|
Цви Каплан
НЕ ХОЧУ Я ПРОЩАТЬСЯ С ТОБОЙ
Плач! Но я верю в Тхият а-Метим, Ты придешь, оживая душой. Мы с тобой за чайком посидим, возвращаясь из дома домой. А пока, сердце выпив до дна, под шакалов убийственный вой, в душной ночи сижу я одна. Не хочу я прощаться с тобой! Юдит Каплан
Автобус «Хевры кадиши» выехал со двора похоронного братства на улице Шамгар. За ним потянулась вереница машин, сопровождавших автобус на кладбище. «Наша последняя поездка вместе», – всплыло в голове. Внутри не было боли – вообще ничего. Хасиды в красивых шелковых халатах и меховых шапках, надетых по случаю праздничных дней Суккот, всю дорогу повторяют слова «Эшет Хаиль» – слова, которыми Авраам воспевает свою скорбь по Саре: «Кто найдет жену столь совершенную? Дороже жемчуга она ценою!» Всю недолгую дорогу на кладбище Ар Менухот они повторяют слова скорбного плача, а у меня в голове одна и та же мысль: наша последняя поездка вместе. "Вместе" больше не будет. И порознь не будет тоже. Последний раз провожаю тебя… На кладбище. Проход среди каменных домиков. Открытая могила. Носилки с белым пакетом - кокон бабочки. Что из него вылупится? Говорю себе, что это она. Нет, не понимаю. Вот ее бережно поднимают, укладывают в каменный подземный саркофаг, закрывают плитами. «Не убежит!» Высокая каменная стена. Свет фонарей. Острые тени на стене. Опять странная мысль: ей бы это понравилось – красиво. Кино. Неправильные мысли? Девять месяцев требуется человеку, чтобы прийти в этот мир. Девять месяцев болезни закончились здесь – уходом из этого мира. Обычно шиву сидят семь дней. Но если человек уходит из этого мира в «холь амоэд», то шива отодвигается до окончания праздничных дней. Моей жене полагалось, чтобы по ней мы сидели две недели, а не традиционные семь дней. В первую неделю сидели в сукке, как и положено в праздник. Пили вино, ели. Только музыку не слушали. К нам приходили гости, говорили слова утешения. В один из этих дней к нам в сукку пришел рав Ариэль Левин, главный раввин Грузии. Он сказал такие слова: "У нас есть три праздника, которые называются регалим, паломническими: Песах, Шавуот и Суккот. Песах мы называем в молитве "временем нашего освобождения". Тогда мы вышли на свободу из египетского рабства. В Шавуот мы получили Тору, и этот праздник в молитве называет "временем дарования Торы". Но когда мы доходим до Суккот, то видим некоторое несоответствие. Этот праздник называется "временем нашей радости", но причина радости не сообщается. Что вызвало в нас такую радость, что мы ее, эту радость, празднуем целую неделю? Что? Виленский Гаон объясняет, что поводом для радости послужило возвращение Облаков Славы, которые окружали евреев после выхода из Египта и покинули их после проступка с золотым тельцом. Позже, когда евреи были прощены в Йом Кипур, Судный день, облака вернулись и вновь окружили народ. Это возвращение облаков, память о которых не исчезла в народе и которых очень не хватало, вызвало большую радость. Поэтому в Суккот мы сидим в шалашах, внутри обиваем их белой тканью, украшаем. В сукку нельзя вносить кастрюли и сковородки. Это очень возвышенное место, в котором пребывает только радость. Этот рассказ прояснил мне очень многое. «Спасибо, - сказал я раву Ариэлю, - спасибо! Мне все стало понятно. Я прожил десятки лет вместе с Юдит, окруженный облаками славы, любви и почета. Я думал, что все так и живут в облаках любви и почета. Облака были такой интенсивности и накала, что иногда (не буду скрывать) хотелось немного отойти в сторону. И вот, когда она заболела, эти облака стали слабеть. И я почувствовал сильное одиночество. А сейчас облака отошли. Осталась только память. Память об облаках, в окружении которых я удостоился прожить столько лет!» Наверно здесь надо рассказать о ней. Но пока не могу. Мешают слезы. Да и слишком все личное, интимное, теплое, наше. Как об этом, какими словами?! Дома нашел листок, оставшийся от упражнения-игры, которое она любила проводить с девочками в общежитии. В игре каждый должен был написать о каждом.Она принесла домой свой листок. Сверху написано "Юдит", а ниже: - отзывчивость, нежность, улыбка, сердечность! СПАСИБО! - обаяние, спокойствие, чувство вкуса, терпение; - жизнерадостная, женственная, обаятельная, очень творческая натура, всегда есть чему поучиться. При встрече с Юдит всегда поднимается настроение! - Всегда хорошо выглядите, хочется Вас слушать. - Комплименты уже делала, а добавить можно много. Мне кажется, что Творец дал Вам замечательные способности и возможность ПОМОГАТЬ людям. А только через хороших людей посылают хорошее (или помощь). - Я ОБОЖАЮ ЮДИТ!
Закончился первый день праздника Суккот, который мы с сыновьями провели в больнице вместе с Юдит. Сын сказал мне: «Папа, поезжай домой, выспись и утром приедешь к маме. А я тогда уеду». Я подошел к кровати, погладил свою жену, поцеловал ее (тогда я не знал, что это в последний раз!). Она вторые сутки спала после шоковой дозы морфия, который ей дали врачи, пока меня не было в палате. «Я поеду домой и утром приеду к тебе. Рано утром! Дождись меня! Моя любимая!» Я успел отъехать от больницы на пять автобусных остановок, когда на моем телефоне появился сигнал. Звонок. Сын. Я сразу все понял. Что я чувствовал, когда вернулся в больницу, что кричал, о чем плакал и о чем просил прощения? Меня утешили слова подруги жены, Аллы, чей муж умер 18 лет назад от этой же болезни. Агония длилась 8 часов, дома собрался миньян, чтобы присутствовать при последнем моменте. Он не наступал. Тогда один из раввинов, находившихся в комнате, сказал ей: «Выйди из дома, ты не даешь его душе покинуть тело!» Она послушалась, и только тогда наступил последний момент. Пары, чья связь сильна в этом мире, не хотят расставаться… Перед Судным Днем, собираясь в синагогу, я спросил: «За что молиться?» - «Молись за жизнь!» С фотографий она смотрит прямо на меня, ласково и немного с упреком: «Не спас ты меня, не совершил чуда». В моем телефоне много сообщений от нее, которые я не стирал. Однажды во время шивы мне нужно было отправить сообщение, и я случайно открыл последнее, что получил от нее: «Ты скоро?» Когда мы сидели шиву, многие утешали меня словами о скором воскрешении мертвых. Мы ведь еще встретимся, да? Скоро! Я буду ждать, солнышко!
Я победил Люди говорят: время лечит! Звонят, пишут, говорят при встрече. Откуда только они это знают? Из умных книг, из умного интернета? Из опыта других? Из личного опыта? Осень. Жара. Нет желтых листьев. Со стен домой слетают остатки траурного объявления о твоей смерти - черные торжественные буквы, имя и фамилия. Осталось только одно - на железном ящике телефонной компании. Пока. Наверное, скоро и оно улетит в прошлое. Смоют дожди. Вот уже второй месяц я иду по улицам и получаю приветы от тебя на каждом углу. Но их остается все меньше и меньше. Я победил. Я жую сухую, ватную халу из магазина - слезы в глазах - и понимаю, что я победил. Увы, победил! После приезда в Израиль, когда перед нами, как на скатерти-самобранке разлилось море кошерных продуктов, мы стали покупать халы в магазине. Было из чего выбирать: и сладкие, и круглые, и с кунжутом. Стоят дешево. Не знаю, как сейчас, тогда государство субсидировало некоторые продукты, в том числе и простые халы. Именно самые простые я любил больше всего. Чем проще, тем лучше.
А вино?! Нет необходимости засыпать изюм в большую трехлитровую банку,
засыпать сахаром, заливать холодной водой и ждать, пока вся эта масса
перебродит и получится напиток, на который можно произносить субботнее
благословение. Вином назвать это трудно, но
Я помню свой первый поход в винный магазин, где-то в районе рынка Махане
Йехуда, чтобы купить бутылку вина для шаббатного стола. Моего иврита уже
хватало, чтобы попросить бутылку вина и даже понять вопрос продавца: «А
какое вино ты хочешь?» - «Ну как - какое, ну кошерное, для кидуша, хорошее».
Полки были полны. Не ломились, но выбор оставался за мной. И что выбрать?
Растерянное состояние нового репатрианта перед очередной жизненной задачей,
которая свалилась на него. Сегодня я знаю, что тот компот, который мы выдерживали в банках из-под сока в нашей рижской квартире, больше подходил под название «вино», чем продукт, который я принес с рынка. Оно, мое, хоть напоминало вкусом, говорило о происхождении, о какой-то связи с виноградом. Халы мы какое-то время покупали в магазине, пока дети не сказали, что в доме не пахнет шаббатом. Нет запаха праздника, из кухни не доносится запах хлеба, в доме нет шаббата. В Риге Ира начинала готовиться к Шаббату с понедельника, ставила вываривать бак с белыми скатертями, составляла мне список продуктов, которые я должен был купить в течение недели. Мы были вегетарианцами, не ели ни рыбы, ни мяса. Когда вернулись к соблюдению традиции и начали соблюдать Шаббат, на наш стол вернулась рыба. После работы я заезжал на рынок, в гигантский рыбный павильон, который во время первой мировой войны служил ангаром для дирижаблей, и покупал там разную рыбу, руководствуясь простым правилом кашрута, который усвоил к тому времени, что, если есть чешуя, значит, есть можно. Наш дом преобразился: к пятнице стол стоял, накрытый белой скатертью, в холодильнике скапливались вкусные вещи, запах хал наполнял весь дом, проникая во все уголки. Гости, которые попадали в наш дом, утверждали, что шаббат в нашем доме превосходит (во всяком случае, не уступает) шаббат в доме одного цадика и называли имя знаменитого отказника. Кстати, о гостях. Они стекались в наш дом отовсюду. Иногда появлялись странные гости. «Просим прощения, мы решили просто посмотреть: как это – Шаббат? Очень интересно…» Горели свечи (мы покупали большие хозяйственные свечи, которые горели до утра). За окном шла обычная советская жизнь: моросил дождик, скользили троллейбусы по лужам огня, люди строились в очередь перед входом в супермаркет «Минск». А у нас дома тепло, горят свечи, витает запах хал – вкус шаббата. Иногда объявлялись иногородние гости, паролем служило слово «Шалом». - Шалом, а вы меня не помните? Мы встречались в Москве у Люсика. - Шалом, а ваш адрес дал нам Хаим, Моше (перечисление имен продолжите сами – не ошибетесь). Он сказал, что у вас можно остановиться на пару дней, недель... - Шалом, а мы в Ригу за мясом и колбасой. Вам привет от Хаима, Моше... Рига была мясным городом. Все нам завидовали, что мы живем в Риге, где есть кашерное мясо и даже колбаса. Но нас это никак не касалось, мы были вегетарианцы. Это особая тема, достойная отдельного рассказа. Прожив в Израиле несколько лет, я стал замечать, что времени свободного нет. Нет времени куда-то поехать, что-нибудь посмотреть. Вся пятница проходит или в магазинах, или на кухне. С Субботой все понятно. А в воскресенье опять круговорот недели. И так до следующей пятницы. Или Пятницы. И никакого Робинзона Крузо! Я начал уговаривать жену немного сократить энтузиазм - меньше готовить, начал помогать ей на кухне. Суп, чолнт, рыба и мясное блюдо стали моим коньком. А ее время занимала выпечка пирогов и хал, салаты. И на все мои уговоры купить в магазине готовые, вкусные, даже дорогие халы отвечала, что тогда в доме не пахнет шаббатом. И вдруг я понял, что ей это очень важно – халы на шаббат из собственной духовки. И чтобы я, отрезав себе ломтик и попробовав, сказал волшебную фразу: «Ну, просто первый раз такие халы получились!» Эта фраза стала кодом в нашем доме и звучала много лет. До последнего времени. Когда мы ее сказали последний раз? Несколько месяцев назад, летом, когда у моей жены еще было немного сил. Дочери помогли замесить тесто, отделить халу, и мы дружно сказали, сидя за субботним столом: «Ну, просто первый раз такие!» И, наверное, все подумали: «И последний». А я еще надеялся, что – нет, вдруг не последний. Вдруг чудо. Написано в Талмуде в разделе Йевамот[1], что у человека без жены нет ни радости, ни благословения, ничего хорошего. А мудрецы земли Израиля добавили, что нет у него Торы, нет стены и нет мира, гармонии. Каждое из этих заявлений подробно разбирается. Становится ясно, что это не просто мнение мудрецов, а вывод на основе глубокого анализа текста Торы. Сегодня я на собственном опыте понимаю и чувствую, как точно все сказано! Моя жизнь лишилась многого хорошего из того, что было в прошлом. Лишилась радости, нет у меня стены и гармонии, и мира. Каждое заявление наших мудрецов имеет под собой основу в отрывке Торы. Сейчас не буду разъяснять все. Только несколько идей. Как это человек оказывает без брахи - без благословения? Откуда приходит в дом благословение? Мы находим объяснение в книге пророка Йехезкэля (44-30), в отрывке, где говорится о том, что нужно отделять и отдавать коэнам: «...и начаток теста вашего отдавайте коэну, чтобы покоилось благословение на доме вашем». О каком «начатке теста» идет тут речь? Когда замешивается тесто, то от него отделяется часть для коэна и отдается ему. Сегодня, когда мы лишены возможности передать труму коэну, когда нет Храма и нет у коэна возможности правильно съедать это приношение, отделяется часть теста, которая называется «хала», и сжигается. Заповедь этим выполняется и, как обещает пророк, выполнение этой заповеди дает благословение нашим домам. Не покупка готовой халы в ближайшем магазине, а запах сжигаемого кусочка теста в канун шаббата. Запах свежих хал. Именно этого запаха я лишил наш дом, покупая халы в магазине. И сейчас нет в нашем доме запаха шаббата. Шаббат без запаха. Есть шаббат, есть халы, есть вино. Нет только того, что не имеет ни плотности, ни веса. Нет запаха. Когда женщина замешивает тесто для субботних хал, у нее есть возможность просить Творца обо всем, что у нее на душе. В эти минуты опускается благословение на ваш дом. Ловите миг! Просите! Когда мою жену спросили как-то, о чем она молится в эти минуты, замешивая тесто, ее ответ был поразительный: «Чтобы халы хорошо получились!» Я-то знаю, что она молилась за всех нас. А сейчас? Без жены мужчина оказывается без стены. Талмуд отсылает нас к пророку Йермияу[2], который говорит, что женщина окружает мужчину. И объясняет комментатор, что жена спасает мужа от греха и помогает ему вести войну со злым началом, которое присуще человеку. Жена - защитная стена вокруг мужа. Этим объясняется обычай, согласно которому на свадьбе под хупой невесту семь раз обводят вокруг жениха. Строят стену. Не сумев уговорить свою жену перестать тратить все свое свободное время в пятницу на кухне, я понял, что уговаривать можно только себя. Нужно меняться. Меняться самому! Над кем я хозяин? В первую очередь - над собой, и управлять я могу только собой. Шансы измениться самому намного больше, чем изменить ближнего, даже такого близкого, как любимая жена. Так что меняться придется мне. А чтобы меняться, надо понять, в какую сторону. А не то поменяешься и окажешься еще дальше от близкого человека, чем предполагал. Я попробовал понять, что значит для нее субботний стол, блюда, которые она готовит, халы, которые печет. Для меня это была еда. Чуть больше еды, чуть меньше - какая разница? Все выйдут из-за стола сытыми, даже если на столе будет виднеться скатерть и не вся ее поверхность будет заставлена тарелками и салатницами. Для женщины - это ее отношение к шаббату, ее уважение, ее вклад. И вообще маме нравится, когда дети сидят за столом и уплетают приготовленные ею блюда. И когда муж хвалит ее за все, что она делает. За халы, за рыбу, за... Продолжать? Вам нужны еще поводы, чтобы похвалить жену? Посмотрите на шаббатний стол и обведите взглядом комнату. Похвалите за каждое блюдо отдельно и за все вместе, за украшение стола, за чистую, прибранную квартиру. Все это не делается само собой, как нам часто кажется. Каждая вещь, каждая мелочь достойна упоминания. Мне сейчас хвалить некого. Слова остаются во рту, даже не попадают на язык. Застывают в голове. Выливаются слезами. Мучают невысказанностью. Но внутри себя я полон благодарности. Благодарности к ней. И я успел сказать эти слова перед тем, как пойти в синагогу на Кол Нидрей. Все последние субботы и праздники мы с сыном провели в больнице, молились в синагоге с витражами Шагала. Они стоят у меня перед глазами. Я успел сказать, что благодарен ей за все. За все, что было в нашей жизни. За каждый день нашей жизни. И я знал, что говорю. И знал это всю нашу жизнь… Мы с детьми сидим за субботним столом. Меня ждет очередное испытание. Я уже выучил все повороты и острые углы. Ранят меньше? Нет, не меньше, но я, по крайней мере, знаю, откуда придет удар. Сейчас я буду делать кидуш на виноградный сок, в который я добавляю немного вина для вкуса. Так советуют наши святые книги, чтобы был вкус вина. Раньше, сделав кидуш и отпив вина, я отливал немного в стакан, и кто-то из детей передавал его маме на другой конец стола. Обычно мы так сидели за субботним столом, напротив друг друга, и дети, потом замужние дочки, потом еще и внуки, справа и слева от нас. Женатый сын, которого мы вместе вели под хупу, успел только один раз привести свою жену к нам на шаббат. Наверно, для этого моя жена вышла из больницы на 5 дней. После шаббата она попала туда в последний раз и уже не вернулась домой. «Кто же поведет наших остальных детей под хупу?!» Раньше мне было кому передать вино. Потом я говорил благословение на халу и, отрезав кусок, делил его пополам. Себе и ей. «Ну, просто в первый раз такая!» Сегодня я поспешно нарезаю халу на куски и, надкусив свой, передаю остальные сидящим за столом детям. Половинка от моего ломтя исчезает в общей хлебнице. Я ем салаты, приготовленные дочками или купленные в магазине. Наверное, они вкусные, но я ем, не чувствуя вкуса еды. Мне скучно есть, скучно пить. Мне некому помогать. Я должен все делать сам. Я победил. Я, наконец, ем халу из магазина. НУ, ПРОСТО В ПЕРВЫЙ РАЗ ТАКОЕ!
Тора обо мне Когда мы читали недельный раздел Торы «И увидел», за субботним столом я задал детям вопрос: «Мы знаем десять испытаний Авраама, которым его подверг Творец. Почему же такое событие, как смерть жены Авраама Сары, не считается испытанием для него?» Вопрос я задал о себе, и ответ получил тоже о себе. - У Авраама не было выбора! Когда нет выбора, нет испытания. Наверное, это - правильный ответ. Испытание всегда предполагает наличие нескольких возможностей, есть выбор, можно, как рыцарь на распутье, и влево и вправо. Налево пойдешь..., направо пойдешь... А иначе - какое это испытание? Так, жизненная колея. И – вперед, без вопросов! Следующая глава называлась «Жизнь Сары», но рассказывается в ней не о жизни Сары, а о проблеме, которая встала перед Авраамом: где хоронить ему свою жену. И вот этот выбор некоторые комментаторы как раз называют испытанием. В чем же тут испытание? Творец обещал ему всю Святую Землю во владение, в вечное владение, но сейчас, когда ему нужен маленький клочок этой земли для одной могилы, он вынужден обращаться к местным жителям и приобретать его за бешеные деньги, по спекулятивным ценам. А как же обещание Творца? Зачем платить деньги за свое? В этом и было испытание - заплатить за то, что тебе и так обещано во владение. Эвен Эзра считает, что Тора сообщает нам об этой покупке, чтобы заставить нас задуматься о значении Земли Израиля как для живых, так и для мертвых. Наши мудрецы говорят, что получить землю в свое владение, сделать ее своей можно, родив детей. Это выводится из отрывка Торы, где говорится о заповеди плодиться и размножаться, а сразу вслед за этим говорится об овладении землей. Эти вещи тесно связаны. Мы это видим на примерах современной истории - так албанцы захватили Косово, так арабы захватывают Францию. Кто спешит родить детей, тому принадлежит земля. Мы приехали в Израиль с тремя детьми, еще пять появились на свет здесь. Половину детей мы женили, родились внуки. И каждое событие на этой Земле привязывало нас к ней. Как будто с каждым ребенком, с каждой свадьбой, с каждым внуком мы пускали корни еще и еще глубже. Но самая крепкая, самая глубокая и в прямом, и в переносном смысле связь с землей произошла сейчас. Когда ночью, во второй день Суккот мы опустили в эту землю, в скалу под название Гора Отдохновения, Гора Спокойствия, нашу любимую. Расставание. Я расстался с другом и женой, мать - с дочкой, брат - с сестрой, дети - с мамой, внуки - с бабушкой. В Хевроне, на краю поля Авраам положил в пещеру, которая называется Двойной, самое дорогое в своей жизни. Почитайте гимн «Эшет Хайль» - слова, которыми Авраам славит Сару. И этим поступком он приобретает себе право на эту Землю. Деньги? Хафец Хаим пишет, что человек должен купить себе место для захоронения сам, заплатить за него. Мы покупаем дом, в котором намереваемся прожить до ста двадцати, обставляем мебелью, украшаем и благоустраиваем. Мы тратим деньги на вещи, которые потеряют свою ценность, и большая часть их будет выброшена на свалку. Авраам вложил средства в вечность нашего народа, и до сегодняшнего дня мы приходим на эти могилы. Это - вечное владение. Где евреи Европы? От них остались только кладбища - вечное владение. Где евреи Риги? На улицах своего родного города я почти не встречал знакомых. Зато их оказалось на удивление много на еврейском кладбище. Друзья моих родителей, соседи по дому, родители одноклассницы. По состоянию их могил я мог догадаться, где евреи моего поколения. Эти мысли волновали меня всю неделю после звонка из «Хевра Кадиша», похоронного братства. Мне было сказано, что, во-первых, я должен заплатить небольшую сумму за тахрихим - специальное одеяние, в котором хоронят. Во-вторых, мне было предложено купить, зарезервировать за собой участок рядом с могилой жены. Предложенная цена была не очень высокой (по сравнению с ценами на квартиры в Иерусалиме за эти деньги не купишь даже лестничную площадку в старом развалившемся доме), но достойной для такого важного дела - вечный надел рядом. Рядом с ее наделом. Вроде вместе. Вместе? Заплатить за тахрихим, сделать последний подарок, последний вечный наряд. Живой она любила и умела одеваться. У нее был хороший глаз, тонкий вкус и умение одеваться стильно, модно и скромно за совсем небольшие деньги. А тут наряд для того, что после... Прими. Последний раз. Вспоминается, как несколько раз я настаивал, чтобы она купила себе обновку, и как потом она бывала благодарна, что настоял. Сейчас ее благодарности не будет. Хотя... кто знает? Но я – я полон благодарности за все, что было в нашей жизни! За все! Итак, решено: на днях иду в «Хевра Кадиша» оформлять покупку. Надо учиться у наших праотцов. Как-то мы оказались с женой у рава Ицхока Зильбера. Юдит сказала ему, что ей очень тяжело живется - много дел, много забот, она не успевает все. Что рав скажет на это? Рав Ицхок вдруг начал рассказывать о Саре и Аврааме, о том, что Авраам водил гостей, а Сара все готовила, и убирала, и подавала. И ни секунды отдыха. А потом, когда у нее спросили, как прошла ее жизнь, она сказала, что замечательно, все было очень хорошо. Моя жена вдруг успокоилась и сказала: «Все, я поняла, спасибо!» Надо учиться. Читая дальше недельную главу про Сару, я вдруг понял, что это - опять про меня. Авраам должен женить своего сына и посылает Элиэзера за невестой. И у меня есть сын. И даже не один. Надо искать ему невесту и женить. Вместе это делать было спокойнее: поговорить, посоветоваться, поругаться и поспорить. Увы! Сейчас это все на мне. Или наоборот: к счастью – у меня есть чем заняться, есть дети, их жизнь, их заботы. Женить детей - это вам не поле перейти! Вот такая Тора - все про меня и про меня. И дальше тоже. Когда у меня сейчас спрашивают: «Ну, как Вы?», я спрашиваю в ответ: «А вы готовы услышать то, что я скажу?» 1. Я понимаю людей, которые кончают с собой после смерти своей половины. Мне обычно в ответ возражают и напоминают, что нельзя - Тора не велит! Но я же не сказал вам, что (не дай Б-г!) собираюсь это сделать. Просто понимаю. 2. Понимаю людей, может, больше мужчин, которые женятся через месяц. Такое гнетущее состояние одиночества, какого не бывало никогда, даже в молодости. Тогда можно было набрать 15-копеечной монеткой и позвонить, поговорить. Какой номер сейчас набрать, куда звонить? Телефон дома молчит. Мне все кажется, что телефон зазвонит, и я увижу, как высветилась надпись "Ирочка". Но увы... 3. Понимаю тех, кто никогда не женится. И зачем? ТАКОГО все равно больше не будет. ТАКОГО просто не может больше быть. Все. Кончилось. Конечная остановка, выходите! Шокирует и пугает... И я читаю про Авраама - он женился. «Не хорошо человеку быть одному». Когда мы сидели шиву, в голову приходили грустные мысли. Моя мама умерла в возрасте 58 лет, на год больше, чем было моей жене. Папе было тогда 60, чуть больше, чем мне сейчас. Он прожил пять лет и умер, как мне кажется, от одиночества. Он был очень печальным и грустным эти годы. Он говорил: «Я думал, что Соня умерла у всех, а она умерла только у меня». Он ушел из этого мира в возрасте 65 лет, абсолютно здоровым человеком. Даже у зубного врача он был один раз в жизни. И я понимал, что моя жизнь повторяет эту историю. Не про зубного врача - с этим у меня все «в порядке» - посещаю регулярно, вынужден. Я про возраст, увы. И совпадения... А потом мне вспомнилась семейная история, почти легендарная, про моего дедушку, который был ровесником 20-го века и родился, когда его отцу, моему прадеду Шалому Каплану, было уже под семьдесят. Он был меламедом в хедере, в городке Дисна (сегодня это Белоруссия). Об этом его занятии мне рассказали друзья моего деда, когда мы его хоронили на рижском кладбище «Шмерли» в серый декабрьский день 1971 года. Они помнили моего прадеда и даже рассказывали, каким мудрым вещам он их учил. Итак, мой прадед оказался вдовцом в 60 лет и женился на молодой 40-летней женщине, которая родила ему еще сыновей. Мой дед был самым младшим. Представляете, какого возраста были его старшие братья? Почему я вспомнил эту семейную сагу? Увидел, что когда мы сочиняем себе судьбу и рассказываем истории о себе, у нас есть выбор. И мой выбор лежит между двумя этими рассказами. Между судьбой моего прадеда Шалома, который дожил до 92-х лет, и судьбой моего отца, тоже Шалома, который умер в 65 лет от одиночества. Тут много разных возможностей. Вы можете меня упрекнуть в наглости, можете заявить, что все может быть совсем по-другому. Вы правы, я и сам догадываюсь. Интересно, как Тора говорит о нас! Может, такие совпадения часты, а мы в обычные дни их просто не замечаем? Во время шивы приходили люди утешать нас. Друзья, родственники, соседи. И почти все говорили очень правильные вещи, которые я знал. Только это все не утешало. Злило, бесило, но только не утешало. Я просто никак не мог себя заставить утешиться, слыша такие слова. Хотелось попросить не говорить глупости, хотя я понимал, что все, что говорится, на сто процентов правильно. Но не сейчас и не здесь. Сегодня я могу написать целую книгу о том, чего говорить не нужно, что не утешает. Ведь заповедь - утешать! Утешать, а не проявлять свою эрудицию в области тонких материй. Только один мой приятель, который позвонил из Америки, сказал правильные слова. Он сказал: «Реб Цви, мне Вам нечего сказать! Я не знаю таких слов, которые могут Вас утешить, но только одно я знаю точно. Ваша жена не хочет, чтобы Вы сейчас легли бы рядом с ней! Это я знаю точно!» Что ж, думаю, он прав! Куплю себе участок рядом с ее могилой, буду женить детей. Попробую жить. А потом приду к тебе. Жди! Ты ведь в вечности, там другое время. Надеюсь, там тебе ждать меня легче. Не так, когда я уезжал из дома в разные поездки. Я всегда старался привезти из этих поездок подарки тебе. Какие подарки ты ждешь сейчас?
Подарки Прошел шаббат. Дочка с шумной ватагой своих детей стала собираться домой. Вещи, туфли, детское питание. Все собрать надо. Когда мы стояли у двери, я, увидев на вешалке черную сумку, спросил дочку: «Хочешь взять мамину сумку? Она очень хорошая, мы ее купили в Москве, хорошая кожа». Дочка сняла с вешалки сумку и вдруг говорит мне: «Папа, вот мамин кошелек, который ты искал» и протягивает мне красный кошелек со знаками зодиака. Мой подарок. Два года назад. Жизнь короткая, и мгновение в этой жизни нашей короткой жизни – это много. Последнее слово ее в жизни было «Рега, рега» - «минутку, минутку». Пришла медсестра и стала поправлять пакетик, в который собиралась жидкость. И она сказала: «Подождите минутку, дайте мне пожить еще минутку. Это - так много». Все это вылилось одним словом «Рега». И я сейчас вспоминаю мгновения нашей жизни. Мгновения наших встреч. Мгновения наших радостей и печалей. Все было. Были подарки. Подарки… У меня для чая (кофе стараюсь не пить - подсел на зеленый чай) есть кружка. Моя. Я очень ревностно слежу, чтобы никто из гостей ее случайно не взял, а если это все-таки происходит, то почти вырываю из рук и предлагаю другую. Это - моя. Ее подарила мне ты больше двух лет назад, привезла ее из Риги. На кружке - дома знаменитой улицы Альберта, центр рижского модерна. Дома со смешными узорами и рельефами на фасаде. На той улице я провел первые 4 года своей жизни и даже смутно помню комнату, в которой мы жили. Какой первый подарок я сделал тебе? Мы знакомы так много лет - 43 года и 23 дня. Откуда такая точность? Очень просто. В наш восьмой класс пришла новая девочка. Было это 1 сентября 1967 года. А последние слова прощания навсегда я ей сказал 23 сентября 2010 года. Вот и посчитайте. Узнал я про новую ученицу за несколько дней до начала учебного года. В том году у меня была переэкзаменовка по математике. Все лето я не открывал учебника, но мысль о предстоящем экзамене портила настроение. Только за несколько дней я заставил себя открыть учебник и, к своему удивлению, быстро разобрался с примерами и задачами, которые стояли передо мной. В назначенный день я пришел в школу на переэкзаменовку, быстро решил свои примеры, помог однокласснику, который грустно смотрел на задание и на меня. Мне стало его жалко, и я решил и его примеры тоже. Через несколько дней захотелось проверить, как у меня дела: перешел я в восьмой класс или не получилось. Никакого волнения не было. Знал, что решил задание правильно, что все хорошо, солнце светит, воздух свеж, и мне 14 лет. На дверях школы висели листки с фамилиями учеников по классам, кто, где и куда. Я нашел свой класс, удовлетворился, найдя свою фамилию, и вдруг увидел, что сразу после меня появилась новая фамилия – новая ученица, Ира Кельман. «Наверно, еврейка», подумал, и сердце четырнадцатилетнего подростка забилось чуть быстрее. Почувствовал что-то? Понял? Да нет. Теперь я понимаю, что это был главный в моей жизни подарок. У меня его забрали. Осталась вся жизнь, воспоминания, дети. Но главное забрали. Тяжело одному. Были маленькие подарки, не такие судьбоносные. Когда все началось? Вспомнил! Дело было в 9-м или 10-м классе. Я знал про твое увлечение Древней Грецией и мифами этой страны. Книга про Афины из серии «Города и музеи мира». В международный женский день все мальчики нашего класса должны были дарить подарки девочкам. У меня не хватало смелости подойти и перед всем классом преподнести свой подарок, я положил его в парту, но почему-то было понятно, что это от меня. Мой подарок был положительно оценен моей будущей тещей. Потом мне об этом было сказано. Последний подарок? Может, последний подарок я еще не сделал. Не написал книгу о тебе. Ты всегда у меня просила, чтобы я написал что-нибудь для тебя. Оказалось не для, а про тебя. А, может, мой последний подарок будет преподнесён в тот день, когда я лягу рядом с тобой в холодную или горячую иерусалимскую землю. Увидим. Нет, не увидим – видят живые. Я уже договорился с «Хевра кадиша» о приобретении надела, остались формальности. После этого я уже не смогу ничего тебе подарить. Я готов! Но пока нужно написать.
Приближалось мое пятидесятилетие. Я спокойно перенес это событие –
после того Итак, о нас. Приближалось мое пятидесятилетие, и я решил отпраздновать его так, чтобы мне было приятно вспомнить. Мне! И вот вспоминаю. Прошелся по магазинам, но уже после посещения одного или двух мне стали понятны две вещи. Стало понятно, что именно я хочу купить, и что сделать это мне будет трудно. Дорого. Задумал я вещь совершенно банальную - кольцо с камешками по количеству детей. В магазинах было вдоволь и колец, и камушков, только камешки - маленькие, а цена - высокая. Тогда я решил обратиться к знакомому, который работал как раз в этом бизнесе. Он привез мне нужное количество камешков по сходной цене, познакомил с ювелиром, и за неделю перед моим днем рождения подарок был у меня в кармане. Много места он не занимал. Но я чуть не провалил всю операцию. А может, и провалил, и ты обо всем догадалась. Не знаю. Мне нужно было сказать ювелиру размер кольца, которое он должен сделать. Чтоб и на палец налезало, и не болталось на нем. Пришлось взять старое колечко с жемчужиной, которое подарил году в 90-м, и отнести его к ювелиру. И почему-то именно в те дни оно понадобилось тебе или дочке. А его нет на месте. Пропало? Потерялось? Украли? Потом нашлось, когда я положил его на место… Подарок положено еще и упаковать, не так ли? В магазине, где все продается по два шекеля, я нашел маленькую и уродливую коробочку - настоящий кич, полное отсутствие вкуса. В день рождения, даже накануне, я предупредил, что завтра мы идем праздновать в какое-то место. Я нашел симпатичный ресторан, уточнил, какой там уровень кашрута, заказал столик. Как в кино. Конечно, можно было сделать, как один наш знакомый. Он пригласил жену в день ее тридцатилетия в ресторан. Она не очень хотела провести этот вечер вне дома, но он сумел ее уговорить. Когда они приехали в ресторан, в зале уже сидели приглашенные им родственники и друзья, семьи с подарками. Такой сюрприз! Мы тоже были на этом вечере, опоздали, пришли с большим кустом какого-то растения... Мне не хотелось устраивать из моего дня рождения такое семейное мероприятие. Хотелось романтичного вечера вдвоем. И он удался. Когда мы пришли на место, нам там понравилось. Что-то навевало приятное ощущение. Мы выросли в Риге. В годы нашей юности вдруг стало появляться много кафе. Денег больших это не стоило, можно было провести целый вечер за чашкой кофе и тортиком в интересном месте. Каждое кафе было оформлено в своем стиле, художники соревновались за лучший дизайн. Наверно, так в их профессиональном цехе проходило социалистическое соревнование. Заказали еду, ты пошла мыть руки. Тут я удачно замешкался, и когда ты вернулась к столику, чтобы сказать благословение на хлеб, на тарелке лежала дурацкая коробочка. Ты развела руками и жестами спросила: «Это мне?» Я кивнул головой и сбежал мыть руки. Когда я вернулся, ты примеряла кольцо. Что было на лице? Скорее смущение. Внутри радость, а окружающим – смущение. «Давай закажем вина, а? Раз у нас такой вечер!» - попросила. «Конечно!» Недавно я был дома у Марата и Шошаны Левиных. Они очень хотели сделать мне приятное. Угостить, обласкать. Они очень любили Юдит. И эта любовь сейчас выливалась на меня. «Цви, мы вам хотим подарить бутылку грузинского вина», предложила Шошана. «Спасибо, Шошана, мне очень приятно, но я ее не возьму у вас, мне не с кем ее пить! Не обижайтесь! Я понимаю Ваше отношение ко мне, но я один! Без нее не могу пить такие вина!» Мы вернулись домой, наверное, на такси. Кутили. А утром ты позвонила мне на работу и сказала, что нужно срочно встретиться и поговорить. Что-то произошло. Когда мы встретились, ты очень спокойно рассказала мне, что с одним из наших детей произошла неприятность. И что уже предприняла необходимые шаги, посоветовалась, нашла специалистов. Мы оказались втянутыми в сложную ситуацию. Обращались к раввинам. Пришлось потратить много сил, времени и денег. Мы вышли из этого кризиса. Вышли благополучно, много выиграли, многому научились. Только осталась у меня некая обида. На кого? На жизнь. Как же так! Вчера мы были такие счастливые, радостные, веселые. Праздновали. А уже через двенадцать часов носились по городу, звонили людям, искали помощь. Помнишь, что ты мне ответила? «Если бы ты не сделал для нас этот праздник, я не знаю, как смогла бы все пережить! А так у меня были силы, уверенность в тебе и в том, что мы вместе. Я знала, что нужно делать, и еще до звонка к тебе провернула много дел, сделала много телефонных звонков и встретилась с нужными людьми. Ты дал мне силы и уверенность в себе. Вместе мы все преодолеем!» Сказал великий Хазон Иш: «Женская природа заключается в том, чтобы снискать расположение мужа». В тот день я сумел его показать - свое безусловное расположение и любовь, и назавтра все пригодилось. Сразу на следующий день! Не откладывая про запас. Было откуда черпать силы. Не брать силы в долг, а использовать запасы. Что такое хорошая семья? У вас есть ответ? Один наш преподаватель, специалист по семейным отношениям сформулировал нам, как он выразился, «на одной ноге» только 52 пункта, по которым можно определить хорошую семью. Другие специалисты останавливаются на двух пунктах. Это - дружеские отношения и способность преодолевать стрессовые ситуации. Мы постепенно научились преодолевать вместе сложные ситуации, а дружили, мне кажется, всегда. Кольцо я отдал дочке, которая вышла замуж перед самым Песахом. На ее свадьбе у Юдит еще были силы танцевать. Немного, но были. Она вышла из больницы в день свадьбы. На свадьбе сына, в августе, она уже не танцевала. Только сидела рядом с мамой невесты. После шаббата «шева брахот» мы поехали в больницу. Это было начало конца. Дочка сказала, что всегда знала значение количества камней в кольце. «Это все мы, кого мама родила?» Да! Наступает суббота. Я буду сидеть в кресле, которое получил от тебя в подарок много лет назад. Вернулся из поездки в Россию, приехал на маршрутке домой, вошел в квартиру, а в салоне стоит для меня кресло. Ты никогда никому не разрешала сидеть в нем, когда же я предлагал присесть, то очень обижалась на меня. «Извините, это - его место! Это - кресло моего мужа!» Защищала мое место в доме. Потом мы будем делать кидуш. Я подниму серебряный стаканчик. Твой подарок. На мне костюм, который мы купили 15 лет назад. Я его надеваю только по шаббатам. Одену и сегодня. Галстук мы выбирали вместе, и ты здорово предугадала моду на галстуки. Утром, собираясь в синагогу, я беру пакет с тфилин и талитом. Этот бархатный пакет сшила ты и вышила на нем цветок и мои инициалы. Каждый день я беру его в руки. Твои подарки вокруг меня. Они окружают меня. Я начал рассказ с красного кошелька, который мы обнаружили в сумке. Я его искал. Мне казалось, что он пропал в больнице. Оказался дома. В нем обнаружилось немного мелочи, сухой листик, визитные карточки, которые ты стеснялась раздавать, пластиковая карточка из магазина одежды. Этот кошелек я купил два года назад, во время своей последней поездки в Москву. Вместо другого, который летом того же года украли из твоей сумки. Кошельки пропадали, терялись и раньше. Обычно это вызывало у меня массу отрицательных эмоций. Раздражало и сердило. Право на раздражение давал мне тот странный факт, что я никогда ничего не терял, у меня никогда ничего не крали. Бывают люди, которых регулярно обкрадывают. Слышал про человека, которого в жизни несколько раз грабили с пистолетом. Я упрекал тебя тем, что вот я ничего никогда не теряю, а ты регулярно. Я никогда, а ты... Но есть у меня друг. Живет в Европе, часто бывает в Израиле. Был период, когда мы с ним занимались Торой. Меня всегда поражало его стремление учиться, и я восхищался его способностью посвящать этому время и силы. В один из своих приездов в Иерусалим он подарил мне аппарат Нокия, «накрученный». Сегодня у многих аппараты, которые разве что яичницу не умеют жарить. А в то время, когда мой сотовый звонил, я боялся доставать его из кармана прилюдно. Все удивлялись, что бывают такие телефоны. Год или больше он мне прослужил, на нем можно было даже снимать кино. А в один очень хороший день он пропал из моего кармана. Выпал, вынули, решил найти себе другого хозяина? Почему я называю этот день очень хорошим? Я позвонил тебе из городского телефона-автомата и обрадовал, что больше не смогу сказать, что я никогда ничего не терял. И я был этому рад. И я, наконец, что-то потерял. Тогда я и не догадывался, что самая большая потеря в моей жизни впереди, через годы. Это - ты, моя дорогая! Самая большая моя находка и самая большая моя потеря! Сегодня разговаривал с одним умным человеком, и он заметил, что я слишком ставлю себя в центр. Да, сказал он, ты много потерял, но она потеряла гораздо больше. Он прав, этот умный человек. Ты потеряла щебетание птиц утром под окном - это тебя радовало даже в больнице, ты потеряла утренний стакан грейпфрутового сока, который я тебе делал перед уходом из дома в колель или на работу. Ты потеряла жизнь, ты потеряла меня. Или ты со мной? Эй!
Когда ты рассказала мне, что у тебя украли кошелек, я сумел
обрадоваться. Честно признаюсь, первая реакция была – разозлиться! Но я
сумел уйти от привычной реакции и выбрал другую линию поведения. Взял и
обрадовался! Чему? Теперь мне будет Cпасибо тебе, что сохранила листок с моими словами. Не листок из тетрадки - осенний листок. Я нашел его вместе с письмами и открытками, обращенными к тебе. Наверно, тебе было важно и приятно получать от меня эти послания. Простой дубовый листок с простыми словами. Со временем я понял, что подарок не должен быть дорогим и ценным. Он и так ценен, он и так дорог, если он есть. Как писал мой друг юности, поэт Леня Рудин: «Самые дешевые монеты - это те, что осень разбросала...» Трудно ли нагнуться и поднять с асфальта лист дерева и написать на нем два или три теплых слова? Денег не стоит, а эффект я вам гарантирую. Подарок важно принять. Можно каждый день дарить много подарков, но если их будут отвергать - зачем они? Я нашел открытку, которую ты прислала мне из Риги в середине позапрошлого года. У нас был сложный период - моя авария, больницы. Ты самоотверженно дежурила рядом со мной. Помнишь тот седер Песах в больнице, когда я, опираясь на тебя, добрался до столовой и выпил пару глотков виноградного сока? Вместо четырех бокалов вина - четыре глотка сока. Ты провела тогда со мной два дня подряд, субботу и Песах. Потом еще одна больница. Я не мог читать, смотреть. Гематомы в мозгу давили на зрительный нерв, и зрение начало барахлить. И посреди этого кошмара ты вдруг решила, что тебе надо съездить в Ригу, отдохнуть. Конец учебного года, моя болезнь, все сразу и порознь - достаточная причина, чтобы устать и обессилеть. Мне стало очень обидно. Бросить меня в такой момент! Сегодня я хочу похвалить нас обоих. Тебя - за то, что ты сумела сказать, что тебе было нужно в тот момент. Отдохнуть, побыть одной, прийти в себя после всех переживаний. И себя - что хватило сил и ума принять это, не обижаться, хотя внутри пряталась обида. Мне так плохо, может - опять в больницу, не могу нормально жить, а ты... Молодец, что смогла решиться на этот поступок. Поехала набираться сил. Поехала искать себя, как ты мне объяснила. В город нашей юности и нашей любви. Ты хотела поехать на пять дней, но я сумел уговорить тебя пробыть подольше. Мне хотелось, чтобы, если уж ты едешь, у тебя было достаточно дней для отдыха. А я остался на этот раз дома, и у меня была одна задача: не попасть до твоего приезда в больницу. Свою задачу я выполнил. Только после твоего приезда врачи решили, что мне нужно делать операцию и прочистить голову. Знаете, помогло. Стал лучше видеть. Тебя, детей, нашу жизнь. Из Риги я получил от тебя открытку. Ты мне писала, что сидишь в парке около фонтана, на той самой скамейке, на которой мы сиживали, когда в обеденный перерыв на наших работах встречались в этом парке. Брызги фонтана долетают до тебя. Нет времени. Нет этих десятков лет. Я специально искал эту открытку. Вот, кажется, нашел. Красивая картинка художника Бректе. Он был очень популярен в годы нашей юности, рисовал не очень правдивые, но очень романтичные городские пейзажи "Привет! Полный сюр. Сижу у фонтана в парке, рядом с эстрадой. И почти привычно. Ничего нет. Ни времени, ни расстояния. И одновременно все есть. И ты, и детки. И запахи, и ветер в лицах. Лень повернуться и снять пончо, уже потеплело. Это сон? Это твой подарок! И, кажется, я начинаю его принимать. Спасибо!" Я, кажется, начинаю принимать твой!
Цветы
В пятницу утром в магазин лучше ходить пораньше. Всем нужно купить необходимые продукты к шаббату. Очередь выстраивается минут на 15-20, а перед шаббатом нет терпения ждать. Я прихожу пораньше, чтобы проскочить час пик и не тратить время на созерцание нервной очереди. Погрузив покупки в тележку, которую называю «прощай, молодость», я стал выруливать обратно в сторону дома. И сделав круг, оказался на краю тротуара, где уже выгружали из пикапа ведерки со свежими цветами. Розы, гвоздики, тюльпаны, готовые букеты. Получив удар прямо в сердце, я побыстрее убежал от этого страшного места. Годами я покупал здесь цветы к шаббату. Из года в год. Есть в нашем районе еще одно место, где можно купить утром в пятницу цветы, но оно дальше от нашего дома, и обычно я покупал именно здесь. В течение недели, если нужны цветы для праздника, свадьбы или дня рождения, или просто для хорошего настроения, нужно отправляться за ними в центральные районы, где много цветочных магазинов. Но около нашего дома только перед шаббатом появляются маленькие цветочные базарчики. Эти цветы стали привычными в нашем доме. Перед каждым шабатом я приходил домой с букетом. Это стало таким же атрибутом, как зажигание свечей или вино на столе. Однажды моя жена попросила меня купить на шаббат арбуз. Дело было в начале сезона, когда арбузы стоят дорого, и она сказала, что согласна вместо цветов получить на шаббат арбуз. Один из наших сыновей перед самым шаббатом заметил отсутствие цветов и, побледнев, сказал мне: «Папа, дай мне деньги, я успею сбегать и купить цветы!» Жена его остановила, объяснив, что на этот раз вместо цветов арбуз. - А что, арбузом можно выполнить эту заповедь? И тут до нас дошло, что наш сын так и понимал: цветы – это как зажигание свечей или чолнт. Может, он был прав, хотя нигде в Торе или в книгах законов не сказано о такой заповеди - дарить жене цветы в честь субботы, но настроение - радостное настроение жены - точно зависит от мужа. Легкий способ - цветок. Сколько должно быть цветов? Обычно разбирается вопрос, о каком количестве идет речь, чтобы заповедь считалась выполненной. Например, заповедь «плодитесь и размножайтесь» может считаться выполненной, когда в семье два ребенка. А как с цветами? Сколько цветов, и какие именно? Есть различие между мужчинами и женщинами. Мужчины понимают, когда подарок большой и ценный. Цветов - так целый букет, величиной с дерево. А женщине важен знак внимания, и один цветок не отличается от букета. И то, и другое - знак внимания. Один знак внимания. А знаков внимания может быть много. Чем больше, тем лучше, не так ли, прекрасные дамы? Пытаюсь вспомнить разные приятные моменты нашей жизни. Не только потерянные кошельки и разбитые вазы. Целый розовый куст, который она мне подарила, когда я поступил в институт. Или розу в Москве лет двенадцать назад. Мы были в Звенигороде на семинаре рава Цукера, и на один из дней поехали в Москву. Роза, которую я купил, была из Латинской Америки - настоящий кочан капусты на стволе. Она всю неделю простояла у нас в комнате, а, уезжая, мы ее оставили кому-то, чтобы о ней заботились. Больше всего она любили ромашки. В Израиле полюбила тюльпаны. Говорила, что раньше они казались ей слишком плотными, мясистыми. А с какой радостью мы обнаружили в нашем районе цветущую сирень, которая перевешивалась через забор особняка. До этого сирень мы видели только в ботаническом саду, да и то там было всего два кустика. Когда я уезжал на семинары в Москву, всегда старался оставлять детям деньги, чтобы они могли купить цветы на шаббат. И они покупали цветы. От меня. И когда я звонил домой, Ирочка говорила мне за цветы спасибо. Сейчас дочка сказала мне, что если бы я не оставлял денег, дети сами старались бы сбегать и купить цветы. Они спорили, кто из них сделает это. Когда букет начинал увядать, Ирочка сушила цветы, потом они шли на разные украшения для стола. Для мишлоах манот на пурим. Ими украшалась благословение для невесты. Украшался стол для шева брахот, которые мы устраивали для девочек из общежития, когда они выходили замуж.
Коробочка с засушенными темно-красными розами стоит у меня на полке. В
ней, в этой коробке, история, достаточно трагическая, но с хорошим, очень
хорошим концом. Меня сбило такси. Это - трагическая часть. Это было совсем
недавно, меньше трех лет назад. В тот год Песах начинался сразу на исходе
шаббата. Поэтому нужно было готовиться сразу к двум праздникам подряд:
сначала суббота и сразу после нее - Песах. В субботу еще нужно кушать халы,
а вечером уже только мацу. Кто провел в жизни подготовку хотя бы к одному
Песаху, поймет меня, насколько это сложно. Мы пригласили замужних дочек с
семьями провести у нас эти праздники. И еще одна бывшая ученица с мужем
приехали к нам. Когда почти все уже было готово, я решил съездить на
иерусалимский рынок Махане Йехуда. Купить свежей зелени, еще вина и
фруктов. Все-таки целых два дня мы должны будем провести дома, обидно
будет, если вдруг за столом не хватит какой-то мелочи. - Ой, зачем ты пришла? Со мной все в порядке, а дома много гостей. Зачем ты здесь?! Ты провела со мной весь шаббат и Песах. Меня перевели в палату, и ты два дня не отходила от меня. Мы вместе, я, опираясь на твое плечо переместились в палату, потом вместе ходили на седер. Ты рассказала, что в тот момент, когды ты вышла из квартиры, такси уже ждало внизу около дома, чтобы ехать ко мне в больницу, из лифта вышел паренек из спасательной службы. Он привез мою тележку с покупками и букетом роз, который лежал сверху. С тех пор ты просила не покупать темно-красные розы на шаббат. А те ты засушила. Я их храню. На стенке в нашей комнате висел листок бумаги с разными записями. Иногда Ирочка рисовала на ней цветочки. Потом она призналась мне, что каждый раз, когда я забывал купить субботний букет, она рисовала цветок. И я становился должником. Она очень хорошо придумала: вместо того, чтобы сердиться на мою забывчивость, она нашла такой милый способ получить то, что ей было очень важно. А я научился понимать ее. Мне было приятно отдавать свои долги. Мы научились разговарить, слушать, слышать друг друга. Такие простые и вроде банальные вещи, как важность цветка или прикосновения, важность теплого слова или звонка по телефону просто так, без всякого дела . Как-то раз мы ехали с равом Шимоном Грилиусом на лекцию в Мигдаль а-Эмек. На обратном пути после целого дня, проведенного на семинаре, мы с ним возвращались домой. У него с собой был мобильный телефон, тогда еще большая редкость. Он предложил мне позвонить домой. - Не нужно, - сказал я. - Моя жена знает, где я и когда я вернусь. - Позвони, это не дорого: у меня дешевый тариф, позвони. И я позвонил, хотя был совершенно уверен, что делаю лишнее действие. Как она обрадовалась моему звонку! Как хвалила меня, что я догадался позвонить. Хотя в тот раз хвалить нужно было рава Грилиуса. Моя дочка преподает искусствоведение в семинаре «Бейт Яаков». Она предложила сходить вместе в музей. В конце года иерусалимская мэрия проводит праздники бесплатных музеев. В Музее Израиля были открыты несколько залов современного искусства. В залах была выставлена экспозиция художника, который ничего там не рисовал. Ему была предложена возможность выбрать любые предметы искусства из запасников музея и собрать в единую композицию, связанную темой. Полет и улет. Художник без карандаша и кисти. Я не люблю слушать объяснения, что художник хотел сказать своим произведением. Картина или фотография должны говорить сами за себя. Без объяснений. Но в случае современного искусства это приходится принять. Нам обо всем рассказали. Первый зал был залом памяти. Зеленый коврик с маками на полу. Это - экспонат. Не наступите на него. И трава, и маки - из разноцветного бисера, можно раздавить. Потом замечаешь, что под травой краснеет то, что должно быть землей. Что это? Кровь? Есть предание, что маки вырастают там, куда попадает кровь солдат. Они растут на крови. Под зеленью травы краснеет почва. Их нельзя срывать - это память о павших солдатах. Потом обращаешь внимание, что коврик не совсем ровный, где-то есть припухлось, напоминает холмик, занесенный землей. Ассоциации с израильским фольклором. …Ирочка любила ходить в лес около нашего дома. Зимой там цвели крокусы, маки. Позже миндаль. И еще три панно из цветов, как ковры. Почему-то под пластиком. Серовато-коричневатые. Немного желтого. Под панно - подтеки на стене под цвет ковров. Потом нам все объяснили. Оказалось, то, что мы приняли за ковры - это высохшие цветы. Несколько месяцев назад его сделали из свежих, ярко-красных герберов. Они постепенно увядали, меняя цвет. И превратились в коврики осенних цветов. - Извини, что я привела тебя сюда, - сказала мне дочка. Я не думала, что здесь все будет так напоминать о маме. И цветы, и все в этом зале про память. - И стенка с одеждой, да? – добавил я. Еще один экспонат в зале. Громадная стена, сплошь увешанная одеждой. Эффект был интересный. По объяснению экскурсовода, это должно тоже вызывать у нас ассоциации о прошлом. О прошлом нашего народа - одежда убитых в лагерях смерти, одежда прошлого, одежда ушедших. Про одежду я уже писал . Несколько дней назад я все-таки решил отнести часть одежды в благотворительную организацию. Захватил с собой большой пакет и пришел по нужному адресу. Дверь была закрыта, но около дверей уже лежало несколько пакетов с одеждой. Я решил и свой положить там же. Вход был ниже уровня улицы, полуподвал. Я бросил пакет вниз, и мне стало страшно. Стою на краю могилы и бросаю вниз что-то очень дорогое для меня. Похороны… - Понимаешь, мне сейчас все вокруг напоминает о маме. И город, где мы прожили вместе почти двадцать лет, и квартира, и вы, наши дети. Мне не уйти от воспоминаний. Я и не пытаюсь. Я пишу о ней, о нашей жизни, о наших радостях. Кто-то советует не бередить, не расцарапывать душу. Но я не могу забыть всего, что было. - А я не получила мамины гены, - продолжала дочка. – Я не люблю цветы. Мне лучше получить от мужа шоколадку. - Можешь не любить цветы. Но тебе ведь приятно, когда Исраэль приносит тебе шоколадку? Одна мамина знакомая рассказывала ей, что когда муж перед шаббатом приносит ей цветы, она им не рада. Ведь он принес ей дополнительную работу, а ей без того есть чем заняться: надо приготовить, детей помыть, одежду подобрать. А тут еще муж с букетом. Он тоже требует несколько минут внимания. Не муж, а букет. От мужа несколькими минутами не отделаешься! А она любила цветы. Мимо выброшенных цветов не могла пройти спокойно. Иногда срезали ветки или кусты с цветущими ветками и выносили к мусорным контейнерам. Лишние по мнению садовника или по другой причине. Для пользы дерева. А она приносила домой и ставила в вазы. И квартира становилась садом. Наступает шаббат. Я зажигаю свечи. Все, как было при ней. Пять стаканчиков с оливковым маслом и пять свечей. Всего нас десять. За мальчиков и за меня - масло. Символ Торы и еврейского народа. Не смешивается масло с водой. Мы готовим те же блюда, как и раньше. Скатерть, посуда, кольца для салфеток помнят тепло ее рук. Только цветы я не покупаю. Хоть это было и в честь шаббата, но для нее. Порадовать, поблагодарить…
Дети и их имена В моменты моей хандры ты часто говорила мне, чтобы я посмотрел на детей и порадовался: «Какие у меня хорошие дети!» Конечно, правильно - дети очень хорошие. Но я отвечал, что для женщины дети - это много, а для мужчины – ну, родил сына, посадил дерево, построил дом. Дети, мол, женское достижение, ее этапы, ее мечта. Мечтал ли я о детях? Что у меня будет восемь детей? Конечно же, нет. Дети были в области абстракции, как, наверно, у большинства мужчин. Иногда в моей профессиональной практике встречаются мужчины, которые утверждают, что еще в школьные годы мечтали о том времени, когда у них будут дети. С трудом верится. Игра, в которую играют девочки, называется «дочки-матери». А мальчики в это время играют в машинки или в войну. А на войне детям не место. Ну, не мечтал я о детях, не мечтал! Поэтому сразу перескочу к рассказу о рождении сына. Там был мой поступок. Такие вещи запоминаются, на них строятся отношения. В классических пьесах существовало единство трех элементов – места, времени и действия. Итак, сначала – описание места: наша квартира с комнатой в 17 метров, кухонькой и совмещенными удобствами. Помнишь? Мы въехали в эту квартиру с одной старшей дочкой, разменяв после продолжительной борьбы трехкомнатную квартиру твоих родителей на две квартиры. Мы в результате обмена получили нашу однокомнатную, а родителям досталась двухкомнатная в старом доме, с большой кухней. Правда, были в ней и свои минусы: первый этаж и газовое отопление. А мы расположились уже в своей однушке, ведь до этого жили в еще меньшей однушке, которую нам на некоторое время предоставили наши друзья. Время – осень 81-го года. Итак, время и место определились. Действие сейчас начнётся. Как-то нас навестила родственница из славного своими боевыми традициями города Одессы. Твои родители ведь вроде как из онной Одессы родом. Оттуда и родственники. На этот раз это была жена твоего кузена. Дети спали в комнате, мы сидели на кухне, пили чай из керамических чашек, ели торт и разговаривали о жизни. Вернее, о тяжестях этой самой жизни. Разговор коснулся детей: у гостьи была одна девочка, все ее любили, хвалили, лелеяли. У нас уже было две девочки, мы зачем-то вырвались вперед и, наверно, для нашей гостьи наша выходка выглядела упреком. Она стала объяснять, как исключительно тяжела их одесская жизнь. Я не помню всего разговора, но одну деталь запомнил очень ярко – это был рассказ о джинсах, ради которых пришлось купить сертификаты по рыночной цене, в результате чего джинсы обошлись в астрономическую сумму, сложенную из зарплат двух инженеров. «О каком втором ребенке можно мечтать при такой жизни?» Мы молча покивали головами в знак сочувствия. Ой, как тяжело, какие проблемы! Понятное дело, джинсы! Как же без них! Кто спорит? А второй ребенок – это так, к слову... Не обращай внимания! Когда гостья ушла, ты сказала, что тебе есть что мне сказать. Кажется, я перешел на одесский язык, да? Ты в тот день была у врача, он обнаружил, что ты беременна, и, если мы хотим избавиться от этого, то должны поспешить. Сроки поджимают, завтра нужно прийти с готовым решением. Я стал расспрашивать: а какой срок, а почему не заметили, а почему... А потом выступил с такой речью: мол, уже прошло несколько месяцев, осталось всего ничего – еще несколько месяцев, и родится ребенок. Ну, так давай, раз уж так получилось, мне тебя жалко, ведь целых девять месяцев, а тут вроде как прошла часть срока незаметно и... Оставляем! Потом ты мне сказала, что никогда не чувствовала себя такой счастливой. Ну, давно не чувствовала, точно! Очень обрадовалась моему согласию. Порадовал я тебя своим решением. Но внутри у меня не было решения, не было раздумий и колебаний. Как-то сразу стало понятно, что это должно быть именно так. И мы стали жить-поджидать рождения нашего сына. Нам казалось, что будет сын, после двух дочек. И имя у него уже было – Йосеф. Твоей любимой книгой лет с восемнадцати был роман Томаса Манна «Иосиф и его братья». Тебе нравился образ Иосифа, его способность преодолевать жизненные испытания. Таким странным образом можно было приобщиться к Торе. Старших дочек мы назвали в честь бабушек. Старшая получила имя бабушки моей жены, которая ее вырастила и воспитала. Хотя бабушка была Сарой, родители сумели уломать стандартным железным аргументом: «Ребенку с таким именем нужно будет идти в садик и в школу!» Получилась Соня. Сарой она стала только в Израиле. Вторая дочка была Мирьям. Так я решил назвать ее в честь своей бабушки. И ошибся, послушавшись на этот раз не родителей, а книжку. Звали мою бабушку Малка, а мне попалась в руки советская книга с именами. Был в ней раздел «Еврейские имена», и там я прочитал, что имена Малка, Мирьям и Мария – это одно и то же имя. Из этих трех имен Мария мне никак не подходило, а Малка звучало менее благозвучно, чем Мирьям. Оно и победило. Забавный казус произошел, когда я пошел оформлять свидетельство о рождении. Я принес наши документы и написал на листке, как я хочу назвать дочь. Имя все-таки не очень распространенное. И стал почему-то следить, как девушка заполняет все нужные графы документа. Мы говорили с ней по-русски, но документ заполнялся по-латышски - на языке республики. А в латышском языке нет такого понятия, как отчество. Да кроме русского, есть ли еще язык с таким фокусом? На латышском писали: сын такого-то или дочь такого-то. И вдруг я вижу, что девушка пишет: сын такого-то. Я ее успел остановить и поправить, что, мол, нужно писать «дочь такого-то». «Как? – удивилась секретарша, - ведь это мужское имя, Мириамс!» Вот девочка и получилась боевой, любила трусы и майки, ее жизненным лозунгом была фраза из какой-то пластинки для детей «Драться надо, так дерись!» Когда родился маленький Иосиф, мы зажили уже впятером в нашей однокомнатной квартире. Нет, вшестером. Шестым членом нашей семьи стала скрипка, с которой Сара подружилась в раннем возрасте. Мы ее отправили учиться в музыкальную школу им. Эмиля Дарзиня при консерватории. Как мы помещались в такой квартире всей командой? А еще - мебель, пианино, книги… В комнате были две детские кроватки, шкаф, пианино, наш диван-кровать, три книжные полки, проигрыватель, письменный стол, за которым я сейчас сижу. На кухне спала Сара на раскладной кровати под названием вертолет. Такие кровати выпускал какой-то авиазавод, наверное, из отходов производства, из железок, которые оставались после выпуска самолетов. Утром, когда она вставала, ее кровать складывали, а на ее месте раскрывали стол-книжку. Мы даже принимали гостей в такой квартире. Тогда Сара укладывалась спать на наш диван-кровать, а когда гости уходили, мы ее спящую перекладывали на ее кровать в кухне. Днем, когда приезжала из школы, она там же занималась скрипкой. И делала уроки. Было лето перед рождением Йосефа. Мы снимали дачу на станции Вайвари. Это довольно далеко от популярных юрмальских мест, таких как Майори или Дзинтари. Электричка подходила к станции почти пустая, все выходили раньше. Было тихо, безлюдный пляж. Лес с черникой. В то лето болела моя мама. Мы все вместе жили на даче, в домике у горбатой латышки. Забыл, как ее звали? Мильда? Ее сын сидел в тюрьме, и все деньги, которая она получала от нас, тратились на поездки и передачи для него. Мы ходили гулять к морю - пара с двумя детьми и большим животом у мамы. Люди смотрели на нас неспокойно, иногда - с восторгом, чаще - с раздражением. Кто-то крутил пальцем у виска. Один раз, когда я приехал с работы, ты рассказала, что вы забрели на луг, на котором паслась корова. Корова пошла на вас, вы испугались, бросились бежать. Потом встретили хозяйку, которая успокоила, сказала, что корова вполне спокойная. И принялась благословлять и хвалить. За что? За живот, за двоих детей. Может, вспомнила старые времена, когда в семьях бывало и больше чем двое детей? В наше время с рождением третьего мы приобрели новый социальный статус многодетной семьи. Нам даже дали право покупать продукты в специальных магазинах для ветеранов войны и многодетных семей. Водку без очереди. Или сгущенное молоко. Что выбросят. Кто помнит это слово? Никто ничего, конечно, не выбрасывал в прямом смысле этого слова, но почему-то, когда разные продукты оказывались на прилавке, это называлось таким странным словом - выбросили. Нас поставили на очередь для получения квартиры, тоже специальную для многодетных семей. У нас появился шанс ее получить. Лет через 20… Йосеф родился в конце лета. Ты попала в новое экспериментальное отделение в родильном доме, где мать и ребенок с момента рождения помещались в одной палате. Не многие выразили желание принять участие в этом эксперименте. После родов женщинам хотелось отдохнуть, а с ребенком, мол, еще нанянчусь дома, успеется. Ты же была счастлива, что попала в такую палату. Я, честно говоря, тогда не совсем понимал причину радости. А ты рассказывала, как тебе было приятно и интересно просыпаться ночью, а рядом – малыш. Йосеф. Моя мама успела увидеть его только один раз. Она была очень рада, что у нас много детей. В октябре мы ее хоронили. Она прожила 58 лет. Я думал, что и у нас с тобой есть еще этот год в запасе. Ты поспешила, милая. Куда ты всегда спешишь? Вчера я был у рава Шломо. Он молится, что, если кто-то будет должен уйти первым, пусть это будет он. Мама больше нужна детям. Да, я с ним согласен. Но меня не приняли. Из-под такси я выполз живым. В больнице ты сказала: «Когда ты попал под машину, я думала, что это - самое страшное, что с нами произошло». Оказалось, не самое! Тем летом в Вайвари жила и Лена Катишонок с семьей. А вот строки из письма, которое она прислала мне из Бостона в самые тяжелые первые недели: «Гришка, вот что Астрид Линдгрен рассказала Лилианне Лунгиной[3]: «Я выросла в тени великой любви. Мой отец, когда ему было 17 лет, на ярмарке увидел четырнадцатилетнюю девочку. Влюбился, ждал и получил её в жёны... Каждое утро начиналось с молитвы отца - он благословлял Б-га за то, что ему послал это чудо-жену, это чудо-любовь, это чудо-чувство". И вот жена умерла». Лунгина в ужасе спрашивает: "Господи, а отец?" - "Отец жив". - "Как же он пережил, ужасно, наверное, смерть матери?" "Что ты! Он каждый день благословляет Б-га, что боль разлуки выпала ему, а не ей". Я уверена, что то же самое могут сказать ваши дети: они выросли в тени великой любви. Или в её свете».
Больше детей пока не было. Мирьям и Йосеф не ходили в садик. Это была твоя идея. Ты делала невероятные усилия, чтобы оставаться с ними дома. Одно время даже работала в своем вычислительном центре в ночные смены, возвращалась с работы под утро, немного спала. Все - ради детей, чтобы быть с ними дома. Так продолжалось, пока я не оставил свою чистую работу в библиотеке и не подался в вольные стекольщики. Тут ты смогла уволиться и последние годы перед отъездом не работать. Увы, в Израиле ты работала слишком много. Следующий ребенок родился в Израиле. Он пересек границы без визы, без билета. Ты прятала его в животе. Когда уже в Вене мы вышли из самолета и входили в здание аэропорта, ты спросила: «Ну, и что ты наделал?» Не так давно я успел задать тебе вопрос: «Ты на меня не сердишься, что я вас вовлек в иудаизм, притащил в Израиль?» - «Нет, - ответила ты, - это самое лучшее, что ты сделал!» Спасибо тебе! Сейчас мне так приятно вспоминать твой ответ… Наш сын родился через три месяца после нашего приезда. За это время ушел из жизни мой папа. Он мечтал попасть в Израиль, в юности был участником Шомер а-Цаир, учился в хедере. Его детство и юность прошли в Польше, в городке на границе с СССР. Вся его семья расползлась по земному шару, от Австралии до Канады. В конце 50-х годов многие через Польшу уехали дальше. Он удостоился прожить десять месяцев в Земле Обетованной. Приехав в Израиль, мы видели его всего два раза. Поэтому своего сабру я назвал Шалом. Это были первые роды, на которых я присутствовал от начала до конца. Только в самый важный момент закрыли занавеску, и я остался снаружи. С книгой Теилим в руках. А потом мы вместе оказались уже втроем в палате, ты отдыхала после родов, ребенок спал, и огромная иерусалимская луна светила в окно. Наш первый ребенок на этой земле. Через 22 года мы повели его под хупу. Последний раз ты была вместе с нами. После этого – только в больнице. А после него родилась Геула. Вот прямо взяла и родилась 17-го тамуза, вечером накануне поста. Почему такое имя? Ты решила: раз такая дата, то должно быть избавление. Потом нам говорили, что лучше бы назвали ее Нехамой или Рухамой. Утешение. Так принято называть, если девочка рождается в этот период. И ей было бы спокойней. А так не девочка получилась, а огонь. Знаешь, она больше всех на тебя похожа… Опять я присутствую на родах. Детский врач взял ее, поднес ко мне и сказал строго: «Поцелуй!» Я невольно отпрянул - ребенок только что родился, его запеленали и протягивают мне: целуй. Врач заметил мое движение: «Ты что - ее не любишь?» И я тут же ее полюбил, и так и продолжаю выполнять врачебное предписание - любить свою дочку. Ее помолвка прошла в больнице, где тебе делали операцию. Ой, какое хорошее было время! Сейчас я вспоминаю его как счастливое. Ты была, я мог быть рядом с тобой. Приезжал из Иерусалима в больницу, ночевал там в кресле. Главное - рядом с тобой! Но я и сейчас рядом, очень рядом. Только слезы все время льются по лицу. И за окном дождь. Сильный иерусалимский дождь смывает с асфальта твои следы… В начале 91-го мы переехали в Офаким. Родился Авром, а на следующий день в Москве произошел августовский путч, который привел к развалу страны, где мы родились и выросли. Я ходил по больнице, малыш лежал в кроватке, а я слушал радио. События в Москве развивались стремительно. К моменту выписки из больницы путчисты были арестованы, а коммунистическая партия признана незаконной. Рухнул колосс на глиняных ногах. Когда мы покидали ту страну, могли ли мы думать, что всего через три года она исчезнет с политической карты мира? Потом ты часто говорила мне: «Вот что ты с ребенком сделал! Таскал его радио слушать в возрасте нескольких дней. А дети такие впечатлительные! Когда он родился, и его вынесли из операционной, ты сказал ему «Шма», а потом потащил слушать новости из Москвы. А детей нельзя путать!» Он замечательный мальчик – нет, уже юноша – наш Авромеле. А имя свое - самое революционное в истории человечества – он получил не под влиянием событий в Москве. Тут наш праотец Авраам, повернувший человечество лицом к Творцу, тут и мой дедушка Абрам, который в шестцадцать лет в Петрограде вступил по чужим документам в армию сразу после февральской революции и провоевал всю гражданскую войну с пулеметом Максим в руках. Мы с ним договорились, что через два года начнем искать ему невесту. Потом пришла очередь девочки – появилась на свет Гита-Малка. Я был в разъездах: меня послали проводить семинары в разных городах той страны, которой уже не существовало. Пришлось запастись визами Молдавии, Узбекистана, Украины и России. Сама поездка была для нас большим испытанием. Ты - на девятом месяце, и вдруг меня посылают на две недели в командировку. Я пошел к благословенной памяти раву Шимшону Пинкусу с вопросом, что мне делать: ехать или упереться и оставаться дома? Он долго расспрашивал меня, а потом принял решение, сказал, что я могу спокойно ехать. Из любой точки я звонил, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь. Рав Бакшт и его жена до сих пор вспоминают, как я каждый день звонил домой из Одессы – вдруг ты уже родила. Но благословление мудреца Торы помогло мне в это поездке. У меня было много приключений. Чего стоит только перелет из Одессы в Москву в самолете без билета!А ташкентская эпопея с безвизовым въездом в Узбекистан? А как я потерялся по возвращении в Москву из Ташкента? Или поездка из Молдавии через Приднестровье на машине, когда нас останавливали патрули в военной форме, но без воинских знаков отличия. Из какой армии?.. Гита-Малка... почему? Первое имя - в память жены рава Зильбера, с которой ты была близка. Посещала ее в больнице, дружила с этой мудрой женщиной, училась у нее. Потом перенесла эту дружбу на ее дочку, рабанит Хаву. А второе имя, как вы понимаете - это моя бабушка Малка. Долгое время я был ее единственным внуком. Была еще внучка, которую никто из нас никогда не видел - она родилась в Польше и жила в Австралии. Потом появились еще внук и внучка, но я первым занял место внука. Наверно, она меня очень любила. Одна из трех самых важных женщин в моей жизни. Много у меня было женщин: мама, бабушка и ты, любимая. И дочки. Помню, как мы уезжали из Дисны. Нам нужно было переправиться на другой берег Двины, иногда для этого брали лодку. И бабушка Малка, прощаясь со мной, шла по воде и приговаривала на идиш: «Голдене майне, тайере майне!» А мы уплывали к другому берегу, чтобы там сесть на автобус до Полоцка, где проходил поезд Орел-Рига. Утром мы уже шли по рижским бульварам домой, и бабушка до следующего лета превращалась в письма на идиш, которые приходили по почте. И мой папа умел читать их, о чудо! Такие странные письмена. А сегодня наша Гита-Малка заботится обо мне. Готовит еду. Иногда мы с ней вместе плачем, вспоминаем тебя. И последний – Хаим-Исроэль. Последний, самый любимый, как говорит пословица на иврите. Я иногда говорю, что научился быть папой для девочек с Гитой-Малкой, а папой для мальчиков с Хаимом-Исроэлем. Меня спрашивают: а что, для других детей вы были плохим папой? Не думаю, но если бы были еще дети, то стал бы еще лучшим папой. Учимся жизни. И любви. Каждый ребенок приходит в этот мир, чтобы научить нас чему-то. Помнишь, как трогательно мы его вынашивали? Мне кажется, мы делали это вместе?
Спасибо тебе за всех наших детей. Наверно, я по-настоящему стал
евреем, принявшим на себя заповеди, когда пошел за тобой и решил, что у нас
будет столько детей, сколько их должно у нас появиться на свет. Ты своей
любовью к ним и ко мне помогла принять такое решение. Ну, где салфетки, дайте глаза вытереть. А то не вижу букв!
Ирочка, Юдит, Либи - Любовь моя Меня самого зовут Цви Каплан. Когда меня спрашивают: «а как Вас звали в прошлой жизни?», меня этот вопрос несколько удивляет. Неужели непонятно? Цви - это Цви-Гирш, а Гирш - это Гриша. Так меня и звали. Конечно, папа хотел назвать меня еврейским именем Гирш, но меня угораздило появиться на свет за неделю до начала дела врачей. И когда меня вместе с мамой выписали из больницы, газеты и радио взорвались ненавистью к врачам-убийцам и пустые товарные вагоны уже стояли на станции Рига-товарная, готовые к приему пассажиров в сторону Сибири. Я всегда знал, что назвали меня в честь моего прадеда Цви-Гирша Длугина. Бабушка Малка рассказывала мне, как он умер. Он лег спать, ночью услышали, что он громко всхрапнул, а утром его нашли уже холодным. Наверно, тогда и умер. Гиршем меня иногда звал мой друг Леня Рудин. Цви я стал после брита, хотя использовал это имя раньше. Сейчас жалею, что не взял себе двойное имя, как у прадеда. Солиднее величаться Цви-Гиршем. И труднее переделать в Цвику. Ужасно не люблю, когда меня так величают. Помню телеграмму из Москвы домой, которую подписал «Цви». Для того, чтобы и в телеграфном тексте было что-то наше, тайное, личное. Мою жену звали (как трудно писать о ней в прошедшем времени) Юдит. Я уже рассказывал, как она появилась у нас в школе. Ее еврейское имя дал ей я. Потом, когда ее спрашивали, почему ее так зовут, она с гордостью говорила: имя мне выбрал мой муж. Наверно, поэтому, когда ей нужно было выбрать себе новое имя, ей было очень важно, чтобы это сделал я. Итак, три ее имени: Ира, Юдит и Либи. Она родилась в странном советском городе Калининграде. Странный город был немецким городом Кенигсбергом, а после войны вся область Восточной Пруссии отошла к Советскому Союзу. Немцев выслали, а новое население завозили из пострадавших от немецкой оккупации районов. Туда попала семья кадрового военного майора танковых войск Самуила Кельмана. До этого времени он служил в Германии. Советский офицер в оккупированной Германии стал жертвой большой геополитики и изменчивых настроений дядюшки Джо, управлявшего миром своими усами. В 1949 году, после Войны за Независимость, когда Израиль показал свою способность к выживанию, усы дядюшки Джо отклонились от идеи помогать новому государству, и были предприняты некоторые шаги по закручиванию гаек. Все евреи, служившие в Германии, были переведены на Большую землю. Тесть вспоминал, что им дали несколько дней на сборы. Когда они приехали на границу, то увидели, что все офицеры, покидающие Германию, были евреями. А может, Сталин боялся, что офицеры-евреи побегут в Палестину бороться за создание новой советской республики на Ближнем Востоке? Некоторые пытались. Один мой родственник, который проходил службу в Берлине, сумел перейти на американскую половину города, попал в польский лагерь для перемещенных лиц и в Войну за Независимость уже воевал под Латруном. Из Берлина под Латрун. Майор получил назначение в Калининград, уже не немецкий. В Германии было удобно жить. Комфорт старой Европы, служанка, бонна для сына. Мелочи из дома в больших металлических ящиках перекочевали сначала в калининградскую, а потом и в рижскую квартиры. Я помню несколько картин, серебряную вазу для фруктов, столовые приборы. Что-то из остатков добралось и до Израиля. Когда в семье должна была родиться моя жена, для нее была выписана из Одессы бабушка. «Это была моя бабушка: когда я падала, разбивалась, я звала только ее, причитая «Ой, бабушка-бабуля!» Имя ей дал старший брат, самое популярное в это время. Была такая шутка, что если в любом классе крикнуть: «Ира!», то, по меньшей мере, пять девочек повернутся. «Но меня всегда звали Ирочка, даже когда папа меня за что-то наказывал, даже тогда называл меня Ирочкой». На моем телефоне ее номер был записан тоже под именем Ирочка. Только вот почему-то он уже давно не высвечивался на экране… Как-то в Ленинграде мы пошли в один из музеев. Приобщиться к высотам мировой культуры. Одна из картин называлась «Юдифь убивает Олоферна». Не помню, кто из корифеев Возрождения написал эту картину. Сюжет много раз повторяется в живописи: женщина держит меч и отрубленную голову поверженного врага. «Ты тоже могла бы так, - сказал я ей. – Ты похожа на Юдифь». Так появилось это имя. Мне Юдифь виделась еврейской женщиной, которая могла сделать все. Наделенная силой. Наверно, и я наделял ту, которой дал это имя, невероятной силой, ждал этой силы от нее. Велико было мое разочарование, когда я понял, что она - обыкновенная женщина. Иногда - слабая. Иногда не знает и не понимает важные для меня вещи, не может решить все мои проблемы, нуждается в моей помощи и защите. Но с годами нашей жизни, когда я научился помогать ей и защищать ее, я вдруг увидел в ней силу, способность жить и выживать в сложных ситуациях, самопожертвование и смелость. И стал понимать, что не так уж случайно дал ей это имя. Она выросла под него. Или была такой изначально. Она переросла свое имя. Она делала такое, что маленьким женщинам было бы просто не под силу. Три-четыре ночи подряд она могла сидеть с компьютером, чтобы записать нужный звук, нужную музыку к фильму, накладывая его секунда в секунду на изображение. Когда мне объяснили, что ее фильмы принадлежат школе (ведь она их делала в рабочее время и на деньги школы), я возмутился. Мы делали этот фильм вместе. Я снимал, монтировал, помогал во всем. Но фильм был ее. Она его видела в своем богатом воображении и пыталась реализовать свое видение с помощью примитивных средств вроде обычной, любительской видеокамеры. После нескольких бессонных ночей я сдался и сказал, что больше не буду этим заниматься. Мне пришлось семь раз заново монтировать весь фильм! Мы не знали, как сохранять сделанную работу. Я устал. А она продолжала - и в конце победила. Помните, тот фильм про Пурим, где в конце все снимают темные очки? «Снимите темные очки. Смотрите, мир прекрасен!» Она многим помогала снимать темные очки и видеть красоту и радость этого мира. Все у нее получилось. Ей было важно довести любое дело до конца. Победить. Хотя она любила повторять, что в нашей еврейской жизни важно не побеждать, а выстоять. Может быть, так реализовалось правило ее юности, что за трамваем надо бежать, даже когда он отошел от остановки. Когда победы быть не может, но надо что-то делать. Не сдаваться! Пирог сгорел? Ничего, сейчас исправим! На платье появилось пятно? А мы туда бантик, брошку. Мы справимся. Видите, я оказался прав. Юдифь! Сегодня мне очень тяжело одному без нее. Может, трамвай отошел от остановки? Куда бежать? Я говорю себе, что должен выдержать, помогать детям. Ради нее продолжать то, чему я научился у нее. Ради ее любви ко мне выдержать боль и продолжать жить. Дописать эту книгу. Про нее и ради нее. Когда мы стали соблюдать традиции, друзья стали советовать взять ей еврейское имя. Например, Ора – очень похоже на Ира. Были другие варианты. Она сказала: буду Юдит. Имя прижилось. Но ее звали не просто Юдит, Йеудит. Ее все звали Юдит Каплан. Началось это с того, когда в ее общежитие была девочка по имени Юдит. И приходилось звать по телефону не просто Юдит - тогда к телефону могла подойти не та, которой звонили - приходилось звать по имени с добавлением фамилии. Когда в школе представляли работников, то всех называли по именам, а ее обязательно с прибавлением фамилии. Так появилась Юдит Каплан, Ю.К. Наш домашний телефон иногда звонит и сегодня. Редко, но звонит. Чаще замороженный голос предлагает мне записаться на курсы по регулированию веса или пожертвовать день на очень благотворительное дело, и для начала нажать на звездочку, если меня заинтересовало предложение. Иногда живой голос спрашивает меня, не могу ли я ответить на некоторые вопросы - идет опрос общественного мнения. Им важно мое. А мне – нет. Мне не важно участвовать в этой иллюзии жизни и деятельности. Телефону не к кому обращаться. Обычно звонили не мне - ей! Многие люди нуждались в ее слове, совете, участии. Иногда звонили с глупыми вопросами, на которые и я мог бы ответить. И когда я это понял, половина звонков стали моими. Я просто спрашивал, а может я могу помочь? Например, дать номер телефона, или ответить на простой вопрос. Мне казалось, что я снимаю нагрузку с ее плеч. Немного - на себя. Сегодня я думаю, что, может тем девочкам и женщинам, которые звонили, было важно поговорить с ней, а не получить номер телефона или ответ на простой вопрос? Во время болезни обратились к раву Каневскому за советом. Рав посоветовал дать больной новое имя. Чтобы помочь небесам в лечении. Новое имя дают при наличии миньяна - десяти человек, которые обычно собираются около западной стены, Стены плача. Когда я узнал о рекомендации большого рава, мне стало совсем плохо. Новое имя дают при ситуации, которую я бы назвал безнадежной. Для меня это означало только одно: ситуация подходит к концу, к финалу. О каком финале идет речь, мне было понятно; речь шла только о времени. В больнице собрались две лучшие подруги, они помогали выбрать имя. Найти подходящее. Чтобы понравилось, отозвалось. Раздался звонок. Одна из подруг, которая была в больнице, сказала, что Ирочка хочет со мной поговорить. Набрать номер сама она уже не могла, пальцы не слушались. - Я выбрала три имени. Какое тебе нравится? - Милая, я скоро приеду к тебе, расскажешь. Тогда поговорим. - Нет, сейчас. Давай сейчас. Первое имя - Товби, моя птичка. Второе - Либи. Третье имя - Ента. Явно идишские имена, очень теплые и домашние. Я сказал, что мне больше всего нравится Либи, моя любовь. И так на несколько недель она стала Юдит-Либи. Я стал называть ее так, этим милым словом, которое к ней так подходило – любовь моя. Где ты, моя любовь? Либа. Так звали жену моего прадедушки Цви-Гирша. Она воспитала моего папу, который был ее первым внуком. Хозяйствовала в своей бакалейной лавке. Погибла в гетто летом 1942 года вместе с двумя дочками и их детьми. Цви и Либи встретились и пробыли вместе очень мало. Моя любовь, моя птичка. Ты стала мне сниться. Спасибо. Имя Либи больше не существует. Оно ушло вместе с Юдит. Не принято использовать имя, если человека не называли им, когда он был здоров. Вот если бы мы победили болезнь, это имя осталось бы у нее. На могиле, на каменной плите написано Йехудит, а у меня умерла Ирочка.
Лови волну «Лови волну» - так называлось письмо, которое я получил по электронной почте. Обо мне заботятся, меня стараются развлечь. Или отвлечь. Присылают мне интересные фотографии. На одной из них гигантская волна свернута в трубочку, и в конце трубочки, в просвете, виден потрясающий пейзаж с пальмой. Очень красивая фотография. А в приложение к ней - еще с десяток фотографий и описание, как фотограф добился этого результата. Какие усилия, сколько попыток, специальное снаряжение, риск. Прыжок в воду, волна накрывает с головой, нужно вынырнуть из-под тонны воды, успев нажать на кнопку затвора, поймать кадр. Энтузиазм фотографа вызвал у меня восхищение. И все его усилия «...ради нескольких строчек в газете!» Помните такую песню? «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете...» О журналистах, да. Какие усилия ради нескольких строчек! Ради красивой картинки для календаря, который в конце года выбросят на помойку! Всплывает фраза, которую услышал на встрече с какой-то парой. Мы с моей женой долго работали с ними, пытались помочь молодым людям найти дорогу друг к другу, сохранить семью, оставить детей с обоими родителями, и в ответ услышали фразу: «Ничего не хочу вкладывать в эти отношения!» Человек все правильно понимал. Хочешь, чтобы были отношения? В них надо вкладывать! Из ничего получится только ничто. Представьте себе фотографа, который, приехав на пустынный пляж с красивыми пальмами, вдруг решил, что в этот пейзаж он не хочет вкладывать своих усилий, своего энтузиазма и риска. Имеет право? Конечно! Но тогда зрители лишатся красивого снимка, который может целый год украшать страницу календаря и радовать наш глаз. Выбор всегда за нами. Представьте себе ситуацию. Мы решили приобрести машину или новый дорогой прибор для дома. Начинаем собирать деньги, вкладываем их на специальный счет или просто складываем в копилку. У нас есть цель, есть желание. Реализация может занять много времени, может понадобиться кредит, но мы на пути к нашей мечте. Уже это приятно и дает силы. Можно ли научиться вкладывать в семейные отношения? Можно! И первая приятная неожиданность заключается в том, что в этом случае вкладом считается не только сумма денег, а любое действие. В банк нужно нести деньги, валюту, золото или платину. В банк нельзя вложить улыбку или комплимент жене и еще получить с этого вклада проценты. Ну, не примут. Там ведь все очень серьезные и шуток не понимают. Вклад должен быть ценным. В жизни двух людей, которые повернуты в одну сторону, вкладом будет любая мелочь, у которой и цены-то нет. Мелочь, пустяк, а приятно! Бесценный пустяк. Слово, дуновение ветерка, полукасание. Полуулыбка. Если жалко целой. Мы часто проводили занятия для пар, которые назвали «Мастер-класс – гармония в семье» Цви и Юдит Каплан». Что такое гармония в семье? А переведите назад на иврит, и станет понятно, что это просто «шлом байт». Мир в доме. Просто и понятно! У меня осталось много неиспользованных визитных карточек, на которых оба имени: Цви и Юдит. Сможет ли Цви один, без Юдит, помогать людям?.. Обычно эти занятия строились на нашей паре. Мы могли показать, разыграть сценку, сымпровизировать, быть примером для участников таких встреч. Надеюсь, мы и были таким примером. Надеюсь. От детей слышу, что они хотят создать семьи, как наша, что многому от нас научились, нашим отношениям и поведению. Значит, для них нам удалось быть примером гармонии. Итак, мы предлагали парам «измерить температуру в семье». Так и называется упражнение или, лучше сказать, игра - «Ежедневное измерение семейной температуры». Вы любите игры и развлечения? Вот еще одна игра вдвоем. Можно во время поездки в автобусе, вечером за чашкой чая, перед сном... Вариантов множество. Зачем каждый день мерить температуру? Спросите у знакомых врачей, что за странный обычай все время совать градусник в рот или подмышку и потом интересоваться результатом. Оказывается, больные любят, когда им измеряют температуру. От этой процедуры у них появляется ощущение, что происходит нечто важное и нужное, а значит, их лечат; такой у них с детства рефлекс выработался. К ним серьезно относятся, потом, после измерения температуры, дадут чай с вареньем - и с книжкой в постель, а школа подождет. Нам в жизни так нужно умение доверять, способность открыть себя другому. С чего лучше начать упражнение? С мобильного телефона, который нужно выключить. Чтобы не зазвонил в тот момент, когда жена говорит вам долгожданные слова про отношение к вам, а тут дзинь!...дзинь! Отключите, подождут. Даже если звонят из ООН. Им важно ваше мнение, как спасти мир? Мир в доме важнее! Сначала постройте его в отдельно взятой семье. Можно выключить духовку, чтобы во время разговора у жены не было повода убежать от ответа: «Ой, совсем забыла, пирог подгорает!» Можно выключить еще что-нибудь. На ваш вкус и выбор. Компьютер или радио. Теперь настройки. Сядьте ближе друг к другу; нет, обниматься не надо. Это - потом. Пока легкое касание, нога к ноге, рука в руку. Снимает напряжение, вызывает доверие. Готовы? Упражнение из пяти шагов. Перечисляю: - Признательность - Новая информация - Головоломка - Просьба - Мечта Начинаем разговор со слов признательности. Может пригодиться комплимент, похвала, подойдет любое доброе слово. Что это нам напоминает? Правильно: молитву, которую мы произносим три раза в день. Там тоже, прежде чем мы переходим к важным для нас вещам, таким как здоровье и урожай, мы обращаемся к Творцу мира со словами восхваления. Всегда любой разговор начинать лучше с похвалы. Похвалите друг друга. «Мне было очень приятно, когда...» Мы знакомим другого с самим собой. Похвала должна быть конкретной, никогда не хвалите «вообще», общими словами. И с энтузиазмом, с чувством! Попробуйте сами: сначала произнесите комплимент спокойным, кислым голосом, а затем скажите то же самое голосом, полным тепла и чувства. Уловили разницу? Кстати, когда мы ругаем ближнего своего, наш голос всегда полон чувств и эмоций. Поэтому бранные слова так ранят - в них есть заряд эмоций. Мы много слышим о наших недостатках. Попробуйте свои слова поощрения наполнить положительными чувствами. Нам так необходимо услышать, что в нас хорошего. Лучше всего услышать это от близкого человека. А от кого же еще?! Маленькое отступление. А как второй стороне реагировать на услышанные слова? Они вызывают ответ, трудно промолчать, из горла рвутся слова собственной песни. Хочется или напасть, или защищаться. А сделать нужно самое трудное в жизни – молча выслушать. Самое большое - сказать тихо: «Спасибо». Просто слушайте и все! Трудно? Да! Продолжаем? Вторая ступень. Новая информация. За время, прошедшее с прошлого разговора, прошел целый день, произошло много всего, много событий и случаев, которые являются новыми для вашего собеседника. Расскажите ему о них. Поделитесь. Расскажите, что происходит на работе, в семье, в учебе. Посвятите в свою жизнь. Незнание порождает подозрение и оставляет место для догадок. Расскажите о своих переживаниях по этим поводам, о своих мыслях, если они есть. Впустите вашего партнера в ваш внутренний мир. Непонимание возникает из-за того, что мы строим наши собственные догадки о том, что происходит с нашими близкими людьми, никто не рассказал нам, что произошло на самом деле. А вторая сторона только слушает и молчит... Дальше наступает место для головоломки. Это такая загадка, содержащая вопрос, на который вы хотите получить ответ. Вас давно интересовало отношение вашей жены к последнему открытию американских ученых в области физики малых тел. Ну, волнует вас этот вопрос, не дает спокойно жить. Или почему она не любит гречневую кашу, которую вы обожаете? Может, у нее травма детства, когда ее с ложечки уговаривали съесть еще за папу и за маму? Спрашивайте, не бойтесь. Вы ведь хотите с ней познакомиться, понять, что там прячется под красивой прической. Теперь можно о чем-нибудь и попросить. Это - не обвинение и не вынесение приговора. Не стоит начинать фразу с магических оборотов: «Сколько раз можно тебя просить...». Просьба. Только просьба. Но... просите что-то очень маленькое и конкретное. Нельзя просить, чтобы он стал, наконец, человеком. А что вы имеете в виду? Избегайте обобщений. Просите понятные и простые вещи. Может, потом и станет человеком. Просто скажите: "Мне неприятно то-то и то-то, и я бы предпочел, чтобы в следующий раз ты вместо этого сделала бы то-то и то-то". Когда Вы говорите, отнеситесь к конкретному поведению, которое Вам неприятно, и скажите, какого поведения Вы бы ожидали вместо этого. Слишком часто мы представляем нашим близким бесконечный список того, что не нужно делать. Но редко говорим о том, что же мы хотим, чтобы они делали. Крик: "Почему ты никогда не приходишь вовремя домой?" - не даст результата. А что, если попробовать так: "Если ты опаздываешь, пожалуйста, позвони. Тогда я смогу распоряжаться своим временем и не тратить силы на тревогу за тебя". И, наконец, мечта. О чем ты мечтаешь? Вирджиния Сатир, американский семейный психолог, рассказывала: «Однажды я разговаривала с одним человеком, который мне очень нравился. Он был немолод, а я была намного моложе, чем сейчас. Этот человек сказал: «Отдавайте мечтам, как минимум, 15 минут каждый день. И если вы придумаете сотню вещей, как минимум две из них воплотятся в жизнь». Поэтому продолжайте мечтать и не беспокойтесь о том, сбудутся ли ваши мечты – сначала дайте им волю. Многие люди убивают свои мечты, потому что в первую очередь думают о том, смогут они это сделать или нет. Итак, если вы первоклассный мечтатель. Сначала вообразите что-нибудь – несколько вещей – а потом смотрите, при каких обстоятельствах ваши мечты могут стать реальностью, но не говорите: «О, при такой жизни – как могу я мечтать?!» Услышанная мечта вашей половины может удивить вас и поможет лучше понять, кто рядом с вами. Я в свое время, когда мы делали это упражнение, очень удивился, узнав, что моя жена мечтает спрыгнуть с парашютом. Моя жена и парашют. Вот новость! Не ожидал. Ну, на танке каталась, все ж папа инженер танковых войск, окончил танковую академию, освобождал Будапешт и Прагу. Но тут – головой в бездну и бултых. Вниз на полной скорости. Потом вдруг понял, что она так жила. Головой – и полностью оказаться в каком-то деле. Парашют не успела. Не успела! Даже на вертолете у нас не получилось покататься. Когда мы были в Нью-Йорке, то оказались рядом со станцией, где можно было покататься на вертолете над Манхеттеном. Сделать круг - большой или маленький в зависимости от суммы, которую мог заплатить. Но, увы, требовалось предъявить удостоверение личности, а мы свои паспорта оставили у родственников. После 11 сентября американцы стали проявлять осторожность. «Ну, в следующий раз, - успокоил я свою жену. - Мы же не в последний раз тут!» Ничего не оставляйте на следующий раз! Вам, читатель, предложенное упражнение может показаться слишком искусственным. Соревнование в проявлении любезностей. Без нет полета чувств и спонтанности. Согласен. Так это выглядит со стороны. Сходите на концерт и посмотрите на скрипача: смычок порхает над скрипкой, чудесные звуки парят над инструментом. Волшебство! А теперь пойдите в музыкальную школу и посмотрите на учеников, которые пиликают гаммы и упражнения. Вам звуки их музыки доставляют удовольствие? Вряд ли! Поэтому сначала наши упражнения могут показаться немного надуманными и искусственными. Но если вы включите свое воображение, используете свой творческий потенциал, то через пару недель это упражнение станет для вас жизненно необходимым. Обычно при проведении мастер-класса мы с Юдит первыми выступали сами. Показывали, как можно. Подавали пример, что нестрашно, неопасно. Испытано на людях. На нас самих. Хотите, для примера я попробую? Приготовьте салфетки или носовой платок. Зачем? Сейчас поймете. Пригодится. Итак, я сижу один. Мне некого подержать за руку, но мы вместе. Ближе некуда. Она - в моем сердце. Да, милая, ты со мной? Тогда начнем с комплимента. Ты - красивая. Один поэт сказал: «Возможна ли женщине мертвой хвала?» Я смотрю на твои фотографии, вся комната в фотографиях. Ты - удивительно милая и красивая. Молчи, не говори, что сегодня не выспалась. Ты - красивая и очень элегантная. Как тебе удавалось при нашей скромной жизни так одеваться? Но это уже вопрос, а тут место комплиментам. Скажем так. При нашей скромной жизни ты ухитрялась так элегантно и модно одеваться! Всегда выглядела модно. Это - талант. Ты была талантлива во всех проявлениях жизни. Ты умела жить. И научила меня. Новая информация. Ее очень много. За два месяца без тебя столько произошло. Неужели ты этого не знаешь? Все хочется спросить, как ты там, но сейчас ты должна молчать - моя очередь говорить и рассказывать. Помнишь, в больнице ты все просила меня: «Расскажи мне что-нибудь!» Пишу – и слезы катятся по щекам. Как все два месяца. Я не плачу, просто сами выкатываются из глаз и по щекам вниз. На прошлой неделе девочки приехали к нам домой и убрали твои вещи из шкафа. Меня прогнали: «Уйди, папа! Тебе тяжело это видеть. Ты не дашь нам убрать вещи. Все хочешь оставить». И с каждой шмоткой, которая исчезала в черной прорве пластикового мешка, исчезали воспоминания, кусочки жизни. Я ведь помню каждую пуговичку. Вот в этом ты была тогда, а вот это пошила еще на курсах у мадам Кузнецовой, а в этом приехала ко мне... Я спас твою блузку с картинками Климта - это еще из той жизни, очень старой. Ты смотришь на меня с фотографии, и на тебе эта блузка. Сейчас она немного старомодна, висит у меня в шкафу. У тебя был вкус. Не просто хороший вкус, а именно свой. Ты умела видеть вещи и давать им право на жизнь. Как сказала одна дама во время «шива», просмотрев альбом с твоими фотографиями: «О! Она умела одеваться!» Но я, кажется, перешел к комплиментам, а у нас новая информация. Я пока решил остаться в этой квартире. Трудно. Но трудно уехать из дома, в котором мы провели 11 лет. Они были для тебя счастливыми? Опять я тебя спрашиваю. Для меня – да! Очень! Наши поздние ужины, когда дети уже спали. Книги или музыка. Уроки танцев, когда ты пыталась научить меня танцевать. Так и не научился. Оказался плохим учеником. Праздники, когда мы могли усадить за стол больше двадцати человек. Помолвки и «шева брахот» твоих учениц, десятки пар, которые уходили из нашего дома с надеждой. Вид из окна, которым мы любили любоваться. Окно в природу. Иногда все дети собираются у нас в шаббат. Все сидим за столом. Твой портрет смотрит на меня. Добрые глаза, улыбка. Я сфотографировал тебя в аэропорту, когда ждали посадку на самолет, всего два года назад, во время нашей последней поездки в Одессу. Ехали кого-то спасать. Их спасли, а тебя... Про эту фотографию Сара сказала: «Мамы нет, осталась только улыбка, как от чеширского кота!» Головоломка. У меня их много. О чем хотел бы спросить. Расспросить, уточнить, понять. Понять тебя. Узнать тебя. Нам бы сейчас, как ты писала, «...ты придешь, оживая душой. Мы с тобой за чайком посидим». У меня столько вопросов. О прошлой жизни. И о последнем времени. О времени болезни. И просьба у меня есть. Простая и понятная. Очень конкретная. Приснись мне. Ну, пожалуйста! Приснись. Вокруг много снов. И подруги твои мне рассказывают, и ученицы. Даже наш одноклассник в далеком Монреале видел тебя во сне. Он рассказал мне, что мы все вместе сидим у тебя дома на Аугстрозес, и ты говоришь, что деньги тебя не интересуют. Можно написать отдельный рассказ обо всех этих снах. Только я... Один раз ты мне приснилась. Очень молодая и красивая. Длинные распущенные волосы. Я понимаю, что ты больна, и волна сожаления накрывает меня. «Она больна и должна умереть». Следующая мысль: «Но пока она жива, вот она. Можно поговорить, спросить, вот она!» И я бросаюсь к тебе, выкрикивая твое имя... – и просыпаюсь. Слезы бьют из глаз. Мечта. Сейчас мне сложно мечтать. Мечта всегда в будушее, а я сейчас в прошлом. Наверно, мечта эта в твоих стихах. Только сейчас я говорю это тебе. Измени женский род в одном слове, и теперь это мои стихи к тебе. Молчи и слушай. Если слышишь меня. Но я верю в Тхият а-Метим, Ты придешь, оживая душой. Мы с тобой за чайком посидим, возвращаясь из дома домой. А пока, сердце выпив до дна, под шакалов убийственный вой, в душной ночи сижу я один. Не хочу я прощаться с тобой! Не хочу я прощаться с тобой!
Тель-Авивский клуб литераторов
Объявления: |