардинально изменились, словно родились заново. Ялита, плавающая до этого в анатомии и частенько грешащая обмазками, выросла на ступеньку, а то и две. Ира стала частенько захаживать в комнату художницы и видела, насколько улучшились Ялитины художества – место обнимающихся, кривоватых то ли парней, то ли девиц заняла соблазнительная, прекрасно выписанная, обнаженная женская натура… А Леся… Леся, которая считала себя абсолютно бесталанной, запела, и Распутин не обманул – ангельский голосок! *** Она посмотрела вдаль, и сердце её застучало быстрее: по гаревой дорожке шла знакомая вихрастая фигурка в черной футболке с пауком. – Э-э-й, – крикнула Ира и замахала руками. Девушка увидела Иру и, радостно улыбнувшись, побежала к черёмухе...
Гатс* – он же Чёрный Мечник, главный герой суперпопулярной манги «Берсерк» блондин и брюнет* – популярный мем среди слэшеров, описывающий самую любимую и стандартную внешность героев-любовников в слэш-фиках пейринг* – буквально «пара» фандом* – сообщество фанатов раскладка* – фикрайтерский термин, обозначающий, кто будет сверху/снизу во время секса. В более широком значении описывает, какую роль в отношениях займут герои: пассивную или активную. макси* – большой рассказ/повесть/роман, обычно от 15 тысяч слов и выше Фикбук* – крупнейший фикрайтерский сайт Рунета автор, проду!* – восклицание восторженных читателей, призывающих автора писать продолжение. мпрег* – мужская беременность ориджиналы* – оригинальные произведения слэш* – жанр, посвященный однополой любви между мужчинами Мальчик* – прозвище, которое Распутин дал Феликсу Юсупову фики* – сокр. от фанфика, фанатский рассказ (подробнее см. аннотацию) гетную* – имеется ввиду, что повесть принадлежит к жанру «гет», т.е. к жанру, где на первом месте стоят гетеросексуальные отношения. троллизм* – имеется ввиду сетевая травля, хамство дженогетный роман-ориджинал* – в сущности, это описание самого распространённого типа литературного произведения в Большой Литературе. Жанр «джен» – означает «общий» или «приключения» обмазки* – художественный приём, основанный на использовании фотографий, которые «сверху» обрисовывают и раскрашивают в фотошопе с целью создания рисунка «меньшей кровью». Многие художники, особенно профессиональные, обмазки не любят, считая их халтурой.
Тель-Авивский клуб литераторов
Объявления: |