Лев Щербанский (Тенер)

 

Позолоченное колечко

 

 

            Они погибли как шахтёры. Многотонная масса промёрзшего угля обрушилась со скрежетом. Даже крикнуть от ужаса они не успели. В этом районе Дальнего Востока у озера Ханко погодой распоряжается Тихий океан. Он приносит летом муссонные дожди, а зимой продолжает согревать Приамурье своим влажным дыханием. Зимой сорок третьего мощный антициклон пригнал в эти тёплые края огромную массу воздуха из Якутии и на пару недель Приморье сковал сорокоградусный мороз. Это была катастрофа.

            Жители немногочисленных посёлков спасались в домишках с дровяными печами. Электростанция и котельные остались без угля. Время было военное и небольшие местные шахты неимоверными усилиями женщин и подростков выдавали на гора очень нужный уголь. Вагоны-углевозы стояли на станции. Небывалый мороз превратил влажный уголь в чёрный лёд. При попытке разбить его, лом звенел и отскакивал, оставляя царапины. Уголь был, но взять его было невозможно.

            Из округа пришёл приказ в ближайшую воинскую часть — обеспечить углём электростанцию и котельные. Подчинённые капитана Иванова прибыли на станцию с носилками, ломами и лопатами. Это был женский батальон из мобилизованных в 42/43 годах девушек. Именно они заменили кадровые дивизии, которые главнокомандующий перебросил в Европу для предстоящих сражений. Девушки, беженки из оккупированных областей, по-солдатски жили в казармах, несли караульную службу, охраняли склады с оружием и другое военное имущество, завезённое ещё во время конфликта с Японией.

            После неудачных попыток разбить лёд сверху, капитан приказал открыть нижние люки и выгружать уголь снизу. Они выбили уголь из нижних люков углевоза и дело стало. Командир проявил армейскую смекалку и приказал залезать в вагон снизу через люки и выгребать уголь изнутри. Вопреки всем инструкциям. Три бригады вытащили свои нагруженные носилки. На четвёртую рухнула многотонная угольная крыша.

            Одной из четырёх погибших была Гела. Гела из Малориты, городка, расположенного недалеко от Бреста. Утром 22 июня ей с двоюродной сестрой Песей и другими девушками удалось бежать на последнем поезде, отходившем на восток. На западе горел Брест. Было очень страшно. Когда поезд шёл к Москве, потрясённые сообщением жители придорожных городов  и сёл накрывали столы для беженцев. В Москве беженцев зарегистрировали и отправили в деревню под Горьким. Мобилизация мужчин принесла войну на каждое предприятие и в миллионы семей. Беженцев на станциях уже никто не встречал. Быстро пришла зима. В деревушке на волжском берегу они готовили варенье для армии. В дело шло всё, что добывали снабженцы. Осенью варили ароматное варенье из помидоров. В разгар зимы варили варенье из  тыкв, собранных на заснеженных полях. Когда выбегали из цеха  выплеснуть ведро, халат за секунду становился жестяным от сорокоградусного мороза.

            Работа была тяжелая и разная. А весной сорок третьего незамужних мобилизовали и в теплушках повезли к месту службы. Эту команду еврейских девушек называли полячками, так как между собой они стрекотали по-польски. Гела носила на левой руке желтое колечко, историю которого не рассказывала. Выросшие в Европе, девушки особенно и не любопытствовали. Они привыкли в Европе и к другим географическим масштабам.

От Бреста до Варшавы запросто доезжали на велосипеде. А теперь теплушки ехали день, неделю, вторую. На станциях менялись паровозы, заполнялись кипятком чайники и снова стучали колюса. Пропускали воинские эшелоны на запад и снова ехали к восходящему солнцу.

            Изумление вызвали названия станций, написанные еврейскими буквами — неужели каким-то чудом мы приехали в Палестину? Но это был Биробиджан. Еврейская автономная область. А поезд шёл дальше и дальше. В воинской части у острова Ханко приняли присягу. Старшинами и сержантами в части были женщины. Изучили устав караульной службы и пошли охранять обьекты.

            Всяко было. Зимой землю накрывало многометровым снежным одеялом. Тридцатиградусный мороз. Ночь. На небольшой площадке у невидимого под снегом склада с авиационными бомбами топчется девушка двадцати двух, двадцати четырёх лет в тулупе и с трёхлинейкой. Полная луна освещает сюрреалистическую картину. Стая волков пришедшая из леса рассаживается кружком вокруг часового. Стрелять нельзя. Да и замёрзшие руки плохо слушаются. Они ждут. Ты одна до прихода смены. И зелёные голодные глаза следят за тобой из заснеженной темноты. Но это война. Война в тысячах километров от сражающихся фронтов.

            Два года они держались вместе. Осенью сорок третьего Гела пошла учиться на киномеханика и её перевели в соседнюю часть. Было трудно расставаться, но и о мирной профессии надо было думать. Учёба шла одновременно со службой. И вот последний приказ — выгрузить уголь.

 

            Капитан Иванов ответил за происшедшее по полной. Трибунал разжаловал его в рядовые и отправил в действующую армию. На запад. Это было на пару недель позже.

А пока в промёрзшей земле вырубили могилу. Когда собирали погибших в последний путь, заметили колечко на пальце Гелы, но снять не смогли. Кто-то ляпнул — отрубить палец и снять... Подружки, приехавшие на похороны, упали в обморок. Оставили как есть.

            Песю (Полю) тоже вызвали на похороны. Мороз не отпускал. Поезда ходили нечасто. Похоронили бригаду утром, а Песя приехала к обеду. Вся потерянная пошла она к небольшому кладбищу одна. Идти пришлось через весь город — посёлок.

            На заснеженной центральной площади с металлическим щелчком включился на столбе большой громкоговоритель. Чеканный голос Левитана начал читать текст Василия Гроссмана. Слова, как гвозди вбивались в голову, в душу и в сердце : «  Нет евреев на Украине. ......Все убиты, много сотен тысяч — миллион евреев на Украине .».

            Это было свыше человеческих сил. Только вчера она потеряла Гелу, а эти жёсткие слова правды оборвали последнюю надежду, что она когда-нибудь увидит хоть кого-то из родных, оставшихся в Бресте. От этого удара Песя упала на снег. Прохожие подняли её и она дошла до кладбища, расположенного на окраине.

            Заснеженный холмик из смёрзшихся комьев земли и фанерная табличка с именами — вот всё, что осталось ей от единственной сестры. Кричать и плакать она не могла. Упала на заледеневший холмик и обняла его руками. Очнулась в быстро наступивших сумерках. Старушка, возвращавшаяся домой, увидела на снегу солдатку и растолкала -разбудила. «Доченька, ты же молодая. У тебя будут дети. Для этого надо жить» - увещевала она. Слова простые, но искренние, придали Песе силы встать, попрощаться с погибшими и отправиться в обратный путь. За двенадцать тысяч километров от родного Бреста надо было продолжать жить — жить по законам военного времени.

            Я родился весной сорок четвертого. В эту студённую зиму сорок третьего моя незабвенная мама Песя носила меня под сердцем. Я и был причиной того, что в эти жуткие часы «железная Поля», как называли её спутницы, несколько раз теряла сознание. Мне уже семьдесят лет и я остался единственным свидетелем, сопереживавшим эти несчастья.

            В далёком городке на Великом Сибирском Пути есть небольшое старое кладбище. Оно ещё не превращено в сквер. Там в неуютной братской могиле на истлевшем пальчике лежит желтенькое колечко. Свидетель маленькой девичьей тайны, невероятного труда и несбывшихся надежд.

 

И это никогда не должно повториться!

Хотя повторяется тысячи раз....

 

Апрель 2014