|
Вячеслав Добровольский
О ТЕХ, КОГО НЕТ
В школьные годы… нет, даже раньше, с детства, помню песенку «Я вам скажу один секрет, кого люблю, того здесь нет…» Она мне очень нравилась, хотя с возрастом стал понимать, что песенка в общем-то женская, судя по словам припева «Я вам скажу секрет другой, кого люблю, тот будет мой». Да и первая часть спорная. Значит, тебя окружают те, кого ты не любишь? Обидятся. И будут правы. И все-таки… Я люблю тех, кто сейчас со мной. И любовь к ним выражаю не в словах, а в поступках, делах, которые стараюсь совершать для них, ради них, а иногда и за них! И, дай Б-г, на долгие годы. Что же остается тем, кого рядом нет, и уже никогда не будет? Только одно - Память! Вот и пишу я эту книгу в память о друзьях, родных и близких, с которыми прошла большая часть жизни. Уверяю , дорогие читатели (а среди вас будут те, кто знал моих героев достаточно долго и хорошо), я настолько люблю и помню действующих лиц, что вы невольно попадете под их обаяние! А чтобы полнее понять, а может даже увидеть моих персонажей, помимо их фотографий я постараюсь как можно точнее обрисовать время, когда та страна и те люди жили и мечтали, ссорились и любили, рождались и уходили… И да не обидятся на меня ныне живущие! Они тоже найдут себя на этих страницах, и я желаю им как можно дольше оставаться здесь, рядом со мной. Итак…
РОДНЫЕ ЛЮДИ. Банальные определения: друзья, родственники, товарищи, знакомые. Время стирает грани этих определений. Иной раз друг отдаляется, родственник становится чуть ли не врагом. И с высоты накопленного опыта (хорошо придумал вместо «прожитых лет», а?) отчетливо понимаешь, нет, даже чувствуешь, что самое точное понятие, обобщающее твой круг – Родные люди! Те, кого знаешь абсолютно, со всеми достоинствами и закидонами, которых принимаешь такими, как они есть, не пытаясь переделать. Потому что тогда они станут другими, а значит не родными. Без них ты – не ты! Они в тебе, и как бы далеко ни были друг от друга, живут внутри и очень уютно себя там чувствуют… пока живы. А когда уходят, в тебе остается незаполнимая пустота. И заполнить нечем и некем. И не надо! Главное – не выпускать их из себя, пускай остаются! И живут, в памяти, в новых делах. Уйдут – и всю оставшуюся жизнь проведешь в воспоминаниях, а это уже – не жизнь! Так что пусть живут! А я расскажу о них.
КОПИЯ. 11 ноября 1989 года. Ленинград. Больница. Рядом, на двух койках, соединенные трубками прямого переливания крови, два поразительно похожих человека, одному 62, другому 37. Мой отец и я. Ему осталось жить около двух месяцев, и я прилетел из Свердловска, где служу режиссером в театре музкомедии, чтобы дать ему своей крови, она облегчит немного страдания. А еще в этот день 40 лет со дня свадьбы моих родителей, и я до больницы успел заехать и заказать в ресторане столик на троих (папа и мама еще не знают), куда мы поедем после неприятной, но жизненно необходимой процедуры. А пока что мы лежим, оба с закрытыми глазами, и я ощущаю, что думаем и вспоминаем одно и то же… Да простит меня мама, простят и бабушки с дедушками (увы, никого уже давно нет), но сколько я себя помню, а это лет с четырех, папа был всегда ближе, он как бы и не отцом был, а старшим товарищем, другом. Без всяких нравоучений и назиданий он личным примером учил меня жизни. Правда, иногда это приводило к совершенно неожиданным для него результатам.
Говоря, точнее,
хвастаясь мною перед друзьями, отец всегда говорил: «Моя копия». Я
настолько привык к этим словам, что одно время считал их своим полным
именем. Чуть постарше, когда понял значение этих слов, я сделал их смыслом
жизни. С детства и на всю жизнь! В общем, для начала я хотел быть его достойной копией! Поэтому во время многочисленных встреч папы с его друзьями по спорту, театру, и, главное, с друзьями детства, я был, что называется, одно сплошное ухо. И вот к чему это однажды привело. - А помнишь, как мы первый раз курили? - Или! Пошли на казенку (прогуляли школу), купили пачку «Любительских» на деньги для завтрака, забрались в наш дровяной сарай с сухими дровами, попробовали невзатяжку, жутко не понравилось, но деньги заплачены, так что выкурили все, потом жевали траву, листики с деревьев, объели весь лимон на 1-м этаже у тети Поли, чтоб запах забить… и обошлось! Родители пришли поздно. Первая фраза диалога принадлежала папиному другу, вторая папе, которому во время эксперимента было 8 лет. Мне, когда я услышал, столько же… На следующий день с моим одноклассником Димкой Леоновым осуществили, как сейчас говорят, «реконструкцию»… Благо двор, сарай и даже тети Полин лимон находились на тех же местах… Но моя бабушка, папина мама, оказалась дома и запах учуяла… Отыгравшись на моей спине мокрым вафельным полотенцем она загнала меня в комнату с одной фразой в конце: «Сиди пока не придет папа» Папа а зашел в комнату. Желваки на его скулах не предвещали ничего хорошего. Но я помнил наш с ним уговор: НЕ ВРАТЬ… Диалог был коротким: - Курил? - Да. - Зачем? - Потому что я твоя копия, сам говоришь… - ??? (желваки перестали двигаться, брови взметнулись, создавая на лбу морщинки, которые я очень любил и даже старался создать их у себя) - Ты вспоминал вчера с дядей Жорой, как вы в 8 лет первый раз курили? - Да, ну и что? - Так мне сейчас 8… Договорить мне не удалось. Отец успел выскочить из комнаты. Долгое время его хохот сотрясал квартиру к полному неудовольствию бабушки. Нахохотавшись, он продолжил диалог: - Мне не понравилось. - Мне тоже. - Я потом до 17 лет не курил… - И я не собираюсь… В это трудно поверить, но закурил я именно в 17 лет, хотя еще за год до этого папа сказал: «Если начнешь, кури открыто, не будешь курить дрянь, где лежат сигареты ты знаешь». Папа перестал курить в 58 лет. И так получилось, что в свои 58 я почувствовал, что тяги к курению больше нет… Когда отсоединили трубки, и мы с отцом встали, он сказал: «Знаешь, сын, мы всю жизнь были друзьями, а теперь еще и кровью породнились»… А потом я украл его из больницы, и мы втроем провели несколько прекрасных часов в ресторане… На следующий день я улетел в Сведловск, а 5 января 1990 года, меньше чем через 2 месяца отца не стало… С того дня прошло больше четверти века, мне сейчас больше лет, чем было ему. Но до сих пор у меня в памяти «Ты – моя копия». С каждым годом все ярче вижу наши с ним фрагменты из разных лет и буду рассказывать о них.
БОЛЬШОЙ ПРИЗ. Если бы учреждали награду за самый массовый в мире смешанный стриптиз, такой «Большой приз за стриптиз», его несомненно взяли бы одесситы в июле 1972 года, хотя в тогдашнем СССР о стриптизе знали только теоретически. И тем не менее его участниками стали около 600 человек, а уж зрителей было гораздо больше! Итак. Одесса. Середина июля. Место действия кинотеатр «Родина», двухсерийный фильм «Большой приз» сеанс 15-00. Основные участники: я, мои родители, их друзья и бабушкина подруга, тетя Дора, родная мама композитора Модеста Табачникова, женщина, в сравнении с которой обе семьи вместе взятые и рядом не находились по запасу остроумия, оптимизма и исключительно одесского мышления (что такое «одесская форма мышления» я написал в рассказе «Молчание – золото»). На улице +35 в тени, тени нигде нет, а в зале аншлаг и никакого намека не только на кондиционер, но даже на вентиляцию. Не знаю, кому было более жарко: пилотам «Формулы-1» в кокпитах на экране (они хоть подготовленные) или потным зрителям на грани обморока. Ситуация накалялась с каждой минутой, влажный воздух в зале перестал быть воздухом несмотря на постоянно действующие в руках веера, газеты и платки, которые вместо охлаждения просто стряхивали капли пота на соседа. Кто-то должен был сделать решительный шаг. И таким героем стала именно тетя Дора, одесситка с 75-летним стажем (ровно столько ей исполнилось в тот год). Давно не глядя на экран и борясь с одышкой, она с криком,-«Не знаю, кому где, а мине ВСЕ!»,- вскочила с кресла, резко нагнулась, схватила обеими руками подол платья, резко через голову стянула его с себя вместе с комбинацией и с гордым видом села обратно! Зал отреагировал мгновенно. Сначала на хлопок кресла (в то время кресла в кинозале большей частью были деревянные, с пружинами, так что подъем с такого кресла сопровождался резким стуком дерева о дерево), затем на вид тети Доры, в лифчике и трусах. Зависть во взглядах длилась не более секунды… Заглушая рев моторов на экране треском кресел, весь зал в мгновение ока оказался в таком же виде! Кино все досмотрели с удовольствием, во всяком случае, мы (маленький секрет нашей семьи заключался в том, что мы приехали в кино с пляжа и были в купальниках и плавках). Но картина, представшая перед глазами после того, как в зале зажегся свет , и сразу открыли все двери из зала на улицу, никого не могла оставить равнодушным. Не говоря уже о репликах в зале, типа: -Мужчина, как Вам не стыдно, отвернитесь уже! -Мадам, Вы что, боитесь меня испугать? -Нет, я боюсь у Вас чего-то не увидеть! -Мадам, не мните лицо, у меня именно для Вас нет ничего выдающегося… Все прохожие с изумлением глядели на полураздетую толпу, внезапно оказавшуюся на улице, а участники массового стриптиза ловили первых попавшихся частников и такси и стремительно разъезжались, потому что созерцание большинства тел одесской комплекции «легче перепрыгнуть, чем обойти» - зрелище не слишком эстетичное. Но и здесь тетя Дора оказалась на высоте. С достоинством императрицы Екатерины Великой, которой Одесса обязана своим существованием, коренная одесситка гордо, свысока оглядела обе толпы и сказала: «Кому не наравится, не будет целовать меня в лицо. А в остальное – только с моего согласия».
ИМПРОВИЗАЦИЯ. С детства меня окружала музыка. По утрам из радиоточки дома, затем на репетициях в украинском театре, где служил папа, вечерами из патефона, а позднее – из телевизора. Не могу сказать сейчас, нравилась она мне или нет, что-то наверное нравилось. Она как бы занимала свое место в жизни без моего участия. Главным источником музыки для меня было пианино дома, на котором нередко импровизировал папа. Я очень любил наблюдать за ним и потом, когда никто не видит, играть в то, как «папа играет на пианино»! Это был бессмысленный набор нот, на который я совершенно не обращал внимания, важнее было ползать пальцами по всей клавиатуре, раскачиваться и нажимать на педали. Судя по детским фотографиям, я неплохо копировал и выражение папиного лица, что не осталось незамеченным бабушкой, папиной мамой. Она имела опыт «музыкального воспитания», именно она заставила папу закончить музыкальную школу по классу скрипки, что в дальнейшем помогло ему в музвзводе одесской артиллерийской спецшколы и в дальнейшем после войны некоторое время неплохо зарабатывать, играя в ресторане на трубе. Теперь бабушка решила повторить эксперимент на внуке. Несмотря на категорическое утверждение папы, что у меня нет слуха, бабушка договорилась с преподавательницей музыки в нашем дворе, и с четырех лет начались мои мучения. У Анны Львовны (так звали учительницу) был сын Леня, старше меня года на три. Как мы (а я был не один из двора, кто здесь учился) завидовали ему! И совершенно не потому, что он занимался дома. Дело как раз в том, что играл он меньше нас, и по простой причине: месяца не проходило, чтобы Леня что-нибудь себе не ломал в дворовых играх. Как только ему снимали гипс с одной руки, как он тут же появлялся на другой, или на пальце, а иногда на нескольких сразу. К слову, когда я впервые увидел фильм «Старики-разбойники», то весь перебинтованный следователь из фильма очень напомнил мне Леню. Три года мучений оказались не напрасными, и меня с первого раза приняли в первую одесскую музыкальную школу, директором которой был известный композитор Юрий Знатоков, старый товарищ папы. И он по дружбе определил меня к лучшему педагогу школы… если бы волею судеб мы не переехали из Одессы в Ленинград, уверен, музыка стала бы моей профессией. Валентина Исааковна Гольцман. Музыкант и педагог от Бога, она учила нас не столько играть, сколько слушать, слышать и понимать музыку! Странно наверное это звучит, но она учила 8-9 летних детей импровизации. Благодаря ей, я в этом возрасте узнал, что такое джаз, причем не в записи, а в ее исполнении. Вот эти уроки и привели к тому событию, о котором хочу рассказать. Я никогда не был усидчивым учеником. Подбирать по слуху мог часами, но учить программу… Час в день, который под присмотром бабушки я обязан был играть, превращался в обоюдную пытку. Как только открывалась крышка инструмента, со двора раздавался стук мяча и крики, звавшие меня играть. Видя мои мучения, бабушка решила извлечь из них пользу. Высчитав, что сыгранные мною по 5 раз все заданные произведения составят ровно час, она однажды заявила: « Хорошо. Не хочешь играть час – не надо. Сыграй каждую вещь по пять раз и свободен». …Радость моя длилась несколько дней, пока я внезапно не взглянул на часы и понял, что никакой выгоды не получил. Но уроки импровизации не прошли даром. Через несколько дней исполнение программы по 5 раз стало занимать не более 40 минут. Бабушка ничего не понимала, я так же старательно перелистывал ноты, а время неумолимо сокращалось. Когда мой ежедневный урок составил 25 минут, бабушка обратилась за помощью к папе. «Виленька»,- сказала она ему,- «послушай урок. Мне кажется, Славушка стал очень быстро играть». И папа послушал… бабушка была, как говорят сейчас, «в шоке»… Урок длился ровно один час. Успокоив бабушку. Что я больше я не буду «быстро играть», папа рассказал мне, как в детстве точно также сокращал программу, пользуясь тем, что никто в семье не знал НОТНОЙ ГРАМОТЫ! В дальнейшем я нашел еще один способ избегать нелюбимых уроков. Начиная произведения и так же тщательно переворачивая ноты, я постепенно переходил в импровизации бабушкиных любимых мелодий (а любила она больше всего народные украинские и еврейские песни), и когда она начинала потихоньку их напевать я мог спокойно сбегать во двор, раньше чем через 5-10 минут она не замечала моего отсутствия, а загнать меня со двора домой было нереальным занятием… Дорогая моя бабушка Оля! Спасибо тебе за твердость и терпение. Ведь вся семья была против твоей затеи. Но если бы не ты, я не закончил бы «музыкалку», не играл бы кроме фортепиано на аккордеоне и гитаре, не работал в трудное время концертмейстером в Ленконцерте… И то, что я более 30 лет работаю в музыкальном театре, пройдя путь от артиста хора до Художественного руководителя – твоя заслуга. ПОСЛЕСЛОВИЕ. Моя дочь Лида сейчас заканчивает 9-летку для музыкально одаренных детей по классу фортепиано, поет в хоре и в ансамбле. Причем в ансамбле они поют джаз. Импровизацию.
ПОЛИГЛОТ. Самое главное и лучшее достижение СССР – интернационализм. Причем в самом общечеловеческом понимании этого слова. Так сейчас живет вся Европа в Шенгене. Мои друзья и родственники, товарищи и знакомые жили почти во всех республиках Союза, были объединены отсутствием границ , единой валютой и языком и полной свободой общения. Единственным основным отличием каждой республики был национальный язык, который начинали изучать в школе со второго класса, а так же обязательный национальный театр! В городе могло не быть русского театра, но национальный – обязательно. Папа служил в одесском Украинском музыкально-драматическом театре, детство мое прошло за кулисами, и к школе украинский язык знал ничуть не хуже, если не лучше русского. К окончанию начальной школы по обоим языкам, письменному и устному, а так же по обеим литературам в табеле у меня красовались сплошные пятерки. Год спустя наша семья переехала в Ленинград, но любовь к языку, напевно – мелодичному, непередаваемо красивому языку (сейчас такого нет, да и быть не может, что в русском языке, что в рiднiй мовi сплошные англицизмы) сохранилась. В домашней библиотеке рядом с Пушкиным и Толстым стояли «Кобзар», Леся Украiнка, естественно без перевода. А еще, приезжая на каникулы в Одессу я брал у бывших одноклассников учебники , продолжая таким образом самообразование по языку. И много лет спустя это принесло свои плоды. В 1989 году меня, режиссера Свердловского Академического театра музкомедии, пригласили на постановку в город Ивано-Франковск на постановку мюзикла Александра Журбина «Ваш ход, Королева!» (пьеса В. Константинова и Б. Рацера по комедии О. - Э. Скриба «Стакан воды»). Я только что выпустил этот спектакль у нас в театре, кто из Ивано-Франковска видел его я не знаю, но главный режиссер Сведловского театра Кирилл Стрежнев ( и поныне главный этого театра, Народный артист России) передал мне приглашение. Прикарпатье в тот год уже не представляло спокойного безграничья еще существовавшего, но уже шатающегося Советского Союза. Над городом Красные флаги та Жовто-Блакитнi прапори, КПСС в резких тонах полемизирует с РУХом… Перестройка. И вот в такой атмосфере происходит первая встреча с актерами… Да, самое главное забыл: театр УКРАИНСКИЙ! О том, что я знаю язык, было известно только Игорю Борысу, главрежу театра. Я рассказал ему о своей тактике завоевания труппы, и он меня «не выдал». Спасибо, Игорь Александрович! Первую читку я проводил с завлитом театра Ольгой Борисовной Райковской. Она читала пьесу на украинском, а я затем на русском объяснил актерам, как и во что мы будем играть… Более холодного приема ни до, ни после этой репетиции у меня не было ни в одном театре! Это было молчаливое объединение труппы против «режиссера – москаля», неизвестно для чего ставящего в их театре переводную французскую пьесу. Ситуацию усугубляло еще и то, что за несколько дней до этого с потрясающим успехом в театре состоялась премьера спектакля «Поэт на Голгофе» (автора к сожалению не помню, постановка И. Борыса) о Тарасе Шевченко, о его заключении в Петропавловской крепости и последующей ссылке. Когда прекрасный артист Алик Шиманский в роли Тараса в финале спектакля запел «Заповiт», весь зал встал… В течение недели я проводил репетиции вместе с завлитом, вставляя в свою русскую речь некоторые украинские слова. Труппа постепенно смягчалась, я даже удостоился поощрения Народной артистки Украины Х. Фицалович, игравшей Королеву, мол «режиссер ищет общий язык с труппой». К слову сказать, в жизни все актеры общались на русском языке, но репетиция – это «святое». Все свободное время я бродил по городу, заходил в магазины, на базар, да и в гостинице сознательно говорил только на украинском, потому что знания – знаниями, а на языке «мозоль должен вырасти». И вот через неделю настал час моего триумфа. Я провел репетицию, не вставив ни единого русского слова! Да еще принес свои переводы на украинский двух музыкальных номеров! Эффект превзошел самые смелые ожидания. Репетиция была провалена полностью! Шок от такого «словесного преображения» напрочь выбил у актеров все наработанное за несколько дней. Через час после репетиции главный вызвал меня к себе в кабинет. «В буфете»,-сказал он,-«только и разговоров, что в театр приехал режиссер-полиглот, который может за неделю выучить любой язык !!!». Я мучительно ломал голову, как вернуть прежний репетиционный процесс. Помог случай. На следующий день, в театре был выходной, в кабинете главного появилась режиссер Краковского театра Богуслава Сосновска, которая приехала договариваться об обменных гастролях и своей постановке в этом театре. И вот вечером, на банкете в ее честь, где были ведущие актеры театра, Игорь Борыс открыл мой секрет… Все хохотали до упаду, труппа стала, как говорят «моей», а когда после премьеры все актеры на украинском подписывали подаренную мне афишу спектакля, один человек, художник по свету Богдан Марьянович (фамилию не помню), принципиально говоривший только на украинском, сделал надпись «Люблю работать с умными режиссерами ». На русском. ПОСЛЕСЛОВИЕ. Три года спустя, в Одессе, я прочел вывеску на одном из магазинов, «Найт шоп «TARAS»»… шел 1992год… такого языка я не знал никогда.
МОЛЧАНИЕ – ЗОЛОТО. Мне дважды повезло в жизни. Первый раз – когда я родился в Одессе. И второй – когда понял это. А если учесть, что все мои предки – коренные одесситы со дня основания города, то везение становится просто безразмерным. С детства я гордился почетным званием одессит. Тем более, что яркий пример одессита-фаната постоянно находился рядом. Мой папа. До сих пор помню его рассказы о детстве и юности, где все факты и события были связаны только с Одессой. Одним из наиболее ярких был рассказ об освобождении города. 10 апреля 1944 года. Сталинабад (ныне Душанбе). Эвакуированный театр московской оперетты дает спектакль «Раскинулось море широко». В зале курсанты одесской артиллерийской спецшколы, средний возраст 15-16 лет. Вдруг во втором акте на сцену выбегает замполит, и, остановив спектакль, кричит в зал : «Братва, Одессу освободили!»… Местные жители за три года войны ни разу не слышали и не видели ни бомбежек, ни салютов. Да и вряд ли могли бы отличить одно от другого. Но в ту ночь оба понятия соединились для них в единое целое. Курсанты (и мой отец в их числе) сбили замки со склада боепитания и устроили салют в честь освобождения родного города… Вы спросите, причем тут молчание? Как раз притом, что молчание нам не свойственно. Молчащий одессит – нонсенс, парадокс, артефакт. Хотя именно из одесского молчания рожден так называемый «одесский юмор». По правде сказать, никакого одесского юмора нет! Есть индивидуальная одесская форма мышления, отличная по эмоциональности от любой другой. Одесская как раз неэмоциональна, несколько флегматична и по-философски проста. В ее основе лежит безмерное уважение к говорящему. Чтобы ты ни говорил, твой собеседник не просто слушает, он слышит и анализирует сказанное, задает вопросы, часто парадоксальные, и только затем дает совет или делает вывод. А эмоции достаются тому, кто начал беседу или слушал ее. Россыпи одесского мышления я начал собирать с 12 лет, когда мы переехали в Ленинград. На ленинградскую речь я все время обращал внимание, как иностранец, попавший в незнакомый языковый мир. И только на каникулах в Одессе я снова окунался в атмосферу родной речи. Вот тогда и обратил внимание, как интересен и красив одесский язык. Еще не было одесского КВН-а, только начинали творческий путь Роман Карцев и Виктор Ильченко, еще не читал с эстрады свои рассказы Михаил Михайлович Жванецкий. Но вся Одесса была наполнена потрясающими по лаконизму и парадоксальности фразами: - НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ КРИЧАТЬ, НЕУЧ! Я 10 КЛАССОВ ЗАКОНЧИЛА! - …(очень тихо, трезвым голосом) КАК, ПОДРЯД? (из разговора за стенкой пьяного соседа и его подруги) - А, СЕГОДНЯ ПЕРЕДАВАЛИ, БУДЕТ ПЛЮС 20. Я ЧТО-ТО НЕ ЧУВСТВУЮ ЭТИ ПЛЮС 20… - А СКОЛЬКО ВЫЧУВСТВУЕТЕ? - (выглянув в открытое окно, повертев головой, садясь на место) ПОКА ПЛЮС 16. (разговор в трамвае) - ЖАННА, ЖАННА, НУ ИДИ ВЖЕ СЮДА… - ОЙ, Я НЕ МОГУ! ЗДЕСЬ СТОИТ КАКОЙ-ТО БЕЗРАЗМЕРНЫЙ МУЖЧИНА… (разговор подруг через весь троллейбус) - ТЫ ЗНАЕШЬ КТО? - КТО? - ТЫ ЗНАЕШЬ КТО? - НУ КТО? КТО? - ТЫ… СТАРАЯ СФОРЦАНДА! (ругань старушек в автобусе) - ЖЕНЩИНА, ЧТО ВЫ СУВАЕТЕ ПАЛЬЦАМИ У В ЭТИ ДЫНИ? КУПИТЕ СЕБЕ КУРИЦУ И В НЕЕ СУВАЙТЕ ПАЛЬЦЫ! (реплика продавца) - МАДАМ, ПОЧЕМ ЭТА КОМЕДИЯ? (обращение к продавщице рыбы) Вполне естественно, что желание соответствовать таким образцам стало постепенно жизненной необходимостью. Тем более, что жизнь сама помогала в этом… Мы сидим с родителями в гостях у родственников. В их семье главная тема любой беседы – здоровье. Вернее, его отсутствие. Дядя все время жалуется, «где что у него болит, и куда оттуда стреляет». Его жена рассказывает «где у нее давит и куда жмет». Родители вежливо, скрывая зевоту, слушают. А у меня вырвалось: - Ой, дядя Яша, как я вам с тетей Бетей завидую! -(ошарашено) Чему, деточка? - Так ведь чтобы переносить столько болячек, надо иметь железное здоровье… Больше в этом доме я не был никогда, хоть до дядиной кончины оставалось еще лет двадцать, со всеми болезнями он умер за год до своего 90-летия… Со временем я начал записывать подобные выражения, а поскольку с возрастом география моих поездок расширялась (сначала спортивные сборы и соревнования, затем гастроли, поездки на постановки), я внезапно понял, что одесская форма мышления сродни онкологии, и дает метастазы везде, где хоть раз «ступала нога одессита»: - МУЖИКИ, ЭТОТ НОМЕР ДО КОНЕЧНОЙ ИДЕТ? - ДО КАКОЙ НА … КОНЕЧНОЙ? ЭТО ЖЕ 45-Й! - МУЖИК, СПАСИБО. ПОНЯЛ. (вышел из автобуса, в который только зашел). (разговор нетрезвых пассажиров в автобусе, г. Оренбург) - ДА. Я НАРУШИЛ. НО ВЕДЬ ТРАНСПОРТА ЗДЕСЬ НЕ БЫЛО? - НЕ БЫЛО. - ЗНАЧИТ ТАК ПРОЕХАТЬ МОЖНО? - МОЖНО-ТО МОЖНО… НО ТОЛЬКО- НЕЛЬЗЯ. (из объяснения с инспектором ГИБДД, г. Рига) «ЖЕНСКОЕ ПОСТЕЛЬНОЕ БЕЛЬЕ», «ИНТИМ-ИНСТРУМЕНТ» (названия магазинов, г Санкт – Петербург) «ПРОФЕССИОНАЛЬНАЯ ФОТО- И ВИДЕОСЪЕМКА СВАДЕБ, ПОХОРОН И ДРУГИХ ТОРЖЕСТВЕННЫХ МЕРОПРИЯТИЙ» (объявления в автобусе, г. Самара) Таких изречений у меня накопилось несколько больших общих тетрадей, многие застряли в памяти навсегда, и я с гордостью к случаю вспоминаю их. В отличие от медицины онкология смеха никогда не заканчивается летальным исходом. И больше двух столетий Одесса с ее молчаливым восприятием мира остается золотой кладовой юмора. Действительно, Молчание – Золото!
О ВЕЖЛИВОСТИ. Есть слова, которые и не слова даже, а руководство к действию. Вспомните суворовские «быстрота и натиск», ленинские «революция и красный террор », горбачевская «перестройка»… Так и хочется чего-нибудь делать, не важно, что и зачем, лишь бы - делать! Не подойдет, потом переделать можно…или нельзя…или уже не нужно… какая разница? Минус этих слов в том, что в них отключаются мозги, и нет паузы, чтобы оценить сделанное, а может и полюбоваться им. Напротив этих, стоят слова ласковые, умиротворенные: нежность, уважение, вежливость… очень одесские слова. Для меня Одесса всегда была эталоном вежливости. Почитайте одесских литераторов всех времен и сами убедитесь в этом. А происходит это от сформировавшейся формы одесского мышления , я писал о ней в рассказе «Молчание – Золото». Внимание к собеседнику без вежливости невозможно. А поскольку в Одессе очень любят поговорить «за жизнь» и «за просто так», флюиды вежливости разносятся по городу, как на берегу брызги прибоя. Вежливость вообще – отдельная тема. Я же хочу рассказать об одной ее стороне – отношении к женщине. С детства я видел, как папа и дед открывали дверь перед бабушкой и мамой, как подавали им пальто. То же самое всегда делали друзья семьи (В то время встречались часто, люди, не разделенные на особи телевидением и интернетом). Став немного старше, лет с пяти, я понял, что пора и мне делать так же. Дело было за случаем, и он вскоре представился. Августовский вечер. В Аркадии, по главной аллее, постепенно идет к морю группа из нескольких супружеских пар, среди которых мои родители. Всем по 30-35 лет, вместе с ними, естественно дети. Женщины в легких платьях, мужчины в рубашках «апаш». И только я гордо вышагиваю в своем первом «взрослом костюме»: длинные брюки, и, главное, ПИДЖАК(!). Мне не раз доводилось видеть на сцене, в кино и в жизни, как парень набрасывает на плечи девушке пиджак. Это было очень красиво, и я мечтал когда-нибудь сделать так же… И вдруг порыв ветра! Я заметил, как поежилась от него мамина подруга (засл. арт. Украины С. Шиманская)… Представьте разницу в росте и комплекции взрослой женщины и 5-летнего пацана, даже не очень мелкого… Но возможность осуществить мечту победила! Тетя Стася едва успела произнести,- «что -то прохладно стало»,- как я запрыгнул на скамейку (иначе бы не достал), быстро снял пиджак и набросил ей на плечи, вернее, на одно плечо, сказалась разница в размерах… Пауза взрослых, думаю, превзошла по длине знаменитые финалы « Ревизора» и «Бориса Годунова» вместе взятых. Взрослые не смеялись, нет. Папа только сказал,- « Моя копия»,- и крепко обнял. Как умны были взрослые в этом случае! Рассмейся они, и возможно я бы никогда не решился еще раз на подобный поступок. А так я расценил их реакцию, как одобрение и понял, что можно и нужно продолжать. Честно. Я был не исключением в Одессе. С 1 по 4 класс я учился в одесской 122-й школе. В классе почти 50 человек, четыре параллельных класса (детей было много), раздевались в классах, вешая пальто на гвозди, вбитые в длинную доску вдоль стены. Почти все мальчишки сидели с девочками и безусловным рефлексом было то, что по окончании уроков мы подавали пальто своим соседкам по парте. Январь 1964 года. Две недели, как мы переехали в Ленинград, здесь прошли зимние каникулы и я впервые иду в ленинградскую школу. Одноклассники смотрели на меня широко раскрытыми глазами. Еще бы! Ведь на мне была одесская школьная форма: флотские брюки с клешем, китель, на котором вместо школьных были настоящие «морские» пуговицы, а пионерский галстук надежно прятался под кителем, повязанный прямо на тельняшку, что я продемонстрировал, когда учительница спросила меня, пионер ли я. Как говорится, встречают по одежке. А принимают по поступку… Тот же день. Уроки закончились и мы спускаемся на первый этаж в непривычную для меня общую раздевалку. По привычке я беру у своей соседки по парте пальто и подаю ей… свеклу в разрезе видели? Такого цвета вмиг стало ее лицо, остальные застыли (опять немая сцена)… Пальто на нее я все же надел. И не только на нее. Я подал пальто всем девочкам класса. Всем подряд! Интеллигентный город Лениннград! Через неделю все мальчишки нашего класса делали то же самое, а чуть позже и другие заразились бациллой вежливости. Вы спросите, как? Очень просто. Важно было не изменить себе. Двум-трем насмешникам пришлось «объяснить действием» (папа задолго до этого научил драться, в Одессе его несколько раз за это в школу вызывали), остальным рассказал, «Как это делалось в Одессе» (да простит меня И. Бабель за использование названия его рассказа). Год спустя, на Новогоднем школьном празднике, директор школы на весь актовый зал объявил наш «6-й Б» самым вежливым классом в школе. Мы были счастливы. А школьная форма к этому времени у меня уже была такая, как у всех.
ЧЕТВЕРТЬ КУРИЦЫ. Эта история началась задолго до моего рождения, имела довольно обычное продолжение и совершенно неожиданный финал… В одесском дворе, с разницей в несколько лет родились мальчик и девочка. С детства дружили, вместе росли. Весь двор называл их «жених и невеста»… Война, эвакуация, возвращение, встреча, и все как раньше. И двор готовится к скорой свадьбе. Шел 1948 год… В 1995-м я ставил спектакль во Владивостоке. Постановочный период длился около трех месяцев, многие актеры и музыкальный руководитель спектакля были моими ровесниками. И как-то само собой получилось, что мы вечерами засиживались в театре после вечерних репетиций. Постепенно сложилась компания из 6-7 человек. Темы разговоров в основном сводились к различным театральным курьезам, оговоркам на сцене, актерским розыгрышам. Я уже не помню, какую историю тогда рассказал. Она произошла не со мной, а с моим папой в пору его работы актером в Украинском театре. Вдруг одна из актрис, Марина (фамилии не помню), сказала: « А я тоже с Одессы». Именно «с», а не «из»! Сомневаться не приходилось, так говорят только коренные одесситы. Я продолжил диалог: - А где жила? - Сначала на Островидова… - Ну-у! Еще скажи, что в доме 32! - (долгая пауза) Да, в 32-м… С детства я запомнил свой адрес: Островидова, 32,квартира 12-а. Значит, мы росли в одном дворе? Но я Марину, как ни пытался, не мог вспомнить. Позже она рассказала, что довольно скоро они поменялись и переехали, так как ее мама не могла пережить, что ее жениха «увела» какая-то «пришлая». И что в общем Марина только родилась в нашем доме (поэтому я ее и не помнил). И как-то совершенно я не придал значения фамилии «нареченного жениха» ее мамы,-велофигурист Виля Асмус,- просто не придал значения, хотя моего папу, Владимира, всю жизнь звали именно Виля. И в цирке он работал в группе велофигуристов… На премьеру во Владивосток прилетела моя мама из Питера, и мама Марины, к тому времени долгие годы жившая в Израиле. Успех спектакля был ошеломляющим. Таким же оказался и банкет. Вот на нем и случилось… Из разговора с мамой: - Ма, видишь, за тем столиком сидят наши земляки, не просто одесситы, но с нашего дома! - Сын, я что-то их не припоминаю. - Ой, Ма, там такая история! Марина рассказывала, что у ее мамы отбила жениха какая-то, по ее словам, «не наша»… - Подожди, а как звали ее жениха? - Виля Асмус… Мама изменилась в лице. такой я ее не видел никогда. «Пойдем»,- только и произнесла она. Мы подошли к столику, где сидели Марина с мамой. Мама начала без предисловий, даже без «здрасьте»: - Во-первых, Асмус – это фамилия руководителя группы, а фамилия Вили Асмуса – Биренбойм. Во-вторых, у моего мужа, Вили Биренбойма, действительно была подруга детства, которая думала, что она – его невеста. Весь двор называл ее за ее фигуру «Четверть курицы»… Мама не успела договорить, как женщина прошептала,- «Лида, четверть курицы – это я»,- и потеряла сознание… Особенно хочу отметить, что там, на банкете, они не успели познакомиться, но Зоя (так звали маму Марины) всю жизнь помнила имя «Лида», имя своей обидчицы, моей мамы. А не виделись они 45лет! Три дня, вплоть до нашего отъезда, мама и Зоя не расставались. Не умолкая вспоминали они обиды и радости, причем до мельчайших подробностей, говорили о нашем дворе, о нашей Одессе, о времени, которое я знал только по рассказам. Зоя принесла семейный альбом, где почти половина была заполнена ее фотографиями, причем почти на всех вместе с папой. Я эти фотографии видел впервые, а она все говорила и говорила о детстве и юности, вспоминая с каждым днем новые подробности… Мама не оставалась в долгу и рассказывала о том, как сложилась жизнь нашей семьи. Создавалось впечатление, что они соревнуются, пытаясь доказать друг другу, с кем из них папе было (или могло стать) лучше в жизни… Я не отходил от них все три дня и видел в их глазах и азарт молодости, и слезы горя, которое примирило и соединило их… Ведь прошло почти 6 лет со дня папиной смерти.
ДО ПЕРВОЙ КРОВИ. С детских лет я умел драться. Не любил, но умел. Еще до школы прошел эту науку под папиным руководством и его заповеди помню до сих пор: «Бей первым, и так, чтобы не ответили. Не бойся крови и никогда не плачь. Струсишь – ты не моя копия». Наука даром не прошла, за что папу нередко вызывали в школу. Но я дрался в основном защищая слабых, поэтому он в беседах с директором или завучем, подтвердив мои слова, что «драться меня научил папа», просил честно рассказать, как было дело, и не помню случая, чтобы не поддержал меня. А вот во дворе драться не приходилось по простой причине: наш огромный двор (кому интересно сходите на ул.Новосельского, 32 и оцените), в котором было почти 200 квартир, был заселен в 1927 году сразу и целиком! Тут жили моряки и военные, сотрудники НКВД и рабочие, старые большевики и беспартийные, в общем люди разных профессий и национальностей, почти идеальная модель мира в замкнутом пространстве одного двора. А объединял их самый важный фактор – ВОЗРАСТ. Наши бабушки и дедушки въезжали сюда молодыми родителями. Их дети росли и жили в атмосфере общей любви, и передали традиции нам, третьему поколению двора. Шутка ли, в нашей парадной с апреля по август 1952 года родилось четверо детей, причем я оказался самым старшим, что было предметом гордости. Разница в 2-3 года совершенно не была заметна: общие игры, общие игрушки, которые и со двора-то никто не уносил, общий присмотр каждого из родителей за всеми детьми, общее детское расстройство от внезапного, в разгар игры, крика с балкона: - Ляля (Юра, Нила, Ира…)! Быстро и немедленно домой кушать! - А я потом выйду? - Посмотрим, как будешь кушать! А пока уже иди! Или я спущусь… А детские дни рождения, когда собиралась вся ребятня… где уж было драться? И все-таки однажды это случилось. Со мной. Нелепо и, честно говоря страшно. Ранняя весна в Одессе обманчива. Вроде и пригревает солнце, но ветер сильный, недолго и простыть. Поэтому одевали нас достаточно тепло, что очень мешало играть, особенно «в сало» (не знаю, как эта игра называется сейчас, в Ленинграде это называлось «в пятнашки»). В тот день водил я, и погнался за одним из ребят, моим тезкой, и, догнав, ударил рукой по плечу, как и положено по правилам игры. Вроде ничего особенного, если бы не лед в луже, в которую со всего размаха угодил Славка. Влетел в нее и упал. Как раз около своего деда, дяди Юры, который в не очень трезвом виде вышел покурить. Нет, наверное он был «не очень», а очень нетрезвый. Потому что поднять руку на ребенка мало-мальски трезвому взрослому в то время даже в голову не могло прийти… Поймав меня за воротник пальто, дядя Юра резко поднял меня в воздух и кулаком ударил по лицу. Кровь из носа хлынула в два ручья, а я… нет, не заплакал, я заревел! И не от вида крови, этого я не боялся никогда, а скорее от неожиданности, главное, от ОБИДЫ! В семье могло случиться всякое, бывало и я попадался бабушке под горячую руку (дед никогда не тронул меня даже пальцем, а папа один раз, за вранье, и это я запомнил на всю жизнь), но чтобы посторонний взрослый мог ударить ребенка? Я плохо помню, как пришел домой, захлебываясь в крови и слезах. Но даже сейчас вижу ужас в глазах мамы и бабушки (папы не было дома). Дед повел меня к крану, своей рукой умыл мне лицо (как прекрасно пахло от его сильной руки табаком папирос «Сальве»), подробно расспросил меня и ушел. А я лег на диван и почему-то сразу заснул. Разбудил меня папа и мы пошли в большую комнату. Женщин там не было, только мой дед и тихий, трезвый, бледный дядя Юра. «Как ты мог,- спросил дед,- мы же с тобой вместе завод эвакуировали, на Урале вместе его создавали, без малого тридцать лет вместе работаем…Как ты мог?» Дядя Юра молчал, и только руки его вдруг мелко задрожали и слеза покатилась по щеке. «Тебе решать,- сказал мне дед,- или ты простишь его, или я подаю на Юру в суд». Честно. Более сложного выбора у меня не было и нет до нынешнего дня. Как мне, семилетнему пацану, решать судьбу старого человека (ему тогда было лет 55)? А дед торопил: « Решай! От тебя все зависит». И я решил. Подошел к дяде Юре и не говоря ни слова обнял его… Впервые я видел, как взрослый мужчина плакал, и не дед, не папа, а я успокаивал его… … Вечером, у нас дома, за раздвинутым накрытым столом в полном составе сидели обе семьи. А во главе стола – мы со Славкой. С распухшими носами.
О ПРОФЕССИИ. Кем мы только не мечтаем быть в детстве? Не менее 4-5 профессий перебираем, причем хочется быть всем и сразу. Не знаю, какие профессии выбирают нынешние дети, но судя по количеству разнообразных магазинов и банков (а там работают исключительно молодые и очень молодые) думаю, что всякие банковские клерки, менеджеры и супервайзеры по рейтингу стоят много выше артистов и космонавтов нашего времени. В моем детстве выбор был иным. Будто сейчас помню, как огромная толпа из нашего двора шла в порт встречать китобойную флотилию «Слава» («Советская Украина» появилась позже).Человек пятьдесят китобоев жили в нашем дворе. Между прочим, я и имя свое получил отсюда. В 52-м «Слава» задержалась с приходом, даже связи не было. Проходили все сроки, предчувствие беды придавливало весь наш дом. Я не помню этого, конечно, родители рассказывали. В то время я уже жил целый месяц, но безымянным. Папа и мама хотели каждый назвать меня по имени своего отца, но поскольку оба погибли на войне, никак не могли прийти к общему мнению. И примиряя нашу семью в конце мая «Слава» вошла в порт. Праздник всей Одессы совпал тем, что мне наконец-то дали имя! Моряками хотела стать добрая половина моих товарищей. Романтика моря, рассказы соседей-моряков не давали покоя многим. Кроме меня. Пляжный сезон мои родители начинали рано, в конце апреля. Нашим пляжем была Аркадия, там папа и мама в 47-м познакомились, и на всю жизнь остались верными святому для них месту. Не помню случая, чтобы они хоть раз поехали «на берег» без меня. И тут я давал им полную свободу. Найдя пять палочек, я втыкал их в песок, как педали газа, тормоза, сцепления и рычагов переключения передач и ручного тормоза, и на несколько часов уходил в свою игру, в «шофера». Родители могли купаться, уходить общаться с друзьями, твердо зная, что никакая сила не сдвинет меня с места… Профессией это не стало, но 40 лет в автоспорте в качестве гонщика, судьи и тренера я отметил в сентябре 2015 года. Параллельно было еще несколько профессий, кем жутко хотелось стать. С детства я проводил по несколько часов в день с папой в театре, и конечно хотел стать артистом. Но уже тогда мне очень нравился человек, который руководил артистами на репетиции. Позже я узнал, что он называется «режиссер», а тогда помнил только, что его зовут Василь Степанович. Так и обращался к нему, Народному артисту СССР В.С Василько, учителю моего папы, который много лет спустя и меня учил профессии. Низкий поклон Вам, мой дорогой первый учитель! Конечно, все пацаны нашего двора хотели стать футболистами, девчонок притягивали танцы, но две профессии на несколько лет подряд стали желанными для всех детей, без исключения! Ах, как мы завидовали дяде Толе и тете Лиде, дворникам, когда они раскатывали на пол-двора длиннющий шланг! Как стремились первыми оказаться рядом, когда шланг надевали на кран и закрепляли с помощью проволоки. Дальше мы делились на три группы: одни по очереди включали и выключали кран, другие поливали, а третьи старались попасть под струю из шланга! Группы постоянно менялись местами, так что к концу поливки двора мы все были абсолютно счастливы, к ужасу мам и бабушек. Единственным минусом профессии дворника, была ее сезонность. А вот общая, постоянная профессия была и осталась нашей детской тайной. Не знаю почему, но мы боялись сказать о ней взрослым. Много лет спустя я понял, что это была некая охранная грамота, ведь нельзя все высказывать, надо что-то и внутри иметь… Что любят дети больше всего на свете? Конечно праздники. А в чем заключается праздник для детей? Это когда много людей вместе, играет музыка, много цветов, а потом вкуснятина за столом и подарки! Мимо нашего дома, вниз с Ольгиевской или с Нежинской в сторону Слободки очень часто, иногда по несколько дней подряд проходили похоронные процессии. И мы, забравшись на забор, с завистью (!) смотрели вниз. Слово «смерть», его страшное понятие, еще не касалось нас, и мы жутко завидовали тому, кого в обрамлении цветов везли в кузове грузовика с откинутыми бортами. Ведь это к нему пришло столько народу (гостей, как мы думали), для него красиво играл большой оркестр. Сравнивая это шествие с привычной демонстрацией 1 мая или 7 ноября мы представляли, как все эти люди сейчас придут к нему домой, будут есть, пить, слушать музыку, танцевать и веселиться! Вот это профессия – «покойник»… Все дети хотели стать им. Но удивительный факт: часто играя во дворе «в шофера», «в доктора», «в войну» мы ни разу не играли «в покойника». Думаю, дело было в том, что в других играх наши роли были давно распределены, а в этой «игре» все хотели быть главным, и никто НЕ ХОТЕЛ УСТУПАТЬ! P. S. Дорогие мои, мама и папа, бабушки и дед, моя любимая старшая дочка, Наташа, мои старинные друзья, Глеб и Як… как рано выбрали вы эту профессию… Вы навсегда со мной, и в память о вас я рассказал эту историю.
СПОРТИВНОЕ ДЕТСТВО. Честно говоря, слова «Спорт» у детей моего поколения не было. Его с успехом заменяло слово «Игра»,что в общем справедливо. Любой вид спорта, даже единоборства, по сути своей игра. Ведь цель любой игры – ПОБЕДА. Так в чем же отличие от спорта? И все же отличие есть. Оно в том, что в детской игре нет места подлости, сговору, допингу. Детские забавы (и такое определение точно) искренни и честны, как сами играющие. Нет, конечно, были игры, где можно попытаться «смухлевать». Кто из нас в детстве, играя в обычного подкидного дурака не пытался отбиться заведомо неправильной картой? И ведь иногда получалось! Но это было исключением . В других играх, в том числе спортивных, для нас примером были взрослые. В этом смысле мне с родными очень повезло. Папа в молодости занимался велоспортом, был призером Чемпионата Украины. Мама, чья школьная юность некоторое довоенное время прошла в Ленинграде, серьезно занималась хоккеем с мячом и входила в пятерку лучших пловчих города в военизированном заплыве (4км в полном обмундировании, толкая перед собой плот с винтовкой, каской и плащ-палаткой). Дед, папин отчим, имел разряды по гиревому спорту и шахматам, и вообще отличался необычайной физической силой. Часто на даче, после обильного по всем понятиям стола, его просили «выдать номер». Зажав в ладонь шляпку гвоздя (гвоздь «сотка») он, пропустив в себя рюмку водки, одним ударом пробивал гвоздем насквозь дюймовую доску. При этом даже следа на ладони не оставалось! Только бабушка была в семье в положении «вне игры». Ее увлечением всю жизнь была музыка. Конечно, бабушка любила и хорошо умела плавать, но для Одессы это просто «обязательная программа». Хотите верьте, хотите – нет, но свой первый спортивный опыт в 1956 году я помню ясно и четко, как будто это произошло вчера. Как-то вечером у нас дома собрались папины одноклубники, в прошлом сборная одесского «Динамо» по велогонкам. Многие их рассказы я уже слышал, но один оказался незнакомым. Вспомнили, как папа на одной из городских гонок «срезал» дистанцию, съехав на велосипеде по лестнице вниз от Археологического музея к въезду в порт. Никому в голову не приходило, что так можно сделать, и судей там не было. Но папа ведь сделал… На следующее утро, сказав бабушке, что иду во двор, я взял свой большой трехколесный велосипед, вышел с ним на лестничную площадку, и… поехал. Вниз. С третьего этажа. Как хорошо, что в эти утренние часы соседи были на работе, а домохозяйки – на базаре. От грохота колес по ступенькам мог наверное проснуться даже спящий летаргическим сном. Так что меня никто не видел, а я ехал, крепко сжимая не только руль, который так и норовил выпрыгнуть из рук, но и зубы, которые при неплотном сжатии могли сделать то же самое. Я – съехал! Не упал. А на выезде из парадной внезапно взлетел в воздух вместе с великом. Меня поднял папа, у него отменили утреннюю репетицию и он рано пришел домой. Не говоря ни слова он взял одной рукой меня, другой подхватил велосипед и принес домой. Нет, он не ругал меня (да и за что, сам ведь рассказал, как надо). Но в тот же день мне купили двухколесный «Школьник». Потом, когда я стал намного старше, папа рассказал, чего это стоило семье в прямом смысле слова, ведь сумма была немаленькая. Но выхода у них не было, ведь на двухколесном подобный опыт был невыполним даже теоретически. Новый вЕлик был мне настолько велИк, что больше года я ездил на привязанной к раме подушке, заменявшей мне сиденье. Но через год по лестнице в Ольгиевском садике рядом с домом я все-таки съехал. Такое же манящее влияние оказывало на меня море. Да и могло ли быть иначе в Одессе? С двух лет, по рассказам родителей, я удирал от них в воду. Тогда папа сажал меня на спину и мы плавали «до буйка» и обратно. Я мечтал, что когда-нибудь сам проплыву так. В 58-м году мы построили дачу на Бугазе (для незнающих, это песчаная коса между морем и Днестровским лиманом, там давали участки под виноградники для всех заводов и организаций Одессы). Бабушка уже ушла на пенсию и нас на все лето «забрасывали» за 60км от города. Каждое утро мы вдвоем шли «на берег», откуда я, одев на себя резиновый надувной круг, моментально срывался в воду, причем зная, что нахожусь в безопасности, уплывал достаточно далеко. Однажды, устав меня ругать ,бабушка решила действовать иначе. Заранее надув круг, она сделала иглой несколько отверстий и залепила их хлебным мякишем. А теперь представьте шестилетнего пацана, вокруг которого в воде «идут бульбы» из совсем недавно надутого круга… Не знаю, как это вышло, но я не испугался. Спокойно нырнув, я вылез из круга и «поплыл», точнее сказать барахтался в воде, постепенно приближаясь к берегу. Бабушка была рядом и следила за мной. Так продолжалось два дня. А на выходные вся семья оказалась в сборе. Папа научил меня плавать кролем, мама – брассом, дед показал, как отдыхать в воде, лежа на спине. Так что через несколько дней все волнения бабушки насчет моих заплывов снова вернулись. И хоть плавал я, как рыба, не волноваться она не могла. P. S. В 1998 маме исполнилось 75, и после очень тяжелой операции я привез ее в Одессу (врачи сказали, что море – самый лучший способ для ее восстановления). Жили мы у маминой родной сестры на их даче в Аркадии. Лето в тот год было безумно жарким, и мама целыми днями лежала на воздухе в тени. Но каждое утро в шесть часов мы с ней шли купаться. Она дала себе слово, что поправится, если доплывет до буйка и обратно без остановки. Мне было больно смотреть, как она, проплыв несколько метров, начинала задыхаться. Как в моем детстве бабушка, так я теперь страховал маму, а она с настоящим спортивным упорством шла, нет, плыла к своей цели. Так продолжалось 23 дня. А на 24-й, за день до отъезда, мама проплыла до буйка и обратно без остановки. Два раза подряд!
ИППОДРОМ. Лошадей я любил с раннего детства. Брат бабушки, дядя Шура, на паре лошадей развозил из пекарни, что рядом с нашим домом, хлеб по булочным. Как позже на машинах с надписью «ХЛЕБ», такие же контейнеры с хлебом ставили на его телегу, и – вперед! Я часто ждал его у ворот, а он никогда не отказывал покатать. Крикнув бабушке, что уехал с дядей Шурой, я садился рядом с ним на кОзлы. Как ароматен был запах лошадей, перемешанный с запахами упряжи, вожжей и горячего хлеба. Гордо ехал я, глядя сверху на своих сверстников и жуя горбушку горячего хлеба, а уж когда дядя Шура давал мне вожжи, счастливее не было никого на свете! В пять лет меня впервые посадили на лошадь верхом. В цирке работали Северо-Осетинские джигиты Али-Бек, а средний сын Али-Бека, Ирбек Кантемиров, много лет дружил с моим отцом (одно время они выступали в одной программе, папа работал с велофигуристами Асмус). Вот Ирбек, пристегнув мне лонжу, и посадил впервые в седло. Нет, я не поскакал, не затрясся в седле, не поехал даже шагом, нет! Я подпрыгивал в большом седле, хватаясь за что попало, а Ирбек часто поднимал меня в воздух, подтягивая на лонже, и опускал на манеж. Но желание победить было таким сильным, что через пару недель я все-таки научился уверенно держаться в седле. Конечно, такому увлечению немало способствовали дедушка и папа. Редкий выходной проходил у них без посещения ипподрома. Однажды я уговорил их и меня взяли тоже. Впервые оказавшись в незнакомом мире, я как губка впитывал новые слова и термины: галоп, рысь, «сбоит», «сбоит у флага» … Постепенно разобрался в очередях у касс и сделал открытие: оказывается здесь зрители играют «на деньги»! Папа молчал, а дед, хоть и с неохотой, но объяснил мне, что такое «одинар», «одинар двойной», «пара»… Перед каждым заездом перед зрителями проводили лошадей, их полные характеристики были в программке вместе с фамилией и классом наездника. Люди смотрели лошадей, сверялись с программкой и спешили к кассе делать ставки. И вот тут наступало удивительное время. Папа и дед смотрели лошадей и между собой говорили, кто победит, редко ошибаясь. Но! Ни тот, ни другой ни разу не играли! Позже, лет через 10, когда я начал самостоятельно ездить на ипподром, они по очереди «забожили» меня не играть, рассказав свои истории. Суть проста. Каждый из них по разу проиграл, причем крупно. Дед в Одессе свой двухмесячный оклад зам.директора завода, а папа на гастролях в Минводах – всю зарплату вместе с командировочными. Причем, по их рассказам, сначала они по-крупному выиграли, а потом не смогли остановиться. Когда я впервые сам поехал на ипподром, то никому не сказал. Но какой был азарт! Я к этому времени, как мне казалось, неплохо разбирался в ипподромной «кухне», но впервые сам принимал решение. Помню, первый раз поставил и выиграл, следующие два раза – проиграл. Повезло, что выигрыш оказался равен обоим проигрышам. И тут мне в голову пришла мысль, которая знакома всем новичкам: я придумал, как не проиграть. Ведь если я поставлю на каждую лошадь, то обязательно выиграю! Сказано – сделано. Поставил, и выиграл. Затем второй раз, третий… Азарт выигрыша прошел, и я с грустью посчитал «выигрыш»… Увлекшись, я не обратил внимания, что в некоторых случаях выигрыш был значительно меньше, чем я тратил, ставя на всех без исключения. Я продолжал ездить на ипподром, мне нравилось смотреть на лошадей, а опыт старших не давал потерять голову. Много не выигрывал, а если проигрывал, то «по мелочи». Но все-таки рок, висевший над нашей семьей, поразил и меня. В 1978-м в составе раллийной команды я приехал на гонки в Ригу. Ехали своим ходом и приехали слишком рано. До открытия Автоклуба оставалось часа полтора и мы, шестеро гонщиков и четыре механика, от нечего делать подошли к киоску, где продавали новинку, придуманную к Олимпиаде-80: лотерею «Спринт». Заплатив 50коп. ты сразу вскрывал билет и узнавал, выигрыш, или пустышка. В выигрыше мы не сомневались и сбросившись взяли 10 билетов. В трех из них оказались выигрыши по 25 рублей! Для тех, кто не знает, приведу сравнение. Суточные 2р60коп. на человека по тем ценам позволяли питаться два дня. А наш выигрыш составил по 7 руб. каждому! Но… никто не подсказал нам, что останавливаться надо вовремя. Как летело время, мы не замечали. Более того, мы напрочь забыли, где мы, и зачем приехали! Судьба испытывала нас, то давая новый выигрыш, то забирая, а мы испытывали ее… Опомнились часа через три, когда ни у кого не осталось ни копейки. Как прожили мы две недели в Риге, и чем закончились соревнования, рассказывать не буду. А закончу словами папы, когда, вернувшись, я все рассказал ему. Обняв меня, он рассмеялся и сказал: « Я не сомневался, что это когда-нибудь случится. Ведь ты – моя копия».
ЮБИЛЕЙ, ИЛИ ЧЕРТОВА ДЮЖИНА ПО-ОДЕССКИ. Наша квартира имела странный номер ,12-А. Сначала я не обращал внимания, но потом заинтересовался. Дед рассказал, что после войны в 13-ю въехала семья, а хозяин, моряк, оказался жутко суеверным, и попросил поменять 13 на 12-Б. В нашей семье тоже были свои суеверия (у кого их нет), но число 13 всю жизнь относилось к нам благосклонно. Ярким примером оказалась любовь мамы и деда к денежно-вещевым лотереям. Хотя папа всегда говорил, что «в игре с государством на деньги всегда проиграешь», они с получки всегда покупали несколько лотерейных билетов. И каждый из них по разу крупно выиграл: мама – ковер, дед – радиолу «Рекорд». А проверяли билеты (дед установил такую традицию) обязательно 13-го числа. Вспомнили об этом мы с папой в 87-м, при главном событии этого рассказа. Но сначала еще немного испытаю ваше терпение. Поверьте – не зря! В 1957-м папа впервые взял меня с собой на футбол. С того времени и по сей день я остаюсь болельщиком, причем любовь и боль всей болельщицкой жизни одна-единственная: «Черноморец»! «Фанатеть» мы с Бориком, моим двоюродным братом, начали года с 63-го, когда самостоятельно стали ходить на стадион, а до этого вместе родителями и их друзьями были на седьмом небе от счастья в 61-м ( «Черноморец» победил одесский СКА, став Чемпионом Украины), и громко распевали: «А на тому боцi, де стоiть Попичко, Васi Москаленко стежку не знайти»! А через несколько лет боготворили того же Васю, уже игрока нашей команды, за фантастический гол на 87-й минуте матча с ташкентским «Пахтакором», гол, который вывел команду в финал 14-ти команд 1964 года, а затем и в высшую лигу! Любовь к «Черноморцу» передавали из поколения в поколение. Два года назад я был в отпуске в Одессе, и мы с братом решили «тряхнуть молодостью» и пойти на футбол, заодно увидеть новый стадион на месте нашего, старого доброго стадиона ЧМП. Стас, сын Бориса (мы его совсем малышом брали с собой «болеть»), узнав об этом, спросил точно так, как в детстве: « А я»? И не дожидаясь ответа спросил: «Идем с женами, или по-пацански»? Конечно, мы пошли втроем. Я и представить не мог, сколько у Стаса сохранилось воспоминаний! Мы с Бориком только переглядывались, улыбаясь… Стадион действительно оказался прекрасен! Со всеми удобствами, современный! Но как говорит Андрей, герой пьесы «Старые дома» (авторы, коренные одесситы Г.Голубенко, Л.Сущенко и В.Хаит): «Для счастья горячей воды и мусоропровода мало». Мы сидели в удобных креслах, недалеко фанаты «Черноморца» и «Шахтера» довольно пристойно занимались своим делом почти не глядя на поле, где несколько наших, отечественных игроков, пытались делом доказать, что не зря их поставили «в основу» вместе с дорогим «легионом легионеров»… А мы с братом вспоминали и старый стадион, и наших кумиров: Кота, Васю, Толю Двоенкова, Жору Городенко… Как-то незаметно в разговор втянулись сидевшие рядом наши сверстники, среди которых оказалось несколько «мобутовцев» (так называли болельщиков СКА), и они вспоминали Валю Блиндера, Арона Гирсона, Толю Каракозова…Спасибо вам, кумиры нашего детства, свои футболисты, наши земляки, одесситы! Все. Больше не отвлекаюсь. 1987-й. 24 июля папе исполняется 60. Юбилей. За две недели до торжества я прилетел в Одессу. За год до этого «Черноморец» вылетел в первую лигу, и чтобы не потерять зрителей на стадионе стали проводить спортивно-вещевые лотереи. Схема проста. Приобретая билет на матч, за рубль можно было купить лотерейный билет, не обязательно один, плати и покупай в надежде на выигрыш. Делали так на многих стадионах СССР, но затея не прижилась, потому что везде розыгрыш проводили после матча, а зрители не хотели ждать, торопились домой. А здесь, на стадионе ЧМП, розыгрыш проводили в перерыве между таймами. Все равно делать нечего, вот зрители и развлекались. В день «того матча», так и не уговорив папу сыграть, я дал ему пять рублей, сказав: «Ладно, играю я, но билеты покупаешь ты! А выигрыш будет подарком к твоему Юбилею». Папа рассмеялся и предложил пойти посмотреть выигрыши поближе. На площадке стояли три ярко-желтых «Запорожца», все из «не кондиции»: из всех были вынуты часы, на одном было огромное ржавое пятно на капоте, у другого изрезанный салон, а у третьего, приличного, при ярко-желтом кузове был ядовито-красный салон! В общем, после осмотра папа сказал, что это желтое… мы брать не будем. Я молчал, но почему-то был абсолютно уверен, что на этом, с красным салоном, мы уедем со стадиона. В перерыве между таймами чего только не разыгрывалось: мячи, спортивные костюмы и сумки, удочки… когда объявили первого обладателя машины, папа сострил, что на эту удочку мы уже попались. Дальше он договорить не успел. Следующий «Запорожец» оказался наш. Я увидел на табло стадиона серию, номер, и спокойно сказал, показывая на билет в руках: «Пошли получать». Выражение «пыльным мешком по голове» не отражает и десятой доли того, что было на папином лице. Спускаясь с трибуны на поле, мы видели и знакомых, и совсем посторонних людей. Но все, узнав, куда и зачем мы идем, поздравляли! Ни зависти, ни злости не было на их лицах, только радость. Так могут радоваться только одесситы! Лотерейная комиссия состояла, видимо, из иногородних. Холодно-вежливо поздравив нас, они спросили, кто выиграл (машину по дороге мы решили оформлять на меня, так как у папы машина была), и обратились ко мне с простой фразой: «Будьте добры, Ваш паспорт»… Скажите честно, кто-нибудь из вас брал когда-нибудь в жаркий летний вечер на стадион паспорт? Узнав, что паспортов нет ни у кого из трех счастливчиков, выигравших машины, нас тут же радостно ознакомили с правилом, что выдача выигрышей заканчивается ровно через 15 минут после окончания матча. Кто не успел, тот опоздал, такое правило. Второй тайм никто из нас не видел. Мы успели, помог папин «Москвич». Успели и все остальные. Но признаюсь в хитрости. Приехав первыми, я поставил папу стоять «на атасе», а сам открыл капот того, с красным салоном (машины были открыты), и списал номера двигателя и кузова, которые продиктовал при заполнении справки на получение машины. Выйдя на площадку, мои «товарищи по счастью» сразу бросились именно к этой машине, но было поздно. Рассказывать, как мы отметили с папой внезапный подарок, не буду, думаю, воображение читателей само подскажет. Скажу только, что почти час по межгороду убеждали маму (она была тогда в Ленинграде), что мы « таки-да выиграли»! А с утра телефон стал разрываться от звонков с поздравлениями! Откуда родственники и друзья, приятели и знакомые узнавали? В ответ на наш вопрос каждый рассказывал настолько занимательную историю, что пересказ занял бы еще не одну страницу. Но я думаю, что ответ один, и очень простой: В Одессе всегда узнают о событии ровно за час до того, как оно должно произойти! Ведь это – ОДЕССА! Эпилог 1. В тот год исполнилось ровно 30 лет, как я начал болеть за «Черноморец». Так что у нас с папой юбилеев оказалось два. ЭПИЛОГ 2. Забыл самое главное. Случилось все 13 июля, мы сидели на 31-й трибуне, в 13-м ряду, места 1 и 3… Вот такая «Чертова дюжина по-одесски»!
Тель-Авивский клуб литераторов
Объявления: |