Абрам Лерман

 История, как эксперимент

 

            Научный бестселлер, "История, как эксперимент", написанный в 2014 году Борисом Мужейко, отменно отредактирован и великолепно иллюстрирован; в наше время трудно найти книгу, не засиженную опечатками, и вот, пожалуйста, не разучились, оказывается, издавать на совесть. Продолговатое авторское предисловие,  необходимо одолеть, оно действительно необходимо для понимания текста.

Борис мерно и неторопливо рассказывает о себе. Родившись в шестьдесят втором в семье дубненских физиков, с детства презирал точные науки и советскую власть, детским инстинктом чуя их кровное родство. При виде Фейнмановского курса физики и томов темно-синего почти полного собрания сочинений Ильича, тесненько, школярски, прижимавшихся друг к другу, ребенка неодолимо тошнило. В дубненской школе мальчик, не благоговевший пред журналом "Квант", чувствовал себя изгоем. Но зато всасывал всю попадавшуюся под руку историческую литературу. Черно-зеленые, пудовые брикеты "Всемирной Истории" громоздились у гедээровского диванчика, приучая родителей к мысли о том, что лучшие, студенческие годы ребенок проведет на истфаке среди будущих парторгов, марксистских начетчиков и захребетников и прочей нечисти. Физики дружно презирали коммунистический клир, и зря; сгинули парторги – не стало и физиков.

Прокачивая через себя труды Геродота, Тацита, Тарле, Манфреда и Эйдельмана, Боря добирается до мысли о том, что никакого прогресса на самом-то деле нет. Прогресс – марксовы враки. История отбирает из массы возможных сценариев, не лучший, а худший, омерзительный и людоедский. Ну отчего Гитлер не задохнулся английскими отравляющими газами, а Сталин не околел при побеге из Туруханска?

Происходящее в России утверждает Борю в этой мысли. В Горбачеве его сразу поразило сочетание дубинноголовой речи и небессмысленных глаз. Лего "Горбачев" не складывалось, но надежды были большие. И тут Горбачев приступает к корчеванию винограда и запрещает водку. При этом говорит о свободе. Лего опять не складывается, ибо водка и есть русская свобода. Принял с утра четыреста грамм, и до вечера свободен. И так каждый день. Какая еще нужна свобода? Но история упорно выбирает глупейший из сценариев: в СССР начинается борьба с пьянством.

Но это еще не худшее. Народу начинают рассказывать правду про Гулаг, голодомор и штрафбаты. Как будто народ этой правды не знает, как будто ГУЛАГ и штрафбаты не есть народ. Но народ не хочет, чтобы ему эту правду рассказывали. А ему рассказывают, а вместо "Столичной" предлагают тормозную жидкость.     

Дни Горбачева сочтены. И опять история выбирает пошлейший сценарий: вместо Горбачева – свободолюбивый пьяница, Ельцин. Ну, а после Ельцина сами знаете что. А ведь могло быть совсем по-другому, так все могло быть хорошо. Но не сложилось. Почему не сложилось? Кем не сложилось? И тут Бориса Мужейко посещает главная мысль его жизни: следует починить историю. И это совсем нетрудно. Современные суперкомпьютеры позволяют ее моделировать. Вот прогоним историю через компьютерные мозги и поймем, как надо.

Сагитировав дубненских компьютерных гениев, Борис начинает серию исторических экспериментов. Финансирует проект Джордж Сорос. Его интересует  только один вопрос: как будет выглядеть мировая история, если в ней затереть Джорджа Сороса. Очевидно, она потеряет смысл, но хорошо бы это доказать научно.        

 До Джорджа Сороса в мировой истории что-то все-таки происходило. Из того что происходило в античности Бориса с детства больше всего огорчала смерть Архимеда. Пьяный легионер Марцелла даже и рубанул, а пнул ветхого старикашку, и тот испустил дух. А старикашка этот был величайшим ученым всех времен, за две тысячи лет до Ньютона и Лейбница подобравшийся к основам дифференциального исчисления. Когда Боря, еще подростком, добирался у Диодора Сицилийского до смерти Архимеда, ему становилось ясно: сито истории удерживает на себе только зло, добро просыпается сквозь него, как песок.

В перезапущенной истории все пойдет по-другому. И Борис Мужейко начинает первый эксперимент. Ганнибал, прослышав о том, что Архимед спалил медными зеркалами римский флот, и тяжеленными камнями засыпал армию, отправляет в Сиракузы десант. Карфагенские бойцы, стройные красавцы семиты, крадут Архимеда. Прижимистые финикийские купцы раскошеливаются и выделяют Архимеду неограниченные средства для совершенствования военной техники, поместив гениального старца в комфортабельную карфагенскую шарашку. Архимед расстарался не хуже советских академиков от бомбы. Через год Ганнибал архимедовыми баллистами и зеркалами счищает Рим с лица земли.

Мелочные средиземноморские царьки сдаются без боя. Ганнибал – неограниченный властелин мира, предпринимая победный тур по Ближнему Востоку, посещает Иерусалим. Там он встречается с Иоси бен Йоезером. Седобородый, востроглазый старец знакомит Ганнибала с религией, в которой Б-г один, а человек – свободен. Ганнибал потрясен благой вестью больше, чем собственной победой при Каннах. Внутренний, неофитский переворот органично и прагматически подкреплен политической корыстью. Цепкий ум Ганнибала мгновенно оценивает пользу, приносимую религией, изгоняющей стада языческих богов и прошивающей империю нитями, прочней которых, нет. Свободному воину, сражающемуся за Б-га, Ганнибала и Карфаген тоже равных не предвидится.

Ганнибал возвращается в Карфаген иудеем. Религиозную реформу проворачивает быстро, безжалостно и толково. Вскоре иудаизм воцаряется на всем пространстве античной ойкумены. Вводятся законы седьмого и юбилейного года и всеобщее религиозное образование; законодательная власть прочно обосновывается в Иерусалиме. Тысячелетнее царство процветает, наслаждаясь Субботами, Праздниками и единым Законом. ЦНИИК (центральный научно-исследовательский институт Карфагена) имени Архимеда навеки закрепляет технологическое превосходство семитов.

Потомки Ганнибала, именовавшиеся Каганами, в шестом веке нашей эры покоряют скифские степи, и обращают местное полудикое население в иудаизм. В этом месте Борис Мужейко, прекратил прогон программы. Вид белобрысых детских головок, счастливо склонившихся над пергаментами, покрытыми порхающими еврейскими буквами, был невыносим. Следуя заветам отца Истории, Геродота, Борис Мужейко честно занес результаты эксперимента в лабораторный журнал.                             

  Борис Мужейко, презирая хамскую власть Советов, остается искренним русским патриотом. Бодаясь с вопросами "кто виноват?" и "что делать?", Борис неизбежно спотыкается о грань ХIX и ХХ веков, точку бифуркации русской истории, и ее злого гения – Владимира Ульянова. По просьбе Мужейко программисты вмешиваются в самарский период жизни Владимира Ильича. Молодой Ульянов, уже изрядно траченный марксизмом, служит помощником самарского присяжного поверенного Хардина, шахматиста-дилетанта, вздувавшего самого Чигорина.

Хардин поручает Ульянову дело портного Муленкова, обвинявшегося в том, что "будучи в публичном месте (бакалейной лавке села Шиланский Ключ), матерно обругал бога, пресвятую богородицу, пресвятую троицу, императора, его наследников", и дальше по списку. Дело было гнилое, и Хардин с удовольствием спустил его помощнику. Присев на железный зад, Ульянов, вгрызается в материалы следствия и "Уложение о наказаниях Российской Империи". И все-таки почти проигрывает процесс; Муленкова на год, закатывают в тюрьму. Ульянову мешает дефект речи, во время выступления он надоедливо елозит челюстью.

Так было на самом деле. Программисты-логопеды по просьбе Мужейко учат Ульянова ворковать, и суд  полностью оправдывает Муленкова. По этому поводу в доме Хардина устраивается вечеринка, на которой Ульянов знакомится с веселым праведником и крупным юристом, Яковом Тейтелем. Подпав под магнетическое обаяние Тейтеля, Владимир, Ильич знакомится с иудаизмом, изучает идиш, иврит и арамейский и со свойственным ему угрюмым усердием погружается в тысячестраничье Талмуда. Ульянов довольно быстро соображает, что марксизм – неуклюжий, плоскостопый иудаизм, с пролетариатом на должности избранного народа; "Капитал" - талмуд, адаптированный для кухарок и их детей. А весь научный коммунизм – бессовестный плагиат, слизанный у еврейских пророков. И если что-то и спасет Россию, так это тотальная диктатура гиюра. 

Ульянов понимает и то, что в стране с тысячелетней традицией антисемитизма с такими мыслями делать нечего. Тайно принимает иудаизм,  меняет фамилию на Левин, и, опасаясь преследований церкви, скрывается с группкой недотеп-единомышленников в Швейцарии, занимая по десяти франков в неделю на кошерное питание. В 1914 году, как ему и полагалось, мир рухнул, "7 пулек, как в Сараеве". К семнадцатому году авторитет царской семьи и церкви опускается ниже абсолютного нуля; Ульянова-Левина с группой еврейских фанатиков в пломбированном вагоне германского Генштаба тайком привозят в Петроград. Покрытый местечковым картузиком Левин, с не оставляющей надежд и сомнений картавинкой, провозглашает с балкона Кшесинской наступление мессианской эры, Юбилейный Год, прощение всех долгов, возврат земли крестьянам и призывает народы перековать мечи на орала и строить Иерусалимский Храм. На этом увлекательном изгибе мировой истории Борис Мужейко раздраженно прекращает прогон программы. С белобрысыми детьми в ермолках он уже знаком.

Непонятным образом, все прочие попытки подлатать мировую историю заканчивались примерно одинаково. Лишь однажды компьютер выдал совершенно неожиданную версию. Программисты позволили Профессору Мориарти убить Шерлока Холмса на Рейхенбахском водопаде. Всемогущая мафия Профессора Мориарти захватила власть над миром,  заставив человечество жить по воровским понятиям, а именно: у своих не красть, с властями не сотрудничать, семьи семей, вдов и сирот обеспечивать любой ценой. Предчувствуя появление упитанных, одухотворенных детей в цицит, Борис Мужейко объявляет эксперимент законченным.