בס''ד

Э. Бормашенко             

 

 

Размышления у черного квадрата

 

 

                                         "Задача искусства выписывать и оживлять,

                                         а одно невозможно без другого".

                                         М. Алданов, Десятая Симфония.

                                         "Некоторым образом  душа есть все сущее".

                                        Аристотель, "О Душе".

 

Мне недавно довелось посмотреть передачу, в которой Андрей Кончаловский пытался убедить толпу искусствоведов в том, что "Черный Квадрат" Казимира Малевича – мазня, а сам Казимир Малевич – изощренный прохвост, исхитрившийся ловко продать платье голого короля. Искусствоведы из Третьяковки и Русского Музея выпрыгивали из себя, растолковывая достоинства "царственного младенца", упоенно воздевая натруженные очи и пухлые руки горе.

Кончаловский со славянской цепкостью держался за последний рубеж обороны здравого смысла: все - вздор. Китайский ремесленник, выделывающий изощренную безделушку из слоновой кости, умело сообщающий забавной вещице душу, – искусник, мастер, а Малевич (во всяком случае, в случае с "Черным Квадратом") – жулик, лихо запустивший мутный поток постмодерна, затопившего галереи и выставки современного искусства. 

Говоря о "Черном Квадрате", сразу попадаешь на минное поле мистики (одна малярская фамилия автора чего  стоит). Мистика в несвязанном и случайном усматривает закономерное и взаимообусловленное, только связи между событиями непривычны и таинственны. Так вот, мистически вполне закономерно, что   накалякан "Черный Квадрат"  был в 1914 году, покончившим разом с веком Просвещения, европейской культурой и прочими мне небезразличными вещами. Казалось бы, наука обеспечит всех дешевым хлебом и колбасой, пролетарии себя освободят, и ласково держась за разноцветные ладошки, войдут в царство осознанной необходимости. А тут, - "семь пулек, как в Сараеве", горы трупов, Европа в развалинах, Габсбургская и Романовская Империи приказали долго жить, у власти в бывших империях – отъявленные разбойники. А дальше такое началось… И ведь все не кончится.

Кроме того, квадрат, как вы, наверное, заметили – черный. А черный – любимый цвет мистиков, в особенности, исламских. И вообще, черный квадрат не более чем грань черного куба. Видите, сколько всего можно наговорить о черной кляксе? А можно ведь копнуть и глубже, что и продемонстрировали эрудированные искусствоведы из Третьяковки.

Я всей душой с Андреем Кончаловским, но налицо – культурный и психологический феномен, от которого не отмахнешься. Выросло поколение экспертов, вперивших иступленный взгляд в черный квадрат. Замечу, что простой народ, Б-г миловал, не окончательно свихнулся. Мы с женой недавно бродили по нашему любимому Амстердаму. В Стеделик Музее, загроможденном инсталляциями, - пусто, слышно, как муха пролетит. А к "Молочнице" Вермеера в Рийксмузеуме не пробьешься; в очереди, слава Б-гу, постоять надо. 

Так что же все-таки произошло, как выросло поколение ценителей, выбравшее не "Пепси" (уж лучше бы "Пепси"), а "Черный квадрат"? Как и почему медный лоб постмодернизма уже полвека морочит людям головы? Вот, например, ухоженный, милый дворик кампуса моего Университета заполонили железные инсталляции, походящие не то на водосточные желоба, не то на чугунные валенки.

Понять триумф "царствующего младенца" очень помогает статья Ольги Седаковой "При условии отсутствия души", глубоко,  тонко и безнадежно трактующая нынешнюю культурную ситуацию. В постмодерне: "всякая несловесная глубина просто старая иллюзия. Мир более чем полицентричен: он вообще не центрирован, лишен центра. Под поверхностью мы можем обнаружить лишь черную дыру Ничто (точнее: ничтожества)".¹ А дыра эта образовалась там, где должна была обретаться Душа. А ее нет, ее раскассировали вместе с богом, как сказал бы Достоевской. 

Диагноз поставлен, но я позволю себе заняться анамнезом. Душа начала ссыхаться в столь любимом нами девятнадцатом веке. Произошла безобидная на первый взгляд подмена, душу постепенно вытеснил внутренний мир человека. А это не одно и то же. У героев Толстого душа еще есть; смерть князя Андрея и Ивана Ильича выписаны так, что сомневаться в этом не приходится. Но, заметьте, о душе Толстой  припоминает лишь, когда речь идет о смерти, а в жизни он по локти запускает руки во внутренний мир человека.

А у чеховских героев души, кажется, и вовсе нет; катящийся по инерции внутренний мир еще есть, а души - нет, как нет. И у мадам Бовари ее нет; тоска, страсти – есть, а душа отсутствует.

Я попытаюсь прояснить, в чем различие между внутренним миром и душой человека. Каждое утро, просыпаясь, я говорю следующее, обращаясь ко Вс-вышнему: "душа, которую Ты во мне поселил, чиста, Ты создал, ее, Ты вдохнул ее в меня, Ты хранишь ее во мне….". Попробуйте заменить здесь "душу" на "внутренний мир", не получится. Душа – частичка Б-га во мне, и в этом смысле, она – "все сущее", как полагал Аристотель.

Выкинь эту частичку, и в сухой осадок выпадет мой внутренний мир, а что в этом осадке, недурно растолковали Маркс и Фрейд, и неожиданно оказалось, что искать там особенно нечего. Эту мысль давно и упорно развивал замечательный режиссер Анатолий Васильев; человеческая психология только кажется неисчерпаемой, дно у нее оказалось неожиданно близко к поверхности, и искать в ней после Толстого и Достоевского – нечего.  В ней пасутся "элементарные частицы" Уэльбека, глубокие родственники "черного квадрата".

А "при отсутствии души", и творчества нет, ведь произведение большого, истинного искусства всегда на два вершка выше внутреннего мира мастера, ибо его душа шире и глубже этого мира, ибо разверста вовне, в бесконечность, в бездну. В гениальном формановском "Амадеусе" Сальери с ужасом глядит на балдеющего, лапающего красотку Моцарта, и изумляется: "вот эта кривляющаяся обезьяна, это и есть Моцарт?" А это именно так, ибо внутренний мир Моцарта может быть столь же уродлив и банален, как и Сальери; в них колотятся одни и те же гормоны. Этот мир отвратительно понятен и плосок, а душа Моцарта непонятна (и самому ему непонятна), как непонятен Б-г. А когда мы слушаем  музыку Моцарта, мы не сомневаемся в том, что душа у него есть, и у нас она есть. А когда я гляжу на творения инсталляторов, мне кажется, что не только у них, но и у меня души нет.

Искусствоведы бубнят, что "Черный Квадрат" – врата ада, это неправда, ад бывает для тех, у кого есть душа; тех же, у кого ее нет, ждет Ничто.  

                                                           ***

По-русски писать все это особенно неловко, сразу припоминается хрущевское хрюканье в "Манеже", при мысли о том, что оказываешься в одной эстетической компании с нашим дорогим Никитой Сергеевичем, как-то поеживаешься. Но я все-таки скажу: "Черный квадрат", мне еще особенно, лично ненавистен, как символ, свастика леворадикальной, постмодернистской идеи, схватившей человечество за горло, с религиозным пылом вытаптывающей все себе поперечное, утверждающей всеобщее равенство в плебействе, тупости и бездарности, не усматривающей принципиальной разницы между арифметикой Маори и теорией групп,  Рембрандтом и Малевичем, свободным, цветущим Израилем и палестинскими душегубами. Израиль с его избранничеством, и вообще, им, как кость в горле, стереть его в порошок; Обамы нам мало, дайте, наконец, палестинской кухарке править миром. "Черный квадрат" – эмблема царствующего раба.

Стоя у "Черного Квадрата", обыватель думает: "а ведь и я б так смог, ничуть не хуже. И глазели б на мои картины, и был бы я богат и знаменит не хуже Малевича". И вправду, смог бы. А когда читаешь "К электродинамике движущихся тел", "Экклезиаста", или стоишь у "Пшеничного поля с воронами" понимаешь: "так не напишешь. А слава Б-гу, что кто-то все-таки это сумел".     

А между тем, подлинное и единственное равенство людей в том, что все мы наделены душой, за вычетом ее – веселый Роджер постмодерна.      

        

1.              Седакова О. "При условии отсутствия души", Сб. Наше положение: образ настоящего, М. Издательство гуманитарной литературы, 2004, с. 104.