Мария Баженова

 

МИССИЯ ВЫПОЛНЕНА

 

 «Когда они умирают, мы всегда пишем о том, кем они были. Но настоящая боль – она из-за того, кем они уже никогда не станут…» 

 

Год назад эти часы остановились. Комната наполнилась тишиной. Стало страшно. Что это – интуиция или суеверие? Часы останавливаются внезапно, если кто-то умер. В голове – паника. Кто? Обзвонить все контакты в телефоне. По алфавиту, а не по важности. Потому что, когда война – жертвой может стать любой. И каждый из них в тот момент, когда часы остановились, стал дорог. До дрожи пальцев, не попадающих по кнопкам. Дорог. Ценен. Каждый. Внутри сжимается колючей проволокой вопрос: «Кто?»

Не ответил один. Еще один. Три. Четыре. Страшно. И мысли в голове: «Не увижу, не услышу. Никогда».

Год назад…

Для Риты это стало, своего рода, печальной традицией – два раза в год приходить на могилу к парню, которого она никогда не знала. Который погиб, когда ей было семнадцать лет. Приходить, чтобы побыть с его семьей, приезжающей в Израиль так же – всего два раза в год. Она встречает сирену на День Памяти на горе Герцля. В минуту, когда вся страна замирает, вспоминая тех, благодаря кому они живы – она всматривается в, по сути, мальчишеское лицо на фотографии. И думает о том, что он жив только на фото. Что больше не улыбнется. Что не пойдёт с друзьями в парк. Не поиграет с племянниками в футбол. Не сходит на свидание. Не влюбится. Никогда не женится и не станет отцом. Он жив только на фотографиях. И в памяти людей, которые два раза в год собираются вместе. Рита была знакома со всеми его друзьями. А чуть позже познакомилась и с сослуживцами. Его армейский командир стал её командиром в «Ахарай!». Спустя несколько лет у неё создалось такое ощущение, что она знает его, как родного. И светлый образ, складывающийся из фотографий, рассказов и даже видеороликов – вызывает сожаление, что она не знала его при жизни.

 А год назад она впервые пришла на могилу парня, которого видела лишь однажды.  О котором почти ничего не знала. Который отдал жизнь за мирное небо над головами. Который всю свою жизнь отдавал другим и поэтому будет жить вечно.

Операция «Нерушимая скала». Объявлены первые убитые. В стране – скорбь, слезы. Еще несколько мальчиков ушли навсегда. Войны без погибших не бывает. Война – это всегда кровь и жертвы. Народ Израиля понимает это, но только разумом. А в сердцах – боль, горечь. Сердца рвутся на части. И каждый человек в эти дни проявляет всю глубину человеческой души.

По дороге в Газу на каждом перекрёстке машины с солдатами не полиция останавливает, а местные жители. Каждый приходит сам по себе – не договариваясь друг с другом. Какой-то общей организации в этом нет. Люди пишут письма и открытки, говорят, что всё время о них думают. Кто-то тратит несколько часов, чтобы приготовить какие-то самые вкусные бутерброды. Хасиды возлагают тфилин им на головы. Бреслевы приезжают на границу и с огромной радостью танцуют с солдатами. Харедим приходят из йешивот и просят имена всех солдат с именами их матерей, чтобы йешива за них молилась. При этом, приезжая, все они рискуют жизнью. Угроза опасности, что исходит из туннелей. Угроза ракетных обстрелов, от которых негде укрыться. Но раз солдаты рискуют жизнью ради них – люди отвечают им тем же. В благодарность.

- Может сходим, зажжём свечи памяти? – дрожащим голосом предлагает Джули.

На остановке, под деревом, установили коробку, чтобы ветер не задул свечи. Растянули бело-голубой флаг, подрагивающий под легкими порывами ветра. Прохожих немного, но они все присоединяются. Зажигают свечи. Их хватит на всех. Кто-то читает «Кадиш». В глазах замирают слёзы.

Подходит парень с перевязанной рукой. Солдатик. Коричневый берет под погоном. Голанчик. Молчаливо зажигает свечу. Склоняет голову. Молится. За тех ли кто погиб, или за тех, кто только предназначен смерти – не важно. И те, кто ушли и те, кто еще живы – они дети Израиля. Они - ангелы, посланные для защиты избранного Б-гом народа.

Через несколько минут напряжение спало. Все расслабились, начались расспросы. Кто, откуда, где служит, как получил ранение. И снова сердца сжались. Его лишь час назад выписали из «Сороки». БТР, в котором он находился, попал в небольшую аварию. Травмы. Ему и другим солдатикам из его подразделения пришлось вернуться для лечения. У многих переломы. А ему дали отпуск на сутки. Солдат-одиночка, приехавший чтобы отслужить в армии, - он хотел поехать к друзьям на север. Но уже на вокзале обнаружил, что забыл на базе и деньги, и удостоверение.

- И что ты теперь собираешься делать? – спрашивает мужчина, что читал «Кадиш».

- Что-нибудь придумаю.

- А что тут думать? Ночь уже. Пошли к нам, - горячо предлагает Джули, опередив других. –Мы тебя накормим. Сможешь помыться, отдохнуть. А утром мы поможем тебе добраться, куда скажешь.

Голанчик смотрит на людей, на лицах которых то самое сочувствие, которое может быть лишь в семье. И именно так и спрашивает:

- А вы все… Вы, что – семья?

- Что ты, нет. Мы друзья, - опять опередила всех с ответом Джули. А Рита, напротив, хотела подтвердить, что, да, они - семья. И он – часть этой семьи. В этот момент – самая важная часть. Но постеснялась, боясь показаться пафосной.

А ночью они долго разговаривали. Обо всём. Голанчик рассказывал забавные истории из армейской жизни. О том, как бригада Голани «исчезнули» у парашютистов БТР. А потом, под покровом ночи перекрасили их блокпост в свои цвета.

 И грустные истории о незначительных поступках, из которых и складывается понятие «героизм». О том, как вдова, потерявшая мужа в Ливане, отправила единственного сына воевать в Газе. Потому что он очень сильно настаивал, чтобы она подписала согласие. Парень получил осколочное ранение в лицо и никогда больше не сможет видеть.

 Наутро им всем было нужно на учебу и на работу. Но никто не хотел идти спать. Потому что война. И неизвестно, что будет завтра. Возможно, голанчик выживет, но погибнет от «Града» один из них. Нельзя предугадать. Утром проводили, произнося вслед молитву. Чтоб Б-г сохранил. Чтобы благословил. А Рита нашла часы, забытые им. Старые, громко тикающие. И решила их сохранить до конца войны. Но, когда он позвонил, чтобы сообщить, что благополучно добрался, честно призналась. Он посмеялся, сказал, что обязательно вернётся за ними. Для Риты главным было то, что вернётся. Живым с этой войны – вернётся.

А ночью, двадцатого июля, часы остановились. Первая паника: дозвониться, убедиться, что все в порядке - прошла. Если не отвечают, то это не значит, что что-то случилось. Ночь, все спят. Все хорошо. Рита успокаивала себя снова и снова. И когда над Беэр-Шевой начали летать вертолёты – равнодушно подумала: «Мало ли что, учение какое». Со временем привыкаешь ко всему этому экстриму.

Когда Беэр-Шеву впервые обстреляли, Сдерод, Ашдод и Ашкелон обстреливали уже около десяти лет. И сообщения об их обстрелах никого уже не волновали. Когда через три года впервые обстреляли Тель-Авив – на обстрелы Беэр-Шевы особого внимания уже никто не обращал. Люди привыкшие.

С раннего утра ходили слухи о погибших ночью голанчиках. Передавались по WhatsApp, пересылались в Фейсбуке и по СМС. Назывались страшные цифры. Не имело значения, что количество погибших со стороны Хамаса - в десятки раз больше. Израиль обменивал одного на тысячу. Тысяча – не меньше. Такова цена. Но у войны – свои законы. Вместе с ужасом и болью - одна молитва на всех: «Господи, сохрани их, тех, кто ещё там!»

Точную цифру опубликовали под вечер.  А имена объявили лишь на следующий день. И среди них – имя их «найденыша» -голанчика.

Пару лет назад Яир Лапид написал: «У каждого человека есть свой мёртвый. Это простая статистика смерти: если в государстве на семь миллионов жителей приходиться шесть миллионов убитых, плюс двадцать три тысячи павших, то у каждого есть свой мёртвый. Не теоретически мёртвый в белой рубашке, а небритый, в армейской футболке, которому давно пора подстричься. Мёртвый, который не поехал на Дальний Восток, не был на концерте Пола Саймона, и которому мы не сказали что-то, что должны были сказать о любви, потому что - откуда нам было знать»….

По интернету разлетелся ролик. Отличающийся от всего, что размещают в эти дни израильтяне. Мальчики, вышедшие из Газы, еще не смывшие с лица краску, не спавшие нормально много дней, уставшие и изнемождённые, танцуют вместе со встретившими их бреслевами. Обнявшись, демонстрируя сплоченность, что возникает перед лицом смерти, они сбрасывают напряжение последних дней. В Газе они провели больше недели и не видели ни одного человека. Удары ВВС перед ними, выстрелы артиллерии вокруг… А теперь они снова на родной земле, окруженные любящими людьми. Кто-то из них просто стоит в стороне и лишь наблюдает. Но улыбки на лицах многое говорят. Это – счастье. Выжили. Это – облегчение. Вернулись. Торжество жизни, сумевшей избежать смерть.  А назавтра некоторые из них придут на похороны брата по оружию. Будут стоять у свежевыкопанной могилы, не сдерживая слез. И сжимать ободряюще плечо, рядом стоящего товарища, во время выступления семьи и друзей погибшего.

- Он был, несомненно, уникальным человеком. Одним единственным в своём роде. Даже когда сам переживал какие-то неприятности – он бескорыстно делился позитивом со всеми вокруг. Он всегда был рядом, когда я нуждался в ком-то, на кого мог бы опереться. Он был не просто другом, а братом, который всегда будет занимать самое важное место в моём сердце. Он оказал влияние на жизнь каждого, с кем встречался. Он просто знал, как получать максимум удовольствия от жизни. И, казалось, не был согласен ни на что меньшее, - в конце речи у молодого парня вдруг задрожал голос. Но никто не хмыкает осуждающе. Все понимают. Десятки тысяч человек, пришедшие проводить в последний путь незнакомого парнишку, и сами с трудом сдерживаются, чтобы не разрыдаться. Равнодушных здесь нет.

- Ты был самым сильным парнем, которого я когда-либо встречала. И самым лучшим старшим братом, о котором я только могла мечтать. Последнее, что ты сказал мне, было: «Не волнуйся. Будь счастлива». Это заставило меня улыбнуться, - его сестра говорила сквозь слезы, её голос то и дело прерывался. Но она все равно продолжала. – Мне не становится легче от того, что я сейчас говорю. Потому что я не могу объяснить, как сильно я скучаю по тебе. Я буду скучать по тебе из глубины сердца. Я буду любить тебя бесконечно. Ты – герой для многих людей. И ты навсегда – мой ангел-хранитель.

Жара. В толпе душно. Военные раздавали пол-литровые бутылки с минеральной водой. Люди тянули руки, отпивали и передавали другим. Несколько раз кому-то становилось плохо, кто-то даже терял сознание. Медики, специально дежурившие именно для таких случаев – немедленно реагировали и спешили на помощь.

- Я могу говорить о нём несколько часов. Он был одним из моих самых лучших друзей. Он поддерживал меня, когда я разбивалась. Он обнимал меня, заставляя проблемы таять. Он всегда был открыт для безумных спонтанных приключений. Он любил жизнь каждой клеточкой своего тела. Он был жизнерадостным, никогда не сдавался, даже когда его жизнь шла по кривой. Он продолжал бороться, настойчиво преодолевая препятствия. И научил меня делать то же самое в моей собственной жизни. Вот почему, когда он сказал мне, что хочет переехать в Израиль и присоединиться к АОИ, я была так счастлива. Потому что он нашел свою цель. Что-то, за что действительно стоит бороться.

Рита не видела говорившую девушку, потому что присела на бордюр. Но её голос проникал в самое сердце, оживляя перед глазами усталую улыбку погибшего голанчика. Вокруг то и дело кто-то всхлипывал. А кто-то молился. Рядом с Ритой присела женщина с ребенком в коляске, достала малыша и посадила себе на колени. В руках мальчик держал зелено-желтый флаг бригады Голани. Цвета юности и надежды. Отнятой юности. Загубленной надежды.

- Мы хотим ответить на вопрос, занимающий умы многих людей. «Сожалеем ли мы, что он поступил в АОИ как солдат-одиночка?» - сказал отец голанчика, ободряюще обнимая свою жену. – Ответ однозначный – нет.

А женщина, не скрывая гордости за сына, добавила:

- У нас нет сомнений в том, что наш сын пришел на эту землю с великой целью.

Она сказала много прекрасных слов. Раскрывая, каким был погибший солдат. Иногда она нервно шутила, пытаясь не сорваться. Не зарыдать в голос. У многотысячной толпы не было её стойкости. Рита практически не слышала её из-за рыданий. Долетали лишь отрывки.

- Я спросила его, где он хочет служить. Он сказал, что там, где он хочет служить – места для него нет. И он сказал, в конце концов: «Если не Голани, то пусть отправляют меня или в тюрьму, или домой».

- То, чего ему не хватало в физической силе – он компенсировал сердцем, выносливостью и решимостью. Так что ничего удивительного, что он преуспел в боевой подготовке, успевая помогать всем в бригаде Голани.

- Теперь мы знаем, почему наш сын влюбился в Израиль. Это всё из-за людей. Его встретили с распростёртыми объятиями. И воспринимали как часть семьи. И мы благодарны за это, - подвела итог женщина своему выступлению.

Когда отец и брат голанчика, дрожащими от горя голосами, читали Кадиш – невозможно было не плакать. Суровые мужчины в военной форме, не стесняясь, рыдали друг у друга на плече. Люди склоняли головы и молились. Вот молиться ультра-ортодокс. А вот молиться друз. А вот молится русский. А вот – марроканец…Нет, это молятся евреи. Именно в этот момент Рита, больше и сильнее, чем когда либо, осознала – они едины. И это единство могуче.

Начали читать «Эль мале рахаим». Те, кто сидели – встали.

- Дай обрести покой, уготованный под крылами Шахины, - разнеслось по кладбищу.

«Покой… Зачем ему покой?! Он устать-то не успел – мальчишка совсем», - проносится в голове у Риты. Она сжимает руки в кулаки от бессильной злости.  И в это время малыш, обнимавший колени мамы, оттолкнулся от них и пошел. Шаг, другой….

- Смотрите, пошел! Это же его первые шаги, - шепчет восторженно мать.

Вот так вот. Один ушел, другой – сделал первые шаги. Должно быть жизнеутверждающе. Но всё равно Рите было больно и горько…

Когда всё закончилось и, казалось бы, – пора уходить, никто не сдвинулся с места. А над кладбищем зазвучал печальный гимн Атиква. Тридцать тысяч человек, не сговариваясь, запели в едином порыве. А затем, все так же, не сговариваясь, запели гимн бригады Голани. И от этого просто мороз по коже.

Год назад она вернулась с кладбища. Устало прошла в комнату и села в кресло. В изнеможении закрыла глаза. Тихо, спокойно. Только часы голанчика, лежавшие на столе, неравномерно тикали.